б пришел! Весьма был бы рад я, если б пришел он; много бы дал я, если б
пришел..." Так рассуждал господин Голядкин, глотая свой чай и беспрестанно
поглядывая на стенные часы. "Без четверти девять теперь; ведь вот уж пора
идти. А что-то будет такое; что-то тут будет? Желал бы я знать, что здесь
именно особенного такого скрывается, - этак цель, направление и разные там
закавыки. Хорошо бы узнать, на что именно метят все эти народы и каков-то
будет их первый шаг..." Господин Голядкин не мог долее вытерпеть, бросил
недокуренную трубку, оделся и пустился на службу, желая накрыть, если
можно, опасность и во всем удостовериться своим личным присутствием. А
опасность была: это уж он сам знал, что опасность была. "А вот мы ее... и
раскусим, - говорил господин Голядкин, снимая шинель и калоши в передней, -
вот мы и проникнем сейчас во все эти дела". Решившись, таким образом,
действовать, герой наш оправился, принял вид приличный и форменный и только
что хотел было проникнуть в соседскую комнату, как вдруг, в самых дверях,
столкнулся с ним вчерашний знакомец, друг и приятель его. Господин
Голядкин-младший, кажется, не замечал господина Голядкина-старшего, хотя и
сошелся с ним почти носом к носу. Господин Голядкин-младший был, кажется,
занят, куда-то спешил, запыхался; вид имел такой официальный, такой
деловой, что, казалось, всякий мог прямо прочесть на лице его -
"командирован по особому поручению..."
- Ах, это вы, Яков Петрович! - сказал наш герой, хватая своего
вчерашнего гостя за руку.
- После, после, извините меня, расскажете после, - закричал господин
Голядкин-младший, порываясь вперед.
- Однако позвольте; вы, кажется, хотели, Яков Петрович, того-с...
- Что-с? Объясните скорее-с. - Тут вчерашний гость господина Голядкина
остановился как бы через силу и нехотя и подставил ухо свое прямо к носу
господина Голядкина.
- Я вам скажу, Яков Петрович, что я удивляюсь приему... приему, какого
вовсе, по-видимому, не мог бы я ожидать.
- На все есть известная форма-с. Явитесь к секретарю его
превосходительства и потом отнеситесь, как следует, к господину правителю
канцелярии. Просьба есть?..
- Вы, я не знаю, Яков Петрович! вы меня просто изумляете, Яков
Петрович! вы, верно, не узнаете меня или шутите, по врожденной веселости
характера вашего.
- А, это вы! - сказал господин Голядкин-младший, как будто только
сейчас разглядев господина Голядкина-старшего, - так это вы? Ну, что ж,
хорошо ли вы почивали? - Тут господин Голядкин-младший, улыбнувшись
немного, - официально и форменно улыбнувшись, хотя вовсе не так, как бы
следовало (потому что ведь во всяком случае он одолжен же был
благодарностью господину Голядкину-старшему), - итак, улыбнувшись
официально и форменно, прибавил, что он с своей стороны весьма рад, что
господин Голядкин хорошо почивал; потом наклонился немного, посеменил
немного на месте, поглядел направо, налево, потом опустил глаза в землю,
нацелился в боковую дверь и, прошептав скороговоркой, что он по особому
поручению, юркнул в соседнюю комнату. Только его и видели.
- Вот-те и штука!.. - прошептал наш герой, остолбенев на мгновение, -
вот-те и штука! Так вот такое-то здесь обстоятельство!.. - Тут господин
Голядкин почувствовал, что у него отчего-то заходили мурашки по телу. -
Впрочем, - продолжал он про себя, пробираясь в свое отделение, - впрочем,
ведь я уже давно говорил о таком обстоятельстве; я уже давно
предчувствовал, что он по особому поручению, - именно вот вчера говорил,
что непременно по чьему-нибудь особому поручению употреблен человек...
- Окончили вы, Яков Петрович, вчерашнюю вашу бумагу? - спросил Антон
Антонович Сеточкин усевшегося подле него господина Голядкина. - У вас здесь
она?
- Здесь, - прошептал господин Голядкин, смотря на своего
столоначальника отчасти с потерявшимся видом.
- То-то-с. Я к тому говорю, что Андрей Филиппович уже два раза
спрашивал. Того и гляди, что его превосходительство потребует...
- Нет-с, она кончена-с...
