Детектив - Различные авторы

Андреевское братство

   Андреевское братство"... Все, что с нами случается, бывает по природе
своей таким же, как мы сами... никогда героический случай не представит-
ся тому, кто уже в течение многих лет не был молчаливым,  безвестным ге-
роем... на всех путях вы встретите только самого себя. Если этим вечером
отправится в дорогу Иуда, он обрыщет Иуду и найдет случай для измены, но
если дверь откроет Сократ, он встретит на пороге Сократа, а также случай
быть мудрым..."


   Часть вторая

   "Андреевское Братство"

"До пят крови, мы бьемся
с мертвецами
  Воскресшими для новых похорон..."
Ф. Тютчев

Глава 1

  Дождь заливал Москву, начавшийся не вчера и завтра не обещающий закончится. Не
сильный дождь, но упорный, льющийся с низкого неба неостановимо, словно бы
просеивающийся через спрятанное в облаках мелкое сито. ("Сравнения у меня начали
появляться и то местные, - подумал я с удивлением, - где я какое-то сито мог в
нормальной жизни видеть? Разве что в этнографическом музее?") Дождь шуршал по
поднятому кожаному верху автомобиля, струйками стекал по ветровому стеклу,
отчего приходилось часто накручивать изогнутый рычажок, заводя пружину
стеклоочистителя.
  В густеющем предвечернем тумане едва различалось низкое и длинное здание
Рижского вокзала. Блестела мутными лужами мощенная булыжником площадь. Горбилась
на своих облучках извозчики в ожидании пассажиров скорого из-за границы.
Несколько щеголеватых лихачей с фаэтонами на резиновом ходу, но в большинстве -
деревенские "ваньки", запрягшие хилых лошаденок в кособокие пролетки.
  Наемных автомобилей-таксомоторов было совсем мало. В отличие от процветающего,
совершенно европейского Харькова, в Москве плоды коммунистической "новой
экономической политики" вызревали слишком медленно, и за исключением нескольких
кварталов внутри Бульварного кольца город выглядел уныло-провинциально.
  Но вот за крышами построек сначала появился султан черного дыма, потом
раздался гудок, трижды лязгнул на перроне колокол. Ожидаемый мною поезд прибыл,
причем, судя по стрелкам часов на площади, - вовремя. Все-таки жизнь
налаживается и здесь. Сначала из трех вокзальных дверей на площадь потек
жиденький ручеек не отягощенных багажом пассажиров первых вагонов, потом народ
повалил тучей. Засуетились, забегали извозчики. Я тоже принялся заводить мотор.
После нескольких оборотов магнето мотор взревел, затрясся, попыхивая кольцами
синего дыма.
  Двум хорошо одетым господам мне пришлось отказать, сославшись на то, что жду
заказного клиента, а через минуту подошел и тот, кого я высматривал. Невысокий
"красный командир", в шинели с тремя большими синими прямоугольниками на
обшлагах и при шапке. Не ошибешься. Вероятность, что у моей машины случайно
сойдутся одновременно два кавалерийских "полковника, исчезающе мала.
  Однако правила остаются правилами.
  - У меня дорого, - сообщил я, когда он приоткрыл, как условленно, левую заднюю
дверцу. - Если в центр - два рубля. По заставам и дальше - плата в оба конца.
Принимаю и валютой.
  - Куда скажу, туда и повезешь, а до Лубянки и вообще бесплатно. Развелось
эксплуататоров...
  Свой человек. И пароль, если кто со стороны услышит, вполне в духе времени.
Здешнего...
  Устроившись и разместив шашку между колен, связник, не сказав больше ни слова,
тоже пристально уставился на растекающихся по площади пассажиров. Иностранцы - к
стоянкам извозчиков и такси, соотечественники из прицепных вагонов - к
трамвайным остановкам.
  - Вот она, - наконец выдохнул красный командир и указал на статную женскую
фигуру в накинутом поверх светлого пальто клеенчатом плаще с капюшоном. В руке
дама несла небольшой пузатый саквояж.
