какой-то непонятной роковой случайности, служат вашему высокопреосвя-
щенству, так что меня дурно приняли бы здесь и на меня дурно посмотрели
бы там, если бы я принял ваше предложение, ваша светлость.
- Уж не зашло ли ваше самомнение так далеко, что вы вообразили, будто
я предлагаю вам меньше того, что вы стоите? - спросил кардинал с презри-
тельной усмешкой.
- Ваша светлость, вы во сто крат добрее ко мне, чем я заслуживаю, и я
считаю, напротив, что еще недостаточно сделал для того, чтобы быть дос-
тойным ваших милостей... Скоро начнется осада Ла-Рошели, ваша светлость.
Я буду служить на глазах у вашего высокопреосвященства, и, если я буду
иметь счастье вести себя при этой осаде так, что заслужу ваше внимание,
тогда... тогда, по крайней мере, за мной будет какой-нибудь подвиг, ко-
торый сможет оправдать ваше покровительство, если вам угодно будет ока-
зать мне его. Всему свое время, ваша светлость. Быть может, в будущем я
приобрету право бескорыстно отдать вам себя, тогда как сейчас это будет
иметь такой вид, будто я продался вам.
- Другими словами, вы отказываетесь служить мне, сударь, - сказал
кардинал с досадой, сквозь которую, однако, просвечивало нечто вроде
уважения. - Хорошо, оставайтесь свободным и храните при себе вашу при-
язнь и вашу неприязнь.
- Ваша светлость...
- Хватит, хватит! - сказал кардинал. - Я не сержусь на вас, по вы са-
ми понимаете, что если мы защищаем и вознаграждаем наших друзей, то ни-
чем не обязаны врагам. И все же я дам вам один совет: берегитесь, госпо-
дин д'Артаньян, ибо с той минуты, как вы лишитесь моего покровительства,
никто не даст за вашу жизнь и гроша!
- Я постараюсь, ваша светлость, - ответил д'Артаньян с благородной
уверенностью.
- Когда-нибудь впоследствии, если с вами случится несчастье, - мно-
гозначительно сказал Ришелье, - вспомните, что я сам посылал за вами и
сделал все, что мог, чтобы предотвратить это несчастье.
- Что бы ни случилось впредь, ваше высокопреосвященство, - ответил
д'Артаньян, прижимая руку к сердцу и кланяясь, - я сохраню вечную приз-
нательность к вам за то, что вы делаете для меня в эту минуту.
- Итак, господин д'Артаньян, как вы и сами сказали, мы увидимся после
кампании. Я буду следить за вами... Потому что я тоже буду там, - доба-
вил кардинал, указывая д'Артаньяну на великолепные доспехи, которые ему
предстояло надеть, - и, когда мы вернемся, тогда... ну, тогда мы сведем
с вами счеты!
- О, ваша светлость, - вскричал д'Артаньян, - снимите с меня гнет ва-
шей немилости! Будьте беспристрастны, ваша светлость, если вы убедитесь,
что я веду себя, как подобает порядочному человеку.
- Молодой человек, - произнес Ришелье, - если мне представится воз-
можность сказать вам еще раз то, что я сказал сегодня, обещаю вам это
сказать.
Последние слова Ришелье выражали страшное сомнение; они ужаснули
д'Артаньяна больше, чем его ужаснула бы прямая угроза, ибо это было пре-
достережение, Итак, кардинал хотел уберечь его от какого-то нависшего
над ним несчастья. Молодой человек открыл было рот для ответа, но над-
менный жест кардинала дал ему понять, что аудиенция окончена.
Д'Артаньян вышел, но, когда он переступил порог, мужество едва не по-
кинуло его; еще немного - и он вернулся бы обратно. Однако серьезное и
суровое лицо Атоса внезапно предстало перед его мысленным взором: если
бы он согласился на союз с кардиналом, Атос не подал бы ему руки, Атос
отрекся бы от него.
Только этот страх и удержал молодого человека - настолько велико вли-
яние поистине благородного характера на все, что его окружает.
Д'Артаньян спустился по той же лестнице, по которой пришел; у выхода
он увидел Атоса и четырех мушкетеров, ожидавших его возвращения и уже
начинавших тревожиться.
