тогда юная душа моя была так же полна чувством печали от этой
потери, как семь лет спустя от трагической смерти Алкида.
Я с нетерпением дожидалась часа, в который мне ведено было
ложиться спать; и как только нянька, уложив меня, пошла в девичью
ужинать, я тотчас встала и, не смея взять с собою огня, пошла
впотьмах искать ощупью своей умершей птицы. Проползав четверть
часа по песку и глине, которые обыкновенно насыпаются на
подволоках, я нашла наконец охладевший труп тетери. Ах! с каким
прискорбием, сожалением, любовью и вместе радостью прижала я к
груди своей мертвую птицу!.. Я плакала и целовала ее, легла с нею
на постелю и закрылась одеялом совсем с головой, чтоб нянька не
заметила ее. Между тем Марья возвратилась и, верно б, не
подозревала ничего, если б я не обратила на себя ее внимание
необыкновенными движениями своими под одеялом. Мне, как страусу,
казалось, что нянька ничего уже не видит, потому что я сама не
вижу ее. Итак, я, окутавшись кругом своим одеялом, обнимала,
целовала мертвую тетерю, называла ее самыми нежными именами и
потихоньку плакала. Марья, слыша мой шепот, поцелуи, какие-то
беспокойные движения руками, сорвала вдруг с меня одеяло, говоря:
"А! ты с тетерей!.." - и с словом этим схватила птицу и выкинула
из окна через забор на улицу.
Целую неделю я плакала всякую ночь о своем пернатом друге и
всякую ночь видела его во сне. Время утишило эту грусть. Я не
смела уже ни к чему прилепиться сердцем, не смела любить ничего,
потому что чувство это считалось во мне не тем, чем оно было -
прекрасным качеством души, но просто шалостью, и как шалость
строго мне запрещалось. В двенадцать лет все эти малолетные
привязанности ребенка заменились сильным пристрастием к Алкиду; а
как этот предмет моих ухаживаний и попечений был вне власти моей
няньки, то мне и легко было утаить от нее это обстоятельство.
Я была уже на возрасте, когда случилось мне прочитать в
одном из тогдашних журналов какое-то происшествие, взятое из
времен идолопоклонства. Там описывался молодой человек, которого
отцу Зевес позволял просить от него милости, какой ему
рассудится, с полною уверенностию получить просимое. Безрассудный
отец употребил это позволение на то, чтобы уничтожить в сыне
своем все порывы добра и храбрости. При каждой замеченной им
наклонности к чему-нибудь отец бежал повергнуться к подножию
истукана Зевесова, прося погасить в душе сына его: то чувство
любви, то порыв щедрости, то вспышку мужества!.. И Зевес, хоть
неохотно, лишал, однако ж, юношу постепенно всех лучших даров
природы, отнимая их один за другим. К двадцатилетнему возрасту
сын, благодаря неусыпным мольбам отца, сделался хоть брось. Я
находила большое сходство в участи своей с участию этого молодого
человека. В самой нежной юности моей отличительными чертами моего
характера были: живое сострадание ко всему, что было угнетаемо;
готовность поделиться всем, что есть у меня лучшего, с моими
подругами и пылкость к защите слабого от притеснений сильного. В
этом последнем случае я увлекалась порывом негодования, не
спрашиваясь сил своих. Мне не было еще полных тринадцати лет,
когда я в один день, проходя вечером мимо детской горницы,
услыхала плач маленькой сестры моей; я отворила дверь, и дитя
бросилось ко мне, прося защиты от матушкиной горничной женщины,
которая хотела уложить ее спать, а ей хотелось еще поиграть. Я
просила Марину позволить ребенку заняться еще с полчаса своими
игрушками, но сердитая малороссиянка закричала: "Нет, нет! пусть
сейчас ложится!" - и взяла ее за руку, чтоб поставить перед
образом, говоря: "молись же!" и начала было ей сказывать молитву,
но не имела для этого времени: руками, которые управляли Алкидом,
я охватила стан Марины, с силою подняла ее от пола и, несмотря на
сопротивление, вынесла ее в сени на крыльцо и убежала обратно в
горницу к сестре, которая прыгала и хохотала от радости. Я
заперла за собою дверь и не впустила Марины прежде, пока не
прошли те полчаса, которых просила я у нее из чести. К счастию,
женщина эта постыдилась жаловаться матушке, а то мне за мое
заступление пришлось бы дорого расплатиться.
