к воксалу.
Мне предложили такой ужасный расчет, что я не решился и воротился к
бабушке просить инструкций.
- Ах, разбойники! - закричала она, всплеснув руками. - Ну! Ничего! -
меняй! - крикнула она решительно, - стой, позови ко мне банкира!
- Разве кого-нибудь из конторщиков, бабушка?
- Ну конторщика, все равно. Ах, разбойники!
Конторщик согласился выйти, узнав, что его просит к себе старая,
расслабленная графиня, которая не может ходить. Бабушка долго, гневно и
громко упрекала его в мошенничестве и торговалась с ним смесью русского,
французского и немецкого языков, причем я помогал переводу. Серьезный
конторщик посматривал на нас обоих и молча мотал головой. Бабушку
осматривал он даже с слишком пристальным любопытством, что уже было
невежливо; наконец он стал улыбаться.
- Ну, убирайся! - крикнула бабушка. - Подавись моими деньгами!
Разменяй у него, Алексей Иванович, некогда, а то бы к другому поехать...
- Конторщик говорит, что у других еще меньше дадут.
Наверное не помню тогдашнего расчета, но он был ужасен. Я наменял до
двенадцати тысяч флоринов золотом и билетами, взял расчет и вынес бабушке.
- Ну! ну! ну! Нечего считать, - замахала она руками, - скорей, скорей,
скорей!
- Никогда на этот проклятый zero не буду ставить и на красную тоже, -
промолвила она, подъезжая к воксалу.
На этот раз я всеми силами старался внушить ей ставить как можно
меньше, убеждая ее, что при обороте шансов всегда будет время поставить и
большой куш. Но она была так нетерпелива, что хоть и соглашалась сначала,
но возможности не было сдержать ее во время игры. Чуть только она начинала
выигрывать ставки в десять, в двадцать фридрихсдоров, - "Ну, вот! Ну, вот!
- начинала она толкать меня, - ну вот, выиграли же, - стояло бы четыре
тысячи вместо десяти, мы бы четыре тысячи выиграли, а то что теперь? Это
все ты, все ты!"
И как ни брала меня досада, глядя на ее игру, а я наконец решился
молчать и не советовать больше ничего.
Вдруг подскочил Де-Грие. Они все трое были возле; я заметил, что m-lle
Blanche стояла с маменькой в стороне и любезничала с князьком. Генерал был
в явной немилости, почти в загоне. Blanche даже и смотреть на него не
хотела, хоть он и юлил подле нее всеми силами. Бедный генерал! Он бледнел,
краснел, трепетал и даже уж не следил за игрою бабушки. Blanche и князек
наконец вышли; генерал побежал за ними.
- Madame, madame, - медовым голосом шептал бабушке Де-Грие,
протеснившись к самому ее уху. - Madame, эдак ставка нейдет... нет, нет, не
можно... - коверкал он по-русски, - нет!
- А как же? Ну, научи! - обратилась к нему бабушка. Де-Грие вдруг
быстро заболтал по-французски, начал советовать, суетился, говорил, что
надо ждать шансу, стал рассчитывать какие-то цифры... бабушка ничего не
понимала. Он беспрерывно обращался ко мне, чтоб я переводил; тыкал пальцем
в стол, указывал; наконец схватил карандаш и начал было высчитывать на
бумажке. Бабушка потеряла наконец терпение.
- Ну, пошел, пошел! Все вздор мелешь! "Madame, madame", а сам и
дела-то не понимает; пошел!
- Mais, madame, - защебетал Де-Грие и снова начал толкать и
показыватъ. Очень уж его разбирало.
- Ну, поставь раз, как он говорит, - приказала мне бабушка, -
посмотрим: может, и в самом деле выйдет.
Де-Грие хотел только отвлечь ее от больших кушей: он предлагал ставить
на числа, поодиночке и в совокупности. Я поставил, по его указанию, по
фридрихсдору на ряд нечетных чисел в первых двенадцати и по пяти
фридрихсдоров на группы чисел от двенадцати до восемнадцати и от
восемнадцати до двадцати четырех: всего поставили шестнадцать
фридрихсдоров.
Колесо завертелось. "Zero", - крикнул крупер. Мы все проиграли.
- Эдакой болван! - крикнула бабушка, обращаясь к Де-Грие. - Эдакой ты
мерзкий французишка! Ведь посоветует же изверг! Пошел, пошел! Ничего не
понимает, а туда же суется!
Страшно обиженный Де-Грие пожал плечами, презрительно посмотрел на
бабушку и отошел. Ему уж самому стало стыдно, что связался; слишком уж не
утерпел.
