- Невесту звали Мерседес.
- Да, да. "Вы поедете в Марсель..." Это все Дантес говорил, вы пони-
маете?
- Понимаю.
- "Вы продадите этот алмаз и разделите вырученные за него деньги меж-
ду моими пятью друзьями, единственными людьми, любившими меня на земле".
- Как так пятью? - сказал Кадрусс. - Вы назвали мне только четверых.
- Потому что пятый умер, как мне сказали... Пятый был отец Дантеса.
- Увы, это верно, - сказал Кадрусс, раздираемый противоречивыми
чувствами, - бедный старик умер.
- Я узнал об этом в Марселе, - отвечал аббат, стараясь казаться рав-
нодушным, - но смерть его произошла так давно, что я не мог узнать ника-
ких подробностей... Может быть, вы что-нибудь знаете о смерти старика?
- Кому и знать, как не мне? - сказал Кадрусс. - Я был его соседом. О
господи! Не прошло и года после исчезновения его сына, как бедный старик
умер!
- А отчего он умер?
- Доктора называли его болезнь... кажется, воспалением желудка, люди,
знавшие его, говорили, что он умер с горя... а я, который видел, как он
умирал, я говорю, что он умер...
Кадрусс запнулся.
- Отчего? - с тревогой спросил аббат.
- С голоду он умер!
- С голоду? - вскричал аббат, вскакивая на ноги. - С голоду! Послед-
няя тварь не умирает с голоду. Пес, блуждающий по улицам, находит мило-
сердную руку, которая бросает кусок хлеба, а человек, христианин, умира-
ет с голоду среди других людей, также называющих себя христианами! Не-
возможно! Это невозможно!
- Я вам говорю правду, - сказал Кадрусс.
- И напрасно, - послышался голос с лестницы. - Чего ты суешься не в
свое дело?
Собеседники обернулись и увидели сквозь перила лестницы бледное лицо
Карконты; она притащилась сюда из своей каморки и подслушивала их разго-
вор, сидя на верхней ступеньке и опершись головой на руки.
- А ты сама чего суешься не в свое дело, жена? - сказал Кадрусс. -
Господин аббат просит у меня сведений; учтивость требует, чтобы я их со-
общил ему.
- А благоразумие требует, чтобы ты молчал. Почем ты знаешь, с какими
намерениями тебя расспрашивают, дуралей?
- С наилучшими, сударыня, - сказал аббат, - ручаюсь вам. Вашему суп-
ругу нечего опасаться, лишь бы он говорил чистосердечно.
- Знаем мы это... Начинают со всяких обещаний, потом довольствуются
тем, что просят не опасаться, потом уезжают, не исполнив обещанного, а в
одно прекрасное утро неведомо откуда на тебя сваливается беда.
- Будьте спокойны, - отвечал аббат, - уверяю вас, что из-за меня вам
не будет никакой беды.
Карконта проворчала еще что-то, чего нельзя было разобрать, снова
опустила голову на руки, и трясясь в лихорадке, предоставила мужу про-
должать разговор, впрочем, стараясь не пропустить ни слова.
Между тем аббат выпил немного воды и успокоился.
- Неужели, - снова начал он, - этот бедный старик был так всеми поки-
нут, что умер голодной смертью?
- О нет, - отвечал Кадрусс, - каталанка Мерседес и господин Моррель
не покинули его; но бедный старик вдруг возненавидел Фернана, того само-
го, - прибавил Кадрусс с насмешливой улыбкой, - которого Дантес назвал
вам своим другом.
- А разве он не был ему другом? - спросил аббат.
- Гаспар! Гаспар! - сказала больная со ступеньки лестницы. - Подумай
раньше, чем говорить!
Кадрусс с досадой махнул рукой и не удостоил жену ответом.
- Можно ли быть другом человека, у которого хочешь отбить женщину? -
ответил он аббату. - Дантес по доброте сердечной называл всех этих людей
друзьями... Бедный Эдмон! Впрочем, лучше, что он ничего не узнал, ему
трудно было бы простить им на смертном одре. И что бы там ни говорили, -
продолжал Кадрусс, речь которого была не чужда своего рода грубоватой
поэзии, - а я все же больше боюсь проклятия мертвых, чем ненависти жи-
вых.
- Болван! - сказала Карконта.
- А вам известно, - продолжал аббат, - что этот Фернан сделал?
- Известно ли? Разумеется, известно!
