все в таком виде.
Послышавшийся за дверью шум вдруг быстро увеличился, и дверь немного
приотворилась.
- Что такое? - крикнул с досадой Порфирий Петрович. - Ведь я
предупредил...
На мгновение ответа не было, но видно было, что за дверью находилось
несколько человек и как будто кого-то отталкивали.
- Да что там такое? - встревоженно повторил Порфирий Петрович.
- Арестанта привели, Николая, - послышался чей-то голос.
- Не надо! Прочь! Подождать!.. Зачем он сюда залез! Что за беспорядок!
- закричал Порфирий, бросаясь к дверям.
- Да он... - начал было опять тот же голос и вдруг осекся.
Секунды две не более происходила настоящая борьба; потом вдруг как бы
кто-то кого-то с силою оттолкнул, и вслед за тем какой-то очень бледный
человек шагнул прямо в кабинет Порфирия Петровича.
Вид этого человека с первого взгляда был очень странный. Он глядел
прямо перед собою, но как бы никого не видя. В глазах его сверкала
решимость, но в то же время смертная бледность покрывала лицо его, точно
его привели на казнь. Совсем побелевшие губы его слегка вздрагивали.
Он был еще очень молод, одет как простолюдин, роста среднего,
худощавый, с волосами, обстриженными в кружок, с тонкими, как бы сухими
чертами лица. Неожиданно оттолкнутый им человек первый бросился было за ним
в комнату и успел схватить его за плечо: это был конвойный; но Николай
дернул руку и вырвался от него еще раз.
В дверях затолпилось несколько любопытных. Иные из них порывались
войти. Все описанное произошло почти в одно мгновение.
- Прочь, рано еще! Подожди, пока позовут!.. Зачем его раньше привели?
- бормотал в крайней досаде, как бы сбитый с толку Порфирий Петрович. Но
Николай вдруг стал на колени.
- Чего ты? - крикнул Порфирий в изумлении.
- Виноват! Мой грех! Я убивец! - вдруг произнес Николай, как будто
несколько задыхаясь, но довольно громким голосом.
Секунд десять продолжалось молчание, точно столбняк нашел на всех;
даже конвойный отшатнулся и уже не подходил к Николаю, а отретировался
машинально к дверям и стал неподвижно.
- Что такое? - вскричал Порфирий Петрович, выходя из мгновенного
оцепенения.
- Я... убивец... - повторил Николай, помолчав капельку.
- Как... ты... Как... Кого ты убил?
Порфирий Петрович, видимо, потерялся.
Николай опять помолчал капельку.
- Алену Ивановну и сестрицу ихнюю, Лизавету Ивановну, я... убил...
топором. Омрачение нашло... - прибавил он вдруг и опять замолчал. Он все
стоял на коленях.
Порфирий Петрович несколько мгновений стоял, как бы вдумываясь, но
вдруг опять вспорхнулся и замахал руками на непрошеных свидетелей. Те мигом
скрылись, и дверь притворилась. Затем он поглядел на стоявшего в углу
Раскольникова, дико смотревшего на Николая, и направился было к нему, но
вдруг остановился, посмотрел на него, перевел тотчас же свой взгляд на
Николая, потом опять на Раскольникова, потом опять на Николая и вдруг, как
бы увлеченный, опять набросился на Николая.
- Ты мне что с своим омрачением-то вперед забегаешь? - крикнул он на
него почти со злобой. - Я тебя еще не спрашивал: находило или нет на тебя
омрачение... говори: ты убил?
- Я убивец... показание сдаю... - произнес Николай.
- Э-эх! Чем ты убил?
- Топором. Припас.
- Эх, спешит! Один?
Николай не понял вопроса.
- Один убил?
- Один. А Митька неповинен и всему тому непричастен.
- Да не спеши с Митькой-то! Э-эх!
- Как же ты, ну, как же ты с лестницы-то тогда сбежал? Ведь дворники
вас обоих встретили?
- Это я для отводу... тогда... бежал с Митькой, - как бы заторопясь и
заранее приготовившись, ответил Николай.
- Ну, так и есть! - злобно вскрикнул Порфирий, - не свои слова
говорит! - пробормотал он как бы про себя и вдруг опять увидал
Раскольникова.
Он, видимо, до того увлекся с Николаем, что на одно мгновение даже
забыл о Раскольникове. Теперь он вдруг опомнился, даже смутился...