Через час, как мы ни бились, - все проиграли.
- Домой! -крикнула бабушка.
Она не промолвила ни слова до самой аллеи. В аллее, и уже подъезжая к
отелю, у ней начали вырываться восклицания:
- Экая дура! экая дурында! Старая ты, старая дурында!
Только что въехали в квартиру: - Чаю мне! - закричала бабушка, - и
сейчас собираться! Едем!
- Куда, матушка, ехать изволите? - начала было Марфа.
- А тебе какое дело? Знай сверчок свой шесток! Потапыч, собирай все,
всю поклажу. Едем назад, в Москву! Я пятнадцать тысяч целковых
профершпилила!
- Пятнадцать тысяч, матушка! Боже ты мой! - крикнул было Потапыч,
умилительно всплеснув руками, вероятно, предполагая услужиться.
- Ну, ну, дурак! Начал еще хныкать! Молчи! Собираться! Счет, скорее,
скорей!
- Ближайший поезд отправится в девять с половиною часов, бабушка, -
доложил я, чтоб остановить ее фурор55.
--------
55 - фурор (франц. - fureur, итал. - furore) - ярость, неистовство.
- А теперь сколько?
- Половина восьмого.
- Экая досада! Ну все равно! Алексей Иванович, денег у меня ни
копейки. Вот тебе еще два билета, сбегай туда, разменяй мне и эти. А то не
с чем и ехать.
Я отправился. Через полчаса возвратившись в отель, я застал всех наших
у бабушки. Узнав, что бабушка уезжает совсем в Москву, они были поражены,
кажется, еще больше, чем ее проигрышем. Положим, отъездом спасалось ее
состояние, но зато что же теперь станется с генералом? Кто заплатит
Де-Грие? M-lle Blanche, разумеется, ждать не будет, пока помрет бабушка, и,
наверное, улизнет теперь с князьком или с кем-нибудь другим. Они стояли
перед нею, утешали ее и уговаривали. Полины опять не было. Бабушка неистово
кричала на них.
- Отвяжитесь, черти! Вам что за дело? Чего эта козлиная борода ко мне
лезет, - кричала она на Де-Грие, - а тебе, пиголица, чего надо? -
обратилась она к m-lle Blanche. - Чего юлишь?
- Diantre!56 - прошептала m-lle Blanche, бешено сверкнув глазами, но
вдруг захохотала и вышла.
- Elle vivra cent ans!57 - крикнула она, выходя из дверей, генералу.
--------
56 - Черт возьми (франц.).
57 - Она сто лет проживет! (франц.).
- А, так ты на мою смерть рассчитываешь? - завопила бабушка генералу,
- пошел! Выгони их всех, Алексей Иванович! Какое вам дело? Я свое
просвистала, а не ваше!
Генерал пожал плечами, согнулся и вышел. Де-Грие за ним.
- Позвать Прасковью, - велела бабушка Марфе.
Через пять минут Марфа воротилась с Полиной. Все это время Полина
сидела в своей комнате с детьми и, кажется, нарочно решилась весь день не
выходить. Лицо ее было серьезно, грустно и озабочено.
- Прасковья, - начала бабушка, - правда ли, что я давеча стороной
узнала, что будто бы этот дурак, отчим-то твой, хочет жениться на этой
глупой вертушке француженке, - актриса, что ли, она, или того еще хуже?
Говори, правда это?
- Наверное про это я не знаю, бабушка, - ответила Полина, - но по
словам самой m-lle Blanche, которая не находит нужным скрывать, заключаю...
- Довольно! - энергически прервала бабушка, - все понимаю! Я всегда
считала, что от него это станется, и всегда считала его самым пустейшим и
легкомысленным человеком. Затащил на себя форсу, что генерал (из
полковников, по отставке получил), да и важничает. Я, мать моя, все знаю,
как вы телеграмму за телеграммой в Москву посылали - "скоро ли, дескать,
старая бабка ноги протянет?" Наследства ждали; без денег-то его эта подлая
девка, как ее - de Cominges, что ли, - и в лакеи к себе не возьмет, да еще
со вставными-то зубами. У ней, говорят, у самой денег куча, на проценты
дает, добром нажила. Я, Прасковья, тебя не виню; не ты телеграммы посылала;
и об старом тоже поминать не хочу. Знаю, что характеришка у тебя скверный -
оса! укусишь, так вспухнет, да жаль мне тебя, потому: покойницу Катерину,
твою мать, я любила. Ну, хочешь? бросай все здесь и поезжай со мною. Ведь
тебе деваться-то некуда; да и неприлично тебе с ними теперь. Стой! -
прервала бабушка начинавшую было отвечать Полину, - я еще не докончила. От
тебя я ничего не потребую. Дом у меня в Москве, сама знаешь, - дворец, хоть
целый этаж занимай и хоть по неделям ко мне не сходи, коль мой характер
тебе не покажется. Ну, хочешь или нет?
