великого скептика.
- Почему прощайте?
- Потому что я тороплюсь, - с улыбкой отвечал Жильбер.
- На свидание?
- Да.
- С кем? С Мирабо, Лафайетом, или королевой? Жильбер
остановился, с тревогой вглядываясь в Калиостро.
- Знаете ли вы, что я вас иногда боюсь? - проговорил он.
- А ведь я, напротив, должен был бы подействовать на вас
успокаивающе, - заметил Калиостро.
- Почему?
- Разве я вам не друг?
- Надеюсь, что так.
- Можете быть в этом уверены, а если вам нужно доказательство...
- Что же?
- Пойдемте со мной, и вы получите такое доказательство: я сообщу
вам о проводимых вами тайных переговорах такие подробности, о
которых не знаете вы сами.
- Послушайте! - воскликнул Жильбер. - Вы, может быть, посмеетесь
надо мной, пользуясь в этих целях одним из привычных трюков; но
меня это не смущает: обстоятельства сегодняшнего дня столь
серьезны, что если даже сам Сатана предложит мне внести некоторую
ясность, я охотно соглашусь. Итак, я готов следовать за вами куда
угодно.
- Можете быть совершенно покойны, это рядом, место вам знакомо;
впрочем, разрешите, я возьму вон тот свободный фиакр; мой костюм
не позволил мне поехать в своем экипаже.
И он знаком приказал остановиться кучеру фиакра, проезжавшего
по противоположной стороне набережной.
Когда фиакр поравнялся с ними, оба собеседника в него сели.
- Куда везти, милейший? - спросил кучер, обращаясь к Калиостро,
словно догадавшись, что, несмотря на простое платье, из двух его
пассажиров именно он был старшим.
- Сам знаешь, куда, - отвечал Бальзамо, подав кучеру нечто вроде
масонского знака.
Тот с удивлением взглянул на Бальзамо.
- Простите, ваше сиятельство, - молвил он, отвечая знаком на знак, -
я вас не узнал.
- Зато я тебя узнал, - с важностью заметил Калиостро, - потому что
сколь бы многочисленны ни были мои подданные, я знаю их всех до
единого.
Кучер захлопнул дверцу, забрался на облучок и, пустив лошадей
вскачь, помчался сквозь лабиринт улиц от Шатле к бульвару Фий-дю-
Кальвер; оттуда фиакр покатил в сторону Бастилии и остановился на
улице Сен-Клод.
Едва экипаж остановился, как дверца распахнулась со
стремительностью, которая свидетельствовала о почтительности и
усердии кучера.
Калиостро знаком пригласил Жильбера выйти первым. Когда он
выходил вслед за ним, он спросил у кучера:
- Тебе нечего мне сообщить?
- У меня есть для вас важные сведения, ваше сиятельство. Если бы
мне не посчастливилось с вами встретиться, я прибыл бы к вам нынче
вечером для доклада.
- Говори.
- То, что я имею сообщить вашему сиятельству, не должно стать
достоянием постороннего.
- Тот, кто нас слышит, не совсем посторонний, - с улыбкой молвил
Калиостро.
Жильбер из скромности отошел в сторону.
Однако он не мог запретить себе поглядывать вполглаза и слушать
вполуха.
Он увидел, как улыбается Бальзамо, слушая доклад кучера.
Тот дважды упомянул имя маркиза де Фавра. Когда доклад был
завершен, Калиостро достал из кармана двойной луидор и хотел дать
его кучеру.
Тот отрицательно покачал головой.
- Вашему сиятельству известно, - возразил он, - что нам запрещено
брать за доклады деньги.
- А я плачу тебе не за доклад, а за провоз, - отвечал Бальзамо.
- Раз так, я готов принять, - согласился кучер. Он взял луидор со
словами:
- Спасибо, ваше сиятельство, это моя дневная выручка.
И легко взобравшись на облучок, он огрел лошадей кнутом, оставив
Жильбера в восторге от того, что он только что видел и слышал.
- Ну что, вы зайдете, дорогой доктор? - спросил Калиостро; он уже
некоторое время держал дверь распахнутой, а Жильбер будто и не
собирался входить.
- Да, разумеется! - воскликнул Жильбер. - Прошу прощения!
И он переступил через порог, чувствуя огромную тяжесть и
пошатываясь, как пьяный.