  - За ней, и ни в коем случае не потерять. Трогай...
  Незнакомка, грациозно перескакивая через лужи и горки конского навоза,
добралась до свободного лихача и села в фаэтон с круглой белой табличкой номера
- "47" - над задним правым брызговиком.
  - Мое дело руль крутить, а ты смотри, чтоб не соскочила возле проходного
двора. Лучше было бы к ней пораньше с умом подойти и в мою машину подсадить...
  - Умный больно, - буркнул комполка, - сам знаю, что лучше, что хуже.
  Очевидно он принимал меня за обычного агента "наружки", по здешнему - филера.
  Пока я с совершенно невыносимой скоростью тащился по уличным колдобинам Первой
Мещанской за никак не оправдывающим своего звания "лихачом", мой пассажир не
произнес ни слова. Тихо сопел за спиной, дымил не слишком ароматной, громко
трещащей папиросой. Я, поставив ручной газ на постоянный обороты, старательно
выдерживал двенадцать верст в час. Хорошо, что движение здесь такое спокойное.
Можно приотстать на квартал - другой, потом легонько нагнать, не опасаясь, что в
самый неподходящий момент поток машин отрежет от "клиента".
  Только когда миновали Сухаревскую площадь и въехали на узкую, зато гладко
вымощенную Сретенку, молчаливый кавалерист зашевелился.
  - Когда она выйдет, последуешь за ней. Найдешь способ познакомиться. Изобрази
случайного кавалера, искателя приключений. Понаблюдай за поведением. Проверься
как следует. Если увидишь, что никто за вами не следит, скажешь предварительный
пароль. Это знак, что теперь она должна следовать за тобой. Лучше всего -
отвезти его в приличное, не слишком людное заведение. Тоже внимательно
проверься. Заметишь "хвост" или еще что подозрительное - уходи. Когда сочтешь
нужным - назовешь второй, окончательный пароль. После этого она должна передать
тебе пакет. И кое-что сообщить на словах.
  -К чему такие сложности? Все можно сделать гораздо проще.
  -Не твое дело. Получил задание...
  - Ты со мной поаккуратнее, - не выдержал я, от возмущения выходя из образа.
Тоже мне - нарядился в полковничью форму и вообразил о себе! - Еще не известно,
кто кому задания давать будет. А спрашиваю, значит надо. Учти, в моей власти
вообще операцию прекратить, если решу, что она плохо обеспечена...
  Он понял, что я действительно не простой исполнитель и нахожусь в своем праве,
стал вежлив.
  - Я сам не так много знаю. Просто есть предположение, что за ней сейчас две
или три чужие конторы охотятся. А то и она сама двойник. Вот и решено ее
предварительно как следует проверить. Просмотреть, как себя поведет, что
говорить станет. Вдруг на чем проколется. В сроках ты не ограничен - сколько
надо будет, столько с ней и вожжайся, но чтобы завтра до полуночи доложил куда
следует...
  Совсем забавно. И увлекательно. На подобные коллизии и Александр Иванович меня
ориентировал. Когда объяснял, что на агентуру из местных полностью положиться не
может, а по-настоящему подготовленных своих людей у него до слез мало. Этот
командир, интересно, из "своих" или из местных? Скорее - второе, лицо выдает
человека не слишком образованного и воспитанного.
  - Прикрытие у меня будет какое-нибудь? - спросил я. Уже зная ответ.
  - Велено передать, что в самом крайнем случае можете пробиваться на
столешников, - ответил, перейдя на "вы", связник. - А так по обстановке.
  - Понял. Тогда - свободен. Светиться не будем. Я теперь ее не потеряю.
  - Не получится. Должен до места сопроводить, чтоб знать, в случае чего.
  Тут мой спутник оказался умнее меня. В самом деле, дамочка спрыгнет - и в
подворотню, я за ней, а там уже ждут. И все концы обрублены. Это я расслабился
за последние дни...
  На подходах к Сретенским воротам поток пролеток и автомобилей стал гуще. Но
заодно и стемнело. Так что я смог прижаться вплотную к фаэтону моей подопечной,
не опасаясь привлечь ненужное внимание.
