бы укрыться?
- Если бы такого места у меня не было, я бы его нашел, мадмуазель,
- молвил Питу.
- Тогда отведи меня туда, - попросила Катрин.
- А как же ферма?
- Надеюсь, что через пять минут я расстанусь с ней навсегда.
- А ваш отец?..
- Все кончено между мною и человеком, собиравшимся убить моего
возлюбленного.
- Но, мадмуазель... - осмелился было возразить Питу.
- Ты отказываешься меня сопровождать, Питу? - спросила Катрин,
выпуская руку молодого человека.
- Нет, мадмуазель. Боже сохрани.
- Тогда следуй за мной.
Катрин пошла вперед. Из сада она прошла в огород.
На краю огорода находилась небольшая калитка, выходившая на
равнину Ну.
Катрин отворила ее без колебаний, вынула ключ, заперла калитку на
два оборота за собой и Питу и бросила ключ в стоявший у забора
колодец.
Решительным шагом она пошла через поле, опираясь на руку Питу,
и вскоре оба они исчезли в долине, раскинувшейся между деревней
Писле и фермой Ну.
Никто не видел, как они ушли, и один Господь знал, где Катрин
нашла в ту ночь убежище, обещанное ей Питу.
Глава 30
ГЛАВА, В КОТОРОЙ БЕДА УЖЕ МИНОВАЛА
Бывают в человеческих отношениях бури, подобные природным
ураганам: небо хмурится, сверкает молния, гремит гром, земля словно
сходит со своей оси; наступает критическая минута, когда кажется, что
вот-вот погибнут люди и вещи: все дрожат, трепещут, взывают к Богу
как к единственной надежде. Потом мало-помалу приходит
успокоение, рассеивается мгла, наступает новый День, снова светит
солнце, распускаются цветы, оживают деревья, люди отправляются по
своим делам, предаются удовольствиям, любви. Жизнь возрождается и
улыбается с обочин дорог и порогов, и никто уж не заботится тем, что
там, куда угодила молния, царит опустошение.
Так было и на ферме: всю ночь в сердце человека, решившегося и
приведшего в исполнение план мести, бушевала страшная гроза.
Заметив, что его дочь сбежала, он тщетно искал в темноте ее следы; он
звал ее сначала злобно, потом умоляюще, затем с отчаянием, но ответа
не было. В это время что-то жизненно важное наверняка было
разрушено в его мощном организме. Однако когда эта буря криков и
угроз, во время которой были и своя молния и свой гром, как в
природе, сменилась тишиной и усталостью; когда собаки, у которых не
стало причин для беспокойства, перестали выть; когда дождь с градом
смыл следы крови, тянувшиеся подобно оброненному пояску, вдоль
фермы; когда погода, бесчувственная и молчаливая свидетельница
разыгравшейся на ферме драмы стряхнула со своих крыльев последние
ночные часы, жизнь возвратилась в привычную колею: ворота
проскрипели ржавыми петлями, с фермы вышли работники, одни -
отправляясь за семенами, другие - за боронами, третьи - за плугами.
Следом за ними появился и Бийо, не сводивший глаз с равнины. И вот
наконец наступил день; вся деревня проснулась, и те из жителей, что
плохо спали ночью, с любопытством и беззаботностью говорили:
- Ох, и выли же нынче ночью собаки у папаши Бийо! А за фермой
два выстрела грохнули...
Вот и все.
Впрочем, нет, мы ошибаемся.
Когда папаша Бийо вернулся, как обычно, в девять позавтракать,
жена его спросила:
- Скажи-ка, отец, а где Катрин? Ты не знаешь?
- Катрин?.. - через силу отвечал Бийо. - Ей вреден воздух фермы,
вот она и отправилась в Солонь к тетке...
- А-а... - молвила тетушка Бийо. - И долго она там пробудет, у
тетки?
- Пока ей не станет лучше, - отвечал фермер. Тетушка Бийо
вздохнула и отодвинула чашку с кофе с молоком.
Фермер попытался заставить себя поесть, но не смог и, взяв
бутылку бургундского за горлышко, одним махом ее опустошил и
прохрипел:
- Надеюсь, моего коня еще не расседлали?
- Нет, господин Бийо, - робко отвечал ему детский голосок; его
обладатель приходил каждое утро на ферму с протянутой рукой,
клянча завтрак.
