напрягая всеми силами зрение и всеми силами стараясь пронзить близоруким
взором своим мокрую средину, перед ним расстилавшуюся. Однако ж ничего не
было нового, ничего особенного не бросилось в глаза господину Голядкину.
Казалось, все было в порядке, как следует, то есть снег валил еще сильнее,
крупнее и гуще; на расстоянии двадцати шагов не было видно ни зги; фонари
скрипели еще пронзительнее прежнего, и ветер, казалось, еще плачевнее, еще
жалостнее затягивал тоскливую песню свою, словно неотвязчивый нищий,
вымаливающий медный грош на свое пропитание. "Эх, эх! да что ж это со мною
такое?" - повторял опять господин Голядкин, пускаясь снова в дорогу и все
слегка озираясь кругом. А между тем какое-то новое ощущение отозвалось во
всем существе господина Голядкина: тоска не тоска, страх не страх...
лихорадочный трепет пробежал по жилам его. Минута была невыносима
неприятная! "Ну, ничего, - проговорил он, чтоб себя ободрить, - ну, ничего;
может быть, это и совсем ничего и чести ничьей не марает. Может быть, оно
так и надобно было, - продолжал он, сам не понимая, что говорит, - может
быть, все это в свое время устроится к лучшему, и претендовать будет не на
что, и всех оправдает". Таким образом говоря и словами себя облегчая,
господин Голядкин отряхнулся немного, стряхнул с себя снежные хлопья,
навалившиеся густою корою ему на шляпу, на воротник, на шинель, на галстук,
на сапоги и на все, - но странного чувства, странной темной тоски своей все
еще не мог оттолкнуть от себя, сбросить с себя. Где-то далеко раздался
пушечный выстрел. "Эка погодка, - подумал герой наш, - чу! не будет ли
наводнения? видно, вода поднялась слишком сильно". Только что сказал или
подумал это господин Голядкин, как увидел впереди себя идущего ему
навстречу прохожего, тоже, вероятно, как и он, по какому-нибудь случаю
запоздалого. Дело бы, кажется, пустое, случайное; но, неизвестно почему,
господин Голядкин смутился и даже струсил, потерялся немного. Не то чтоб он
боялся недоброго человека, а так, может быть... "Да и кто его знает, этого
запоздалого, - промелькнуло в голове господина Голядкина, - может быть, и
он то же самое, может быть, он-то тут и самое главное дело, и не даром
идет, а с целью идет, дорогу мою переходит и меня задевает". Может быть,
впрочем, господин Голядкин и не подумал именно этого, а так только ощутил
мгновенно что-то подобное и весьма неприятное. Думать-то и ощущать,
впрочем, некогда было; прохожий уже был в двух шагах. Господин Голядкин
тотчас, по всегдашнему обыкновению своему, поспешил принять вид совершенно
особенный, вид, ясно выражавший, что он, Голядкин, сам по себе, что он
ничего, что дорога для всех довольно широкая и что ведь он, Голядкин, сам
никого не затрогивает. Вдруг он остановился, как вкопанный, как будто
молнией пораженный, и быстро потом обернулся назад, вслед прохожему, едва
только его минувшему, - обернулся с таким видом, как будто что его дернуло
сзади, как будто ветер повернул его флюгер. Прохожий быстро исчезал в
снежной метелице. Он тоже шел торопливо, тоже, как господин Голядкин, был
одет и укутан с головы до ног и, так же как и он, дробил и семенил по
тротуару Фонтанки частым, мелким шажком, немного с притрусочкой. "Что, что
это?" - шептал господин Голядкин, недоверчиво улыбаясь, однакож дрогнул
всем телом. Морозом подернуло у него по спине. Между тем прохожий исчез
совершенно, не стало уже слышно и шагов его, а господин Голядкин все еще
стоял и глядел ему вслед. Однако ж наконец он мало-помалу опомнился. "Да
что ж это такое, - подумал он с досадою, - что ж это я, с ума, что ли, в
самом деле сошел?" - обернулся и пошел своею дорогою, ускоряя и частя более
