своего камзола. Увидав это, Портос расстегнул на своем все до последне-
го.
Сражения, дальние поездки, полученные и нанесенные удары были вначале
главной темой разговоров. Затем заговорили о глухой борьбе, которую им
некогда приходилось вести против того, кого они называли теперь "великим
кардиналом".
- Честное слово, - воскликнул, смеясь, Арамис, - мне кажется, мы до-
вольно уже хвалили покойников. Позлословим теперь немного насчет живых.
Мне бы хотелось посплетничать о Мазарини. Разрешите?
- Конечно, - вскричал д'Артаньян со смехом, - расскажите! Я первый
буду аплодировать, если ваш рассказ окажется забавным.
- Мазарини, - начал Арамис, - предложил одному вельможе, союза с ко-
торым он домогался, прислать письменные условия, на которых тот готов
сделать ему честь вступить с ним в соглашение. Вельможа, который не имел
большой охоты договариваться с этим пустомелей, тем не менее скрепя
сердце написал свои условия и послал их Мазарини. В числе этих условий
было три, не поправившиеся последнему, и он предложил принцу за десять
тысяч экю отказаться от них.
- Ого! - вскричали трое друзей. - Это не слишкомто щедро, и он мог не
бояться, что его поймают на слове. Что же сделал вельможа?
- Он тотчас же послал Мазарини пятьдесят тысяч ливров с просьбой ни-
когда больше не писать ему и предложил дать еще двадцать тысяч, если Ма-
зарини обяжется никогда с ним не разговаривать.
- Что же Мазарини? Рассердился? - спросил Атос.
- Приказал отколотить посланного? - спросил Портос.
- Взял деньги? - спросил д'Артаньян.
- Вы угадали, д'Артаньян, - сказал Арамис.
Все залились таким громким смехом, что явился хозяин гостиницы и
спросил, не надо ли им чего-нибудь.
Он думал, что они дерутся.
Наконец общее веселье стихло.
- Разрешите пройтись насчет де Бофора? - спросил д'Артаньян. - Мне
ужасно хочется.
- Пожалуйста, - ответил Арамис, великолепно знавший, что хитрый и
смелый гасконец никогда ни в чем не уступит ни шагу.
- А вы, Атос, разрешите?
- Клянусь честью дворянина, мы посмеемся, если ваш анекдот забавен.
- Я начинаю. Господин де Бофор, беседуя с одним из друзей принца Кон-
де, сказал, что после размолвки Мазарини с парламентом у него вышло
столкновение с Шавиньи и что, зная привязанность последнего к новому
кардиналу, он, Бофор, близкий по своим взглядам к старому кардиналу, ос-
новательно оттузил Шавиньи. Собеседник, зная, что Бофор горяч на руку,
не очень удивился и поспешил передать этот рассказ принцу. История полу-
чила огласку, и все отвернулись от Шавиньи. Тот тщетно пытался выяснить
причину такой к себе холодности, пока наконец кто-то не решился расска-
зать ему, как поразило всех то, что он позволил Бофору оттузить себя,
хотя тот и был принцем. "А кто сказал, что Бофор поколотил меня? - спро-
сил Шавиньи. "Он сам", - был ответ. Доискались источника слуха, и лицо,
с которым беседовал Бофор, подтвердило под честным словом подлинность
этих слов. Шавиньи, в отчаянии от такой клеветы и ничего не понимая,
объявляет друзьям, что он скорее умрет, чем снесет это оскорбление. Он
посылает двух секундантов к принцу спросить того, действительно ли он
сказал, что оттузил Шавиньи. "Сказал и готов повторить еще раз, потому
что это правда", - отвечал принц. "Монсеньер, - сказал один из секундан-
тов, - позвольте заметить вашему высочеству, что побои, нанесенные дво-
рянину, одинаково позорны как для того, кто их получает, так и для того,
кто их наносит. Людовик Тринадцатый не хотел, чтобы ему прислуживали
дворяне, желая сохранить право бить своих лакеев". - "Но, - удивленно
спросил' Бофор, - кому были нанесены побои и кто говорит об ударах?" -
"Но ведь вы сами, монсеньер, заявляете, что побили..." - "Кого?" - "Ша-
виньи". - "Я?" - "Разве вы не сказали, что оттузили его?" - "Сказал". -
"Ну а он отрицает это". - "Вот еще! Я его изрядно оттузил. И вот мои
собственные слова, - сказал герцог де Бофор со своей обычной важностью:
- Шавиньи, вы заслуживаете глубочайшего порицания за помощь, оказываемую
вами такому пройдохе, как Мазарини. Вы..." - "А, монсеньер, - вскричал
секундант, - теперь я понимаю: вы хотели сказать - отделал?" - "Оттузил,
отделал, не все ли равно, - разве это не одно и то же? Все эти ваши со-
чинители слов ужасные педанты".
