стража порядка.
- Кстати, а чей ты памятник? - поинтересовался он.
"Памятник" ткнул своей тростью в мраморную доску:
- Читать умеешь? Читай.
- Тут написано - Петров.
- Раз написано, значит так оно и есть.
- А кто он, этот Петров?
- А твое какое деяо?
- Просто интересно, - продолжал лейтенант обхаживать
"памятника", - Петровых вон сколько, а памятник не каждому
ставят.
"Памятник" хмыкнул, уселся на постамент и свесил ноги.
Потом снял шляпу, надел на трость и начал вертеть. Вид у
него был довольно легкомысленный и бесшабашный.
- Интересуешься, значит? - сказал он. - Ладно, так и
быть, скажу. Петров - это я.
- Ты?! Не понял!.. Вот этот Петров B.C., участник... -
это ты?
- Да, участник. А что, нельзя?
- Почему - нельзя... Можно. В чем же ты участвовал?
- В чем-нибудь, да уж непременно участвовал. А на вывеске
и не значится ничего. Сказано - участник, вот я - он самый и
есть.
- Ты что же, сначала поучаствовал, а потом сам и встал?
"Памятник" выразительно посмотрел на лейтенанта, потом
покрутил пальцем у виска и сказал:
- Ну, ты, брат, совсем... Ни в чем я не участвовал.
Подумай своей тупой башкой, как я мог быть участником, если
я - памятник?
- Зачем же ты тут стоишь?
- Зачем памятники ставят. Чтобы помнили.
- А может быть ты просто так... Скульптурная группа.
- Сам ты - группа! - разозлился "памятник". - Сказано
ведь - памятник. И написано - кому.
- Поня-атно, - протянул лейтенант, и было заметно, что он
мучительно подбирает новый вопрос, но все вопросы, ввиду
полной абсурдности ответов, куда-то улетучились.
Теперь пришла очередь вмешаться Петрову. Но он не мог.
Его мозг словно бы одеревенел. Наконец Петров пересилил себя
и произнес:
- Простите, но раз уж мы, так сказать.., то не могли бы
вы пояснить, что именно сделал этот Петров, зa что именно
ему полагается памятник?
- Да черт его знает! Я уже и не помню толком.
- То есть как это, ты не помнишь? - вмешался лейтенант, -
Ты памятник, или не памятник?
- Ну, памятник.
- И не помнишь?
- Так это когда было-то... В начале века.
- Как в начале? - теперь лейтенант начал выходить из себя
всерьез. - Ты говори-говори, да не заговаривайся!.. В начале
века... Как же ты дожил до сегодняшнего дня?
- А с чего ты взял, что я дожил?
- Ты что - покойник?
- Сколько можно долдонить, я - памятник. Был бы я живой,
кто бы меня памятником поставил! И хорош бы я был...
Лейтенант растерянно глянул на Петрова и пожал плечами.
- Я сейчас чокнусь, - сказал он. - Бред какой-то... Да
он, верно, сам сумасшедший... Слушай, ты, как там тебя, ты,
случайно, не из психушки?
- Дурак, - флегматично ответил "памятник" и укоризненно
покачал головой. - И как только таким форму советского
милиционера доверяют?.. Ладно, будь по-твоему: я -
сумасшедший. А здесь кто должен стоять?
- Кто.., - лейтенант опять посмотрел на Петрова и еще
более растерявшись, добавил. - Откуда я знаю. кто... Этот,
наверное, настоящий Петров. То есть, как его.., памятник.
- А я кто, по-твоему?
- Ты - живой мужик.
- Почему ты так решил? Что во мне такого живого?
- Так ведь руками-ногами шевелишь...
- Х-ха! Вон экскаватор тоже кое-чем шевелит. Что, он тоже
живой?
- Вот черт! - в сердцах воскликнул лейтенант и пихнул
Петрова в бок. - Скажи ты ему что-нибудь. Чем там живое от
неживого отличается?
Петров пожал плечами. С ним происходило что-то
непонятное. Время от времени перед его глазами словно бы
возникала какая-то занавеска, или кусок полиэтиленовой
пленки, мир сразу делался нерезким и мутнобелесым. Потом
занавеска шла волнами и исчезала. Но не успевал он
сосредоточить свое внимание на чем-нибудь определенном, как
мир снова расплывался.