- Ну-с, хорошо-с.
- Я, Антон Антонович, всегда,кажется, исполнял свою должность как
следует и радею о порученных мне начальством делах-с, занимаюсь ими
рачительно.
- Да-с. Ну-с, что же вы хотите этим сказать-с?
- Я ничего-с, Антон Антонович. Я только, Антон Антонович, хочу
объяснить, что я ... то есть я хотел выразить, что иногда
неблагонамеренность и зависть не щадят никакого лица, ища своей
повседневной отвратительной пищи-с.
- Извините, я вас не совсем-то понимаю. То есть на какое лицо вы
теперь намекаете?
- То есть я хотел только сказать, Антон Антонович, что я иду прямым
путем, а окольным путем ходить презираю, что я не интригант и что сим, если
позволено только будет мне выразиться, могу весьма справедливо гордиться...
- Да-с. Это все так-с, и, по крайнему моему разумению, отдаю полную
справедливость рассуждению вашему; но позвольте же и мне вам, Яков
Петрович, заметить, что личности в хорошем обществе не совсем
позволительны-с; что за глаза я, например, готов снести, - потому что за
глаза и кого ж не бранят! - но в глаза, воля ваша, и я, сударь мой,
например, себе дерзостей говорить не позволю. Я, сударь мой, поседел на
государственной службе и дерзостей на старости лет говорить себе не
позволю-с...
- Нет-с, я, Антон Антонович-с, вы, видите ли, Антон Антонович, вы,
кажется, Антон Антонович, меня не совсем-то уразумели-с. А я, помилуйте,
Антон Антонович, я с своей стороны могу только за честь поставить-с...
- Да уж и нас тоже прошу извинить-с. Учены мы по-старинному-с. А
по-вашему, по-новому, учиться нам поздно. На службе отечеству разумения
доселе нам, кажется, доставало. У меня, сударь мой, как вы сами знаете,
есть знак за двадцатилетнюю беспорочную службу-с...
- Я чувствую, Антон Антонович, я с моей стороны совершенно все это
чувствую-с. Но я не про то-с, я про маску говорил, Антон Антонович-с...
- Про маску-с?
- То есть вы опять... я опасаюсь, что вы и тут примете в другую
сторону смысл, то есть смысл речей моих, как вы сами говорите, Антон
Антонович. Я только тему развиваю, то есть пропускаю идею, Антон Антонович,
что люди, носящие маску, стали не редки-с и что теперь трудно под маской
узнать человека-с...
- Ну-с, знаете ли-с, оно не совсем и трудно-с. Иногда и довольно
легко-с, иногда и искать недалеко нужно ходить-с.
- Нет-с, знаете ли-с, я, Антон Антонович, говорю-с, про себя говорю,
что я, например, маску надеваю, лишь когда нужда в ней бывает, то есть
единственно для карнавала и веселых собраний, говоря в прямом смысле, но
что не маскируюсь перед людьми каждодневно, говоря в другом, более скрытом
смысле-с. Вот что я хотел сказать, Антон Антонович-с.
- Ну, да мы покамест оставим все это; да мне же и некогда-с, - сказал
Антон Антонович, привстав с своего места и собирая кой-какие бумаги для
доклада его превосходительству. - Дело же ваше, как я полагаю, не замедлит
своевременно объясниться. Сами же увидите вы, на кого вам пенять и кого
обвинять, а затем прошу вас покорнейше уволить меня от дальнейших частных и
вредящих службе объяснений и толков-с...
- Нет-с, я, Антон Антонович, - начал побледневший немного господин
Голядкин вслед удаляющемуся Антону Антоновичу, - я, Антон Антонович,
того-с, и не думал-с. "Что же это такое? - продолжал уже про себя наш
герой, оставшись один. - Что же это за ветры такие здесь подувают и что
означает этот новый крючок?" В то самое время, как потерянный и полуубитый
герой наш готовился было разрешить этот новый вопрос, в соседней комнате
послышался шум, обнаружилось какое-то деловое движение, дверь отворилась, и
Андрей Филиппович, только что перед тем отлучившийся по делам в кабинет его
превосходительства, запыхавшись, появился в дверях и крикнул господина
Голядкина. Зная в чем дело и не желая заставить ждать Андрея Филипповича,
господин Голядкин вскочил с своего места и, как следует, немедленно
засуетился на чем свет стоит, обготовляя и обхоливая окончательно требуемую
тетрадку, да и сам приготовляясь отправиться, вслед за тетрадкой и Андреем
Филипповичем, в кабинет его превосходительства. Вдруг, и почти из-под руки
Андрея Филипповича, стоявшего в то время в самых дверях, юркнул в комнату
господин Голядкин-младший, суетясь, запыхавшись, загонявшись на службе, с
важным решительно-форменным видом, и прямо подкатился к господину
Голядкину-старшему, менее всего ожидавшему подобного нападения...