Друзья много смеялись над филологической ошибкой Бофора, словесные
промахи которого были так часты, что вошли в поговорку.
Было решено, что партийные пристрастия раз и навсегда изгоняются из
дружеских сборищ, и что д'Артаньян и Портос смогут вволю высмеивать
принцев, с тем что Атосу и Арамису будет дано право, в свою очередь,
честить Мазарини.
- Право, господа, - сказал д'Артаньян, обращаясь к Арамису и Атосу, -
вы имеете полное основание недолюбливать Мазарини, потому что, клянусь
вам, и он, с своей стороны, вас не особенно жалует.
- В самом деле? - сказал Атос. - Ах, если бы мне сказали, что этот
мошенник знает меня по имени, то я попросил бы перекрестить меня заново,
чтобы меня не заподозрили в знакомстве с ним.
- Он не знает вас по имени, но знает по вашим делам. Ему известно,
что какие-то два дворянина принимали деятельное участие в побеге Бофора,
и он велел разыскать их, ручаюсь вам в этом.
- Кому велел разыскать?
- Мне.
- Вам?
- Да, еще сегодня утром он прислал за мной, чтобы спросить, не разуз-
нал ли я что-нибудь.
- Об этих дворянах?
- Да.
- И что же вы ему ответили?
- Что я пока еще ничего не узнал, но зато собираюсь обедать с двумя
лицами, которые могут мне кое-что сообщить.
- Так и сказали? - воскликнул Портос, и все его широкое лицо расплы-
лось в улыбке. - Браво! И вам ни чуточки не страшно, Атос?
- Нет, - отвечал Атос. - Я боюсь не розысков Мазарини.
- Чего же вы боитесь? Скажите, - спросил Арамис.
- Ничего, по крайней мере в настоящее время.
- А в прошлом? - спросил Портос.
- А в прошлом - это другое дело, - произнес Атос со вздохом. - В
прошлом и будущем.
- Вы боитесь за вашего юного Рауля? - спросил Арамис.
- Полно! - воскликнул д'Артаньян. - В первом деле никто не гибнет.
- Ни во втором, - сказал Арамис.
- Ни в третьем, - добавил Портос. - Впрочем, даже убитые иной раз
воскресают: доказательство - наше присутствие здесь.
- Нет, господа, - сказал Атос, - не Рауль меня беспокоит: он будет
вести себя, надеюсь, как подобает дворянину, а если и падет, то с
честью. Но вот в чем дело: если с ним случится несчастье, то...
Атос провел рукой по своему бледному лбу.
- То?.. - спросил Арамис.
- То я усмотрю в этом возмездие.
- А, - произнес д'Артаньян, - я понимаю, что вы хотите сказать.
- Я тоже, - сказал Арамис. - Но только об этом не надо думать, Атос:
что прошло, тому конец.
- Я ничего не понимаю, - заявил Портос.
- Армантьерское дело, - шепнул ему д'Артаньян.
- Армантьерское дело? - переспросил Портос.
- Ну, помните, миледи...
- Ах да, - сказал Портос, - я совсем забыл эту историю.
Атос посмотрел на него своим глубоким взглядом.
- Вы забыли, Портос? - спросил он.
- Честное слово, забыл, - ответил Портос, - это было давно.
- Значит, это не тяготит вашу совесть?
- Нисколько! - воскликнул Портос.
- А вы что скажете, Арамис?
- Если уж говорить о совести, то этот случай кажется мне подчас очень
спорным.
- А вы, д'Артаньян?
- Признаться, когда мне вспоминаются эти ужасные дни, я думаю только
об окоченевшем теле несчастной госпожи Бонасье. Да, - прошептал он, - я
часто сожалею о несчастной жертве, но никогда не мучусь угрызениями со-
вести из-за ее убийцы.
Атос недоверчиво покачал головой.
- Подумайте о том, - сказал ему Арамис, - что если вы признаете бо-
жественное правосудие и его участие в делах земных, то, значит, эта жен-
щина была наказана по воле божьей. Мы были только орудиями, вот и все.
