раздавались голоса, что, дескать, вместо того чтобы ковыряться с этим
сельским хозяйством, от которого все равно одни убытки, надо развивать то,
чего никто в мире, кроме нас, не умеет, -- металлургию и химию... В стране
действительно уже вовсю шла промышленная революция: паровые машины исправно
трудились на шахтах и мануфактурах, а успехи воздухоплавания и электрические
опыты сделались излюбленной темой для застольных бесед в образованных слоях
общества. Только что был принят закон о всеобщем обучении грамоте, и Его
Величество Саурон VIII со свойственным ему несколько тяжеловесным юмором
заявил на заседании парламента, что собирается приравнять непосещение школы
к государственной измене. Отличная работа многоопытного дипломатического
корпуса и мощной разведывательной службы позволила свести размеры кадровой
армии до минимума, так что та почти не обременяла собой экономику.
Однако именно в это время прозвучали некие слова, коим суждено было
изменить всю историю Средиземья; странным образом они почти в точности
повторяли пророческое высказывание, сделанное в ином Мире относительно
совсем другой державы и звучащее так: "Страна, не способная себя прокормить
и зависимая от импорта продовольствия, не может считаться серьезным военным
противником".
ГЛАВА 4
Арнор, башня Амон-Сул.
Ноябрь 3010 года Третьей Эпохи
Слова эти произнес высокий седобородый старик в серебристо-сером плаще
с откинутым капюшоном: он стоял, опершись пальцами о край овального черного
стола, вокруг которого расположились в высоких креслах четыре полускрытые
тенью фигуры. По некоторым признакам было ясно, что речь удалась: Совет на
его стороне, и теперь пронзительные темно-голубые глаза стоящего, являющие
разительный контраст с его пергаментным лицом, безотрывно следили за
единственным из четверых -- за тем, с которым ему сейчас предстояло
сразиться. Тот сидел чуть поодаль, как бы заранее отделив себя от остальных
членов Совета, и плотно кутался в ослепительно белый плащ: похоже было, что
его сильно знобит. Но вот он выпрямился, сжав подлокотники кресла, и под
темными сводами прозвучал его голос, глубокий и мягкий:
-- Скажи, а тебе их не жалко?
-- Кого -- их?
-- Людей, людей. Гэндальф! Я понял -- ты тут из соображений высшей
пользы приговорил к смерти Мордорскую цивилизацию. Но ведь цивилизация --
это прежде всего ее носители. Следовательно, их тоже следует уничтожить --
да так, чтобы на развод не осталось. Или нет?
-- Жалость -- плохой советчик, Саруман. Ты ведь вместе со всеми нами
глядел в Зеркало. -- С этими словами Гэндальф указал на стоящий посреди
стола предмет, более всего напоминающий огромное блюдо, наполненное ртутью.
-- В Будущее ведет много дорог, но по какой бы из них ни потел Мордор, он не
позднее чем через три века прикоснется к силам природы, обуздать которые не
сможет уже никто. Не хочешь ли еще разок поглядеть, как они в мгновение ока
обращают в пепел все Средиземье вкупе с Заокраинным Западом?
-- Ты прав, Гэндальф, и отрицать такую возможность было бы нечестно. Но
тогда тебе следует заодно уничтожить еще и гномов: они уже однажды разбудили
Ужас Глубин, и тогда всей нашей магии едва хватило на то, чтобы не дать ему
вырваться на поверхность. А ведь эти бородатые скопидомы, как тебе известно,
обладают ослиным упрямством и совершенно не склонны учиться на своих
ошибках...
-- Хорошо, оставим то, что лишь возможно, и поговорим о том, что
неизбежно. Если не хочешь заглядывать в Зеркало, посмотри вместо этого на
столбы дыма от их угольных печей и медеплавильных заводов. Пройдись по
солончаку, в который они превратили земли к закату от Нурнона, и попробуй-ка
сыскать на этой полутысяче квадратных миль хоть одну живую былинку. Только
смотри не попади туда в ветреный день, когда пересоленная пыль несется
сплошной стеной по Мордорской равнине, удушая на своем пути все живое... Все
это они -- заметь! -- успели натворить едва вылезши из колыбели; как ты
полагаешь, что они начнут выделывать дальше?
