брызгами, а окружающие дома, звездное небо и покрытая антрацитовой грязью
брусчатка беспорядочно закрутились вокруг, словно "Испано-Сюиза", подобно
истребителю, стремительно пошла в восходящую "бочку".
На какое-то время я если и не потерял сознание, то полностью лишился
ориентировки во времени и пространстве.
Длилось это, очевидно, не слишком долго, потому что когда я разлепил чудом
уцелевшие глаза, то раньше чем звук глухих, словно через вату, выстрелов,
услышал журчание льющейся на меня жидкости.
"Бензин", - подумал я с ужасом, потому что даже подсознанием помнил, каково
это - гореть заживо. Но в следующую секунду сообразил, что это вода из
развороченного радиатора.
Окончательно пришел в себя и начал карабкаться наружу из кучи мятого металла,
в щепу размочаленного дерева, кожаных подушек сидений, в которую превратился
роскошный автомобиль, чудо современной техники и дизайна. Левая нога была
тяжелая и малоподвижная, словно я ее отсидел.
Станислав, которого я увидел, привстав на четвереньки, был убит на месте. То
есть он был настолько мертв, что не потребовалось даже искать пульс или
предпринимать еще какие-то уместные в данном случае действия. Конкретно - целыми
остались только сапоги и правая рука с зажатым в пальцах цейссовским биноклем.
"И вот все об этом человеке", - пришла отчего-то в голову стандартная фраза из
"Тысячи и одной ночи"
А Людмила была жива. Я оттащил ее в переулок. Тут и пригодился шульгинский нож
с фонариком. Женщина была в сознании и старалась не стонать, однако, срезав
тугие пуговицы, расстегивать которые не было ни времени, ни сил, я увидел, что
дело плохо.
Рваная ранка чуть ниже правой груди, судя по всему - осколочная, выглядела не
слишком страшно, даже почти совсем не кровила, зато кровавая пена пузырилась на
губах.
Легкие пробиты как минимум, а там еще поблизости и печень, и желудок с
кишечником... В нормальном госпитале особых проблем с такой раной не было бы, да
где ж тот госпиталь? Сколько у нее в запасе времени, я не знал. Не врач
все-таки. Может несколько часов, а может, минут...
Черт возьми, о чем думает Шульгин? Он же обещал, что будет постоянно держать
меня под контролем!
Лично мне на его контроль плевать, но как быть с раненой женщиной?
Первой, самое разумное, что мне пришло в голову, это выскочить сейчас на
улицу, размахивая белым флагом, и обратиться к милосердию врангелевских
дипломатов. Должен же быть в посольстве врач, чтобы оказать неотложную помощь,
или хотя бы телефон?
И я бы это непременно сделал, если бы немногочисленные латыши, отступая из
парка и от ограды, не подняли совершенно бешенную, абсолютно бессмысленную
стрельбу не только из винтовок, но и из оставшегося в резерве при ротном
командире "льюиса".
Выскакивать в таких условиях на открытое место с попыткой сдаться означало
лишь гарантированную пулю с той или с другой стороны. С той - скорее, снайперы у
них наверняка к толстовцам не относились.
А вскоре они окончательно разделаются с нападающими, и что потом? Выйдут на
улицу и станут добивать уцелевших? Или, соблюдая принцип экстерриториальности,
запрут ворота и предоставят убитых и раненых во власть законных органов
правопорядка, когда и если таковые появятся?
Время же уходило. Людмила чувствовала себя пока еще не слишком плохо,
жаловалась на слабость и боль в боку, но изъявляла готовность идти сама, ну,
может быть, опираясь на мою руку.
Идти - куда?
- Давай постараемся добраться до "Мотылька", ну, то кафе, где мы
познакомились, - поясняет, как будто я мог забыть об этом за два минувших дня,
пусть и выдались они на удивление длинными. - Там наши люди, там помогут...
Возможно, и помогут, не знаю только чем. Хотя у них, в такой разветвленной и
мощной организации, должны быть и свои врачи тоже.
Добираться туда не так уж и далеко, километра два. Если по прямой, да быстрым
шагом, за полчаса дойти можно. А в нынешнем состоянии...
Только тут я спохватился, что и со мной не все в порядке. Нога. Я думал,
просто ушиб или контузия, но боль не утихала, становилась даже сильнее. Под
коленом неприятно пекло и дергало.