- Ну, чего ты? - сказал лейтенант, заглядывая Петрову в
лицо. - Плохо?
- Нормально.., - выдавал Петров и сделал такой жест,
словно бы хотел сдвинуть занавеску.
Самое интересное, что занавеска действительно сдвинулась,
и он увидел перед собой ухмыляющуюся физиономию "памятника".
Теперь Петрову стало легче, он вспомнил, о чем шла речь и
сказал:
- Вы ведь нас слушаете, возражаете нам, то есть думаете.
Совершенно непонятно, почему вы считаете себя неживым?
- Честно говоря, я и сам толком не могу объяснить, почему
это так, но то, что это так - ручаюсь.
- Он ручается! - воскликнул лейтенант. - Раз неживой,
значит покойник. А покойники ни за что не ручаются.
- Слушай, а на тебя не зря погоны надели, - ехидно сказал
"памятник". - Вон дом стоит неживой - он что, покойник?
Петров попытался воздействовать на "памятника" еще
несколькими аргументами в пользу того, что тот все же живой,
но "памятник" всякий раз изыскивал контрдоводы, и под конец
Петров вынужден был отдать себе отчет в том, что отличить
живое от неживого нет никакой возможности. По крайней мере,
он сделать это убедительным образом не может.
"Памятник" сидел на постаменте и разглагольствовал теперь
на самые отвлеченные темы, опровергая свой собственный тезис
о том, что он неживой. При этом "памятник" жестикулировал,
почесывал себе то нос, то щеку, отчего бронзовая краска на
лице местами пообтерлась, и он стад походить на трубочиста,
каким тот описан у Ганса Христиана Андерсена. Что касается
лейтенанта, то последний выбрал какую-то странную тактику:
вопросов больше не задавал, сочувственно поддакивал, кивал,
и попеременно сдвигал фуражку то на затылок, то на лоб.
- ...У нас, у памятников, жизнь вообще сволочная. Ни тебе
профсоюзов, ни льгот, - вещал "памятник", - а на законы
плюют. На постаментах расписываются, кому не лень, и рисуют
всякую похабщину. А что здесь творится вечерами - это, ты
меня извини! Тут вот, прямо на газончиках и располагаются...
С одной стороны на троих разливают, а с другой - плащик
подстелят и... Неформалы гуртуются, другой раз послушаешь -
уши вянут, днем бабки о внуками гуляют - эти все про пенсии,
очереди и цены. Представляю, о чем в этих очередях
толкуют!.. Между прочим, фарца здесь каждый день крутится.
Торгуют всем подряд: тряпками, книжками, кассетами, даже и
марафетик циркулирует, а милиция ушами хлопает... Короче,
разболтался народ.
- Да, - подтвердил лейтенант, сдвигая фуражку на нос. -
народ выходит за рамки...
- Точно! И погода - дрянь. То дождь, то снег, а стой,
хоть тресни. Вон. в углу, видишь? Помойка, кругом мусор, а
сверху еще и кислота льется... Но самое главное, не могу
понять, зачем им нужно постамент расписывать. Если ты
писатель - заведи себе личный постамент и пиши, сколько
влезет!.. Птицы гадят, и люди туда же... Во, погода вроде
разгулялась, а тучки ходят. Опять закапало.
- К грозе дело идет, - сказал лейтенант и сдвинул фуражку
на затылок. - И Петров мой что-то скис...
- Какой Петров?
- Да вот этот, - лейтенант кивнул в сторону Петрова. -
Тоже, между прочим, Петров Вадим Сергеевич.
- Кто?.. - "памятник" подпрыгнул на месте. - Не понял!..
Вот этот? Он - Петров?
- Петров. А в чем дело?
- И что, Петров Вадим Сергеевич?
- В чистом виде.
- Врешь! Петров умер! Иначе чего бы я ему стоял... Пять
дней назад умер - я сразу же и встал...
- Как это - встал?
- А так и встал. Он же умер - все, можно стоять.
- Это не он - однофамилец умер.
- Откуда ты знаешь, что умер не он?
- Да вот знаю. Собственно, это был один и тот же Петров,
но в двух лицах. Одно лицо скончалось, но второе-то живо.