- Родион Романович, батюшка! Извините-с, - кинулся он к нему, - этак
нельзя-с; пожалуйте-с... вам тут нечего... я и сам... видите, какие
сюрпризы!.. пожалуйте-с!..
И, взяв его за руку, он показал ему на дверь.
- Вы, кажется, этого не ожидали? - проговорил Раскольников, конечно,
ничего еще не понимавший ясно, но уже успевший сильно ободриться.
- Да и вы, батюшка, не ожидали. Ишь ручка-то как дрожит! хе-хе!
- Да и вы дрожите, Порфирий Петрович.
- И я дрожу-с; не ожидал-с!..
Они уже стояли в дверях. Порфирий нетерпеливо ждал, чтобы прошел
Раскольников.
- А сюрпризик-то так и не покажете? - проговорил вдруг Раскольников.
- Говорит, а у самого еще зубки во рту один о другой колотятся, хе-хе!
Иронический вы человек! Ну-с, до свидания-с.
- По-моему, так прощайте!
- Как бог приведет-с, как бог приведет-с! - пробормотал Порфирий с
искривившеюся как-то улыбкой.
Проходя канцелярию, Раскольников заметил, что многие на него
пристально посмотрели. В прихожей, в толпе, он успел разглядеть обоих
дворников из того дома, которых он подзывал тогда ночью к квартальному. Они
стояли и чего-то ждали. Но только что он вышел на лестницу, вдруг услышал
за собой опять голос Порфирия Петровича. Обернувшись, он увидел, что тот
догонял его, весь запыхавшись.
- Одно словцо-с, Родион Романович; там насчет всего этого прочего, как
бог приведет, а все-таки по форме кой о чем придется спросить-с... так мы
еще увидимся, так-с.
И Порфирий остановился перед ним с улыбкой.
- Так-с, - прибавил он еще раз.
Можно было предположить, что ему еще что-то хотелось сказать, но
как-то не выговаривалось.
- А вы меня, Порфирий Петрович, извините насчет давешнего... я
погорячился, - начал было совершенно уже ободрившийся, до неотразимого
желания пофорсить, Раскольников.
- Ничего-с, ничего-с... - почти радостно подхватил Порфирий. - Я и
сам-то-с... Ядовитый характер у меня, каюсь, каюсь! Да вот мы увидимся-с.
Если бог приведет, так и очень, и очень увидимся-с!..
- И окончательно познаем друг друга? - подхватил Раскольников.
- И окончательно познаем друг друга, - поддакнул Порфирий Петрович и,
прищурившись, весьма серьезно посмотрел на него. - Теперь на именины-с?
- На похороны-с.
- Да, бишь, на похороны! Здоровье-то свое берегите, здоровье-то-с...
- А уж я и не знаю, чего вам пожелать с своей стороны! - подхватил
Раскольников, уже начинавший спускаться с лестницы, но вдруг опять
оборачиваясь к Порфирию, - пожелал бы бо'льших успехов, да ведь видите,
какая ваша должность комическая!
- Почему же комическая-с? - тотчас навострил уши Порфирий Петрович,
тоже повернувшийся было уйти.
- Да как же, вот этого бедного Миколку вы ведь как, должно быть,
терзали и мучили, психологически-то, на свой манер, покамест он не
сознался; день и ночь, должно быть, доказывали ему: "Ты убийца, ты
убийца..." - ну а теперь, как он уж сознался, вы его опять по косточкам
разминать начнете: "Врешь, дескать, не ты убийца! Не мог ты им быть! Не
свои ты слова говоришь!" Ну, так как же после этого должность не
комическая?
- Хе-хе-хе! А таки заметили, что я сказал сейчас Николаю, что он "не
свои слова говорит"?
- Как не заметить?
- Хе-хе! Остроумны, остроумны-с. Все-то замечаете! Настоящий игривый
ум-с! И самую-то комическую струну и зацепите... хе-хе! Это ведь у Гоголя,
из писателей, говорят, эта черта была в высшей-то степени?
- Да, у Гоголя.
- Да-с, у Гоголя-с... до приятнейшего свидания-с.
- До приятнейшего свидания...
