этой кафе вижу - что-то знакомое. Но значения не придал.
Хорошо, что ты выпить не отказался...
- Так, кто там следующий? - крикнул лейтенант, сидевший
за конторкой, не отрывая глаз от своих бумажек и протоколов.
- Но това-арищ лейтенант! - завопил индивидуум, с которым
только что закончилось разбирательство.
- Все-все-все.., - лейтент махнул рукой, словно режиссер,
считающий, что данная сцена уже отработана, и можно
переходить к очередной.
- Но я же не виноват! Он сам... Вы же знаете этих...
- Гражданин, идите и не мешайте работать... Не мешаете?..
Мешаете! Следующий!
Петров вздрогнул.
Однофамилец вскочил и побежал к конторке. Одновременно
вскочил и ринулся туда же еще один тип - между ними
немедленно завязалась перепалка, в которой каждый отстаивал
свое право на первоочередное обслуживание. Однофамилец
упирал на то, что "он стоял вон за тем дядей", и что его
"человек ждет". Конкурент же утверждал, что ничего
подобного, он впереди, поскольку "с семи дожидается, и уже
двоих пропустил".
Лейтенант взирал на спорящих философски, а потом сказал:
- Прав будет тот, кто справа. Здесь вам не закон
джунглей, а учреждение. Посидите еще пять минут гражданин...
Однофамилец бросил победный взгляд на конкурента и
поманил Петрова пальцем. Петров встал и приблизился к
конторке. Он впервые имел дело с милицией, поэтому лицо его
выражало полную обреченность. Хотя, с другой стороны, где-то
в глубинах подсознания таилась надежда, что на милицию все
эти штуки не действуют, и этот лейтенант сейчас мигом
разберется в подоплеке дела, разоблачит однофамильца и
восстановит статус-кво.
- Что у вас? Документы! - приказал лейтенант.
Петров и однофамилец подали свои паспорта. Лейтенант
начал их листать, потом принялся сличать, задирая брови все
выше и выше.
- Ну и ну-у!.. Вы что, близнецы? - поинтересовался он
наконец, перейдя от сличения паспортов к сличению физиономий.
- Никак нет! - отрапортовал однофамилец. - Просто
двоюродные братья. Его мать - мне тетка.
- Ага... ясно. Кто потерпевший?
- Да никто не потерпевший. Просто повздорили малость...
- А вы что молчите, гражданин?
- Я? - Петров страшно сконфузился. - Я.., в общем...
- Признаете, что нарушали общественный порядок?
- Признаем, - сказал однофамилец и пихнул Петрова в бок.
- Да, да, конечно..., - подтвердил Петров.
- Ну и отлично. Придется граждане Петровы уплатить штраф.
Хулиганство мелкое - десять рублей.
- С обоих? - быстро уточнил однофамилец.
- С каждого.
- Но товарищ лейтенант...
- Гражданин Петров!
- Так я же только интересуюсь.
- Интересуйтесь молча.
- Займи червонец... Червонец есть? - прошипел
однофамилец. Петров молча достал двадцать рублей, отдал
лейтенанту, получил квитанцию, и они вместе с однофамильцем
вышли на улицу.
- Ну что, Вадик? - почти нежно сказал однофамилец,
обнимая Петрова за талию. - Что делать-то будем? К тебе
подадимся, или ко мне? У тебя есть что выпить?
- Нет у меня ничего, - буркнул Петров.
- Тогда айда ко мне. Ты не бойся - у меня заначка есть. А
бабка моя, она тихая. Иной раз и втроем завалимся, а она
ничего. Пожурчит и отстанет. Так что?
Если бы неделю назад Петрову сказали, что он согласится
поехать на квартиру к какому-то забулдыге с целью обмытая
встречи, а перед, этим нарушит общественный порядок и будет
оштрафован на десять (а фактически на двадцать) рублей, он
бы не поверил. И тем не менее, на вопрос напарника сейчас он
не ответил отказом. Просто не смог. То ли запас душевных сил
истощился, то ли подействовали россказни однофамильца, то ли
еще какие-то скрытые факторы...