Глава 28
И СНОВА ОСОБНЯК НА УЛИЦЕ СЕН-КЛОД
Читатели знают, что Жильбер прекрасно умел владеть собой.
Проходя через большой пустынный двор, он пришел в себя и поднялся
по ступенькам крыльца столь же твердым шагом, сколь неуверенно он
переступал через порог.
Здесь уместно заметить, что он уже знал дом, куда он входил,
потому что бывал там в ту пору своей жизни, о которой сохранил в
сердце волнующие воспоминания.
В передней он встретил того самого немца-лакея, которого видел
здесь шестнадцать лет тому назад; он стоял на прежнем месте и был
одет в похожую ливрею; но так же, как Жильбер, как граф, как сама
передняя, он постарел на шестнадцать лет.
Фриц - читатели помнят, что именно так звали верного слугу, - с
первого взгляда определил, куда хозяин хотел бы проводить Жильбера,
и, торопливо распахнув две двери, он замер на пороге третьей, желая
убедиться в том, не будет ли от Калиостро каких-нибудь
дополнительных приказаний.
Третья дверь вела в гостиную.
Калиостро взмахнул рукой, давая Жильберу понять, что он может
войти в гостиную, и кивком головы отпустил Фрица.
Он только прибавил по-немецки:
- Меня ни для кого нет дома до нового приказания. Он повернулся к
Жильберу и продолжал:
- Я говорю так с лакеем не для того, чтобы вы не поняли, я знаю,
что вы говорите по-немецки; а вот Фриц - тиролец, он понимает
немецкую речь лучше, чем французскую. Ну, а теперь прошу вас
садиться, я весь к вашим услугам, дорогой доктор.
Жильбер не удержался и с любопытством огляделся, поочередно
останавливаясь взглядом на том или ином предмете или картине,
служивших украшением гостиной, он словно вспоминал окружавшие
его вещи.
Гостиная была в точности такой же, как раньше: восемь картин
старых мастеров были развешаны по стенам; кресла, обтянутые
вишневым камчатным шелком, поблескивали, как прежде, золотым
шитьем в полумраке, царившем в комнате благодаря плотным
занавескам; большой стол работы Буля стоял на прежнем месте, а
круглые столики с севрским фарфором были все так же расставлены
между окнами.
Жильбер вздохнул и уронил голову на руку. Любопытство к
настоящему было на некоторое время вытеснено воспоминаниями
прошлых лет.
Калиостро смотрел на Жильбера, как, должно быть, Мефистофель
взирал на Фауста в ту минуту, когда немецкий философ имел
неосторожность предаться в его присутствии своим мечтам.
Неожиданно раздался его пронзительный голос:
- Вы как будто узнаете эту гостиную, дорогой доктор?
- Да, - отвечал Жильбер, - я вспоминаю о своих обязательствах,
данных вам в этой самой комнате.
- Да что вы, это все пустое!
- Признаться, странный вы человек, - продолжал Жильбер, не
столько обращаясь к Калиостро, сколько говоря сам с собою, - и если
бы всемогущий разум позволил мне поверить в чудеса, о которых нам
поведали поэты и авторы средневековых хроник, я мог бы подумать,
что вы такой же волшебник, как Мерлин, или изготовитель золота
вроде Никола Фламеля.
- Да, для всего мира я являюсь магом, а для вас, Жильбер, - нет. Я
никогда не пытался поразить вас своими фокусами. Как вы знаете, я
всегда старался вам помочь докопаться до сути вещей, и если вам
случалось увидеть, как на мой зов Истина из своих глубин
показывается несколько приукрашенной и не такой голой, как обычно,
то это лишь оттого, что, как истинный сицилиец, я люблю мишуру.
- Вы помните, граф, что именно здесь вы вручили сто тысяч экю
несчастному оборванцу так же легко, как я подал бы нищему грош.
- Вы забываете нечто более невероятное, Жильбер, - с важным
видом проговорил Калиостро, - этот оборванец вернул мне деньги за
вычетом двух луидоров, которые он истратил на одежду.
- Юноша был честен, только и всего, а вот вы были тогда просто
великолепны!
- Жильбер! Разве быть щедрым не легче, нежели честным; дать сто
тысяч экю, имея миллионы, чем вернуть эти сто тысяч, не имея за
душой ни гроша?