- А свободная воля, Арамис?
- А что делает судья? Он тоже волен судить или оправдать и осуждает
без боязни. Что делает палач? Он владыка своей руки и казнит без угрызе-
ний совести.
- Палач... - прошептал Атос, словно остановившись на каком-то воспо-
минании.
- Я знаю, что это было ужасно, - сказал д'Артаньян, - но если поду-
мать, сколько мы убили англичан, ларошельцев, испанцев и даже французов,
которые не причинили нам никакого зла, а только целились в нас и прома-
хивались или скрещивали с нами оружие менее ловко и удачно, чем мы, если
подумать об этом, то я, со своей стороны, оправдываю свое участие в
убийстве этой женщины, даю вам честное слово.
- Теперь, когда вы мне все напомнили, - сказал Портос, - я точно вижу
перед собой всю эту сцену: миледи стояла вон там, где сейчас вы, Атос
(Атос побледнел); я стоял вот так, как д'Артаньян. При мне была шпага,
острая, как дамасский клинок... Помните, Арамис, вы часто называли эту
шпагу Бализардой... И знаете что? Клянусь вам всем троим, что если бы не
подвернулся тут палач из Бетюна... кажется, он был из Бетюна?.. - да,
да, именно из Бетюна - да, так вот, я сам отрубил бы голову этой злодей-
ке, и рука моя не дрогнула бы. Это была ужасная женщина.
- А в конце концов, - сказал Арамис тем философски безразличным то-
ном, который он усвоил себе, вступив в духовное звание, и в котором было
больше безбожия, чем веры в бога, - в конце концов - зачем думать об
этом? Что сделано, то сделано. В смертный час мы покаемся в этом грехе,
и господь лучше нашего рассудит, был ли это грех, преступление или доб-
рое дело. Раскаиваться, говорите вы? Нет, нет! Клянусь честью и крестом,
если я и раскаиваюсь, то только потому, что это была женщина.
- Самое успокоительное, - сказал д'Артаньян, - что от всего этого не
осталось и следа.
- У нее был сын, - произнес Атос.
- Да, да, я помню, - отвечал д'Артаньян, - вы сами говорили мне о
нем. Но кто знает, что с ним сталось. Конец змее, конец и змеенышу. Не
воображаете ли вы, что лорд Винтер воспитал это отродье? Лорд Винтер
осудил бы и сына так же, как осудил мать.
- В таком случае, - сказал Атос, - горе Винтеру, ибо ребенок-то ни в
чем не повинен.
- Черт меня побери, ребенка, наверное, нет в живых! - воскликнул Пор-
тос. - Если верить д'Артаньяну, в этой ужасной стране такие туманы...
Несколько омрачившиеся собеседники готовы были улыбнуться такому со-
ображению Портоса, но в 'этот миг на лестнице послышались шаги, и кто-то
постучал в дверь.
- Войдите, - сказал Атос.
Дверь отворилась, и появился хозяин гостиницы.
- Господа, - сказал он, - какой-то человек спешно желает видеть одно-
го из вас.
- Кого? - спросили все четверо.
- Того, кого зовут графом де Ла Фер.
- Это я, - сказал Атос. - А как зовут этого человека?
- Гримо.
Атос побледнел.
- Уже вернулся! - произнес он. - Что же могло случиться с Бражелоном?
- Пусть он войдет, - сказал д'Артаньян, - пусть войдет.
Гримо уже поднялся по лестнице и ждал у дверей. Оп вбежал в комнату и
сделал трактирщику знак удалиться.
Тот вышел и закрыл за собой дверь. Четыре друга ждали, что скажет
Гримо. Его волнение, бледность, потное лицо и запыленная одежда показа-
ли, что он привез какое-то, важное и ужасное известие.
- Господа, - произнес он наконец, - у этой женщины был ребенок, и
этот ребенок стал мужчиной. У тигрицы был детеныш, тигр вырвался и идет
на вас. Берегитесь.
Атос с меланхолической улыбкой взглянул на своих друзей. Портос стал
искать у себя на боку шпагу, которая висела на стене. Арамис схватился
за нож. Д'Артаньян поднялся с места.
- Что ты хочешь сказать, Гримо? - воскликнул д'Артаньян.
- Что сын миледи покинул Англию, что он во Франции и едет в Париж,
если еще не приехал.
- Черт возьми! - вскричал Портос. - Ты уверен в этом?
- Уверен, - отвечал Гримо.
