спросила, какую он сам обыкновенно играет? "Кутейкина". Я не
могла не засмеяться, представляя себе этого прекрасного и
статного молодого офицера в дьячковском балахоне и с пучком на
затылке. "Ну так я возьму Правдина". Грен засмеялся в свою
очередь. Возвратясь к Цеддельману, первою заботою было
осведомиться о моем найденыше. Я не узнала его, так он сделался
прелестен после купанья: шерсть его длинная, мягкая, блестящая
была бела, как снег, кроме ушей, которые были темно-бурого цвета;
мордочка остренькая, глаза большие, черные и вдобавок - прелесть
необыкновенная - черные брови. В это время ее только что вынули
из шубы, где она спала завернутая; и как ей было жарко, то она,
чтоб свободнее дышать, разинула свой маленький рот, и розовый
язычок ее вместе с черными глазами, бровями и носиком делал ее
столько очаровательным творением, что я не могла насмотреться, не
могла налюбоваться ею и целый день носила на руках. "Какое ж имя
дадите ей?" - спрашивали меня обе девицы, "Амур, разумеется,
разве можно назвать иначе такую красоту!"
Я провела у Цеддельмана три недели и во все это время была
самым исправным истопником его. Я спала всегда в той же холодной
горнице, которую, по невозможности натопить, перестали совсем
топить; натурально, что после вставания и одевания в таком холоде
я целый день не могла уже согреться и потому целый день
заботилась, чтоб печи были хорошо вытоплены и жарко закрыты.
Последнее обстоятельство было строго запрещено самим
Цеддельманом; ему все казалось слишком тепло, хотя дом его был
самый холодный и даже прославился этим качеством между всеми
другими домами. Доказательством этому служило и то, что жена его
и обе сестры ее ходили с утра до вечера в теплых капотах. Забавно
было видеть, как Цеддельман ходил от одной печи к другой,
прикладывал руку к душнику и с восклицанием: "Ах, боже мой! как
нажарили!!" поспешно закрывал его; а я ходила за ним следом и в
ту ж минуту открывала. Всякий вечер он подтверждал работнику:
топить меньше, и всякое утро этот работник получал от меня на
водку, чтоб топил больше, и, разумеется, просьба и деньги брали
верх над угрозою и приказанием. Цеддельман говорил, что он не
знает, куда деваться от жару, и что совсем не может понять, какой
бес овладел его работником, который, несмотря ни на какие
запрещения, топит его печи не на живот - на смерть.
В продолжение этих трех недель щенок мой немного подрос и
сделался еще красивее; разумеется, он был со мною неразлучно,
исключая когда ездила в театр или к генералу, я отдавала его на
руки одной из женщин Цеддельмана и просила ее, чтоб она не
ласкала его и не кормила без меня. Мне хотелось, чтоб никто
никаких прав не имел на любовь моего Амура и чтоб эта любовь вся
принадлежала одной мне. Впрочем, я брала свои меры, чтоб собачка
моя не нуждалась ни в чьем снисхождении; прежде нежели уехать со
двора, я кормила ее досыта, играла с нею, ласкала и наконец
укладывала на постель, и, когда уже она засыпала, я оставляла ее
на попечение Анисьи.
Вместе с окончанием праздников, святочных игр, танцев,
репетиций и представлений наступило время возвратиться домой.
Назначив день своего отъезда на завтра, я поехала к генералу,
чтоб провесть у него весь этот день. "Зачем ты так скоро хочешь
ехать?" - спросил меня добродушный Грен. "Батюшке будет скучно
так долго не видеть меня". - "Ну, так с богом! против этого
нечего сказать..." Прощаясь со мною, генерал примолвил, что хочет
подарить мне вещь, которая, он знает, будет мне очень драгоценна.