- Бумаги, Яков Петрович, бумаги... его превосходительство изволили
спрашивать, готовы ль у вас? - защебетал вполголоса и скороговоркой
приятель господина Голядкина-старшего. - Андрей Филиппович вас ожидает...
- Знаю и без вас, что ожидают, - проговорил господин Голядкин-старший
тоже скороговоркой и шепотом.
- Нет, я, Яков Петрович, не то; я, Яков Петрович, совсем не то; я
сочувствую, Яков Петрович, и подвигнут душевным участием.
- От которого нижайше прошу вас избавить меня. Позвольте,
позвольте-с...
- Вы, разумеется, их обернете оберточкой, Яков Петрович, а третью-то
страничку вы заложите закладкой, позвольте, Яков Петрович...
- Да позвольте же вы, наконец...
- Но ведь здесь чернильное пятнышко, Яков Петрович, вы заметили ль
чернильное пятнышко?..
Тут Андрей Филиппович второй раз кликнул господина Голядкина.
- Сейчас, Андрей Филиппович; я вот только немножко, вот здесь...
Милостивый государь, понимаете ли вы русский язык?
- Лучше всего будет ножичком снять, Яков Петрович, вы лучше на меня
положитесь: вы лучше не трогайте сами, Яков Петрович, а на меня положитесь,
- я же отчасти тут ножичком...
Андрей Филиппович третий раз кликнул господина Голядкина.
- Да, помилуйте, где же тут пятнышко? Ведь, кажется, вовсе нету здесь
пятнышка?
- И огромное пятнышко, вот оно! вот, позвольте, я здесь его видел;
вот, позвольте... вы только позвольте мне, Яков Петрович, я отчасти здесь
ножичком, я из участия, Яков Петрович, и ножичком от чистого сердца... вот
так, вот и дело с концом...
Тут, и совсем неожиданно, господин Голядкин-младший, вдруг ни с того
ни с сего, осилив господина Голядкина-старшего в мгновенной борьбе, между
ними возникшей, и во всяком случае совершенно против воли его, овладел
требуемой начальством бумагой и, вместо того чтоб поскоблить ее ножичком от
чистого сердца, как вероломно уверял он господина Голядкина-старшего, -
быстро свернул ее, сунул под мышку, в два скачка очутился возле Андрея
Филипповича, не заметившего ни одной из проделок его, и полетел с ним в
директорский кабинет. Господин Голядкин-старший остался как бы прикованным
к месту, держа в руках ножичек и как будто приготовляясь что-то скоблить
им...
Герой наш еще не совсем понимал свое новое обстоятельство. Он еще не
опомнился. Он почувствовал удар, но думал, что это что-нибудь так. В
страшной, неописанной тоске сорвался он наконец с места и бросился прямо в
директорский кабинет, моля, впрочем, небо дорогою, чтоб это устроилось все
как-нибудь к лучшему и было бы так, ничего... В последней комнате перед
директорским кабинетом сбежался он, прямо нос с носом, с Андреем
Филипповичем и с однофамильцем своим. Оба они уже возвращались: господин
Голядкин посторонился. Андрей Филиппович говорил улыбаясь и весело.
Однофамилец господина Голядкина-старшего тоже улыбался, юлил, семенил в
почтительном расстоянии от Андрея Филипповича и что-то с восхищенным видом
нашептывал ему на ушко, на что Андрей Филиппович самым благосклонным
образом кивал головою. Разом понял герой наш все положение дел. Дело в том,
что работа его (как он после узнал) почти превзошла ожидания его
превосходительства и поспела действительно к сроку и во-время. Его
превосходительство были крайне довольны. Говорили даже, что его
превосходительство сказали спасибо господину Голядкину-младшему, крепкое
спасибо; сказали, что вспомнят при случае и никак не забудут... Разумеется,