  Интересно, далеко нам еще ехать и что будет потом?
  Если извозчик свернет налево, через десяток минут я увижу свой дом, в котором
я прожил несколько достаточно счастливых лет и откуда бежал в состоянии к панике
два месяца назад и сто тридцать лет вперед. За проведенную здесь неделю я так и
не собрался навестить его. Из непонятного мне самому суеверия что ли...
  Однако лихач пересек линию Бульваров и продолжил свой путь по Большой Лубянке.
  ... Шульгин ввел меня в операцию чересчур, на мой взгляд, быстро. Разве можно
обучиться на приличного контрразведчика за полторы недели хотя бы и крайне
напряженного курса спецподготовки, чем вызвана такая спешка, я тогда не понял.
Хотя он сообщил мне, что обстановка в сфере интересов "Братства" неожиданно
быстро начала осложняться и учить меня по полной программе нет никакой
возможности.
  Неужели действительно у "Братства" такой кадровый голод, что приходится
вводить в бой "с колес" практикантов вроде меня? Мне воображалось, что
организация у Андрея мощная, обладающая далеко выходящими за пределы воображения
местных жителей техническими возможностями. Компьютеры, видео, сравнимые с ними
средства радиосвязи, автоматическое оружие и, что меня совершенно поразило,
нечто вроде отменно функционирующей всепланетной транспортной системы.
Внепространственного перемещения, прошу заметить. У нас, в XXI веке, такое пока
считается дорогостоящей экзотикой, а уж мыслящую материю мы пока не только
перемещать не в состоянии, но и не представляем, как это возможно.
  Тут ведь вся хитрость в чем? Транспонируемый предмет, по идее, сначала
разбирается на атомы, а по прибытии на место воссоздается вновь, по той же
схеме. Значит - для живого существа это смерть. И если даже удалось бы его в
приемной камере воспроизвести один к одному и запустить все жизненные функции,
"воскреснет" - то совсем другая личность. Пусть и с тем же объемом личной
памяти. Поскольку смерть есть смерть. Наш Артур, кстати, тому великолепный
пример.
  Но Новиков и его друзья сумели решить проблему совершенно неожиданным образом.
  Я, впрочем, отвлекся. Так вот, странно, при такой технической и
интеллектуальной обеспеченности, в делах якобы чрезвычайной важности они
прибегают к старомодным методикам агентурного сыска...
  Или можно предположить, что все происходящее - нечто вроде выпускного экзамена
и им просто нужно проверить меня в деле.
  Что ж, пожалуйста, постараюсь показать, на что я способен.
  ... Из Харькова Шульгин вывел меня в Москву. Во второй раз (первый был при
переходе из форта Росс в Харьков) я отнесся к этому гораздо спокойнее. Мы просто
шагнули с ним сквозь обведенный пульсирующей фиолетовой рамкой прямоугольный
проем, похожий на обыкновенную дверь, и оказались в большой, полутемной, давно
не убиравшейся комнате, обставленной мебелью, которая привела бы в восторг
настоящего ценителя антиквариата. Достаточно разностильная, она вся без
исключения была изготовлена из натурального, причем очень дорого дерева -
карельской березы, полированного ореха, резного дуба...
  В остальном же - ничего примечательного, говорящего о том, что здесь
располагается одна из баз таинственного "Братства". Больше похоже на логово
одинокого старьевщика-букиниста из очерков Гиляровского. Много книг, и на
полках, и просто лежащих стопками на столе, подоконнике, диване. И, что
бросилось мне в глаза, давно не мытые оконные стекла, покрытые снаружи таким
слоем пыли и грязными подтеками, что с трудом различался внизу запущенный,
поросший некошеной травой дворик.
  По скрипучей лестнице он свел меня на первый этаж. Там царило уже совершенное
запустение. Между грудами всевозможной рухляди расчищена узкая тропинка, углы
стен потолок затянуты густой, почти черной паутиной. Крыс еще не хватает,
бегающих под ногами. Судя по всему, люди не жили здесь очень давно, однако кухня
за полуоткрытой дверью выделялась порядком и относительной чистотой.
