меня извини, но если кто-нибудь возмет на себя смелость
клеймить, так это еще надо посмотреть, кто он сам!.. Ты
глянь, что вокруг делается! Посмотри во-он на того дядю.
Во-он, который прет сумку. Видишь? Чем мы с тобой хуже его?!
Это только Господь сидит наверху чистенький и судит всех
подряд. Ему хорошо - он дух святой. А мы грешные, живем на
этой земле - нам как быть?..
- Тихо, тихо, тихо! - лейтенант сделав успокаивающий
жест. - Чего ты раздухарился? Тоже мне. парламентарий...
Видимо, у нас такая жизнь - способствует раздвоению. На
собрании - одно, на кухне - другое... То-то, я гляжу, и с
продовольствием в стране проблемы, и с промтоварами. Мы-то
удвоились, а они - нет!
-Все черт-те как, - пробурчал Петров. - Нет, чтобы
количество товаров удвоить - сами удваиваемся. Не-ет, так
дальше жить нельзя:
- Надо утроить усилия, - поддержал лейтенант. - А
бдительность - учетверить! я, кстати, уже начал... Но лучше
всего упятерить производительность. Нам же говорено было -
нет, каждый в свою дуду дудит. И вообще, я уже давно стал
замечать, что люди устроены очень интересно. Живут, себе,
живут, все проживут и только потом обнаруживают, что так,
как они жили, жить было совершенно невозможно. Любой другой
способ жить бери наугад - заведомо лучше.
Петров посмотрел на лейтенанта подозрительно - не
издевается ли часом? Но тот сохранял на лице полную
серьезность.
- Ну да, ну да... Жизнь - штука сложная. Век живи - век
лечись. Жизнь пройти - не прорубь переплыть, - заключил
Петров философские обобщения спутника.
Лейтенант ухмыльнулся - они друг друга поняли.
- Так что? Идем на смотрины, или как? - поинтересовался
Петров.
- Нет... Черт его знает! - лейтенант помолчал, размышляя.
- Знаешь, мне кажется, что с этим двойником лучше не
встречаться. Почему-то это - нельзя. Должен быть какой-то
запрет. Мы ведь ВАРИАНТЫ одного и того же человека,
понимаешь?
Петров кивнул.
- Да нет, ты не думай, - лейтенант начал горячиться, - я
не сдрейфил... Хотя, может быть, как раз, и сдрейфил.
По-моему, если мы встретимся, то один из нас должен... Ну,
понимаешь?
- Концы отдать?
- Нет, не то, чтобы отдать, а... в общем, исчезнуть. Это
- как во времени... Не могу же я встретиться с собой
вчерашним.
- Эк, метнул! - вырвалось у Петрова.
- А что? Я читал про машину времени: ее нельзя построить,
потому что тогда можно улететь в прошлое и все там
испортить. И после этого тебя уже не должно быть по проекту,
а ты уже есть!
- Понял, - сказал Петров и наморщил лоб. - Что-то в этом
есть. Ты хочешь сказать, что двойники - взаимоисключающие
варианты? Скажем, так: разложение личности по базису
ортогональных психофизиологических функций. Свежо!
Лейтенант посмотрел на Петрова с уважением и даже языком
поцокал.
- Да, брат, - сказал он, - тут мне слабо. Вот что значит
интеллигенция: только намекни - он тебе моментально из твоих
же глупостей теорию сотворит.
Теперь они оба развеселились и быстрым шагом двигались по
переулку. Хотя куда они идут, ни тот, ни другой не имели ни
малейшего понятия. Кончилось тем, что оба купили в
подвернувшемся киоске по две порции мороженого, зашли в
небольшой сквер между двумя старинными домами, выбрали
скамеечку, уселись рядом и закинули ногу на ногу. А вот
дальнейшие их действия были различны.
Петров свое мороженое слизывал, причем обслуживал обе
порции по очереди, поскольку они таяли одновременно и обе
нуждались в облизывании.
Что касается лейтенанта, то он кусал одну порцию и
пытался уворачиваться от капель мороженного, стекавших с
другой. Это ему удавалось, но не вполне. Зато он первым
покончил со своими стаканчиками, очистил кровавым носовым
платком полы шинели, после чего начал вертеть головой,
изучая окрестности.