По приказанию его человек принес стальной молоток отличной
работы. "Вот, Александров, - сказал генерал, подавая мне его, -
дарю тебе этот молоток; ты согласишься, что я не мог ничего
дороже этого подарить тебе, когда узнаешь, что он был сделан для
императора Александра..." Я не дала кончить, схватила молоток,
поцеловала и прижала к груди. "Нет слов выразить вам мою
благодарность, генерал, за такой подарок". - "Не хочешь ли
узнать, по какому случаю вещь эта не достигла своего назначения
и, будучи сделана для могущественного монарха, достается теперь
его protege?"(протеже, любимец, тот, кто пользуется
покровительством (франц.).) - "Сделайте одолжение, объясните! Вы
сверх заслуг моих милостивы ко мне, генерал!" - "Ну, так слушай:
государь император располагался осмотреть сам наши заводы; в этих
случаях высокому посетителю показываются обыкновенно все работы,
в действии которых и он берет участие; вот для этого и был сделан
молоток, чтобы государь ударил им несколько раз по раскаленной
полосе железа; после чего кладут на молоток штемпель с означением
времени этого события и хранят уже его на все грядущие времена в
воспоминание и приезда и труда августейшего отца России. Но как
этот молоток вышел не так хорош, каким бы должен быть, то я велел
сделать другой, а этот лежал у меня и вот долежал до того, что
наконец достался в руки человека, которым царь-отец любим
несравненно более, нежели другими". Поблагодарив генерала еще раз
за подарок, за рассказ, радушный прием и отеческую любовь ко мне,
я простилась с ним, надобно думать, навсегда.
Я застала батюшку занятого отправлением почты и, хотя знала,
что он не любил, когда ему мешали в это время, однако не могла
удержаться, чтоб не положить перед ним молоток. Батюшка вздрогнул
от нечаянности и хотел было рассердиться, но, увидя, что это я,
удовольствовался только сказать: "Эх, улан, когда ты будешь
умнее! кстати ли пугать старого отца". - "Мне это и в голову не
приходило, любезный батюшка; напротив, я хотела вас обрадовать.
Знаете ли, какой это молоток?" - "После расскажешь, теперь
некогда мне слушать; поди к сестре..." Я пошла было. "Возьми же
молоток". - "Нет, батюшка, пусть он лежит перед вами! это
драгоценность! вы после узнаете". Батюшка махнул рукою, и я
побежала к сестре с моим Амурчиком, которого тотчас и положила ей
на колена. - "Ах, какая прелесть! что за прекрасная собачка!
Верно, это подарок для меня", - говорила Клеопатра, лаская
очаровательного Амура. "Нет, сестрица, извини! его уже никому и
ни за что не отдам; он поедет со мною в полк". - "Как можно!" -
"Да, непременно". - "Ну, так возьмите же его от меня; нечего и
ласкать то, что не будет моим". - "Да, таки и не советую, я
приревную". - "От вас это не новость; вы всегда хотите
исключительной привязанности". - "А кто ж этого не хочет?.."
Сестра замолчала и немножко надулась; я взяла свою собачку и
отправилась к себе в комнату ждать окончания батюшкиных хлопот.
Выслушав историю молотка, отец взял его к себе и сказал, что
эта вещь слишком драгоценна, чтобы он позволил мне таскать ее
везде с собою, что она останется у него. Нечего делать, надобно
было уступить. Я поглядела еще раз на блестящую, гладко
полированную рукоять, которой назначение сначала было так велико,
и отдала ее в руки отца, говоря, что мне очень приятно видеть его
владетелем этой вещи.