Посветил фонариком и увидел, что штанина потемнела от крови. Осколок гранаты
или просто кусок металла от днища машины распорол голень вместе с толстой
кожаной крагой, хорошо еще, что ни крупные сосуды, ни сустав не задело. Однако
крови вытекло порядочно.
А у нас нет даже перевязочных средств. Усадив Людмилу под стеной, рядом с
водосточным желобом, я вернулся к машине. Там, где и сказал Герасим, я нашел
автомат, все тот же "АКСУ", подсумок с четырьмя полными магазинами. В
перчаточном ящике три ручные гранаты. Хотя они и были со вставленными запалами,
но при попадании в машину не сдетонировали. Тогда бы нам точно был полный абзац.
Сколько я не рылся в обломках, ни аптечки первой помощи, ни даже перевязочного
пакета не обнаружил. Как-то все, и я в том числе, выпустили из виду, что может
сложиться и такая вот ситуация.
Я оборвал с окон каретки шелковые шторы и тут же, на месте, замотал, как мог,
свою рану. Поверх тряпок и штанины перетянул ногу ремнем от подсумка. Магазины и
гранаты рассовал по карманам, автомат забросил за спину.
Теперь за себя можно не опасаться как минимум до полудня. Даже если начнется
заражение, к этому времени моя судьба как-нибудь да определится.
С Людмилой хуже. Перевязать ее сумею, но что толку? Если бы хоть рана была
сквозная. А так... Я не хирург, и не могу судить о реальной тяжести ее
состояния. В самом оптимистическом варианте осколок мог застрять между ребрами,
а кровотечение изо рта - просто следствие контузии...
И надо еще решить, куда мы все же пойдем? В ее "Мотылек" или... примерно такое
же расстояние отделяет нас от Столешникова переулка, где размешается главная
база "Братства". Я был там всего один раз, но знаю, что если суметь добраться
туда, все проблемы будут решены автоматически.
Браслет! С его помощью и я, и Людмила будем здоровы сегодня же. Вот только как
мне ее туда дотащить?
Женщина сидела тихо, стараясь почти не дышать. Мне показалось, что она теряет
сознание.
- Как себя чувствуешь? Тебе плохо?
- Нет, ничего. Терпимо. Только при глубоком вдохе больно очень...
- Подожди, сейчас пойдем. Глотни для бодрости, - я протянул ей фляжку, где
оставалось еще граммов триста коньяка.
- Только немного, глоток-два...
Если бы обстановка вокруг была нормальная, я бы смог донести ее до места на
руках, не слишком она тяжелая, а сейчас...
Как раз там, куда нам нужно было попасть, стрельба разгоралась с новой силой.
Можно представить, что верные Троцкому войска, завершив первый, оборонительный
этап, перешли наконец к активным действиям. И расширяют зону своего контроля как
раз в том направлении, где нас ждет спасение. Если бы я был один, я все равно
пробрался бы или прорвался, смотря по обстановке, невзирая даже на раненую ногу,
а с Людмилой...
Мысль оставить ее здесь и выбираться в одиночку пришла мне в голову вроде бы
неожиданно, однако я знал, что она уже давно ворочалась в подсознании, вызревала
исподволь, и только когда окончательно оформилась, выбралась наружу.
А что - вполне разумная и логичная мысль. Кто она мне? Никто. В лучшем случае
- женщина, с которой невзначай, по пьяному делу провел ночь. А не в лучшем - она
мой враг, предавшая не только меня лично, но и "Братство", на которое работала,
высказывавшая недвусмысленное желание при первой же возможности убить меня
собственными руками. И это же благодаря ей, в конечном итоге, я оказался в
теперешнем невеселом положении.
Встать сейчас тихонечко, бочком, бочком, за угол - и... Она сразу не поймет, в
чем дело, а когда сообразит, я уже и голоса ее не услышу. Самое неприятное и
трудное - суметь не обернуться, когда тебя позовет слабый, задыхающийся голос.
Дальше - проще. Убедить себя, что война есть война, будет не слишком сложно...
Я же определил, что в этом "хождении за три мира" главная задача - выжить
самому. Остальное - как получится.
Я протянул Людмиле руку:
- Встать можешь?