Раскольников прошел прямо домой. Он до того был сбит и спутан, что,
уже придя домой и бросившись на диван, с четверть часа сидел, только
отдыхая и стараясь хоть сколько-нибудь собраться с мыслями. Про Николая он
и рассуждать не брался: он чувствовал, что поражен; что в признании Николая
есть что-то необъяснимое, удивительное, чего теперь ему не понять ни за
что. Но признание Николая был факт действительный. Последствия этого факта
ему тотчас же стали ясны: ложь не могла не обнаружиться, и тогда примутся
опять за него. Но, по крайней мере, до того времени он свободен и должен
непременно что-нибудь для себя сделать, потому что опасность неминуемая.
Но, однако ж, в какой степени? Положение начало выясняться.
Припоминая, вчерне, в общей связи, всю свою давешнюю сцену с Порфирием, он
не мог еще раз не содрогнуться от ужаса. Конечно, он не знал еще всех целей
Порфирия, не мог постигнуть всех давешних расчетов его. Но часть игры была
обнаружена, и уж, конечно, никто лучше его не мог понять, как страшен был
для него этот "ход" в игре Порфирия. Еще немного, и он мог выдать себя
совершенно, уже фактически. Зная болезненность его характера и с первого
взгляда верно схватив и проникнув его, Порфирий действовал хотя слишком
решительно, но почти наверное. Спору нет, Раскольников успел уже себя и
давеча слишком скомпрометировать, но до фактов все-таки еще не дошло; все
еще это только относительно. Но так ли, однако же, так ли он это все теперь
понимает? Не ошибается ли он? К какому именно результату клонил сегодня
Порфирий? Действительно ли было у него что-нибудь приготовлено сегодня? Да
и что именно? Действительно ли он ждал чего или нет? Как именно расстались
бы они сегодня, если бы не подошла неожиданная катастрофа через Николая?
Порфирий почти всю игру свою показал; конечно, рискнул, но показал, и
(все казалось Раскольникову) если бы действительно у Порфирия было
что-нибудь более, то он показал бы и то. Что такое этот "сюрприз"?
Насмешка, что ли? Значило это что-нибудь или нет? Могло ли под этим
скрываться хоть что-нибудь похожее на факт, на положительное обвинение?
Вчерашний человек? Куда же он провалился? Где он был сегодня? Ведь если
только есть что-нибудь у Порфирия положительного, то уж, конечно, оно в
связи со вчерашним человеком...
Он сидел на диване, свесив вниз голову, облокотясь на колени и закрыв
руками лицо. Нервная дрожь продолжалась еще во всем его теле. Наконец он
встал, взял фуражку, подумал и направился к дверям.
Ему как-то предчувствовалось, что, по крайней мере на сегодняшний
день, он почти наверное может считать себя безопасным. Вдруг в сердце своем
он ощутил почти радость: ему захотелось поскорее к Катерине Ивановне. На
похороны он, разумеется, опоздал, но на поминки поспеет, и там, сейчас, он
увидит Соню.
Он остановился, подумал, и болезненная улыбка выдавилась на губах его.
- Сегодня! Сегодня! - повторял он про себя, - да, сегодня же! Так
должно...
Только что он хотел отворить дверь, как вдруг она стала отворяться
сама. Он задрожал и отскочил назад. Дверь отворялась медленно и тихо, и
вдруг показалась фигура - вчерашнего человека из-под земли.
Человек остановился на пороге, посмотрел молча на Раскольникова и
ступил шаг в комнату. Он был точь-в-точь как и вчера, такая же фигура, так
же одет, но в лице и во взгляде его произошло сильное изменение: он смотрел
теперь как-то пригорюнившись и, постояв немного, глубоко вздохнул.
Недоставало только, чтоб он приложил при этом ладонь к щеке, а голову
скривил на сторону, чтоб уж совершенно походить на бабу.
- Что вам? - спросил помертвевший Раскольников.
Человек помолчал и вдруг глубоко, чуть не до земли, поклонился ему. По
крайней мере тронул землю перстом правой руки.
- Что вы? - вскричал Раскольников.
- Виноват, - тихо произнес человек.
- В чем?
- В злобных мыслях.
Оба смотрели друг на друга.
- Обидно стало. Как вы изволили тогда приходить, может во хмелю, и
дворников в квартал звали и про кровь спрашивали, обидно мне стало, что
втуне оставили и за пьяного вас почли. И так обидно, что сна решился. А