События последних суток опустошили Петрова до дна
морально и физически. Ему стало казаться, что над ним витает
злой рок, потому что ничем иным он не мог объяснить себе
происходящее. Петров и от природы был лишен того, что
называется твердостью характера, а воспитание и общественное
бытие не содействовали тому, чтобы он осозиад себя борцом.
При том, что государство, в целом, всегда за что-то
боролось, все его граждане не имели такой возможности,
потому что все решения принимались без их участия. То есть
цели и средства были определены заранее, а возникающие
трудности и проблемы игнорировались по ходу дела...
В острых ситуациях Петров всегда пытался улизнуть,
уклониться от направления главного удара судьбы и.тем
самым,не обременять себя размышлениями, сомнениями и
переживаниями, особенно неприятными из-за невозможности
влиять на ход событий. Да и судьба до сего времени особенно
не обращала на него внимания. Живет человек, никого не
трогает - ну и пусть себе живет. Ясно. что он не боец, так
зачем же мешать ему жить?..
Но вот сейчас, кажется, ее терпение истощилось. Петров
знал, что беда не ходит в одиночку и ожидал новых напастей.
Он попытался собраться с мыслями и чувствами, но ни те, ни
другие ему не подчинялись.
"Боже мой! - Думал Петров, стоя на задней площадке
автобуса. - Куда я еду? Зачем? И этот однофамилец... Как он
мне надоел! Все время болтает чепуху... Но ведь в
паспорте... Неужели я и он - один и тот же человек? Как это
может - быть?.. Нет, этого не может быть!.. Потому что как
же это может быть?!"
Автобус ехал долго и нудно. За это время Петров успел
раза три продумать все свои мысли, но ни на одной так и не
остановился окончательно. При всех своих недостатках Петров
был сугубым материалистом, то есть в Бога не верил, в чертей
- тоже, равно как в гороскопы, приметы и возможности,
связанные с гипотетическими свойствами философского камня. А
уж тем более не верил в переселение душ. Но в рамках
материалистического мировоззрения. по крайней мере на
сегодняшнем уровне его развития, он не находил объяснения
фактам, имевшим быть.
Однофамилец Петрова в транспортном средстве чувствовал
себя как дома. Он балагурил, передавал деньги на билеты,
пробивал талоны, препирался с окружающими и никакого
внутреннего дискомфорта, судя по всему, не испытывал.
Наконец, автобус остановился, Петрова вынесло набежавшей
волной пассажиров, и он испытал неприятное чувство
отчуждения, оказавшись среди людей, каждый из которых знал,
куда и зачем он стремится, в то время, как сам Петров
понятия не имел, зачем он здесь оказался. Однако напарник не
дал ему времени на размышления, а схватил под мышку и повлек
неведомо куда внутрь квартала, составленного из домов, как
это принято теперь говорить, хрущевского типа. Текущие
детали маршрута Петров не запомнил, но в конце концов они
оказались на третьем этаже против двери квартиры за номером
66. Не хватало только одной шестерки, чтобы получилось то
самое "число человеческое", о котором толкуется в последней
книге Библии. И Петров, интересовавшийся первоисточниками,
отметил это не без внутреннего сарказма.
Оказавшись против двери, напарник начал давить на кнопку
звонка почти непрерывно, комментируя свои действия разного
рода междометиями и хихиканьем.
- Ну, бабулька!.. А?.. Небось, закимарила. Сейчас мы ее
(дзынь-д-р-р)... Глухая, как тетерев... Ну, вот же тебе
(др-р-р)!
Когда терпение Петрова уже было на исходе, дверь
отворилась. На пороге стояла бабка в платке и вязаной кофте.
- Явился! - забурчала она с ходу. - Нехристь окаянный!
Вечно шляется дотемна, а потом явится... Опять дружков
привел?
- Имею полное право, согласно конституции, - заявил
однофамилец, снимая ботинки в тесном коридоре. - Заходи,
чего стоишь? Петров зашел и тоже начал снимать обувь.
- А про водку в конституции ничего не написано? -
поинтересовалась бабка язвительно.
- Про водку там написано, что каждый человек имеет полное
право удовлетворять свои потребности, но не имеет права,
терять моральный облик.
- Чего?
