Ни одного здания, сравнимого по высоте с этим, в поле зрения не было, разве
только торчащий чуть левее модерный серый замок универмага Мюра и Мерилиза,
семиэтажная коробка Лубянки, стена Китай-города, а сразу за ней кремлевские
башни и колокольня Ивана Великого. Если бы на ней сидел грамотный наблюдатель с
дальнобойной крупнокалиберной винтовкой или ракетным станком, он бы сумел меня
достать, а больше некому.
Я подстроил цейсовскую трубу по своим глазам, потом выглянул в коридор и
прислушался. Полная, глухая тишина. Только вдалеке - легкое металлическое
погромыхивание. Людмила, все время, пока я изучал помещение, ходившая за мной по
пятам и злобно молчавшая, решила, наконец, заняться приготовлением обеда.
Неистребимая женская сущность или просто ей есть захотелось гораздо быстрее, чем
мне.
Стараясь ступать бесшумно, но и не так, чтобы это выглядело будто я
подкрадываюсь, я пошел по направлению звука. На пороге кухни остановился.
Людмила уже успела разжечь высокую и длинную, обитую черным железом печь, за
приоткрытой дверцей полыхало алое пламя, рядом с топкой громоздилась куча
поленьев и торчала ручка совка из помятого ведра с синевато поблескивающими
кусками угля.
Сама она стояла у стола и, тихо ругаясь сквозь зубы, неумело ковыряла плоским
ножевым штыком консервную банку.
Сапоги Людмила сняла, переобувшись в стоптанные войлочные шлепанцы, но
револьвер оставила. Странные они здесь люди. Воображают, что наличие кобуры на
поясе уже повергает в страх возможного противника. Расхаживает с отстегнутой
крышкой, из-под которой торчит изогнутая деревянная рукоятка, и считает, что это
я ее должен бояться, а не она меня. Не может себе представить, что человек с
расстегнутой кобурой привлекает к себе лишнее внимание и провоцирует желание у
него этот пистолет отнят, пока он не совершил какой-то глупости...
Ощутив спиной мой взгляд, Людмила обернулась. И, как я и предполагал, рука у
нее дернулась, возможно, и непроизвольно, к правому бедру.
Широкой улыбкой и протянутыми вперед пустыми руками я остановил ее порыв.
- Нервы, да? Понимаю. Проще всего приковать меня наручниками к водопроводной
трубе в дальнем коридоре и ни о чем не беспокоиться. Я даже сам сопротивляться
не буду. А со своими начальниками сама разберешься... Только пушку не трогай,
слишком часто последствия бывают необратимыми.
Она снова шепотом выругалась.
- Кончай валять дурака. Я просто от неожиданности. Не выношу, когда тихо
подходят со спины. А о том, что я говорила и как себя вела - забудь. Так было
надо. Есть хочешь?
- И пить тоже, - ответил я. Что ж, если она снова меняет стиль игры -
пожалуйста. Я не догматик.
- Чем угощать собираешься?
- Разносолов не обещаю. Вот бобы с свининой. Можно найти говяжью тушенку.
Что-то овощное есть. Или омлет из яичного порошка. Не ресторан, сам понимаешь.
- Что подашь, то и будем. Чем могу помочь?
- Банку открой, а я сковородку прогрею. Потом хлеб нарежешь...
Идиллия, можно сказать. Мы с ней выпили граммов по сто водки, причем в ее
стакане я заблаговременно растворил шульгинскую обезволивающую таблетку.
Местные консервы, на мой вкус, оказались гораздо лучше тех, что
изготавливались у нас. Отчего-то на войнах и в космических перелетах я ел
совершенно неудобоваримые продукты. Хотя, правда, тогда они мне казались почти
нормальными.
Время, пока препарат подействует, мы провели в каком-то необязательном
разговоре. Я не хотел задавать вопросов по существу происходящего, она, как мне
казалось, просто не определила для себя, о чем со мной стоит говорить, а о чем
нет.
Но вот, кажется, контрольное время вышло.
-Ванда, - тихо сказал я, - тебя ведь Вандой зовут?
Она взглянула на меня изумленно и тут же взмахнула темными ресницами.
- Да...
Смотри-ка, все получается, не обманул Александр Иванович.