К концу тринадцатого года моего от рождения я сделалась
равнодушна ко всем забавам своего возраста и, благодаря стараниям
отнимать у меня все, к чему только замечали мою привязанность, я
не любила никого, исключая Алкида; но привязанность к коню не
имела ничего сходного с привязанностью к кроткой и ласковой
собачке или к какой-нибудь птице. К бодрому и сердитому Алкиду
отношения мои были совсем другие: я могла укрощать его, принося
ему овса, хлеба, сахару, соли, и после садиться на него и ездить,
где ему хотелось из благодарности возить меня; но я не могла быть
с ним всегда, не могла так пестоваться, как с собачкою или
птичкой: надобен был и другой возраст, и другие обстоятельства,
чтоб сделать Алкида столько бесценным для меня, как он был
впоследствии.
Когда истребились все роды привязанностей в сердце моем,
когда я уже не любила никакого животного, ни четвероногого, ни
двуногого, тогда, надобно думать, от пустоты душевной сделалась я
до нестерпимости резва; и не удивительно, что матушка решилась от
меня избавиться, отвезя в Малороссию к бабушке. Странные выходки
мои тем более ненавистны были матери моей, что я росла, как
говорится, не по дням, а по часам. Я имела просто вид
осьмнадцатилетней девки - по крайности, так говорила матушка; а
шалостей моих нельзя было бы простить и пятилетнему ребенку!..
Каково было матери моей видеть дочь, почти взрослую и к тому ж
нелюбимую, лазящую по деревьям, сбивающую камнями гнезда с них; а
что всего страннее, смешнее и неприличнее, прыгающую с крышки или
балкона на землю!.. Не понимаю и теперь, как я не изуродовалась,
как не повредила чего-нибудь внутри, соскакивая с четырехаршинной
высоты вниз.
В Малороссии резвости мои понемногу утихали с первых
месяцев; только я бегала за девками с змеею в руках и выискивала
каждый вечер самую огромную лягушку, чтоб посадить ее под кресла,
на которых сидел дядя мой. Он смертельно боялся этой гадины, и
страшная суматоха, которая поднималась в целом доме от моей
лягушки, казалась мне очень занимательным спектаклем!.. А всего
утешительнее было для меня чистосердечное удивление тетушки, по
какому чуду лягушка заходит каждый вечер на второй этаж дома и
именно для того только, чтоб сидеть под креслами дяди моего!.. Но
чтоб подумать на меня, приписать это моей шалости - сохрани боже!
Вид мой был в совершенной противоположности с моими поступками.
Строгое содержание в доме матери, привычка бояться ее напечатлели
на физиономии моей какую-то робость, по которой никак нельзя было
предполагать во мне способности к таким отчаянным шалостям.
К концу четырнадцатого года моего я увидела опять себя под
кровом отеческого дома, и время прошло до шестнадцати лет, как
выше описано.
ДОН
В чистых патриархальных нравах войска Донского, в его родной
земле я находила самым благородным, что все их сотники, эсаулы и
даже полковники не гнушались полевыми работами!.. С каким
уважением смотрела я на этих доблестных воинов, поседевших в
бранных подвигах, которых храбрость делала страшным их оружием,
была оплотом государству, которому они служили, и делала честь
земле, в которой родились! С каким уважением, говорю, смотрела я,
как они сами возделывали эту землю: сами косили траву полей
своих, сами сметывали ее в стога!.. Как благородно употребляют
они время своего отдохновения от занятий воина!.. Как не отдать
справедливости людям, которых вся жизнь от юности до могилы
посвящена пользам или отечества, или своей семьи; как не отдать
им преимущества пред теми, которые лучшее время жизни проводят,
травя беззащитных зайцев и отдавая хлеб детей своих стае борзых
собак!