  Туда мы и вошли. С недоступной мне сноровкой Шульгин буквально за две-три
минуты разжег огонь в облицованной изразцами печи, подбросил в топку несколько
поленьев, затем высыпал сверх несколько совков угля. Поставил на плиту чайник,
достал из шкафчика нехитрую закуску.
  - Поживешь пока здесь, не пугайся, все это маскировка. Три комнаты наверху
вполне пригодны для жизни. Даже с комфортом. Кое-какие запасы продовольствия
тоже есть, хотя гостей водить не рекомендую. Но это неважно, в городе полно
трактиров, ресторанов, столовых. В деньгах себе не отказывай, только шиковать не
советую. Дебоши там в кабаках устраивать, цыганам червонцы горстями швырять.
Документы у тебя надежные, любопытных соседей поблизости нет, а тек, кто есть,
чужими делами интересоваться не приучены. Участковый надзиратель тоже
прикормлен, и бдительности проявлять не будет.
  Твоя задача - вживаться. В сарае машина, сейчас покажу. Легенда -
частник-таксист. Катайся по городу, вспоминай топографию, чуть освоишься -
пассажиров бери. Для практики в языке и изучения психологии аборигенов весьма
полезно. Газет читай побольше. Дня через три-четыре я снова появлюсь, обменяемся
мнениями. А сейчас спешу, ты уж извини, что приходится бросать, как пацана в
воду. Да оно, может так и лучше. Долгие проводы - лишние слезы. Ты же у нас
парень бывалый. - Тут мне почудилась в его голосе легкая ирония. - Пойдем,
покажу машину, познакомлю с ближайшими окрестностями, еще кое-какие напутствия
сделаю - и вперед. Оптимальный способ - что язык изучать, что чужую страну -
глубокое погружение. Нас тоже так учили. Думаю - не растеряешься?
  Вопрос показался мне несколько даже оскорбительным. И не в таких переделках
бывал, а тут все же родной практически город, хотя и полуторавековой давности.
  ... Суждение мое оказалось несколько опрометчивым. Нынешняя Москва напоминала
ту, в которой я родился и вырос, лишь в отдельных архитектурных деталях и
фрагментах. Практически же это был совершенно чужой, даже неприятный своей
отдаленной похожестью город. Как если бы уловить в грязной и неопрятной старухе
черты женщины, которую знал молодой и красивой.
  Кривые улицы, мощенные неровным булыжником, масса деревянных кособоких
домишек, среди которых редкими островами высились пяти-, шестиэтажные дома,
обшарпанный, не слишком даже на себя похожий Кремль... Ну и так далее. Унылое, в
общем, зрелище. Грязь, дребезжание трамваев, грохот тележных колес, вонь
конского навоза. И еще вдобавок люди - суматошные, плохо одетые, какие-то
постоянно взвинченные и злобные. После того, как мы с Шульгиным и Аллой провели
три дня в столице Югороссии Харькове, Москва показалась мне... Ну словно
какое-нибудь Тимбуку в сравнении с Марселем.
  Харьков был щеголеватым, совершенно европейским городом, где била ключом
энергичная и, я бы сказал, веселая жизнь. Что неудивительно. По словам Шульгина,
за последние три-четыре года "Братство" инвестировало в экономику белой России
несколько десятков миллиардов полновесных золотых рублей, не считая почти такого
же количества долларов и фунтов. И, как с гордостью отметил Александр Иванович,
миллионером здесь не стал только ленивый. Сосредоточив у себя практически весь
интеллектуальный потенциал царской России, получив свободный выход в
Средиземноморье, контролируя Ближний восток, владея вольным городом Царьградом и
цепью городов порто-франко от Батума до Одессы, Югороссия привлекала сейчас
деловых людей и авантюристов всего мира. Как Клондайк в конце XIX века.
