проведешь, ты... двести первый потомок!
Отчаяние Армана пугало Юту, что-то внутри нее сжималось болезненно,
будто предчувствуя беду. Принцесса довольно быстро догадалась, что
несчастье Армана связано с неким "промыслом", но что это значит, ведь
драконы не занимаются ремеслом?
Юта вспомнила тот жуткий взгляд, который так напугал ее перед тем,
как с Арманом случился странный припадок. Почему-то ей стало казаться, что
"промысел" и этот взгляд таинственным образом связаны, и по спине ее
забегали противные мурашки.
Слово "промысел" встречалось в клинописных текстах, украшавших собой
подземелье. Что оно означало? Как это связано с ее, Ютиной, судьбой?
- Потомок Сам-Ара! - выкрикивал Арман, захлебываясь вином. - Почему
ты не околел в младенчестве? Почему ты дожил до сего дня, и до этой
шляпки, и до этой принцессы?
Юта грызла пальцы.
- Ты думал... - голос Армана ослабел, - думал спрятаться за спину
глупого освободителя с мечом... Спрятаться от долга... От чести... От
славы... Думал откупиться, подонок...
На минуту он затих, ткнувшись лицом в ладони - Юта осторожно
переступила с ноги на ногу. Будто почувствовав ее присутствие, Арман
обернулся к двери. В желтом свете надвигающейся грозы Юта увидела его
лицо.
Это было лицо глубоко страдающего человека.
Юта растрогалась. Растрогавшись, потеряла бдительность, слишком
сильно налегла на дверь - та скрипнула и отворилась. Юта опоздала
отскочить.
- А-а, - пробормотал Арман, ничуть не удивившись. - Вот она, жертва.
Он попытался встать. Отступая, Юта вытянула вперед руку, будто
защищаясь, и пробормотала:
- Арм-Анн...
Он ощерился:
- Как-как? Что ты сказала, принцесса?
И прежде, чем Юта успела ответить, он дунул на нее.
Не дунул даже - дохнул, так драконы дышат огнем.
Арман забыл, что он пребывает в человеческом обличье. А может быть,
от вина и переживаний оба его обличья полностью слились в его сознании.
Как бы то ни было, но Арман дохнул. В конец перепуганная Юта
бросилась бежать. Арман, петляя, спотыкаясь и держась за стены, двинулся
прочь.
Он был пьян, как никогда.
С третьего раза обернувшись-таки драконом, он шагом пробрался через
тоннель и, только достигнув выхода, поднялся на крыло.
Вечер был воспаленный, кроваво-красный, абсолютно безветренный. Море
глухо шумело; Армана бросило в сторону, он коснулся крылом воды и чуть не
рухнул в волны, но в последний момент выровнялся, хоть и с трудом.
Быстро темнело. Немели крылья, голова шла кругом от выпитого, он
никак не мог подняться повыше - тянуло вниз отяжелевшее брюхо. Море,
которому полагалось быть внизу, норовило то подняться на дыбы, то
опрокинуться набок. Замок то и дело лез в глаза, хотя Арман старательно
поворачивался к нему хвостом.
Я трезв, грузно ворочалось у него в мозгу. Я вполне в состоянии...
Проклятье!
Он снова зачерпнул воды и озлился, и эта злость помогла ему овладеть
собой. Презирая себя и весь мир, он пустился прочь от берега и от замка,
гонимый ненавистью и отчаянием.
Безветрие затягивалось. От горизонта наползали темные бесформенные
груды, больше похожие на кучи чернозема, нежели просто на тучи. Армана
мутило. Суетливо взмахивая сразу уставшими крыльями, он летел и летел,
будто пытаясь убежать от себя.
Стоячий воздух над морем дрогнул. Потом дрогнул еще, и сразу, без
предупреждения, налетел ледяной вихрь. Стало совсем темно, только край
горизонта вдруг ярко осветился, чтобы тут же и погаснуть.
Гроза.
Арману стало весело. Что ж, пусть. Это забавно. Это приключение.
Только прочь от замка, от принцессы, от ритуальной комнаты, от
клинописного зала, от такой жизни. Прочь.