- Возможно, вы правы, - отвечал Жильбер.
- Кстати сказать, все зависит от расположения духа, в котором
человек находится в ту или иную минуту. Тогда я только что пережил
самое большое горе всей моей жизни, Жильбер; я ничем не дорожил, и
если бы вы в тот момент попросили у меня мою жизнь, я думаю, - да
простит мне Господь! - что я отдал бы ее вам так же легко, как те сто
тысяч.
- Неужто вы можете быть несчастливы так же, как прочие люди? -
спросил Жильбер, с изумлением взглянув на Калиостро.
Калиостро вздохнул.
- Вы говорите о воспоминаниях, навеянных на вас этой гостиной.
Если бы я вам сказал, что эта комната напоминает мне.., но нет!
Раньше, чем я закончил бы свой рассказ, я поседел бы от ужаса!
Поговорим о чем-нибудь другом. Пусть минувшие события спокойно
спят в своих саванах, а забвение - в его могиле, то есть в прошлом.
Поговорим о настоящем, даже о будущем, если угодно.
- Граф! Вы только что сами призывали меня к действительности, вы
порвали ради меня, как вы сказали, с шарлатанством, а теперь снова
возвращаетесь к этому громкому слову: будущее! Будто это будущее в
ваших руках, и вы умеете читать его загадочные иероглифы!
- Вы забываете, что, располагая большими средствами, чем другие
люди, я вижу лучше и дальше, чем они - это неудивительно!
- Это все слова, граф!
- Вы забывчивы, доктор.
- Что же вы хотите, ежели мой разум отказывается верить!
- Вы помните философа, отрицавшего движение?
- Да.
- Как поступил его противник?
- Пошел впереди него... Ну что же, ступайте! Я смотрю на вас.
Точнее сказать, говорите: я слушаю.
- Да мы, собственно, для этого сюда и пришли, а теряем время на
другое. Итак, доктор, как обстоят дела с нашим объединенным
кабинетом министров?
- С каким кабинетом министров?
- С кабинетом Мирабо - Лафайета!
- Да вы просто слышали пустые сплетни и повторяете их в надежде
вытянуть из меня своими вопросами правду.
- Доктор! Вы - воплощенное сомнение, но ужасно то, что вы
сомневаетесь не из-за самого неверия, а из-за нежелания поверить.
Неужели мне необходимо повторить сначала то, что вы и так знаете?
Ну хорошо... Потом я вам расскажу нечто такое, о чем я осведомлен
лучше, чем вы.
- Я вас слушаю, граф.
- Две недели тому назад вы говорили с королем о Мирабо как о
единственном человеке, способном спасти монархию. В тот день вы
вышли от короля в ту самую минуту, как к нему заходил маркиз де
Фавра, помните?
- Это доказывает, граф, что в то время он еще не был повешен, - со
смехом отвечал Жильбер.
- Не торопитесь, доктор! Я и не знал, что вы можете быть так
жестоки, дайте же бедняге еще несколько дней: я предсказал вам его
смерть шестого октября, а сегодня - шестое ноября; итак, прошел всего
месяц. Предоставьте его душе столько же времени побыть в теле,
сколько дают жильцу на то, чтобы он очистил помещение: три месяца.
Однако должен вам заметить, доктор, что вы сбиваете меня с пути.
- Возвращайтесь, граф, я с удовольствием готов следовать за вами и
дальше.
- Итак, вы говорили с королем о Мирабо как о единственном
человеке, способном спасти монархию.
- Таково мое мнение, граф, потому я и высказался за эту
комбинацию.
- Я тоже придерживаюсь этой точки зрения, доктор! Вот почему
представленная вами комбинация провалится.
- Провалится?
- Несомненно... Вы же знаете, что я не хочу, чтобы монархия была
спасена!
- Продолжайте!
- Король, потрясенный тем, что вы ему сказали... - Простите, но я
вынужден рассказывать издалека, чтобы доказать вам, что мне
известны все стадии ваших переговоров, - король, как я сказал,
потрясенный вашими словами, передал их королеве и, - к величайшему
изумлению доверчивых людей, которые узнают вскоре от всем
известной болтушки, именуемой историей, о том, что мы с вами
обсуждаем сейчас вполголоса, - королева не так яростно высказалась