и более шаги и стараясь уж лучше вовсе ни о чем не думать. Даже и глаза,
наконец, закрыл с сею целью. Вдруг, сквозь завывания ветра и шум непогоды,
до слуха его долетел опять шум чьих-то весьма недалеких шагов. Он вздрогнул
и открыл глаза. Перед ним опять, шагах в двадцати от него, чернелся
какой-то быстро приближавшийся к нему человечек. Человечек этот спешил,
частил, торопился; расстояние быстро уменьшалось. Господин Голядкин уже мог
даже совсем разглядеть нового запоздалого товарища, - разглядел и вскрикнул
от изумления и ужаса; ноги его подкосились. Это был тот самый знакомый ему
пешеход, которого он, минут с десять назад, пропустил мимо себя и который
вдруг, совсем неожиданно, теперь опять перед ним появился. Но не одно это
чудо поразило господина Голядкина, - а поражен господин Голядкин был так,
что остановился, вскрикнул, хотел было что-то сказать - и пустился догонять
незнакомца, даже закричал ему что-то, вероятно желая остановить его
поскорее. Незнакомец остановился действительно, так шагах в десяти от
господина Голядкина, и так, что свет близ стоявшего фонаря совершенно падал
на всю фигуру его, - остановился, обернулся к господину Голядкину и с
нетерпеливо-озабоченным видом ждал, что он скажет. "Извините, я, может, и
ошибся", - дрожащим голосом проговорил наш герой. Незнакомец молча и с
досадою повернулся и быстро пошел своею дорогою, как будто спеша нагнать
потерянные две секунды с господином Голядкиным. Что же касается господина
Голядкина, то у него задрожали все жилки, колени его подогнулись ослабели,
и он со стоном присел на тротуарную тумбочку. Впрочем, действительно, было
от чего прийти в такое смущение. Дело в том, что незнакомец этот показался
ему теперь как-то знакомым. Это бы еще все ничего. Но он узнал, почти
совсем узнал теперь этого человека. Он его часто видывал, этого человека,
когда-то видывал, даже недавно весьма; где же бы это? уж не вчера ли?
Впрочем, и опять не в том было главное дело, что господин Голядкин его
видывал часто; да и особенного-то в этом человеке почти не было ничего, -
особенного внимания решительно ничьего не возбуждал с первого взгляда этот
человек. Так, человек был, как и все, порядочный, разумеется, как и все
люди порядочные, и, может быть, имел там кое-какие и даже довольно
значительные достоинства, - одним словом, был сам по себе человек. Господин
Голядкин не питал даже ни ненависти, ни вражды, ни даже никакой самой
легкой неприязни к этому человеку, даже напротив, казалось бы, - а между
тем (и в этом-то вот обстоятельстве была главная сила), а между тем ни за
какие сокровища мира не желал бы встретиться с ним и особенно встретиться
так, как теперь, например. Скажем более: господин Голядкин знал вполне
этого человека; он даже знал, как зовут его, как фамилия этого человека; а
между тем ни за что, и опять-таки ни за какие сокровища в мире, не захотел
бы назвать его, согласиться признать, что вот, дескать, его так-то зовут,
что он так-то по батюшке и так по фамилии. Много ли, мало ли продолжалось
недоразумение господина Голядкина, долго ли именно он сидел на тротуарном
столбу, - не могу сказать, но только, наконец маленько очнувшись, он вдруг
пустился бежать без оглядки, что силы в нем было; дух его занимался; он
споткнулся два раза, чуть не упал, - и при этом обстоятельстве осиротел
другой сапог господина Голядкина, тоже покинутый своею калошею. Наконец,
господин Голядкин сбавил шагу немножко, чтоб дух перевести, торопливо
осмотрелся кругом и увидел, что уже перебежал, не замечая того, весь свой
путь по Фонтанке, перешел Аничков мост, миновал часть Невского и теперь
стоит на повороте в Литейную. Господин Голядкин поворотил в Литейную.