Сквер окружал со всех сторон небольшую площадку,
художественно оформленную газоном с жухлой травкой и
какими-то бывшими лютиками. На площадке - ровно посередине -
располагался небольшой, но с виду очень солидный постамент,
а на постаменте возвышалась бронзовая фигура человека,
стоящего в полный рост и смотрящего куда-то вдаль. К
сожалению, никакой дали там, куда он смотрел, не было, а
была стена дома, обшарпанная и унщшя. По отношению к
скамейке, где сидели Петров с лейтенантом, памятник стоял
несколько боком и частично даже спиной, посему трудно было
судить, кто увековечен в этом сквере, хотя, ориентируясь на
сюртук, шляпу и трость, можно было сделать вывод о том, что
этот человек жил в прошлом веке.
- Слушай, Вадим, ты знаешь, кто это там стоит? -
поинтересовался лейтенант.
- Нет, - сказал Петров и лизнул мороженое. - Я тут вообще
первый раз.
- На Пушкина не похож, да и на Лермонтова не тянет...
Какой-нибудь декабрист-разночинец.
- Что это ты сказанул? - Петров усмехнулся и опять лизнул
мороженое.
- А что? - лейтенант сделал жест, долженствующий
означать, что если он не прав, то пусть его поправят.
- Как-то уж очень смело ты, Витя, соединил декабристов и
разночинцев. Просто даже завидно!
- Что-то в голове от школы осталось, - пробормотал
лейтенант, как бы извиняясь. - Не знаю. то ли у меня работа
такая, то ли я сам деградировал, но, если честно говорить,
за последние два года, наверное, только пару книжек и
прочитал. Из школы помню какие-то стишки, а больше ничего не
помню. То с пацанами воюю, то алкашей гоняю, а то вообще
непрерывные семейные скандалы. По-моему мы раньше лучше
жили, - добавил он неуверенно.
- В каком смысле?
- А не знаю... Веселей как-то. И дружней. Цель была, что
ли?
- Да уж... Жилии - не тужили, - поддакнул Петров. -
Особенно весело жили, когда этот верный ленинец последние
годы доживал. Я учился тогда - веселились до упаду! А потом,
когда хоронить начали, сразу все посерьезнели.
- Зато теперь живем и радуемся! Демократия, гласность,
плюрализм... и этот, как его... А! Популизм!.. Все рыскают
по магазинам, ищут, где талоны отоварить. И вот, обрати
внимание, никто работать не хочет, а наоборот, хочет нагреть
своего ближнего.
- Ерунда. Работать хотят - коммунизм строить надоело.
- Ну, как же! Этот ему апельсины или, там, розы на базаре
втридорога торгует, а тот, обратно, за сотни копеечную
деталь от "Жигулей" втюхивает. И оба рады до полусмерти!
Неужели непонятно, что никакая коммерция не поможет, если
работать не будем? Сколько наработаем, столько и
потребим - никто нас задарма, как поляков, кормить не будет.
У нас Бжезинского в Штатах нету!
- Что это тебя понесло? Бжезинского приплел...
- Да так, - зло сказал лейтенант, - надоело! Сам не знаю,
что плету... Пойдем, глянем, кто это?
- Кто - кто? - не понял Петров.
- Ну, памятник этот.
- Дался он тебе...
- Пойду, - произнес лейтенант, поднимаясь, - повышу свой
культурный уровень.
Он не спеша двинулся по аллейке к памятнику, обогнул его
слева и остановился в небрежной позе. Однако через несколько
секунд поза лейтенанта изменилась - он задрал голову так,
что фуражка упала назад, потом подпрыгнул, быстро подхватил
эту фуражку и рысью побежал назад.
Петров вскочил со скамейки и быстро пошел навстречу
лейтенанту, лицо которого выражало самую крайнюю степень
удивления, какую только можно выразить на лице. Лейтенант
два раза споткнулся, причем оба раза вынужден был ловить
фуражку, никак не желавшую оставаться на голове, а когда
приблизился, закричал, слегка заикаясь:
- С-слушай, там... Н-ну, дурдом!.. Там Петров!
- Какой Петров? - удивился Петров.
Лейтенант, не отвечая, схватил его за рукав и потащил к
памятнику. Петров упирался, но не очень активно.