Д'Артаньян поспешил успокоить их, и Планше побежал предупредить ос-
тальные посты, что сторожить более незачем, ибо его господин вышел из
дворца кардинала целым и невредимым.
Когда друзья вернулись в квартиру Атоса, Арамис и Портос спросили о
причинах этого странного свидания, но д'Артаньян сказал им только, что
Ришелье предложил ему вступить в его гвардию в чине лейтенанта и что он
отказался.
- И правильно сделали! - в один голос вскричали Портос и Арамис.
Атос глубоко задумался и ничего не ответил. Однако, когда они оста-
лись вдвоем, он сказал другу:
- Вы сделали то, что должны были сделать, д'Артаньян, но быть может,
вы совершили сшибку.
Д'Артаньян вздохнул, ибо этот голос отвечал тайному голосу его серд-
ца, говорившему, что его ждут большие несчастья.
Следующий день прошел в приготовлениях к отъезду; д'Артаньян пошел
проститься с г-ном де Тревилем. Тогда все думали еще, что разлука гвар-
дейцев с мушкетерами будет очень недолгой, так как в этот день король
заседал в парламенте и предполагал выехать на следующее утро. Поэтому
г-н де Тревиль ограничился тем, что спросил у д'Артаньяна, не нуждается
ли он в его помощи, но д'Артаньян гордо ответил, что у него есть все не-
обходимое.
Ночью солдаты гвардейской роты Дезэссара сошлись с солдатами из роты
мушкетеров г-на де Тревиля, с которыми они успели подружиться. Они расс-
тавались в надежде свидеться вновь тогда, когда это будет угодно богу, и
в том случае, если это будет ему угодно. Понятно поэтому, что ночь прош-
ла как нельзя более бурно, ибо в подобных случаях крайнюю озабоченность
можно побороть лишь крайней беспечностью.
Наутро, при первом звуке труб, друзья расстались. Мушкетеры побежали
к казармам г-на де Тревиля, гвардейцы - к казармам г-на Дезэссара, и оба
капитана немедленно повели свои роты в Лувр, где король производил смотр
войскам.
Король был печален и казался больным, что несколько смягчало высоко-
мерное выражение его лица. В самом деле, накануне, во время заседания
парламента, у него сделался приступ лихорадки. Тем не менее он не изме-
нил решения выехать в тот же вечер и, как его ни отговаривали, пожелал
произвести смотр своим войскам, надеясь усилием воли побороть завладе-
вавшую им болезнь.
После смотра гвардейцы выступили в поход одни, так как мушкетеры
должны были отправиться в путь лишь вместе с королем, и это дало Портосу
возможность показаться в своих роскошных доспехах на Медвежьей улице.
Прокурорша увидела его в новом мундире и на прекрасной лошади, когда
он проезжал мимо ее окон. Она любила Портоса слишком сильно, чтобы от-
пустить его без прощания; знаком она попросила его спешиться и зайти к
ней. Портос был великолепен: его шпоры бряцали, кираса блестела, шпага
нещадно била его по ногам. На этот раз у него был такой грозный вид, что
писцы и не подумали смеяться.
Мушкетера ввели в кабинет мэтра Кокнара, и маленькие серые глазки
прокурора гневно блеснули при виде кузена, сиявшего во всем новом. Впро-
чем, одно соображение немного утешило мэтра Кокнара: все говорило, что
поход будет опасный, и он лелеял надежду, что Портоса убьют.
Портос сказал мэтру Кокнару несколько любезных слов и простился с
ним; мэтр Кокнар пожелал ему всяческих успехов. Что касается г-жи Кок-
нар, то она не смогла удержаться от слез, но ее скорбь не была истолко-
вана дурно, ибо все знали, как горячо она была привязана к родственни-
кам, из-за которых у нее постоянно происходили жестокие ссоры с мужем.
Однако подлинное прощание состоялось в спальне у г-жи Кокнар и было
поистине душераздирающим.
До тех пор, пока прокурорша могла следить взглядом за своим возлюб-
ленным, она махала платком, высунувшись из окна так далеко, словно соби-
ралась выпрыгнуть из него. Портос принимал все эти изъявления любви с
видом человека, привыкшего к подобным сцепам, и, только поворачивая за
угол, приподнял один раз шляпу и помахал ею в знак прощания.
