забралом.
Когда командарм-Юг сблизился с фалангой, конь вдруг захрапел и, встав
на дыбы, едва не выбросил его из седла. Только тут он разглядел как следует
вражеских воинов и понял, что многочисленные сегодняшние "паникеры" не
врали. Это и вправду были ожившие мертвецы: благообразные пергаментные мумии
с тщательно зашитыми глазами и ртом: чудовищно раздутые, сочащиеся
зеленоватой слизью утопленники; скелеты в лохмотьях почерневшей кожи,
причину смерти которых не взялся бы определять ни один патологоанатом.
Мертвецы уставились на него, и молчание нарушил негромкий леденящий душу
звук: так хрипит овчарка, перед тем как кинуться на врага и вцепиться ему в
горло. Командующему однако, просто некогда было ужасаться -- ибо от правого
заднего угла фаланги уже отделился десяток серых, с явным намерением
перекрыть ему путь к замершему в нерешительности дунадану, так что он вновь
пришпорил аргамака.
Цепочку мертвяков он преодолел с удивившей его легкостью: оказалось,
они не слишком проворны и в схватке один на один особой опасности для бойца
его уровня не представляют, удавленник с торчащим наружу языком и
выпученными полувытекшими глазами едва успел поднять меч, как командарм-Юг
одним молниеносным проворотом кисти в горизонтальной плоскости перерубил ему
запястье держащей оружие руки, после чего аккуратно развалил серого почти
напополам -- от правого плеча наискось вниз. Остальные почему-то подались в
стороны, не делая более попыток задержать его. Дунадан между тем явно
прикидывал -- драться или бежать, но, сообразив, что в таком гандикапе ему
не светит, решительно спешился, обнажив эльфийский меч. Вот, значит, ты
как... Ну что ж, не хочешь верхами -- будь по-твоему. Прокричав
традиционное: "Защищайтесь, прекрасный сэр!", командующий Южной армией легко
спрыгнул с коня, подумав мельком, что навряд ли этот северный разбойник
заслуживает обращения "сэр". Фаланга тем временем отошла уже ярдов на сто и
продолжала удаляться; семеро мертвяков замерли в отдалении, не сводя своих
незрячих глаз с поединщиков; настала звенящая тишина.
Вот в этот самый миг он с внезапной, удивившей его отчетливостью
осознал, что поединок этот решит судьбу не только нынешнего сражения, но и
всего Средиземья на много-много лет вперед. И еще внутренний голос с
какой-то странной умоляющей интонацией произнес:
"Пока не поздно, просчитай ситуацию! Ну пожалуйста, просчитай!" -- как
будто пытался его предостеречь и не знал -- как. Но ведь он и так уже все
прикинул!.. Доспехи у них у обоих легкие, а по такому раскладу изогнутый
ятаган всегда даст сто очков вперед прямому закатному мечу; парень вроде не
левша -- тут особых сюрпризов не предвидится: конечно, верхом было бы
сподручнее, ну да не будем крохоборами... Чего тут еще просчитывать -- как
говорится, наливай да пей!
Дунадан ожидал стоя на месте, почему-то не пытаясь маневрировать:
колени чуть согнуты, вертикально поднятый меч держит обеими руками, эфес на
уровне пояса: всю давешнюю его неуверенность как рукой сняло. Командарм
быстро сократил дистанцию шагов до семи, приблизившись почти вплотную к
радиусу полного выпада северянина, и начал обманные движения: корпус вправо
-- корпус влево, затем применил свой излюбленный отвлекающий маневр --
молниеносно перебросил ятаган по воздуху из правой руки в левую -- и
обратно...
Страшный удар в спину швырнул его наземь. Он все же сумел извернуться
набок ("Так, позвоночник цел..."), приподнял голову и как-то совсем уже
отстранение подумал: "Да, недооценил я их... оказывается, эти мертвяки могут
двигаться очень быстро, а главное -- бесшумно... Северный подонок..."