-- Так ведь ребенок в доме, Гэндальф, это всегда сплошной разор:
сначала испачканные пеленки, потом поломанные игрушки, дальше разобранные
отцовские часы, а уж что начинается, когда он подрастет... То ли дело дом
без детей -- чистота и порядок, глаз не отведешь; только вот хозяев это
обычно не слишком радует, и чем ближе к старости -- тем меньше.
-- Меня всегда изумляло, Саруман, как ловко ты умеешь выворачивать
чужие слова наизнанку и хитрой казуистикой опровергать очевидные истины.
Только на сей раз, клянусь Чертогами Валинора, номер не пройдет! Средиземье
-- это множество народов, живущих сейчас в ладу с природой и с заветами
предков. Этим народам, всему укладу их жизни, грозит смертельная опасность,
и я вижу свой долг в том, чтобы опасность эту предотвратить любой ценой.
Волк, таскающий овец из моего стада, имеет свои резоны поступать именно так,
а не иначе, но я входить в его положение совершенно не намерен!
-- Я, между прочим, озабочен судьбой гондорцев и рохирримов не меньше
твоего -- просто вперед заглядываю чуть дальше, чем ты. Тебе ли, члену
Белого Совета, не знать, что совокупное магическое знание в принципе не
может прирастать относительно того, что было некогда получено из рук Ауле и
Оромэ: ты можешь утрачивать его быстрее или медленнее, но повернуть этот
процесс вспять не в силах никто. Каждое следующее поколение магов будет
слабее предыдущего, и рано или поздно люди останутся с Природой один на
один. Вот тогда-то им и понадобятся Наука и Технология -- если, конечно, ты
к тому времени не изведешь все это под корень.
-- Им вовсе не нужна твоя наука, ибо она разрушает гармонию Мира и
иссушает души людей!
-- Должен тебе заметить, что в устах человека, собирающегося развязать
войну, разговоры о Душе и Гармонии звучат несколько двусмысленно. Что же до
науки, то она опасна вовсе не им, а тебе, точнее -- твоему больному
самолюбию. Ведь мы, маги, в конечном счете лишь потребители созданного
предшественниками, а они -- творцы нового знания; мы обращены лицом к
прошлому, они -- к будущему. Ты некогда избрал магию -- и потому никогда не
переступишь границы, предначертанной Валарами, тогда как у них, в науке,
рост знания -- а потому и могущества -- поистине беспределен. Тебя гложет
самый страшный сорт зависти -- зависть ремесленника к художнику... Ну что ж,
это и вправду веская причина для убийства; не ты первый, не ты последний.
-- Ты ведь и сам в это не веришь, -- спокойно пожал плечами Гэндальф.
-- Да, пожалуй что не верю... -- печально покачал головой Саруман. --
Знаешь, те, кем движет алчность, жажда власти, ущемленное самолюбие, -- это
еще полбеды, у них по крайней мере случаются угрызения совести. Но нет
ничего страшнее ясноглазого идеалиста, решившего облагодетельствовать
человечество: такой весь мир зальет кровью по колено и не поморщится. А
больше всего на свете эти ребята обожают присказку "Есть вещи поважнее мира
и пострашнее войны". Тебе ведь она тоже знакома, а?
-- Я беру на себя эту ответственность, Саруман; История меня оправдает.
-- О, в этом-то я как раз не сомневаюсь -- ведь историю эту будут
писать те, кто победит под твоими знаменами. Тут есть испытанные рецепты:
Мордор надо будет превратить в Империю Зла, желавшую поработить все
Средиземье, а тамошние народы -- в нежить, разъезжавшую верхом на
волках-оборотнях и питавшуюся человечиной... Только я сейчас не об истории,
а о тебе самом. Позволь-ка мне повторить свой бестактный вопрос о людях --
хранителях знаний мордорской цивилизации. То, что их надо будет убивать --
не фигурально, а вполне натурально, -- сомнений не вызывает: "сорняк должен
быть выполот до конца", иначе эта затея вообще бессмысленна. Так вот, мне
интересно -- хватит ли у тебя духу поучаствовать в этой "прополке" лично;
да-да, именно так -- будешь ли ты своими руками отрубать им головы?..