- Так говорите.
- Твоя воля, Гаспар, - сказала жена, - делай, как знаешь, но только
лучше бы тебе помолчать.
- На этот раз ты, пожалуй, права, - сказал Кадрусс.
- Итак, вы не хотите говорить? - продолжал аббат.
- К чему? - отвечал Кадру ее. - Если бы бедняга Эдмон был жив и при-
шел ко мне узнать раз навсегда, кто ему друг, а кто враг, тогда другое
дело; но вы говорите, что он в могиле; он уже не может ненавидеть, не
может мстить; а потому бросим все это.
- Так вы хотите, - сказал аббат, - чтобы этим людям, которых вы счи-
таете вероломными и ложными друзьями, досталась награда за верную друж-
бу?
- Вы правы, - сказал Кадрусс. - Притом же, что значило бы для них
наследство бедного Эдмона? Капля в море!
- Не говоря уже о том, что эти люди могут раздавить тебя одним
пальцем, - сказала жена.
- Вот как? Разве эти люди могущественны и богаты?
- Так вы ничего про них не знаете?
- Нет. Расскажите мне.
Кадрусс задумался.
- Нет, знаете, это было бы слишком длинно.
- Как хотите, друг мой, можете ничего не говорить, - сказал аббат с
видом полнейшего равнодушия, - я уважаю ваши колебания. Вы поступаете,
как должен поступать добрый человек; не будем больше об этом говорить.
Что мне было поручено? Исполнить последнюю волю умирающего. Итак, я про-
дам этот алмаз.
И он снова вынул футляр из кармана, открыл его, и снова камень зас-
веркал перед восхищенными глазами Кадрусса.
- Поди-ка сюда, жена, погляди, - проговорил он хриплым голосом.
- Алмаз? - спросила Карконта, вставая. Довольно твердыми шагами она
спустилась с лестницы. - Что это за алмаз?
- Разве ты не слыхала? - сказал Кадрусс. - Этот алмаз Эдмон завещал
нам: во-первых, своему отцу, потом трем друзьям: Фернану, Данглару, и
мне, и своей невесте Мерседес. Алмаз стоит пятьдесят тысяч франков.
- Ах, какой чудесный камень! - сказала она.
- Так, значит, пятая часть этой суммы принадлежит нам? - спросил Кад-
русс.
- Да, - отвечал аббат, - с прибавкой за счет доли отца Дантеса, кото-
рую я считаю себя вправе разделить между вами четырьмя.
- А почему же между четырьмя? - спросила Карконта.
- Потому что вас четверо друзей Эдмона.
- Предатели - не друзья! - глухо проворчала Карконта.
- Это самое и я говорил, - сказал Кадрусс. - Награждать преда-
тельство, а то и преступление - это грех, это даже кощунство.
- Вы сами этого хотите, - спокойно отвечал аббат, снова пряча алмаз в
карман своей сутаны. - Теперь дайте мне адреса друзей Эдмона, чтобы я
мог исполнить его последнюю волю.
Пот градом катился по лицу Кадрусса. Аббат встал, подошел к двери,
чтобы взглянуть на лошадь, и снова вернулся на свое место. Кадрусс и его
жена смотрели друг на друга с неизъяснимым выражением.
- Алмаз мог бы достаться нам одним, - сказал Кадрусс.
- Ты думаешь? - сказала жена.
- Духовная особа не станет нас обманывать.
- Делай, как хочешь, - сказала Карконта, - мое дело - сторона.
И она опять пошла на лестницу, дрожа от лихорадки. Зубы ее стучали,
несмотря на жару.
На последней ступеньке она задержалась.
- Подумай хорошенько, Гаспар, - сказала она.
- Я решился, - отвечал Кадрусс.
Карконта со вздохом скрылась в своей комнате; слышно было, как пол
заскрипел под ее ногами и как затрещало кресло, в которое она упала.
- На что это вы решились? - спросил аббат.
- Рассказать вам все, - отвечал Кадрусс.
- По правде сказать, мне кажется, это лучшее, что вы можете сделать,
- сказал священник. - Не потому, чтобы мне хотелось узнать то, что вы
предпочли бы скрыть от меня, а потому, что будет лучше, если вы мне по-
можете разделить наследство согласно с волей завещателя.
- Надеюсь, что так, - отвечал Кадрусс, щеки которого пылали от надеж-
ды и алчности.
- Я вас слушаю, - произнес аббат.
