Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Demon's Souls |#10| Мaneater (part 1)
Demon's Souls |#9| Heart of surprises
Demon's Souls |#8| Maiden Astraea
Demon's Souls |#7| Dirty Colossus

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
Проза - Дудинцев Вл. Весь текст 1428.57 Kb

Белые одежды

Предыдущая страница Следующая страница
1 ... 66 67 68 69 70 71 72  73 74 75 76 77 78 79 ... 122
сказано  у теоретика? Зло маскируется под добро! Парашютист, он
же  сначала  пойдет  в  колхоз,  на  ферму,   чтоб   вымазаться
натуральным  навозом.  Чтоб  потом  можно  было говорить: "я --
рабочая косточка". Это ведь ключ. Да еще какой! Ко всем дверям!
А  как  попадет  в  струю  --  слыхал  такое  слово?  Это  его,
парашютиста,  термин.  Как  попадет, тут уж не удержать. Прет в
гору и поглядывает: э,  да  я  тут,  в  струе,  не  один  такой
парашютист!
     -- Сложное  у  нас  с вами, Михаил Порфирьевич, получается
объяснение в любви. Немного запоздало оно...
     -- Нет, не запоздало. Федор Иванович, не  запоздало.  Был,
конечно,  карантинный  срок.  Но  все  произошло  у  нас  очень
вовремя. Вы узнали ночью сапожок?
     -- Еще бы!
     -- Ну так и он вас узнал. Сегодня утром у нас беседа была.
В его кабинете. Привели Ивана Ильича. Мне понравилось,  он  был
спокоен.  Ассикритов  -- мало того, что он психопат, он еще и в
потустороннее верит. Верит в  силу  своего  глаза.  Есть  такая
ветвь,  особая  порода следственных работников. У них есть своя
мистика. Верят, что их глаз может повлиять  на  допрашиваемого,
"расколоть"   его.   Принялся   Ивана  Ильича  гипнотизировать.
Подошел, воткнулся и смотрит. И людей  не  стесняется.  А  Иван
Ильич  спокойно  так  смотрит на него. С духовной высоты. Вниз.
Смотрит и морщится...
     У него же, бедняги, язва.  Здесь  ему  хоть  молоко  будут
давать.  Пока  он  у  нас.  А  вот что будет в лагере -- тут не
ручаюсь.
     -- Ну и что нам делать? -- спросил Федор Иванович.
     -- Физических возможностей  нет.  Превращайтесь  скорее  в
лед.  Вы  ведь  тоже...  Не  очень  давно,  но уже находитесь в
сфере... У нас вообще глаз всегда открыт. Если и можно выручить
всех -- только через вашу деятельность.  Через  ваши  картошки.
Если  появится прекрасный сорт, известный на весь мир, и станет
известно, что автор --  Стригалев.  Делайте  что-нибудь,  Федор
Иванович. Делайте.
     -- А если Сталину...
     -- Федор Иванович!.. Мне даже неловко слышать такое.
     -- Я просто подумал: а еще что можно...
     -- Вы немедленно будете отданы в лапы вашему Касьяну. А от
него --  к  нам.  Нет, только ваши картошки. Правда, я не знаю,
что вы сможете здесь сделать...
     Они уже подходили к мосту.
     -- Так вот... Генерал  потаращился  из-под  лба  на  Ивана
Ильича  и  отошел, недовольный, несолоно хлебавши. И говорит. О
вас, Федор Иванович: "Ваш друг, он, по-моему,  кинулся  за  вас
драться.  Столько отчаяния..." -- "Если бы друг!" -- Иван Ильич
ему. Заметьте, как он вас спасает, как  он  спасает  дело.  Как
будто  поймал  вашу  мысль!  "Есть,  --  говорит,  --  от  чего
отчаиваться. Я же не успел ему передать то, что академик назвал
наследством    Троллейбуса.     Столько     тонких     подходов
нагромоздили...  Я  уже  совсем  было  решил расстаться. Черт с
вами, с вашей компанией. Такого хорошего  человека,  как  Федор
Иванович,  академик сумел так пригнуть к земле. Я же любил его.
Невзирая на наши коренные научные расхождения.  Говорил  с  ним
даже  со  страхом,  потому  что он видит все насквозь. Малейшую
неправду. Если к Посошкову я пошел бы справляться по  ботанике,
то  вот  по  вопросу  о  правде,  о  жизни  я пошел бы к Федору
Ивановичу". Он дал вам редчайшую характеристику.
     -- А Лену вы видели?
     -- Она, Федор Иванович, все знает. Хотела письмо передать,
но я не разрешил. Нельзя рисковать.
     -- Скажите ей, что я кольцо ее нашел и храню.
     -- Постараюсь передать. Я про Ивана  Ильича  договорю.  Он
дал вам характеристику, а потом заявляет:
     "И  вот,  академик  такого  человека свалил. Такими делами
заниматься заставил. И я решил передать  всю  методику.  Пусть.