Молчишь... Вот всегда с вами так, с радетелями за Человечество! Сочинять
прожекты об "Окончательном решении мордорского вопроса" -- это всегда
пожалуйста, а как доходит до дела -- сразу в кусты: вам подай исполнителей,
чтоб было потом на кого кивать, скрививши морду, -- это все, дескать, ихние
"эксцессы"...
-- Кончай эту демагогию, Саруман, -- с раздражением бросил один из
сидящих, в синем плаще, -- и погляди-ка лучше в Зеркало. Опасность очевидна
даже слепому. Если не остановить Мордор сейчас, мы не сможем этого сделать
никогда: через полета лет они завершат свою "промышленную революцию",
додумаются, что смеси селитры можно использовать не только для фейерверков,
-- и тогда пиши пропало. Их армии станут непобедимы, а прочие страны
наперегонки кинутся заимствовать их "достижения" со всеми отсюда
вытекающими... Если тебе есть чего сказать по делу -- давай говори.
-- До тех пор, пока белый плащ Главы Совета ношу я, вам придется
выслушивать все, что я сочту нужным, -- отрезал тот. -- Впрочем, я не стану
касаться того, что, вознамерившись вершить судьбу Мира, вы -- четверо --
узурпируете право, которое магам никогда не принадлежало: вижу, что это
бесполезно. Будем говорить на доступном для вас уровне...
Позы его оппонентов составили выразительную групповую пантомиму
"Возмущение", но Саруман уже послал куда подальше всякую дипломатичность.
-- С чисто технической точки зрения план Гэндальфа по удушению Мордора
посредством затяжной войны и продовольственной блокады вроде бы неплох, но
имеет один уязвимый пункт. Чтобы победить в такой войне (а она будет очень
тяжелой), антимордорской коалиции не обойтись без мощного союзника, для чего
предлагается разбудить силы, дремлющие с предыдущей, дочеловеческой Эпохи,
-- обитателей Зачарованных лесов. Это уже само по себе безумие, ибо они
никогда не служили никому, кроме самих себя. Вам, однако, и этого мало.
Чтобы сделать победу гарантированной, вы решили на время войны передать в их
руки Зеркало: ведь прогнозировать с его помощью военные операции вправе лишь
тот, кто сам будет в них участвовать. Это -- безумие в квадрате, но я готов
рассмотреть и этот вариант, если коллега Гэндальф внятно ответит на
единственный вопрос: каким способом он собирается потом вернуть Зеркало
обратно?
-- Я полагаю, -- небрежно взмахнул рукою Гэндальф, -- что проблемы
следует решать по мере их возникновения. Почему вообще мы должны исходить из
того, что они не пожелают возвращать Зеркало? За каким чертом оно им
сдалось?
Наступило молчание; то есть такой беспредельной глупости Саруман и
вправду не ожидал. А эти все, значит, считают, что так и надо... Ему
показалось, будто он барахтается в ледяной каше мартовской полыньи; еще миг
-- и его утащит течением под ее кромку.
-- Радагаст! Может, ты хочешь чего-нибудь сказать? -- Это прозвучало
как призыв о помощи.
Коричневая фигура вздрогнула, будто ученик, застигнутый воспитателем за
списыванием домашнего задания, и неловко попыталась прикрыть рукавом плаща
что-то на столе перед собой. Послышалось возмущенное стрекотание, и по руке
Радагаста стремительно взбежал бельчонок, с которым тот, как видно, играл на
протяжении всего совета. Он уселся было на плече у мага-лесовика, но тот,
смущенный донельзя, прошептал ему что-то, нахмуря седую кустистую бровь, и
зверек беспрекословно юркнул куда-то в складки одеяния.
-- Саруман, голубчик... Ты уж прости меня, старого, я того... не очень,
одним словом, вникал... Вы только не ссорьтесь, ладно?.. Ведь ежели еще мы