Удивительньно, но он все же сумел привстать на одно колено, опершись на
ятаган как на костыль; мертвецы, успевшие окружить его со всех сторон,
застыли с поднятыми мечами в ожидании команды следопыта. Тот, однако, не
спешил: сдвинув шлем на затылок и жуя соломинку, он с интересом разглядывал
поверженного врага. Затем в тишине прозвучал его негромкий спокойный голос:
-- Добро пожаловать, командарм-Юг! Я знал, что ты придешь сразиться
один на один, как это принято у вас, у благородных, -- губы его скривила
усмешка, -- и опасался лишь одного: что ты не спешишься вслед за мною.
Останься ты в седле, все могло бы пойти иначе... Рад, что я не ошибся в
тебе, "прекрасный сэр".
-- Ты победил обманом.
-- Глупец! Я пришел сюда, чтобы выиграть эту войну и гондорскую корону,
а не какой-то дурацкий поединок. Тулкас свидетель -- я множество раз играл в
орлянку со смертью, но всегда ради результата, а не ради процесса.
-- Ты победил обманом, -- повторил командарм, стараясь не закашляться
-- кровь из пробитых легких медленно заполняла его рот. -- Рыцари Заката --
и те больше не подадут тебе руки.
-- Конечно, не подадут, -- рассмеялся дунадан, -- потому что будут
стоять преклонив колено перед новым королем Гондора. Я победил тебя в
честном бою, один на один -- так, во всяком случае, будет записано во всех
летописях. А вот от тебя не останется даже имени -- об этом я тоже
позабочусь. Или, знаешь, -- он замер в полуобороте, ловя стремя, -- можно
сделать еще интереснее: пускай тебя убьет карлик; во-от такусенький
заморыш... с мохнатыми лапками. Или баба... Да, пожалуй, именно так мы и
сделаем.
С этими словами он взлетел в седло и, коротко махнув своим мертвецам,
тронул коня вслед за ушедшей далеко вперед фалангой. Один только раз он
недовольно оглянулся -- догоняют? нет? Те, однако, все еще стояли,
столпившись в кружок, и мечи их взлетали и опускались, как крестьянские
цепы.
ГЛАВА 8
А сражение меж тем шло своим чередом. Мордорские части и вправду
дрогнули и расступались теперь перед строем мертвецов без боя, однако в
юго-восходной части поля не оказалось других частей Закатной коалиции,
способных ворваться в проделанную Арагорном брешь. К тому же схватка у
западины показала, что серых нельзя считать "неуязвимыми": убить их крайне
трудно, но все-таки можно. А временно оказавшаяся без командирского
присмотра фаланга все шла и шла себе вперед -- пока не забрела чистым
случаем в зону досягаемости стационарных дальнобойных катапульт,
предназначавшихся для обстрела Минас-Тиритской цитадели. Мордорские инженеры
не растерялись и тут же открыли огонь зажигательными нафтовыми снарядами --
только уже не трехведерными кувшинами, а сорокаведерными бочками. Поражаемая
чудовищными огненными смерчами, не видя противника -- тот бил с закрытой
позиции, -- фаланга тупо лезла вперед, с каждым шагом углубляясь в сектор
эффективного поражения, так что, когда подскакавший на взмыленном коне
Арагорн скомандовал немедленный отход, ей пришлось проделать весь этот
убийственный путь по второму разу.
На сей раз потери были столь велики, что дунадан решил, пока не поздно,
пробиваться к основным силам, на закат; это, впрочем, тоже оказалось не
так-то просто. Орокуэнские конники теперь вились вокруг изрядно растрепанной
фаланги точно пираньи, мастерски выдергивая арканами мертвецов из шеренг --
особенно из задних, -- отволакивали их в сторонку и там методично рубили на
мелкие куски. Пытаясь отбить захваченных товарищей, серые вынуждены были
ломать ряды, что еще ухудшало их и без того незавидное положение. И тут надо
воздать должное Арагорну: он сумел восстановить сомкнутый строй и, огрызаясь
короткими контратаками, провел-таки своих бойцов до гондорских боевых
порядков, лично срубив по пути двух мордорских офицеров. Правда, последние
полтораста ярдов им опять пришлось преодолевать под огнем полевых катапульт,
так что в итоге к гондорцам пробились (едва не обратив в бегство их самих)
лишь несколько десятков оживших мертвецов.