С каждым днем более привязывалась я к моему Амуру. Да и как
было не любить его! Кротость имеет неодолимую власть над нашим
сердцем даже и в безобразном животном; но что же тогда, как самое
доброе, самое верное и вместе самое лучшее из них смотрит вам в
глаза с кроткою покорностью, следит все ваши движения, дышит
только вами, не может ни минуты быть без вас, которое отдаст за
вас жизнь свою. Будьте к нему несправедливы, побейте его
напрасно, жестоко, хоть даже бесчеловечно; оно ложится у ног
ваших, лижет их и, нимало не сердясь на вашу жестокость, ожидает
одного только ласкового взгляда, чтобы кинуться к вам на руки,
обнимать вас лапками, лизать, прыгать. Ах, добрейшее и
несчастнейшее из животных! ты одно только любишь так, как нам
всем велено любить, и одно только ты терпишь более всех от
вопиющей несправедливости людей: имеет ли кто подозрение, что в
пищу его положен яд, дают эту пищу собаке съесть, чтоб в том
увериться!.. Состарелась собака при доме своего хозяина, служа
ему, как назначила ей природа, он меняет ее на молодую. А что
сделает тот, кто ее выменяет? убьет, разумеется, для кожи! Худо
ловит борзая: повесить ее! За что ж все это, за что? Бедственная
участь собаки вошла даже в пословицу, хотя из всех животных она
одна только любит человека. Лошадь, благородное животное,
расшибет лоб своему всаднику весьма равнодушно; кошка выцарапает
глаза; бык поднимет при случае на рога, как бы их ни кормили, как
бы ни ласкали. Один только беспримерный друг человека собака за
черствый кусок хлеба остается ему и верна, и привержена по
смерть. Случалось иногда, по безумию, мне самой непонятному,
наказывать моего кроткого, незлобивого Амура. Бедняжечка! как он
вился около ног моих, ложился, ползал и наконец садился на задние
лапки, смотря на меня своими прекрасными черными глазами с таким
выражением покорности и печали, что я почти со слезами укоряла
себя в несправедливости; я брала его на колени, гладила,
целовала, и он в ту ж минуту начинал опять играть. Никогда ни на
одну минуту не разлучалась я с моим Амуром. Где б я ни была, он
всегда или лежал подле меня на полу, или сидел на окне, на стуле,
на диване, но непременно подле меня и непременно на чем-нибудь
мне принадлежащем, например на платке, перчатках или же на
шинели. Без этого он не был покоен.
Однажды на рассветен выпустила его из горницы и дожидалась,
пока он опять попросится в комнату; но прошло четверть часа, его
нет. Я этим очень обеспокоилась и пошла искать его по двору: нет
нигде! звала - нет! Смертельно испугавшись, послала человека
искать его по улицам; целый час прошел в мучительном ожидании и
тщетных поисках. Наконец собачка моя пришла и села за воротами.
Услышав лай ее, я выглянула в окно и не могла не рассмеяться,
увидев, что она, как большая, подняла мордочку кверху и завыла.
Но я дорого заплатила за этот смех! Сердце мое и теперь
обливается кровью при воспоминании этого воя! это было
предчувствие... Я взяла беглеца моего в горницу и, видя, что он
весь мокр от росы, положила его на подушку и закрыла своим
архалухом; он тотчас заснул; Но увы! не спала его злая участь.
Через час я оделась и хотела, по обыкновению, идти гулять. Что-то
говорило мне, чтоб я шла одна... Но когда ж мы слушаем тайных
предостережений! они так тихи, так кротки... Я сняла архалух с
спящей собачки: "Пойдем гулять, Амур!" Амур вскочил и запрыгал.
Мы пошли; он бежал передо мною.
Через час я уже несла его на руках, бледная, трепеща всеми
членами. Он еще дышал; но как!! Дух проходил в две широкие раны,
сделанные зубами чудовищной собаки. Амур умер на руках моих... С
того времени мне часто случалось и танцевать всю ночь, и смеяться
много, но истинного веселия никогда уже не было в душе моей: оно
легло в могилу моего Амура... Многие найдут это странным; может
быть, и хуже, нежели странным... как бы то ни было, но смерть
моего маленького друга выжимает невольные слезы из глаз моих
среди самых веселых собраний. Я не могу забыть его!..
Сегодня я уезжаю. Батюшка, прощаясь со мною, сказал: "Не
пора ли оставить меч? я стар; мне нужен покой и замена в
хозяйстве; подумай об этом". Я испугалась такого предложения!..
Мне казалось, что вовсе не надобно никогда оставлять меча; а
особливо в мои лета, - что я буду делать дома! Так рано осудить
себя на монотонные занятия хозяйства! Но отец хочет этого!.. Его
старость!.. Ах! нечего делать. Надобно сказать всему прости!.. и
светлому мечу, и доброму коню... друзьям!.. веселой жизни!..
ученью, парадам, конному строю!.. скачке, рубке... всему, всему
конец!.. Все затихнет, как не бывало, и одни только незабвенные
воспоминания будут сопровождать меня на дикие берега Камы; в те
места, где цвело детство мое; где я обдумывала необыкновенный
план свой!!
Минувшее счастие!.. слава!.. опасности!.. шум!.. блеск!..
жизнь, кипящая деятельностию!.. прощайте!
НЕКОТОРЫЕ ЧЕРТЫ ИЗ ДЕТСКИХ ЛЕТ
"Вот и еще рассвет семнадцатого сентября!.. и все еще он