Вот оно сидит, так что ты, выходит, зря стоял.
- В двух лицах?.. - недоверчиво переспросил "памятник". -
Такого у нас еще не было... Черт! Надо же.., - он сплюнул. -
Только ведь стал нормально, и на тебе. А тоже чувствую - не
стоится. Должен одеревенеть, или, там, окаменеть, так нет,
дергаюсь... Вот ведь черт!
- Да, видать, дал ты маху, - философски заметил лейтенант.
- Маху? Это не я дал маху. Это вы тут с ума все
посходили! Нет, чтобы жить нормально и нормально умирать,
устроили балаган. Невозможно работать!
Петров теперь чувствовал, что утрачивает свойства
личности. Он помнил, что должен сегодня еще куда-то успеть,
но начисто забыл, куда именно. Более того, он совершенно
потерял ориентацию и теперь не знал, куда нужно двигаться,
чтобы попасть в знакомые места. Петрова посещали какие-то
совершенно отвлеченные мысли, казавшиеся о виду очень
важными, почти гениальными, но при первой же попытке их
осмыслить, распадавшиеся на отдельные понятия, сами по себе
лишенные ощутимого смысла. Например, вдруг, среди ясного
неба, в голове Петрова объявился следующий тезис: "распаду
личности предшествует крушение надежд и утрата связей с
реальной действительностью" Но стоило ему тряхнуть головой,
и эта мысль, как целое, бесследно исчезла, остались только
слова, слоги и звуки. Более того, Петрову показалось, что
кто-то другой в его голове, или какая-то ее отдельная часть,
самостоятельно продуцирует мысли, нагло игнорируя тот факт,
что голова принадлежит собственно, Петрову, и прежде всего
сам Петров обладает преимущественным правом на ее
использование в целом.
Вообще, все последующие события воспринимались Петровым
фрагментарно, отдельными эпизодами, связанными очень
ненадежными причинно-следственными цепочками, не столько
фактическими, сколько умозрительными. О каком-либо цельном
восприятии действительности не могло быть и речи. Петров еле
успевал привыкнуть к очередному эпизоду, с горем пополам
ощутить свое место в нем, как тот сменялся другим, и
приходилось все начинать сначала. Петров чувствовал, что
совершенно запутывается.
В момент очередного "просветления" он обнаружил себя
сидящим на скамейке рядом с постаментом. Тут же сидел
лейтенант, закинув ногу на ногу, и с интересом слушал
очередную тираду "памятника", который теперь слез с
постамента и стоял рядом, небрежно опершись на трость.
Последняя, впрочем, скорее походила на ободранный зонтик,
нежели на предмет аристократической амуниции. Кроме
"памятника" рядом стоял старичок в нейлоновой куртке
японского производства, на которой от молний не было живого
места. Этот старичок вел себя живо и непосредственно, атакуя
"памятник" с различных позиции и в прямом, и в переносном
смысле. Судя но всему, наступательная позиция сформировалась
у него в очень раннем возрасте и со временем заполнила все
его существо.
Петров вернулся в действительность именно в тот момент,
когда активная жизненная позиция старичка вышла за его
пределы и, коснувшись "памятника" , образовала взрывоопасную
смесь.
- И вам не стыдно?! - с жаром сказал старичок.
- Ничуть, - ответствовал "памятник" с достоинством. - Как
выяснилось, произошло недоразумение. Лицо, памятником
которому я являюсь, благополучно здравствует. Но в этом
случае я полагаю свои прерогативы утраченными, ибо одно
дело, если упомянутое лицо уже не существует в общепринятом
смысле, и совсем другое, когда оно имеет быть, и может само
постоять за себя.
После этих слов "памятник" самодовольно захихикал,
вероятно обнаружив двойной смысл последней фразы. Хихиканье
и внешний облик "памятника" несколько диссонировали с
изяществом стиля его выражений, и Петров отметил, что
"памятник", вероятно, когда-то вращался в интеллигентных
кругах, но более поздние обстоятельства существенно
обогатили его словарь.
- А постамент? - осведомился старичок. - Вы отдаете себе
отчет что пустой постамент может вызвать нездоровую реакцию
общественности?
- Плевать, - грубо ответил "памятник", снова возвращаясь