Итак, серая фаланга Арагорна практически погибла, однако дело свое
сделала. Во-первых, она оттянула на себя значительные силы мордорцев и
прежде всего катапульты, без которых взять внутренние укрепления
Минас-Тирита так и не удалось. Важнее, однако, оказалось иное: после гибели
командарма-Юг лишенная общего руководства Южная армия дала втянуть себя в
схватку "лоб в лоб", на взаимное истребление -- вариант, являющийся при
численном перевесе противника заведомо проигрышным. Тем не менее мордорцы
продолжали биться умело и отчаянно: мартовский день уже склонился к закату,
а Коалиция так и не сумела реализовать свое почти двукратное преимущество.
Основные события разыгрывались на северном направлении, где троллийские
латники и умбарские лучники, несмотря на большие потери, так и не дали
рохирримам взломать свои оборонительные порядки.
...Йомер медленно ехал вдоль строя роханской и доламротской конницы,
только что откатившейся назад после очередной -- вот уже четвертой за этот
день -- безрезультатной атаки. Впрочем, назвать "строем" это угрюмое скопище
частью раненых и поголовно -- измученных до последнего предела людей и
лошадей было весьма затруднительно. Он как раз пытался выправить забрало
своего шлема, вмятое ударом харадримской булавы, когда ему доложили, что в
последней схватке в числе прочих пал и Теоден. После победоносного
Изенгардского похода старик вбил себе в голову, будто Йомер непременно
воспользуется грядущей славой победителя Мордора и лишит его короны, а
потому следует держать племянника под неусыпным присмотром. По этой причине
он лично возглавил роханский поход на юго-восход, а перед самым сражением и
вовсе отстранил популярного военачальника от руководства войсками. Король
твердо решил победить в этой битве лично, "без сопливых", и, не слушая
ничьих советов по поводу тактики, угробил в бессмысленных лобовых атаках
цвет роханского войска, а теперь вот погиб и сам.
Принявший командование Йомер озирал угрюмые ряды рохирримов, коченеющих
под пронзительным мартовским ветром: он чувствовал себя врачом, которому
милостиво дозволили приняться за лечение, когда больной уже впал в кому.
Самое обидное -- мордорская армия пребывает в точно таком же, если не в
худшем состоянии; опыт и безошибочное чутье полководца подсказывали ему, что
сейчас один-единственный стремительный натиск решил бы исход сражения. Он
ясно видел слабые места в оборонительных порядках противника, отлично
представлял себе, куда следует нанести удар и как затем развивать успех --
но знал при этом и другое: он сейчас не посмеет дать своим людям команду
"Вперед!". Ибо есть железный закон: приказ можно отдавать лишь в том случае,
когда ты уверен, что его станут исполнять, иначе -- конец всему, на чем
стоит армия. А этих -- он ощутил с полной отчетливостью -- сегодня в атаку
больше не поднимешь; бесполезняк.
И тогда он остановил коня, велел всем спешиться -- чтобы его видело
побольше народу -- и завел такую вот, странноватую для воина, речь:
-- Все мы смертны, парни: чуть раньше, чуть позже -- какая, хрен,
разница? По мне, так интереснее -- чего с нами приключится потом. Вы небось
решили -- командир ваш совсем схренел, нашел время, чтоб порассуждать о
загробной жизни; а вот по мне -- так самое время и есть. Когда ж еще-то? Мы
ведь с вами ребята простые -- живем в лесу, молимся колесу; пронесло -- и
думать забыл до следующего раза... А мнения тут, парни, бытуют шибко разные,
но насчет одного вроде бы согласны все: там каждому воздается по его вере.
Одним словом, ежели кто думает, что вот сгнил его труп -- и ничего в Мире не
осталось, окромя пригоршни праха, то именно так с ним и будет. В иных верах