Что касается Арамиса, то он писал длинное письмо. Кому? Этого никто
не знал. Кэтти, которая должна была в этот же вечер выехать в Тур, ждала
в соседней комнате.
Атос маленькими глотками допивал последнюю бутылку испанского вина.
Между тем д'Артаньян уже выступил в поход со своей ротой.
Дойдя до предместья Сент-Антуан, он обернулся и весело взглянул на
Бастилию, но так как он смотрел только на Бастилию, то не заметил миле-
ди, которая, сидя верхом на буланой лошади, пальцем указывала на него
каким-то двум мужчинам подозрительной наружности; последние тут же по-
дошли к рядам, чтобы лучше его рассмотреть, и вопросительно взглянули на
миледи; та знаком ответила, что это был именно он, и, убедившись, что
теперь не могло быть никакой ошибки при выполнении ее приказаний, она
пришпорила лошадь и исчезла.
Два незнакомца пошли вслед за ротой и у заставы Сент-Антуан сели на
оседланных лошадей, которых держал под уздцы ожидавший их здесь слуга
без ливреи.
XI
ОСАДА ЛА-РОШЕЛИ
Осада Ла-Рошели явилась крупным политическим событием царствования
Людовика XIII и крупным военным предприятием кардинала. Поэтому интерес-
но и даже необходимо сказать о ней несколько слов; к тому же некоторые
обстоятельства этой осады так тесно переплелись с рассказываемой нами
историей, что мы не можем обойти их молчанием.
Политические цели, которые преследовал кардинал, предпринимая эту
осаду, были значительны. Прежде всего мы обрисуем их, а затем перейдем к
частным целям, которые, пожалуй, оказали на его высокопреосвященство не
менее сильное влияние, чем цели политические.
Из всех больших городов, отданных Генрихом IV гугенотам в качестве
укрепленных пунктов, теперь у них оставалась только Ла-Рошель. Следова-
тельно, необходимо было уничтожить этот последний оплот кальвинизма,
опасную почву, взращивавшую семена народного возмущения и внешних войн.
Недовольные испанцы, англичане, итальянцы, авантюристы всех нацио-
нальностей, выслужившиеся военные, принадлежавшие к разным сектам, по
первому же призыву сбегались под знамена протестантов, образуя одно об-
ширное объединение, ветви которого легко разрастались, охватывая всю Ев-
ропу.
Итак, Ла-Рошель, которая приобрела особое значение после того, как
пали остальные города, принадлежавшие кальвинистам, была очагом раздоров
и честолюбивых помыслов. Более того, порт Ла-Рошель был последним пор-
том, открывавшим англичанам вход во французское королевство, и, закрывая
его для Англии - исконного врага Франции, - кардинал завершал дело Жанны
д'Арк и герцога де Гиза.
Поэтому Бассомпьер, бывший одновременно и католиком и протестантом:
протестантом по убеждению и католиком в качестве командора ордена Свято-
го Духа, - Бассомпьер, немец по крови и француз в душе - словом, тот са-
мый Бассомпьер, который при осаде Ла-Рошели командовал отдельным отря-
дом, говорил, стреляя в головы таких же протестантских дворян, каким был
он сам:
"Вот увидите, господа, мы будем настолько глупы, что возьмем Ла-Ро-
шель".
И Бассомпьер оказался прав: обстрел острова Рэ предсказал ему Севенс-
кие драгонады, а взятие Ла-Рошели явилось прелюдией к отмене Нантского
эдикта.
Но, как мы уже сказали, наряду с этими планами министра, стремившего-
ся все уравнять и все упростить, с планами, принадлежащими истории, ле-
тописец вынужден также признать существование мелочных устремлений воз-
любленного мужчины и ревнивого соперника.
Ришелье, как всем известно, был влюблен в королеву; была ли для него
эта любовь простым политическим расчетом, или же она действительно была
той глубокой страстью, какую Анна Австрийская внушала всем окружавшим ее
людям, этого мы не знаем, но, так или иначе, мы видели из предыдущих пе-
рипетий этого повествования, что Бекингэм одержал верх над кардиналом и
в двух или трех случаях, а в особенности в случае с подвесками, сумел
благодаря преданности трех мушкетеров и храбрости д'Артаньяна жестоко
насмеяться над ним.
Таким образом, для Ришелье дело было не только в том, чтобы избавить