К постаменту с той стороны, куда был обращен лицом
памятник, прикреплялась мраморная доска с отбитым низом, на
которой выпуклыми рельефными буквами было написано: "Петров
Вадим Сергеевич". И ниже: "Участник... Родился
в...". Низ доски был отбит столь удачно, что ни дату
события, участником которого был означенный Петов, ни дату
его рождения, а тем более дату смерти, установить не
представлялось возможным.
Однако то, что прочитал Петров на этой табличке, по силе
воздействия не могло идти ни в какое сравнение о тем, что он
увидел, подняв глаза выше.
Никакого памятника на постаменте не было, а вместо него
стоял некий индивидуум в сюртуке, с тростью в одной руке и
шляпой - в другой. К чести его, он стоял довольно
неподвижно, а поскольку вся одежда, лицо и руки были покрыты
бронзовой краской, то издалека он вполне мог сойти за
бронзовую фигуру.
Петров довольно долго стоял, задрав голову, словно
соображая какое междометие наиболее адекватно отразит его
внутреннее состояние. А "памятник" тоже стоял неподвижно -
двигались только глаза, и все больше кривился рот.
Наконец он не выдержал и прошипел:
- Ну, что уставился как придурок? Иди отсюда!
Лейтенант, стоявший рядом с Петровым, пришел в себя
первым.
- Эй, ты - ты что там делаешь? - поинтересовался он.
- Не видишь, что ли? - буркнул "памятник". - Стою...
Стукни-ка своего друга по башке - может из него тоже
что-нибудь вылетит, - посоветовал он.
Теперь дар речи вернулся и к Петрову.
- Послушайте.., - сказал он и сглотнул слюну, - Зачем
это?.. Вы же не,.. Я не понимаю...
- Вырастешь - поймешь, - "памятник" воровато оглянулся по
сторонам и изменил позу, - Мужики, я вам серьезно говори:
валите отсюда. Сидели же на скамейке - идите, еще посидите.
- А мы уже насиделись, - заявил лейтенант. - Сдается мне,
что ты грубишь и нарушаешь общественный порядок, имей ввиду
- я при исполнении.
- Чего-о? Да мне на тебя начхать! Тоже мне... Я, если
хочешь знать, сам тут при исполнении.
- Ну?! Ай-яй-яй... И что же ты исполняешь? - лейтенант
глянул на Петрова и, подмигнув, строго добавил. -
Хулиганству у нас бой - понял?
- Ты меня на "понял" не бери, понял! - "памятник" еще раз
огляделся по сторонам, потоптался, словно бы разминая
затекшие ноги, и присел на корточки.
Его бронзовое лицо показалось Петрову знакомым. Где-то он
его видел...
- Слушайте, мужики, дайте закурить, - сказал "памятник".
Пятый день стою - уши пухнут.
- Да кто же тебя тут держит?! - лейтенант повысил голос.
- Краской намазался, шляпа, тросточка: Что ты из себя идиота
корчишь! Ты что - неформал?
- Слушай, заткнись, пока я тебя вот этой штукой по балде
не огрел, - "памятник" погрозил тростью, потом
демонстративно сплюнул, и плевок пролетал в опасной близости
от головы Петрова.
- Ну-ка, слазь! - приказал лейтенант. - Слазь, говорю!
Ишь ты, распоясался. Я тебе поплююсь! Слазь немедленно!
- А вот не слезу - что тогда?
- Вызову наряд милиции - они тебя живо снимут и поставят
в другом месте.
- Плевал я и на тебя, и на них. Я памятник - понял?
Выполняю общественные функции.
- А-а-а.., - протянул лейтенант, - ну, тогда - понятно.
Тогда стой. Но только чтобы никаких антиобщественных
проявлений - ясно?
- Заметано, начальник! А закурить дадите?
- Нет, мы не курим, и тебе не советуем... Памятникам в
СССР курить запрещено. А детям - тем более.
Петров все никак не мог прийти в себя. С одной стороны,
происходящее казалось ему смешным, а с другой, походило - на
какой-то сюрреалистический фильм. С третьей же стороны, в
этом памятнике было нечто зловещее. Какой-то намек на что
противоестественное, окаменелое и нелепое. И бессмысленное.
Лейтенант же, казалось, ничего этого не чувствовал, а,
наоборот, ему было интересно и весело играть роль недалекого