- Позвольте сперва вас спросить: неужели вы сейчас ехать хотите?
- Шучу, что ли, я, матушка? Сказала и поеду. Я сегодня пятнадцать
тысяч целковых просадила на растреклятой вашей рулетке. В подмосковной я,
пять лет назад, дала обещание церковь из деревянной в каменную перестроить,
да вместо того здесь просвисталась. Теперь, матушка, церковь поеду строить.
- А во'ды-то, бабушка? Ведь вы приехали воды пить?
- И, ну тебя с во'дами твоими! Не раздражай ты меня, Прасковья;
нарочно, что ли, ты? Говори, едешь аль нет?
- Я вас очень, очень благодарю, бабушка, - с чувством начала Полина, -
за убежище, которое вы мне предлагаете. Отчасти вы мое положение угадали. Я
вам так признательна, что, поверьте, к вам приду, может быть, даже и скоро;
а теперь есть причины... важные... и решиться я сейчас, сию минуту, не
могу. Если бы вы остались хоть недели две...
- Значит, не хочешь?
- Значит, не могу. К тому же во всяком случае я не могу брата и сестру
оставить, а так как... так как... так как действительно может случиться,
что они останутся, как брошенные, то... если возьмете меня с малютками,
бабушка, то, конечно, к вам поеду и, поверьте, заслужу вам это! - прибавила
она с жаром, - а без детей не могу, бабушка.
- Ну, не хнычь! (Полина и не думала хныкать, да она и никогда не
плакала), - и для цыплят найдется место; велик курятник. К тому же им в
школу пора. Ну так не едешь теперь? Ну, Прасковья, смотри! Сделала бы я
тебе добра, а ведь я знаю, почему ты не едешь. Все я знаю, Прасковья! Не
доведет тебя этот французишка до добра.
Полина вспыхнула. Я так и вздрогнул. (Все знают! Один я, стало быть,
ничего не знаю!)
- Ну, ну, не хмурься. Не стану размазывать. Только смотри, чтоб не
было худа, понимаешь? Ты девка умная; жаль мне тебя будет. Ну, довольно, не
глядела бы я на вас на всех! Ступай! прощай!
- Я, бабушка, еще провожу вас, - сказала Полина.
- Не надо; не мешай, да и надоели вы мне все.
Полина поцеловала у бабушки руку, но та руку отдернула и сама
поцеловала ее в щеку.
Проходя мимо меня, Полина быстро на меня поглядела и тотчас отвела
глаза.
- Ну, прощай и ты, Алексей Иванович! Всего час до поезда. Да и устал
ты со мною, я думаю. На, возьми себе эти пятьдесят золотых.
- Покорно благодарю вас, бабушка, мне совестно..
- Ну, ну! - кликнула бабушка, но до того энергично и грозно, что я не
посмел отговариваться и принял.
- В Москве, как будешь без места бегать, -. ко мне приходи;
отрекомендую куда-нибудь. Ну убирайся!
Я пришел к себе в номер и лег на кровать. Я думаю, я лежал с полчаса
навзничь, закинув за голову руки. Катастрофа уж разразилась, было о чем
подумать. Завтра я решил настоятельно говорить с Полиной. А! французишка?
Так, стало быть, правда! Но что же тут могло быть, однако? Полина и
Де-Грие! Господи, какое сопоставление!
Все это было просто невероятно. Я вдруг вскочил вне себя, чтоб идти
тотчас же отыскать мистера Астлея и во что бы то ни стало заставить его
говорить. Он, конечно, и тут больше меня знает. Мистер Астлей? вот еще для
меня загадка!
Но вдруг в дверях моих раздался стук. Смотрю - Потапыч.
- Батюшка, Алексей Иванович: к барыне, требуют!
- Что такое? Уезжает, что ли? До поезда еще двадцать минут.
- Беспокоятся, батюшка, едва сидят. "Скорей, скорей!" - вас то есть,
батюшка; ради Христа, не замедлите.
Тотчас же я сбежал вниз. Бабушку уже вывезли в коридор.