Положение его в это мгновение походило на положение человека, стоящего над
страшной стремниной, когда земля под ним обрывается, уж покачнулась, уж
двинулась, в последний раз колышется, падает, увлекает его в бездну, а
между тем у несчастного нет ни силы, ни твердости духа отскочить назад,
отвесть свои глаза от зияющей пропасти; бездна тянет его, и он прыгает,
наконец, в нее сам, сам ускоряя минуту своей же погибели. Господин Голядкин
знал, чувствовал и был совершенно уверен, что с ним непременно совершится
дорогой еще что-то недоброе, что разразиться над ним еще какая-нибудь
неприятность, что, например, он встретит опять своего незнакомца; но -
странное дело, он даже желал этой встречи, считал ее неизбежною и просил
только, чтоб поскорее все это кончилось, чтоб положение-то его разрешилось
хоть как-нибудь, но только б скорее. А между тем он все бежал да бежал, и
словно двигаемый какою-то постороннею силою, ибо во всем существе своем
чувствовал какое-то ослабление и онемение; думать ни о чем он не мог, хотя
идеи его цеплялись за все, как терновник. Какая-то затерянная собачонка,
вся мокрая и издрогшая, увязалась за господином Голядкиным и тоже бежала
около него бочком, торопливо, поджав хвост и уши, по временам робко и
понятливо на него поглядывая. Какая-то далекая, давно уж забытая идея, -
воспоминание о каком-то давно случившемся обстоятельстве, - пришла теперь
ему в голову, стучала, словно молоточком, в его голове, досаждала ему, не
отвязывалась прочь от него. "Эх, эта скверная собачонка!" - шептал господин
Голядкин, сам не понимая себя. Наконец, он увидел своего незнакомца на
повороте в Итальянскую улицу. Только теперь незнакомец уже шел не навстречу
ему, а в ту же самую сторону, как и он, и тоже бежал, несколько шагов
впереди. Наконец, вошли в Шестилавочную. У господина Голядкина дух
захватило. Незнакомец остановился прямо перед тем домом, в котором
квартировал господин Голядкин. Послышался звон колокольчика, и почти в то
же время скрип железной задвижки. Калитка отворилась, незнакомец нагнулся,
мелькнул и исчез. Почти в то же самое мгновение поспел и господин Голядкин
и, как стрелка, влетел под ворота. Не слушая заворчавшего дворника,
запыхавшись, вбежал он на двор и тотчас же увидел своего интересного
спутника, на минуту потерянного. Незнакомец мелькнул при входе на ту
лестницу, которая вела в квартиру господина Голядкина. Господин Голядкин
бросился вслед за ним. Лестница была темная, сырая и грязная. На всех
поворотах нагромождена была бездна всякого жилецкого хлама, так что чужой,
не бывалый человек, попавши на эту лестницу в темное время, принуждаем был
по ней с полчаса путешествовать, рискуя сломить себе ноги и проклиная
вместе с лестницей и знакомых своих, неудобно так поселившихся. Но спутник
господина Голядкина был словно знакомый, словно домашний; взбегал легко,
без затруднений и с совершенным знанием местности. Господин Голядкин почти
совсем нагонял его; даже раза два или три подол шинели незнакомца ударял
его по носу. Сердце в нем замирало. Таинственный человек остановился прямо
против дверей квартиры господина Голядкина, стукнул, и (что, впрочем,
удивило бы в другое время господина Голядкина) Петрушка, словно ждал и
спать не ложился, тотчас отворил дверь и пошел за вошедшим человеком со
свечою в руках. Вне себя вбежал в жилище свое герой нашей повести; не
снимая шинели и шляпы, прошел он коридорчик и, словно громом пораженный,
остановился на пороге своей комнаты. Все предчувствия господина Голядкина
сбылись совершенно. Все, чего опасался он и что предугадывал, совершилось
теперь наяву. Дыхание его порвалось, голова закружилась. Незнакомец сидел
перед ним, тоже в шинели и в шляпе, на его же постели, слегка улыбаясь, и,
прищурясь немного, дружески кивал ему головою. Господин Голядкин хотел
закричать, но не мог, - протестовать каким-нибудь образом, но сил не
хватило. Волосы встали на голове его дыбом, и он присел без чувств на месте
от ужаса. Да и было от чего, впрочем. Господин Голядкин совершенно узнал
своего ночного приятеля. Ночной приятель его был не кто иной, как он сам, -
сам господин Голядкин, другой господин Голядкин, но совершенно такой же,
как и он сам, - одним словом, что называется, двойник его во всех
отношениях. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
ГЛАВА VI
На другой день, ровно в восемь часов, господин Голядкин очнулся на
своей постели. Тотчас же все необыкновенные вещи вчерашнего дня и вся
невероятная, дикая ночь, с ее почти невозможными приключениями, разом,