- Облик, говорю, моральный! - заорал однофамилец так, что
у Петрова в ухе зазвенело.
- Это у тебя моральный облик? Да у тебя, милок, облик
такой, что вся харя лоснится...
- Ты, баб Нюся не ругайся, а готовь закусон. Сейчас сядем
ладком, выпьем по маленькой, а там уж и за облик поговорить
можно.
- Ирод ты окаянный, - заявила бабка и удалилась на кухню.
- Давай, проходи, - сказал однофамилец, - направо - там
моя фатера, а слева бабкина. Еще тут студент живет. Тоже,
вроде тебя, но поухватистей. И не пьет почти - на пятом
курсе вечернего. Скоро кончит - будет начальником...
БабНюся, а Витька дома?
- Нет его. Был - ушел кудысь. Придет...
- Садись вон на диван, а я пойду отдам распоряжения.
Петров прошел в комнату и огляделся. Квартира, судя по
всему, была трехкомнатная, а эта комната - проходная. Слева
в углу стоял телевизор, возде него фикус в деревянном ящике,
а еще левее - сервант, заполненный разнокалиберными
плошками, рюмками и вазочками. Прямо
- окно. на окне кастрюли с... В общем, с растительностью
чахлого вида. Справа, в углу, стол, заваленный книгами и
общими тетрадями, рядом диван довоенного вида с валиками и
полочкой под слоники. Сами слоники отсутствовали. Посреди
комнаты на бесцветном протертом ковре располагался круглый
стол под скатертью с бахромой. Запах стоял домашний, хотя и
с примесью табака. Почти так же пахло и в квартире Петрова
тогда, когда тетка еще была жива. И интерьер там, был
похожий. Как, вероятно, и судьбы обитательниц квартир.
Петров подошел к столу, потрогал скатерть и осторожно сел
на диван. Тот возмущенно заурчал. Петров хотел встать, но
подумал о том, что диван опять начнет стонать, и решил не
связываться.
Стол, между тем, понемногу заполнялся всякой снедью.
Появилась селедочка с лучком, капустка, огурчики...
Однофамилец сопровождал бабку из кухни с каждой тарелкой,
отпуская замечания разной степени тонкости. Под конец он
удалился в свою комнату и торжественно вынес оттуда заветную
поллитровку. Увидев, как Петров поморщился, спросил
участливо:
- Что, поперек? Водовка, не какой-нибудь там Агдам.
- Да нет, отчего же.., - оказал Петров и удивился тому,
как слова опять выскочили изо рта помимо его волн.
- Может у тебя язва? Так водка при язве даже полезная.
- Полезная, полезная, - проворчала бабка усаживаясь. -
Все знают, что полезная, только вот для чего - никто не
знает.
- А для души, вот для чего. Выпил - сразу на душе
веселей! - однофамилец сколупнул пробку и весело забулькал
содержимым бутылки. - Ну, что, по первой?
Бабка взяла рюмку и перекрестила рот. Однофамилец, не
долго думая, опрокинул свою, занюхал кусочком хлеба и
пояснил:
- Я первой не чокаюсь, чтобы, значит, не чокнуться...
Х-ху!.. Традиция такая.
Бабка тоже выпила, вытерла рот краем платка и произнесла
горестно:
- Э-эх, грехи наши тяжкие... Пьем, пьем, а все не
напьемся...
- Ничего, на том свете проветримся, - легкомысленно
заметил однофамилец и опять взялся за бутылку.
Петров поспешно, словно боясь опоздать к разлитию и
нарушить священный ритуал, схватил свой стаканчик и вылил
содержимое в рот. К его усилению, водка оказалась совершенно
безвкусной. Если бы он своими глазами не видел, как ее
наливали из бутылки, то вряд ли усомнился бы, что это
обыкновенная вода.
В это время хлопнула входная дверь, и в коридоре кто-то
завозился.
- Во! Витька приперся! Витек, давай сюда, мы как раз по
второй наливаем, - завопил однофамилец.
Витька оказался симпатичным белобрысым парнем в свитере и
джинсах. Он был острижен почти наголо, и, завидев Петрова,
улыбнулся ему открыто и доброжелательно.