- Хорошо!
Грубо отстранив бедного мальчонку, фермер вскочил на коня и
поскакал в поле, а жена, утирая слезы, пошла в тень от камина на свое
привычное место.
Стало меньше одной певчей пташкой, одним радующим глаз
цветком, которые в образе юной прелестной девушки оживляли старые
стены фермы. А в остальном жизнь на ферме обещала уже на
следующий день войти в привычную колею.
Питу встретил утро в своем доме в Арамоне, и те, кто вошли к нему
в шесть утра, застали его за перепиской набело перед отправкой
Жильберу отчета о потраченных на обмундирование двадцати пяти
луидорах, подаренных доктором Национальной гвардии Арамона.
Питу писал при свече, которая, верно, судя по длинному фитилю,
давно горела.
Правда, дровосек сказал, что видел, как Питу около двенадцати
часов ночи пронес по деревне в руках что-то тяжелое, напоминавшее
очертаниями женское тело, а потом спустился под откос и пошел по
направлению к хижине папаши Клуи. Однако это было маловероятно,
ведь папаша Лаженес утверждал, что видел, как Питу бежал со всех
ног около часу ночи по дороге на Бурсон, а Мавме, живший на краю
деревни со стороны Лоноре, сказал, что между двумя и половиной
третьего ночи Питу прошел мимо его двери и он ему крикнул:
Здорово, Питу! - а Питу в ответ прокричал: Здорово, Манике!
Стало быть, не приходилось сомневаться в том, что Манике видел
Питу между двумя и половиной третьего.
Но чтобы дровосек видел Питу неподалеку от хижины папаши Клуи
несущим на руках, да еще в полночь, нечто тяжелое, похожее на
женское тело, чтобы папаша Лаженес видел Питу бегущим сломя
голову около часу ночи по бурсонской дороге; чтобы Манике
поздоровался с Питу, проходящим перед его домом между двумя и
половиной третьего, - Питу, которого мы потеряли из виду, когда он
находился вместе с Катрин между половиной одиннадцатого и
одиннадцатью часами ночи в оврагах, отделяющих деревню Писле от
фермы Ну, должен был пройти, чтобы добраться до хижины папаши
Клуи, около полутора миль, потом вернуться в Бурсон, то есть
отшагать еще две мили, затем пойти назад из Бурсона к папаше Клуи и,
наконец, вернуться от папаши Клуи домой. Можно предположить, что,
оставив Катрин в надежном месте, он пошел справиться о виконте и уж
потом, доложив о виконте Катрин, он отправился домой. Таким
образом, между одиннадцатью и половиной третьего ночи он, видимо,
отшагал около девяти миль. Невозможно предположить, что на такое
способны даже королевские скороходы, о которых в народе
поговаривали, что им для скорости удаляют селезенку; однако этот
трюк, если взять все в целом, не очень-то у дивил бы тех, кому хоть
раз довелось убедиться в скоростных способностях Питу.
Однако так как Питу никому не открыл тайн этой ночи, на
протяжении которой он проявил свою способность повсюду поспевать,
то кроме Дезире Манике, на чье приветствие он ответил, никто больше
- ни дровосек, ни папаша Лаженес, - не осмелились бы утверждать под
присягой, что не тень, а именно Питу они видели на тропинке, ведущей
к папаше Клуи, а также на бурсонской дороге.
Так или иначе, а на следующее утро в шесть часов, когда Бийо
садился на лошадь с намерением объехать поля, Питу был дома и, не
подавая признаков усталости или беспокойства, проверял счета
портного Дюлоруа, к которым присовокуплял в качестве
вещественных доказательств расписки тридцати трех своих
подчиненных.
Еще один уже знакомый нам персонаж плохо спал в эту ночь.
Это был доктор Рейналь.
В час ночи его разбудил нетерпеливый звонок лакея виконта де
Шарни.
Доктор отпер дверь сам, как это всегда случалось, если звонили
ночью.
Лакей виконта пришел за ним, потому что с его хозяином случилось
несчастье.
Он держал в руке повод другой оседланной лошади, чтобы доктор
Рейналь не медлил ни единой секунды.
Доктор оделся в мгновенье ока, сел верхом на коня и пустил его
вскачь вслед за конем лакея, поехавшего вперед, как курьер.