Горизонт осветился снова, и снова, и снова, и вот уже чуткое ухо
Армана уловило в мерном грохоте моря далекий отзвук: угу-гу...
Арман хотел улыбнуться, но зубастая пасть не была для этого
приспособлена. Вихрь, вдруг совершенно озверев, ударил его по крыльям,
завертел, осыпал солеными брызгами; в ту же секунду по чешуе дробно
забарабанили крупные капли. Арман чувствовал, как они стекают в подбрюшье,
огибая чешуйки, капая с поджатых когтей.
Надо возвращаться, подумал Арман. Ему все еще было весело, но уж
очень он устал.
Вот тут-то все и началось.
Гроза налетела внезапно, злобно и беспощадно.
Арман метался среди молний; небо над его головой каждую секунду
покрывалось сетью голубых вен. Небо, истязаемое, ревело, истошно кричало
от горизонта до горизонта, и в этой каше из волн и туч не было уже ни
верха, ни низа, и ни какого-либо твердого направления.
Он, кажется, протрезвел, но это уже не имело значения. Самое горячее
желание вернуться не могло помочь в мутной тьме, и Арман окончательно
сбился с дороги. Тучи облепили его черной ватой, правое крыло свело
судорогой, и оно отказалось подчиняться. Несколько долгих секунд он просто
падал, как подстреленная лысуха; потом крыло вдруг захлопало с бешеной
силой, и он выскользнул из-под гигантской волны, которая уже готова была
слизнуть его, как лягушка слизывает прямо из воздуха зазевавшуюся мошку.
Но молния - молния не желала выпускать добычу. Некто безмерно более
древний, чем все Армановы предки, некто, вооруженный сверкающим коленчатым
копьем, беспощадно метил в темную спину с костяным гребнем. Он промахнулся
раз и два, а третий раз едва не стал для Армана последним, и неминуемую
погибель удалось отсрочить только судорожным, головоломным маневром.
Отец. Его отец кружил над морем, и его пронзила молния. В какую-то
секунду Арману показалось, что призрак отца, призрак черного, убитого
молнией дракона витает совсем рядом, что сквозь тучи смотрят его красные
глаза.
Арман понял, что это смерть. Он не испугался и не испытал облегчения,
только явилась, будто извне, торжественная мысль: так пришел конец
славному роду...
Молния встала во весь рост - будто кто-то намалевал на небе огромное
генеалогическое древо.
Юта смотрела на грозу сквозь решетку окна, ежилась от порывов ветра и
вздрагивала от ударов грома.
Она не боялась грозы. Когда-то она бравировала своей храбростью в
кругу прочих детишек; сейчас ей то и дело шли на ум слова седой няньки -
воспитательницы маленькой принцессы Май.
- Молния, - говаривала старушка во время грозы, - молния драконов
ищет... Не любит их, огнем выжигает. Как увидите молнию - знайте, это по
драконью душу...
Юта вздрагивала, заслонялась от ветра и не знала, радоваться ей,
горевать или пугаться.
Арман улетел пьяный, беспомощный; полчаса спустя налетела гроза, и
вот уже столько времени прошло, а дракона все нет и нет...
А в живых ли он еще?
Если нет, то Юта свободна. Неясно пока, как выбраться из замка и
найти дорогу домой, но тюремщик погиб и, значит, Юте не угрожает темная
опасность, связанная со словом "промысел".
А если Арман жив? Сможет ли он вернуться, найти замок в кромешной
тьме?
Если не сможет, то любой рыцарь, если он все-таки явится к ней на
выручку, останется в полной безопасности. Конец страшным снам и тягостным
мыслям. И замок, и сокровища - а вдруг в замке все-таки хранятся сокровища
- принадлежат ей, Юте, и тому, кто придет ее спасать.
Что так, что сяк - а выходит Юте большая выгода от этой грозы. Дракон
гибнет в море - какой счастливый случай!
Хлестнула по глазам белая вспышка молнии.
Он рассказывал ей о своих предках. Он дал ей свою хламиду. Он поймал
для нее козу.
Он может съесть ее, Юту. Он и освободителя съест.
Молния вспыхивала без перерывов - вокруг стало светло, как днем.