Как я теперь весела от утра до вечера!.. Воля - драгоценная
воля! - кружит восторгами голову мою от раннего утра до позднего
вечера! но как только раздастся мелодическое пение казаков, я
погружалась в задумчивость, грусть налегает мне на сердце, я
начинаю бояться странной роли в свете, начинаю страшиться
будущего!.. Национальный напев казаков трогает, отзывается
грустью, и сюжет песен их почти всегда трагическое происшествие,
где главную роль играет душа добрый конь!.. и, разумеется, седло
черкесское, уздечка шелковая, стремена позолочены!.. Второе лицо:
молодой казак, тяжело раненный!.. Народные песни добрых казаков
показывают воинское ремесло их и неиспорченность нравов; всегда
воспеваемый герой, делая предсмертные поручения душе доброму
коню, велит ему бежать стрелой к дому своей матери и говорить
почти так же, как у малороссиян:
Да як выйде к тоби да стара маты,
Ой знай, коню, що и одвичаты.
Уважение к родителям, безусловное повиновение воле их и
заботливое попечение об них в старости служат отличительною
чертою свойства обитателей Дона и несомненным доказательством
чистоты их нравов.
ГУДИШКИ
Я перехожу из очарования в очарование!.. Польша!.. одно это
слово сводит меня с ума от радости!.. Итак, вот этот край...
театр стольких происшествий!.. Но где все то высказать, чем полна
душа моя!.. Это тот край, в котором любовь поставила престол
свой!.. Это тот край, в котором женщина - владычица!.. Женщина -
герой, полководец, министр!.. Это тот край, в котором женщина
управляет всем, покоряет все единственною, необоримою властию,
властию ума, красоты и любезности!.. Сколько блеска, сколько
жизни, сколько чарующей таинственности в прелестном краю этом, и
как прекрасны места здесь!..
Или уже это новость причиною, что все здесь приводит меня в
восторг!.. Но мне даже эти глинистые поля, усеянные камнями,
кажутся чем-то необыкновенно хорошим; я хожу по них несравненно с
большим удовольствием, нежели дома ходила по Старцовой горе, к
Ерамаске, к Сигаевской мельнице, по дороге к Дубровке!.. У нас
эти места считаются картинными; но здешние места имеют пред ними
два великие преимущества: одно то, что я вижу их в первый раз,
что они новы для меня; а другое то, что они полны воспоминаний, и
каких воспоминаний!.. говорящих сердцу, душе, наполняющих ее
чувствами умиления, удивления, энтузиазма!.. Сколько имен
приводят на память эти безмолвные поля!.. Ян Собиесский!..
Валленрод! Альдона!.. Все, что я когда-нибудь читала о
происшествиях этого края, о войнах Литвы, все это оживляется
предо мною, все это движется на этих полях, возделываемых теперь
худыми, бедными chlopami(мужиками (польск.)), которые следят меня
бессмысленно глазами и никак не понимают, зачем молодой улан
таскается во всякую пору по их болотистым полям, останавливается,
смотрит то в ту, то в другую сторону, и лицо его делается то
печально, то радостно!.. Что может дать им понятие о том чаде,
который кружит теперь мою голову!.. Литвин мало чем разнится от
тех баранов, с которыми живет в одной избе!.. Уж нет тех
литвинок, ходивших некогда к Вилии за водою; ни об одной из них
нельзя сказать piekna litwinka со w niey czerpie wode, ma serce
czystsze, slioznicysze jagody!..(прекрасная литвинка, что черпает
в ней воду, сердцем чистая, прекраснейшая лицом (польск.)).
Теперь это просто женщины, дурные лицом, дурно одетые и которые
говорят: поручникос деньчкос праша рашке, то есть: денщик
поручика просит миску. Можно б, кажется, разочароваться! Однако
такова сила воспоминаний: я смотрю с удовольствием на бледных,
худых chlopow z koltunamu(мужиков с колтунами (польск.)) на
голове, на безобразных баб и девок с зобами на шее, потому что
это потомки тех, которые черпали воду в Вилие и которых красота
превосходила красоту струй, отражавших в себе небо голубое!.. те,
которые доблестно воевали с рыцарями храма!.. одним словом: это
литвинки! это литвины!..
Пока эскадрон наш выправится, выучится и выхолится так, чтоб
можно было его представить с пользою пред лицо неприятеля,
Казимирский велит мне и Вышемирскому выполнять все обязанности