  И мода там была на полгода впереди парижской, и за автомобилями из
Екатеринослава давились дилеры Нью-Йорка и Лондона, а самолеты Сикорского и
телевизоры Зворыкина вообще не имели аналогов на Западе.
  Москва же... Конечно, оживление экономической жизни чувствовалось и здесь,
частная торговля процветала, возле Исторического музея и в верхних торговых
рядах гудели скопищ спекулянтов белогвардейской и иностранной валютой, центр по
вечерам заполняли толпы людей из "бывших", так называемых нэпманов, и совершенно
по-харьковски одетых дам разной степени легкости, но все это терялось на фоне
общей бедности и, я бы даже сказал, дикости.
  Ведь "приличная публика", за исключением уж слишком больших патриотов города
или убежденных сторонников коммунистической идеи, давно отъехала "на Юг". Москву
же переполнили ищущие заработка крестьяне окрестных губерний,
малоквалифицированные пролетарии и совчиновиники с незаконченным низшим
образованием.
  Однако, кружа по улицам на своем "Рено", я постепенно открывал и здесь
своеобразную прелесть. Как это бывает в далеких экзотических странах.
  А еще я жадно изучал газеты. Местные - "Известия" и "Правду", пропускаемые с
большим разбором югоросские, которые своей немыслимой ценой были доступны только
избранным, и европейские, что продавались в вестибюле "Националя".
  Дело не в том, что так сильно меня интересовали передовые статьи и информации
рабселькоров о победных шагах социализма. Нет. С первого своего дня в Москве я
обрати внимание на тревожную, предгрозовую политическую атмосферу. По разговорам
с пассажирами, с извозчиками и такими же, как я, водителями таксомоторов, с
завсегдаями трактиров и пивных становилось ясно, что назревают, выражаясь
здешним языком, "события".
  Постепенно я разобрался в причинах и поводах.
  Получалось так, что здешнее общество расколото на три "страты". Тех, кто
признавал и поддерживал политику Председателя Совнаркома и Генерального
секретаря РКП Троцкого, тех, кто мечтал о низвержении советской власти и
воссоединении с Югороссией, и значительную прослойку левых коммунистов, не
желавших смириться с "предательской позицией" нынешнего руководства и готовивших
радикальную смену курса. Не останавливаясь пред опасностью новой гражданской
войны и интервенции с Юга или Запад.
  А мои друзья, руководители "Андреевского Братства", каким-то образом ко всем
этим грядущим беспорядкам были причастны.
  ... Сегодня утром, около восьми, едва я успел умыться, как у меня в спальне
тихо загудел вызов портативного радиотелефона.
  Искаженный грозовым эфиром голос, который я не сразу узнал, я узнав особой
радости не испытал, осведомился о моем здоровье и настроении, после чего передал
от имени Шульгина задание. Довольно простое - встретить в указанное время
рижский скорый, дождаться такого-то человека, получить дальнейшие инструкции.
Все. В случае необходимости связаться по радио, позывной прежний. Разрешается
использовать все известные мне явки, по собственному усмотрения применять
оружие. Бдительности не терять.
  Жандармский полковник Кирсанов, уроженец данной реальности, но несмотря на это
- правая рука Александра Ивановича, симпатий у меня не вызвал у меня с момента
первого знакомства. Но был он крепким профессионалом и входил в число
предводителей "Братства". Я ответил "Есть" - и вышел из связи.
  Конспирация у них тут поддерживается серьезная, складывается впечатление, что
все члены организации находятся под непрерывным и плотным контролем.
  Странно, я привык считать, что вначале прошлого века методы и уровень
эффективности тогдашних разведок и контрразведок находились на вполне
первобытном уровне. Да и Шульгин, проводя со мной занятия, больше говорил о
легальных и полулегальных формах предстоящей деятельности, не сосредоточивая
внимания на критических вариантах.
  Ну да ладно. И снова я подумал, что происходящее все больше походит на
экзамен. Дай Бог, чтобы выпускной. Но что случиться после? Вопрос для меня
далеко не праздный.