Берите,  черт  с  вами, смотреть не могу на всю эту вашу псовую
охоту. Теперь, -- говорит, --  пусть  ваш  Дежкин  ищет  других
учителей.  Ни  мне  не  досталось,  ни  вам. Вот так, гражданин
генерал. Академик еще  будет  вас  благодарить..."  Нет,  Федор
Иванович,  не  запоздало  наше с вами объяснение. Наш ведь Коля
Ассикритов... Сейчас самое время нам вплотную перейти к нему. И
место  подходящее,  как  раз  для  таких  разговоров.   Узнаете
местечко?
     Они  уже пересекли мост и шли по мощеной дороге -- как раз
там, где ночью останавливалась "Победа".
     -- Коля Ассикритов... -- Свешников  остановился.  Постоял,
осмотрел  дорогу.  -- В.ы помните ребят, которые сидели со мной
на коновязи? Которые погибли. Они погибли за советскую  власть.
Один  с  именем Ленина на устах. Один -- с именем Сталина. Один
-- по явному недоразумению. А может, так,  как  ваш  геолог.  В
силу  проявившихся  новых особенностей человеческой натуры. Так
тоже может  быть.  Поговоришь  вот  так  --  самому  же  видней
становится. От собственных слов. Вот никелевый бог. Он же когда
вводил  в  действие  для своих нужд нашу службу, не говорил: "я
хочу погубить человека за то, что он  надумал  подарить  стране
перед  страшной  войной нужный обороне никелевый комбинат. И за
то, кстати, что попутно  собирался  еще  рассеять  нимб  вокруг
моего,   богова,   чела.   В  то  время  как  дарить  комбинаты
государству могу только я, бог,  и  больше  никто.  А  нимб  --
вообще  вещь  неприкосновенная".  Не-ет!  Что  он  говорил?  Он
кричал: "Сволочь, контра, враг, к ногтю  его,  вредителя.  Это,
конечно,  ваше  дело, дорогие наши чекисты, установить, от кого
он получил свое задание. Но, как большой специалист, как новый,
советский  специалист,   я   чую   --   здесь   рука   Запада".
Когда-нибудь,  в  архиве  найдут...  Так  вот.  Можно и в нашем
ведомстве наткнуться на парашютиста. Для того чтобы его понять,
я шел в двух  встречных  направлениях.  Оттуда,  от  двадцатого
года,  --  к  нашему  времени. И от нашего времени назад, к тем
годам. В те времена Колька был совсем не такой, как сейчас.  Он
был  немножко  дурачок, отставал от нас. И такая еще штука. Как
привезет ему мать в тряпке кусок сала -- а по тем временам  это
же  был  кусок  золота!  --  он  сразу  его  спрячет и по ночам
потихоньку ест, накрывшись одеялом. Отрежет кусочек, с  головой
накроется, как будто спит... И жует потихоньку. Сосет... А чтоб
с  товарищами  поделиться  -- ни-ни! Мы раза два его хорошенько
проучили -- не помогло. А потом: что такое?  Переворот  полный!
Наш  Коля вдруг начал всех угощать салом. И командира, конечно.
И вообще стал своим парнем. Мы сидим на  коновязи  --  и  он  с
нами.  Мы  болтаем  ногами  --  и он начинает. Идет гражданская
война, нам хочется сняться, чтоб на карточке и Ильич  вышел,  а
рядом с нами Коля ножками болтает. И никто этого Колю не знает,
все  его  любим!  Болтает ногами и потихоньку уже голос подает.
Как?  Не  просто.  Он  начал  сначала  поправлять  нас,   тоном
старшего.   Мы  на  коновязи  любили  побеседовать.  О  мировой
революции, о международном положении, о внутренней политике.  И
наш  Коля  посмотрит вдруг на кого-нибудь из нас своими черными
глазками... Они тогда уже у него начали загораться... Посмотрит
и прошьет  веселым  голосом:  "Так  что  ты  нам  еще  скажешь,
Свешников?.. О политике нашей партии? Давай, давай, агитировай,
послушаем  тебя. Только лучше будет, если ты поосторожнее слова
будешь выбирать. Такие вещи сам понимать должен". После  такого
замечания  у Свешникова, понятно, язык распухал, и наступала на
коновязи  тишина.  Тут  Коля  доставал   свое   сало,   и   все
налаживалось.  Потом он стал нам давать отпор. "Не знаю пока, с
чьего голоса ты, Богданов, поешь.  Пока  еще  не  знаю.  Только
учти,  у  нас такая пропаганда не пройдет". Тут уж мы стали его
бояться. Впервые узнали этот особенный страх перед  поднявшимся
над нами активистом. К счастью, нас скоро разослали по фронтам.
Но у меня на всю жизнь остался вкус на таких людей.
     Навстречу  надвигался парк, переполненный слитным вечерним
ревом грачей. День уже сильно пожелтел.
     -- А потом мы с ним встретились... Уже после второй войны.