- Встань. Иди, - свистящим шепотом сказал я, и она походкой сомнамбулы вышла
из кухни в коридор.
- Налево.
Она повернула и пошла в направлении своей секции.
В совсем маленькой спаленке, где едва помещалась койка, стол, комод и два
стула, я приказал ей сесть. Не до конца еще уверенный, что полностью овладел ее
волей. Однако вряд ли женщина эта способна была столько безукоризненно
изображать полную подчиненность.
- Раздевайся...
Мой приказ наложился на ее воспоминание о позавчерашней ночи, и она начал
расстегивать пуговицы своей солдатской гимнастерки со странной, неприятной
гримасой на лице, торопясь, не попадая в петли. Честно говоря, тяжелое зрелище
видеть, как сравнительно нормальный человек по твоему приказу превращается в
куклу. Валентин Терешин, который учил меня кое-каким основам гипнотических
воздействий, признанный специалист и мастер психотехники, признавался как-то,
что ремесло патологоанатомов кажется ему более достойным и приличным. Покойники
хоть не ходят и не склонны в случае чего предъявлять претензии. А с его
пациентами бывало всякое, если как следует вспомнить...
Но он же говорил, что охотно взял бы меня в свою лабораторию, мол, у меня
сильный, хотя и не стабильный "эффект внушения". Слава Богу, я отказался, хватит
с меня и того, что этот эффект я успешно реализую путем воздействия на
зрительные и слуховые нервы потребителей моего литературного творчества.
А сейчас я использовал свой "талант" в сочетании с неизвестной мне химией
вполне бесчеловечного века.
О стриптизе Людмила не имела никакого понятия, поэтому раздевалась, как солдат
перед вагончиком полевой бани, торопливо и без фантазии.
Через минуту она уже стояла совершенно... Нет, не обнаженная, а именно голая,
лишенная всякого эротического ажура. Даже странно. Хорошая фигура, вообще все,
что не может не вызвать интереса у нормального мужчины. Но - по нулям. Ничего
подобного тому, что я испытывал глядя на нее позавчера.
Но сама Людмила, пребывая в трансе, помнила как раз о минувшей ночи и только
что не мурлыкала, ожидая, когда я брошу ее на постель...
А глаза у нее были широко открытые и странно пустые.
- Сядь! - приказал я ей. Людмила посмотрела на меня с жалкой надеждой. Ее
гладкое тело покрылось гусиной кожей, хотя в комнате не было холодно.
- Сначала немного поговорим...
Она с готовностью кивнула.
- Твое настоящее имя?
- Ванда Валишевская.
- Сколько работаешь на "Систему"?
Людмила вздрогнула.
"Черт, неужели я ошибся?" - запоздало подумалось мне, но тут же я помнился. В
этом мире не существует еще методик глубоко программирования личности, которые
могут заставить объект самоликвидироваться, услышав одно из табуированных слов
- Четыре года.
- Должность или, иначе - положение, которое ты занимаешь в организации?
Мне показалось, что она испытала некоторое затруднение с переводом моего
вопроса на употребительный здесь язык. Секунд пять она молчала, морща лоб, потом
ответила:
- Старший референт-консультант восточного направления.
- Референт - чего? Английской разведки, польской, германской, чьей еще?
- Нет, не разведки, нет. Наша организация независимая, внегосударственная.
Иногда мы сотрудничаем и с разведками тоже, но это мы их используем, а не они
нас.
Вопросы я придумывал на ходу, экспромтом, подготовиться времени у меня не
было, да и не предполагал до последней минуты, что придется вести такой допрос.
И я не знал, сколько времени мне удастся держать ее под контролем. В любой
момент все может закончиться истерикой или обмороком. Значит, нужно спешить. Что
сейчас самое важное? Конечно, моя собственная судьба.
- Организация собирается меня убить?
- Нет, на тебя очень серьезные виды. С твоей помощью "Система" (я отметил, что
методика допроса несовершенна, будучи абсолютно внушаемой, она усваивает
употребляемые мной термины некритично. Спросить бы иначе, она возможно, назвала
бы настоящее имя организации, а так повторила мое, условное) рассчитывает выйти
на подлинных вдохновителей вашего дела. Возможно, начать переговоры о совместной
деятельности, о разделе сфер влияния. Не можем же мы враждовать вечно. Гораздо
удобнее договориться. Но сначала нам нужно иметь выгодную позицию для
переговоров...