Что же за несчастье произошло? Об этом он узнает, приехав в
замок. Ему было предложено захватить с собой хирургические
инструменты.
Как оказалось, виконт был ранен в левый бок, а вторая пуля задела
правое плечо. Похоже было на то, что обе пули были одинакового,
двадцать четвертого калибра.
Однако виконт не пожелал изложить подробности случившегося.
Первая рана - в бок - была серьезной, однако особого опасения не
вызывала: пуля прошла через ткани, не задев важных органов.
Другой раной можно было и вовсе не заниматься.
Когда доктор закончил перевязку, молодой человек протянул ему
двадцать пять луидоров - за молчание.
- Ежели вам угодно, чтобы я держал все это в тайне, заплатите мне,
как за обычный визит, то есть пистоль, - отвечал славный доктор.
Приняв луидор, он вернул виконту четырнадцать ливров сдачи, как
тот ни упрашивал доктора принять большую сумму.
Однако это оказалось невозможно.
Доктор Рейналь предупредил, что у него на ближайшее время
намечены три совершенно неотложных визита и, стало быть, он зайдет
к виконту только через день, а потом - еще через день.
Во второй свой визит доктор застал виконта уже на ногах; надев
перевязь, поддерживавшую повязку на ране, он мог уже на следующий
день сесть на коня, словно ничего не случилось; таким образом, никто,
кроме его доверенного лакея, не знал о происшествии.
Приехав в третий раз, доктор Рейналь не застал своего больного.
Вот почему он пожелал принять за этот сорвавшийся визит лишь
полпистоля.
Доктор Рейналь принадлежал к числу тех редких врачей, которые
достойны иметь в своей гостиной знаменитую гравюру,
представляющую Гиппократа, не принимающего даров от
Артаксеркса.
Глава 31
ВЕЛИКАЯ ИЗМЕНА ГРАФА ДЕ МИРАБО
Читатель помнит последние слова Мирабо, обращенные к королеве
в ту минуту, когда он покидал ее в Сен-Клу и она пожаловала ему для
поцелуя руку.
- Этот поцелуй, ваше величество, спасет монархию! - воскликнул
тогда Мирабо.
Мирабо должен был исполнить обещание, данное Прометеем
Юноне, когда она была близка к потере трона.
Мирабо вступил в борьбу, веря в собственные силы, не думая о том,
что после стольких неосторожных шагов и трех неудавшихся
заговоров его втягивали в обреченную на провал битву.
Вероятно, Мирабо - и это было бы более осмотрительно - мог бы
еще некоторое время бороться, не снимая маски. Однако уже через
день после оказанного ему королевой приема по дороге в
Национальное собрание он увидел на площади кучки людей и услышал
странные выкрики.
Он подошел к столпившимся и поинтересовался, что за шум.
Собравшиеся передавали друг другу из рук в руки странные
брошюры.
Время от времени чей-то голос кричал:
- Великая измена графа де Мирабо! Великая измена графа де
Мирабо! - Ага! - удивился он, доставая из кармана монету. - Кажется,
это имеет отношение ко мне!.. Друг мой! Почем Великая измена
графа де Мирабо? - продолжал он, обращаясь к разносчику брошюр;
тысячи номеров были уложены в корзины, навьюченные на осла; тот
размеренно шел туда, куда ему нравилось, таская на себе целую
лавчонку.
Разносчик взглянул Мирабо прямо в лицо.
- Ваше сиятельство! Я раздаю ее бесплатно. Шепотом он прибавил:
- Брошюра отпечатана тиражом в сто тысяч!
Мирабо в задумчивости отошел в сторону.
Бесплатная брошюра! Что бы это значило?
И торговец знает его в лицо!..
Несомненно, брошюра была одним из глупых или злобных
пасквилей, какие тысячами ходили тогда по рукам.
Излишняя ненависть или чрезмерная глупость обезвреживали ее,
лишали ее смысла.
Мирабо взглянул на первую страницу и побледнел.
Там был представлен перечень долгов Мирабо и - странная вещь! -
этот перечень был абсолютно точен - двести восемь тысяч франков!
Под этим перечнем стояла дата того дня, когда эта сумма была
выплачена различным кредиторам Мирабо духовником королевы г-