  На Кузнечном Мосту состоялся еще один сеанс связи. Теперь включилась рация,
вмонтированная в массивный механический счетчик-таксомотор, установленный перед
передним сидением. Под крышкой пряталась обычная телефонная трубка. Мужской
голос, уже другой, незнакомый, осведомился - состоялась ли встреча?
  - Связник инструкции передал, сейчас следую за объектом к месту контакта,
нахожусь на перекрестке Кузнечного и Неглинной.
  - Задание несколько меняется. Слушайте внимательно...
  Информация была неожиданной для меня, начисто исключающей гипотезу об
"экзамене". Ну, что же, к тому все и шло. Вчера и позавчера разнеслись слухи о
внеочередном съезде партии, и о забастовках на заводах, о волнениях в гарнизоне.
А с утра я обратил внимание на возросшую суетливость обывателей, закрытые
железными и деревянными ставнями окна многих магазинов, подозрительно часто
проносящиеся в разных автомобили. И легковые - ответственных работников высокого
ранга, и грузовые, набитые вооруженными людьми. Но я до последнего не ожидал,
что все это может влиться в вооруженные столкновения. Газетные материалы, пусть
и излишне нервные по тону, в целом демонстрировал уверенность властей, что
политический кризис разрешится миром. А реагировать на понятные аборигенам
признаки надвигающейся беды, как таежный охотник узнает о далеком еще пожаре по
поведению птиц и зверей, я научиться не успел.
  Я обернулся на своего спутника. Откинувшись на потертую кожаную спинку, он,
похоже, задремал. Словно в поезде не выспался. Впрочем, кто знает, может,
пришлось сутки напролет проторчать в тамбуре, наблюдая за "объектом".
  Толстый деревянный руль подрагивал у меня в руках, скрипели рессоры,
сорокасильный мотор подпрыгивал на слишком малой для него скорости, из выхлопной
трубы время от времени с громкими хлопками вылетали клубы синего дыма. Бензин
здесь отвратительный, ближе к керосину. Неужели Шульгин не мог переправить на
свою конспиративную квартиру пару бочек отличного горючего?
  Надоевшая мне до чертиков черная гармошка фаэтона по-прежнему тряслась и
раскачивалась впереди. Мы ехали уже больше получаса, пересекли Тверскую и
углубились в переулки, не изменившие, наверное, своего облика с времен
наполеоновского нашествия.
  И вдруг лихач остановился.
  Я мгновенно прижал машину к бордюру метрах в двадцати от него и выключил фары.
Надвинул на глаза ноктовизор, имеющий вид прикрепленных к околышку фуражки
резиновой лентой вполне обычных здесь шоферских очков.
  Переулок освещали лишь редкие ацетиленовые фонари, но в зеленоватом поле
прибора картинка была отчетливой и ясной. Мой же темный автомобиль за дождем и
туманом женщина увидеть не могла.
  Она довольно грациозно спрыгнула на тротуар с высокой подножки, рассчиталась с
извозчиком и, оглядевшись по сторонам, вошла в низкую дверь под фигурным
железным козырьком. На синей фанерной вывеске значилось: "Кафе-кондитерская
"Мотылек". По пятницам и субботам - театр-кабаре".
  Многопрофильное заведение. Но сегодня лишь среда.
  Вдали над крышами обшарпанных одно- и двухэтажных домов возвышалось, все в
электрических огнях, десятиэтажное строение, как его до сих пор называют по
старорежимному - "Дом Нирензее", - самое высокое здание в Москве, почти
небоскреб, сверху донизу забитое всевозможными конторами и трестами.
  Чтобы переодеться, мне потребовалась минута. Сбросить кожаную куртку и
фуражку, поверх черного свитера с высоким воротом набросить висевший на крючке в
салоне ражий верблюжий пиджак. На голову - английское кепи с длинным козырьком и
пристегнутыми на макушке большой пуговицей откидными клапанами.
  Нижняя часть костюма - клетчатые бриджи и коричневые ботинки "шимми" с крагами
- вполне избранному стилю соответствовала. Настоящий франт по меркам идущего к
концу двадцать четвертого года.