Так, это понятно, совпадает кое в чем с информацией, полученной от Новикова и
Шульгина. Только что же, другого способа выйти на "Братство" у них до сих пор не
было?
- А ты лично? Зачем ты собиралась меня застрелить? Что я тебе сделал?
Ее лицо передернула гримаса. Еще одна болевая точка.
- Отвечай, ты выполняешь еще чей-то заказ?
- Нет. Я не знаю. Я тебя ненавижу безмотивно. Мне хочется тебя убить просто
так. Это... Это как навязчивая идея... Кажется, я знаю тебя всю жизнь, у нас
давняя вражда... Кровная месть, так это называется, да?
- Ты ошибаешься. - Я напряг все свои силы. Неужели все-таки она уже находится
под воздействием наведенного императивного приказа? чьего?
У меня словно даже мозги задымились.
- Все, что ты обо мне думала и знала как о противнике, забудь навсегда.
Приказываю стереть эту информацию со всех уровней памяти, сознания и
подсознания. Там нет и ни слова обо мне. Только то, что ты узнала с момента
встречи в "Мотыльке". Если был иной приказ - отменяю! Ты меня любишь. Тайно и
страстно. И ревнуешь к высокой красивой женщине с изумрудными глазами. Ты просто
вообразила, что готова меня убить, если еще раз увидишь нас вместе...
Никаких политических проблем. На политику тебе плевать. Пока нас связывает
общее дело, ты готова на все, чтобы со мной ничего не случилось. Ни в коем
случае не показывай этого посторонним, веди себя как раньше, но помни - без меня
жизнь твоя не имеет смысла...
На лице Людмилы появилось нечто вроде мечтательной улыбки, и одновременно от
шеи вверх, к щекам и лбу, стала разливаться меловая бледность, на лбу выступили
капли пота. Глаза подкатились под веки, так, что не стало видно зрачков. Она
явно впадает в шоковое состояние. Значит, я угадал. Слишком глубоко внедренный
приказ и слишком сильная психика, пытающаяся на пределе возможностей
противостоять внешнему влиянию. И в итоге - срыв...
- Сейчас я тебя отпущу. Ты будешь спать два часа. Когда проснешься, вспомнишь
только то, что мы с тобой занимались любовью. Усталость, слабость и глубокое
удовлетворение...
Я был уверен, что она приняла этот последний посыл до того, как медленно
завалилась на спину.
Я сжал ей запястье, нащупал пульс. Он был слабым, медленным, но ровным. Я
принялся массировать ей сердце, похлопал по щекам. Какие еще под руками можно
найти стимуляторы?
Разжал ей зубы, вставил между ними горлышко коньячной бутылки, аккуратно
наклонил. Людмила хоть и была в обмороке, но все же историческом, поэтому
несколько раз глотнула, даже не закашлявшись. Лицо женщины почти тут же начало
розоветь.
Я накрыл ее простыней, сверху одеялом. Очень быстро обморок перешел в
гипнотический сон. Людмила-Ванда перевернулась лицом вниз, обхватила руками
подушку, стала шумно вздыхать и постанывать. Под тонким солдатским одеялом видно
было, как вздрагивает ее тело.
Так во сне, бывает, повизгивает и дергается пес, которому снится охота.
Глава 19
Узнал я, честно говоря, не слишком много. Да и как я мог узнать больше,
находясь внутри совершенно чуждой для меня реальности, в условиях жестокого
цейтнота? Чем больше я в ней обживался, тем отчетливее понимал, насколько она
для меня чужая. Еще в своем собственном прошлом я бы как-то ориентировался, а
здесь... Эти люди сформированы другой историей, у них другой менталитет. Иначе
не разошлись бы так сильно наши реальности. Эти люди уничтожили миллионы своих
соотечественников и людей других наций в гражданской войне, придумали фашизм,
привели свой мир ко второй мировой войне, сбросили ядерные бомбы на
густонаселенные города... Мои предки сумели удержаться от всего этого. Рая на
Земле они тоже не построили, но сумели хоть сохранить на ней "не ад". То, что
принято называть человечностью. В моем мире за сто тридцать прошедших после
Мировой войны лет во всевозможных конфликтах погибло миллионов двадцать, а здесь