- Могу. - Она, придерживаясь рукой за водосточную трубу, поднялась медленно и
осторожно, словно боясь что-то там внутри себя расплескать. - И идти смогу, если
не очень быстро... - голос у нее был тихий, но ровный. - Вот как неудачно вышло,
- она слабо улыбнулась. - Хочется думать - это не смертельно?
- Если не наповал, то, как правило не смертельно. Пойдем потихоньку. Держись
за мой ремень, а я тебя вот так придерживать буду. Ну, потихоньку...
Она обернулась.
- А там что?
За спиной у нас было тихо.
- Там все. Не по зубам вы себе цель выбрали. Кто бежал - бежал, кто убит -
убит. Завтра из газет узнаем, что тут на самом деле случилось.
- Извозчика бы встретить, - прошептала Людмила, - он бы нас вмиг домчал. Так
хочется оказаться в тихом, надежном месте, лечь, втянуть ноги...
- Скоро ляжешь, - успокоил я ее.
Людмилу нельзя бросать еще и потому, что она теперь, наверное, единственная,
кто знает подробности происшедшего. Ее нельзя потерять, думал я и в то же время
видел, что никуда мы с ней не дойдем. Она слабела на глазах, ноги у нее начали
заплетаться. А мы прошли едва один не слишком длинный квартал.
Второго она не осилит, теперь это очевидно. Людмила закашлялась и стала
обвисать у меня на руке.
- Сейчас, сейчас, это пройдет, - булькающим голосом прошептала она. Я на
секунду включил фонарик и увидел, что крови на ее губах стало больше. Но все же
не струей льется. Может, все действительно не так плохо?
- Подожди, присядь, я сейчас...
Мы стояли рядом с небольшим, но аккуратным особняком, стоящим в переулок тремя
окнами. По местному обычаю на ночь они были закрыты деревянными ставнями.
Рядом с резной дверью под железным козырьком - глухие ворота и калитка с
массивным кольцом вместо дверной ручки. Я потрогал ее, и калитка легко
открылась. Мощенная кирпичом дорожка вела в глубь двора. Дом вытянут в длину,
вдоль стены - открытая веранда. В самом ее конце - наклонная лесенка. Еще одна
дверь и окно, за стеклами которого подрагивает слабый желтоватый свет.
Стараясь ступать бесшумно, я вернулся за Людмилой.
Глава 21
Я подвел Людмилу к двери и сделал шаг в сторону, прижавший спиной к теплой,
обшитой досками стене.
Она постучала в окно. Несколько долгих секунд в доме было тихо, потом из-за
двери раздался спокойный мужской голос:
- Кто там?
Ей не пришлось играть, и говорила она совершенно искренне, и голос звучал так,
как надо.
- Откройте, пожалуйста, я ранена, я истекаю кровью... Помогите, ради Бога...
Еще одна пауза, не слишком долгая, но Людмиле она должна была показаться
бесконечной. Брякнул засов или массивный железный крюк. Дверь открылась.
На пороге стоял, с керосиновой лампой в одной руке и револьвером в другой,
пожилой мужчина, одетый в темный стеганый халат.
Людмила держалась из последних сил но, увидев этого человека, а возможно,
ощутив исходящее из дома тепло, начала оползать вниз вдоль притолоки двери.
- Спокойно, - произнес я как можно более мирным голосом и шагнул в круг света,
держа перед собой открытые ладони. - извините за беспокойство. Мы не причиним
вам вреда. Женщина действительно ранена. Тяжело, в грудь. Я тоже, но в ногу. Нам
нужна помощь. Хотя бы перевязка. Утром я найду врача.
Мужчине было лет около шестидесяти. Правильное умное лицо, твердо сжатые губы.
Коротко подстриженные волосы с сильной проседью и совсем белые усы. Револьвер в
руке не дрожал. Теперь он был направлен мне точно в солнечное сплетение.
- Ранены? Где? Кто вы?
- Во время перестрелки у посольства. Вы ее слышали, надеюсь? Мы ехали на
автомобиле, в него бросили гранату...
- Просто ехали и все? Говорите лучше правду. Вы кто - троцкисты или из тех, из
других? Почему пришли именно ко мне?
- Это долгий разговор. Если угодно, я расскажу все. Но помогите сначала хотя
бы женщине...
- Нет, - ответил мужчина спокойно. - Я вам не буду помогать. Кем бы вы не