Я слышал, что Коля сделал успехи. И вот выходит ко мне  изящный
генеральчик.  Я бы сказал даже грациозный. Он меня повел домой.
А там -- дворянское и купеческое серебро, французский хрусталь,
саксонский фарфор. Все подержанное. Под одеялом у  Коли  теперь
было  не  сало.  И  серебро  с  хрусталем,  впрочем,  было  уже
пройденный этап. Должность, авторитет,  пост  --  вот  что  его
тянуло  к  себе.  Капитанская рубка, командирский мостик. А его
привычка пугать, поправлять людей  и  давать  отпор  перешла  в
новую  фазу.  Он  теперь полюбил групповые дела. Чтоб заговоры.
Лично чтоб  их  раскрывать.  Чтоб  все  начальники  оказывались
простофилями,   а   он   один   чтоб   сорвал  маску  с  врага,
прикинувшегося  талантливым  ученым...  А  где   их   возьмешь,
заговоры?  Чтоб  такое  изысканное блюдо ему на стол. Все -- за
советскую власть! Твой  академик  сразу  его  понял.  Так  что,
дорогой Федор Иванович, они вцепились вдвоем в наших ребят и не
отпустят.  Видел же, Коля лично ездит арестовывать. Группа! Он,
конечно, обвинение натянет, тут  он  мастак.  Да  и  помощников
сколько.  Общественность вся навстречу... Не поймешь -- в ужасе
или счастлива, что у них это кубло открылось... Так вот,  Федор
Иванович, встретились мы, значит, с Колей. Я как раз назначение
получил  к  нему,  он  выхлопотал.  Показал  он  мне  хрусталь.
Хлебницу старинную серебряную, с хрустальной крышкой. Выпили. Я
осторожное  замечание  ему  насчет  хрусталя.   Как   будто   в
восемнадцатом, на коновязи вместе сидим. И схватились. Почти на
ножах.  Я  свой  нож прячу, а он к горлу прямо лезет, чует свое
преимущество. Ему можно все говорить, мне --  с  оглядкой.  Вам
придется  еще с ним разговаривать -- заметьте, сразу бросится в
глаза: эти люди всегда правы. Куда ни шагнет -- там и  прав.  У
него   все   такие   слова:   "Исторически...",  "Революционное
правосознание...", "Интересы рабочего класса..."  И  все  врет.
Тот  же  самый  парашютист  остался.  Но  сказать  ему не могу,
вовремя спохватился. И  не  потому,  что  жить  хочу.  Интересы
рабочего класса требуют.
     -- Молчать?
     -- Да, представьте, молчать. Надо молчать и делать что-то.
Достойное. А последняя встреча с ним меня не минет. Вот если бы
Троллейбуса удалось спасти...
     Когда,   продолжая   так   беседовать,  они  вернулись  на
Советскую улицу, к площади, --  уже  сгущались  теплые  майские
сумерки.
     -- Все  же  нам  с вами надо договориться, -- сказал Федор
Иванович. -- Вы считаете, что парашютист откуда-то  прилетел  к
нам?  Что мог бы и не прилетать? Тоже, значит, уверены, что это
пережитки капитализма?
     Свешников  сначала  ничего  не   сказал.   Состроил   свою
очередную  мину:  широко  раскрыл глаза и подпер изнутри языком
толстые розовые губы. Потом остановился и, тыча себя пальцем  в
лоб и в грудь, проговорил:
     -- Ни  черта  ты  не  понял!  Или  притворяешься. Вот, вот
откуда прилетел! Из бесконечности  своей  собственной  прилетел
этот  парашютист.  Это  перешло  к  нам не от капитализма, а от
человека. А разговоры о капитализме  только  помешали  нам  его
вовремя остановить. Среди нас он сидел, уже тогда, на коновязи.
Вот  если  бы я мог на митинг собрать... Эти святые, доверчивые
тени. С которыми в одном строю... Я бы им крикнул:
     "Ребята! Революционеры! Вы проворонили  вашего  классового
врага!  Вы  так  старались,  боролись  с классовым врагом, а он
сидел рядом с вами и подсказывал,  кого  надо  убрать.  Вы  всю
жизнь  ходили  с  ним  в  обнимку.  И  своих уничтожали под его
дудку".
     Собеседники постояли под деревьями,  прощаясь.  Помолчали,
глядя друг другу в лицо.
     -- Касьяна  вашего к нам заслал не царь. И не Америка. Сам
прилетел.  Сначала  все  озирался,  мечтал,  завидовал.   Искал
ходы... Потом тронулся в путь -- изучать, о чем все кричат. Так
что  прилетел  он из своей собственной бесконечности... Которая
долго была недоступна моей простой башке. Хоть башка  и  видала
много  разных  книг.  Все  они,  как  сговорились, отводили мое
Предыдущая страница Следующая страница
1 ... 66 67 68 69 70 71 72  73 74 75 76 77 78 79 ... 122
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 

Реклама