Он одинок и несчастен.
Замок сотрясался под ударами чудовищных волн.
На башне безумствовал ветер. Вцепившись в каменный зубец, Юта
попыталась кричать - но ветер, глумясь над этой глупой затеей, заткнул ей
рот. Она притихла, вжавшись в камень, слушая рев моря и удары молний. Что
может сделать одна принцесса против разбушевавшейся стихии?
Он не найдет дороги домой. Он ослабеет. Молния убьет его.
Загрохотал гром, будто спеша подтвердить эти ее мысли. Тогда Юта
высунулась из-за зубца и показала небу язык.
Она помнила, где хранятся факелы. За раз удавалось принести всего
десять-двенадцать; Юта боялась, что не успеет.
Факелы, горой сваленные на верхушке башни, немедленно промокли. Она
не знала, займется ее костер или нет.
Упав в темноте, она ободрала колени, переломала все ногти на правой
руке и больно ссадила щеку.
Огниво нашлось на камине; руки не слушались, искра не высекалась,
факел не желал гореть.
Наконец, покачиваясь, она донесла огонь до башни. Ветер,
расхохотавшись, тут же задул его.
Она повторила весь путь сначала, и, всем телом прикрывая огонь от
ветра, сунула факел в груду таких же факелов, но залитых водой.
Огонь задымил и, как показалось ей, погас. Она готова была уже
заплакать, когда из-под горы сваленных на башне факелов выполз неуверенный
дымок.
Юта отступила. Костер вдруг вспыхнул, немного опалив ей волосы.
Факелы у Армана были на редкость хороши, и Юте пришлось уступить площадку,
окруженную каменными зубцами, бушующему огню.
Ветер бессильно ярился, только раздувая пламя на верхушке башни.
Хлестал дождь, пылала груда осмоленных палок, Юта стояла внизу, на темной
лестнице, и сжимала ладони.
Увидит? Или уже мертв? Увидит?
Арман увидел, но не сразу сообразил, что это не мираж и не видение.
Огонек казался далеким, слабым и маленьким. Но это был единственный
маяк в этой мешанине из неба, воды и смерти.
И он полетел на огонек, бросаясь в сторону всякий раз, когда слышал
над головой негромкий треск, предвещающий очередной разящий удар.
Море разевало сотни жадных пастей, окруженных пенными губами. Море
хотело пожрать дракона.
Но огонек близился, и рос, и оборачивался костром, и вставала из
темноты громада замка, и, последним усилием увернувшись от молнии, он
бросил измученное драконье тело во Врата.
Утром небо очистилось. Площадка на вершине западной башни хранила
следы пожарища - черные угли, черная копоть на камне, белесый пепел.
Арман прошелся по пеплу, и ноги его проваливались по щиколотку,
оставляя за собой глубокие бесформенные следы - Арман хромал.
Руки его, особенно правая, болели и ныли от плеч до самых кончиков
пальцев. Губы растрескались, глаза воспалились и едва выглядывали из
припухших век. Горло потеряло способность издавать членораздельные звуки,
и говорить поэтому приходилось шепотом.
- Я видел отца, - шепотом же сказал он Юте.
Та, сдержанная внешне, но изнутри переполненная сознанием
собственного героизма, удивилась:
- Отца?
- Мне показалось... Отец погиб от удара молнии и рухнул в море. Я
тогда еще чешуей не покрылся.
Помолчали. Арман осторожно двигал правым плечом, слушая, как стонут
суставы.
- Отец иногда приходит ко мне во сне... Ты знаешь, у меня был очень
суровый дед. Он воспитывал меня, когда я осиротел. Но он презирал меня. Он
и отца презирал за то, что у него не было больше сыновей, моих братьев,
способных убить меня в поединке...
Арман сипел, ему было трудно говорить.
- А мать? - спросила Юта, и тоже шепотом.
- Не помню... Отец рано... потерял мою мать.
Море, желтое после шторма, захламленное обрывками водорослей и
рваными медузами, неуклюже возилось у подножья башни. Юте вдруг
представилась молчаливая, печальная женщина - дракониха в облике человека,