- Постойте, - сказал Кадрусс, - нас могут некстати прервать, и это
будет неприятно. Притом же другим незачем знать, что вы были здесь.
Он подошел к двери, запер ее и для большей верности наложил ночной
засов. Между тем аббат выбрал себе удобное местечко; он уселся в уголок,
чтобы оставаться в тени, в то время как свет будет падать на лицо собе-
седника. Опустив голову и сложив, или, вернее, стиснув руки, он весь
превратился в слух.
Кадрусс придвинул табурет и сел против него.
- Помни, что не я тебя заставила! - послышался дрожащий голос Каркон-
ты, словно она видела сквозь половицы, что происходит внизу.
- Ладно, ладно, - сказал Кадрусс, - довольно; я все беру на себя.
И он начал.
VI. РАССКАЗ КАДРУССА
- Прежде всего, - сказал Кадрусс, - я должен просить вас, господин
аббат, дать мне одно обещание.
- Какое? - спросил аббат.
- Если вы когда-нибудь воспользуетесь сведениями, которые я сообщу,
то никто не должен знать, что вы получили их от меня, люди, о которых я
буду говорить, богаты и могущественны, и если они дотронутся до меня
хоть пальцем, то раздавят меня, как стекло.
- Будьте спокойны, друг мой, - сказал аббат, - я священник, и тайны
умирают в моей груди; помните, что у нас нет другой цели, как только
достойным образом исполнить последнюю волю нашего друга Говорите, не ща-
дя никого, но и без ненависти, говорите правду, только правду Я не знаю
и, вероятно, никогда не узнаю тех людей, о которых вы мне расскажете. К
тому же я итальянец, а не француз, принадлежу богу, а не людям; я возв-
ращаюсь в свой монастырь, из которого вышел единственно, чтобы исполнить
последнюю волю умершего.
Эти убедительные доводы, по-видимому, вселили в Кадрусса немного уве-
ренности.
- В таком случае я хочу, я должен разуверить вас в этой дружбе, кото-
рую бедный Эдмон считал такой искренней и верной.
- Прошу вас, начните с его отца, - сказал аббат. - Эдмон много гово-
рил мне о старике, он питал к нему горячую любовь.
- Это печальная история, - сказал Кадрусс, качая головой, - начало
вы, верно, знаете.
- Да, - отвечал аббат. - Эдмон рассказал мне все, что было до той ми-
нуты, когда его арестовали в маленьком трактире в окрестностях Марселя.
- В "Резерве"! Я как сейчас все это вижу.
- Ведь это был чуть ли не день обручения?
- Да, и обед, весело начавшийся, кончился печально: вошел полицейский
комиссар с четырьмя солдатами и арестовал Дантеса.
- На этом и кончаются мои сведения, - сказал священник. - Дантес знал
только то, что относилось лично к нему, потому что он никогда уже больше
не видел никого из тех, кого я вам назвал, и ничего о них не слыхал.
- Так вот. Когда Дантеса арестовали, господин Моррель поспешил в Мар-
сель, чтобы узнать, в чем дело, и получил очень грустные сведения. Ста-
рик отец возвратился домой один, рыдая, снял с себя парадное платье, це-
лый день ходил взад и вперед по комнате и так и не ложился спать. Я жил
тогда под ним и слышал, как он всю ночь ходил по комнате, признаться, я
и сам не спал: горе несчастного отца очень меня мучило, и каждый его шаг
разрывал мне сердце, словно он и в самом деле наступал мне на грудь.
На другой день Мерседес пришла в Марсель просить господина де Вильфор
о заступничестве; она ничего но добилась, но заодно зашла проведать ста-
рика, увидев его таким мрачным и унылым и узнав, что он не спал всю ночь
и ничего не ел со вчерашнего дня, она хотела увести его с собой, чтобы
позаботиться о нем. Но старик ни за что не соглашался.
"Нет, - говорил он, - я не покину своего дома. Мой бедный сын любит
меня больше всех на свете, и, если его выпустят из тюрьмы, он прибежит
первым делом ко мне. Что он скажет, если не найдет меня дома?"
Я слышал все это, стоя на площадке лестницы, потому что очень хотел,
чтобы Мерседес уговорила старика пойти с нею Его беспокойные шаги, весь
день раздававшиеся над моей головой, не давали мне ни минуты покоя.
- А разве вы сами не заходили к старику, чтобы его утешить? - спросил