  Еще минута, чтобы отклеить пышные буденовские усы, убрать смоченной одеколоном
ваткой следы клея с верхней губы.
  - Ну так а мне что теперь делать? - спросил мой молчаливый напарник. - Тебе
про меня никакой команды не было?
  - А у тебя что, собственных инструкций на сей счет нет? - ответил я вопросом
на вопрос. Он в очередной раз промолчал, ожидая чего-то более конкретного.
  - Тогда, для подстраховки, подежурь поблизости. Чтобы и дверь кабака видел и
машину. Я вряд ли там долго задержусь. Сядем с ней в машину, вот тогда
свободен...
  - А вдруг там второй выход, и дамочка уже тю-тю?.. - вдруг высказал гипотезу
"командир".
  - Типун тебе на язык! Накаркаешь еще... - встревоженный такой возможностью я
поспешил к двери.
  На верхней ступеньке круто спускающейся вниз каменной лестницы я
подзадержался, чтобы стряхнуть с кепки капли дождя и осмотреться. Здесь она,
слава Богу! Никуда не делась.
  Потом начал спускаться.
  В первой комнате, скорее - небольшом зальчике, помещались шесть четырехместных
столиков. Пол и стены обтянуты шинельным сукном бордового оттенка.
  Несколько керосиново-калильных фонарей-бра тихо шипели и разливали вокруг
довольно яркий желтоватый свет.
  Противоположная от входа стена занята заполненной многочисленными бутылками,
стаканами и пивными кружками буфетной стойкой с широким деревянным прилавком
перед ней.
  На этом фоне выделялись два цветовых пятна - белое и васильковое. Белой была
куртка буфетчика, голубым - платье женщины, облокотившейся на стойку. Ее плащ и
пальто висели (единственные) на крючке в утопленной в стену нише рядом с
лестницей, саквояж прислонился к ножке столика в самом дальнем углу.
  -... пускай будет яичница, лишь бы горячее. Я очень замерзла, - услышал я
произнесенные с едва уловимым акцентом слова женщины. Подошел к стойке и слегка,
поскольку мы были незнакомы, поклонился в пространство. Присел на высокий
табурет, в отличие от тех, к которым привык дома, - не вертящийся, а обычный
деревянный, на четырех довольно грубых ножках.
  Буфетчик, пожилой не то армянин, не то еврей, подвинул женщине полный стакан
красного вина, обернулся ко мне, вопросительно поднял бровь:
  - Чего изволите?
  -Большую рюмку водки, - поискал глазами в застекленной витрине с закусками.
-Бутерброды. Один с балыком, один с сыром...
  Буфетчик исполнил заказ стремительно и четко, но с совершенно равнодушным
выражением лица.
  - Полтинничек с вас. Еще заказывать будете?
  По здешним ценам полтинник за рюмку водку - очень дорого. Уверен, видимо, что
по такой погоде я в другое заведение не побегу. Но меня это не волнует, в
кармане, как у матерого спекулянта, приличная пачечка червонцев, только успевай
разменивать на серебряную и медную мелочь.
  Я мельком взглянул в желтоватые, навыкате глаза армянина.
  Папаша, наверное, и кокаином, и девочками приторговывает, должен все понимать.
И на желания клиентов реагировать четко...
  Положил перед собой два серебряных рубля. Один лег орлом, другой решкой.
Вместо орла - замахнувшийся кувалдой пролетарий. И мгновенно вспомнился Артур.
На острове. Меня даже слегка передернуло. Не к ночи будет помянут, подумал я и
сделал пальцами левой руки "рога", отгоняющие нечистую силу. Посмотрел в спину
отходящей к своему столику женщины, легким движением головы указал на деньги, на
самого буфетчика и на дверь в углу за стойкой. Постучал пальцем по стеклу
наручных часов.
  - Селяночку бы по - извозчичьи или бефстроганов с соломкой... Очищенной
графинчик.
  Армянин равнодушно смел со стола монеты в полуоткрытый ящик, кивнул головой.
  - Сейчас даме заказ приготовлю. Потом вашим займусь. Порционные блюда полчаса
готовить. Устроит?
  - Лишь бы вкусно было, и час ждать можно... А пока и бутерброды сойдут. Дайте
мне еще два с икрой, черной и красной.
  За трудовой день я порядочно проголодался и с удовольствием дождался бы
горячей селянки, но вряд ли успею.
  Буфетчик, который, похоже, за отсутствием клиентов работал здесь и поваром, и
за официанта, вышел, шаркая ногами.
  Я осмотрелся внимательнее, изучая театр предстоящих действий. Слева, за
полуотдернутой занавеской, дверь в другой зал, побольше, сейчас пустой и
полутемный, с небольшой эстрадкой у стены. Там, очевидно, и дают представления
по уик-эндам. Больше ничего примечательного. Окна маленькие, зарешеченные, под
самым потолком. Опыт научил меня обращать внимание на такие детали.
  Неожиданно похоже на моего друга Резо, только там у него имитация под старину,
а здесь самая старина в натуре и есть, только таковой для всех, кроме меня, не
является.
  Теперь можно обратить должное внимание и на женщину, раз я собрался сыграть
роль "искателя приключений".
  Либо она очень уверена в себе, либо отвыкла в своих заграницах от советских
реалий, плохо представляет, каково в Москве с преступностью. Явилась она в
подозрительное место, в глухом переулке, осталась наедине с незнакомыми мужчиной
и совсем не нервничает.
  А ведь хороша, ей - Богу, хороша. Лет 25-28 на вид или около этого. По здешним
меркам - выше среднего роста, не худая, скорее наоборот, как говорится, "в
теле", но при этом стройная и подтянутая, губы и глаза почти не накрашены,
густые пепельные волосы подстрижены в "каре", едва прикрывающие уши. Сидит,
опустив глаза на стакан, из которого только что сделала длинный глоток.
  Очень похоже на сюжет кого-то из импрессионистов. "Абсент", кажется. Только
дама там потаскана и стара, а эта - совсем напротив. С моей позиции видно, что
край модного, по-европейски короткого и разрезом платья приоткрывает округлое
колено в светло коричневом... да фильдеперсовом, так здесь называется, чулке.
Блестящие черные ботинки на шнуровке до середины тугой колени.
  В профиль да в неярком керосиновом свете большего не разглядеть.
  Вот еще что - на пальце правой руки что-то поблескивает. Обручальное кольцо, а
может, просто перстень.
  Непонятно только, каких она кровей - русская из эмигрантов, латышка или
остзейская немка? По нескольким словам догадаться трудно, но акцентик
улавливается.
  Внешний осмотр занял несколько секунд. Гораздо меньше, чем рассказ о нем.
Вывод - познакомиться не проблема. Тип чувственной женщины, готовой к
приключениям. Даже сторонний наблюдатель, окажись он здесь, не удивился бы
поползновению, тем более что и сам я выглядел мужчиной легкомысленным, падким на
"вечерних бабочек".
  Куда сложнее было бы работать, окажись моей партнершей дамочка типа "синий
чулок" лил краснеющая от любого мужского взгляда институтка.
  А эта явно ждет встречи, только вот подходу ли я под нарисованный в ее
воображении типаж или же нет?
  Вошел в кафе я с ней практически одновременно, настоящий связник так бы не
поступил, сначала выждал, осмотрелся. И вообще вид у меня слишком броский для
тайного агента-связника. Главное - рост неподходящий. В здешней системе
измерений - 11 вершков. Подразумевается - сверх двух аршин. Дюйм в дюйм с
государем Николаем Первым (Павловичем). С таким ростом только в кавалергардах
или кирасирах служили. Конкретно я - исходя из возраста и типа лица - мог до
революции быть не иначе как гвардейским офицером.
  Слава Богу, теперь здесь за это не расстреливают, но все равно смотрят косо.
Если ты офицер, то отчего не уехал на Юг, а если не уехал, то не шпион ли ты?
Эрго - ни один благоразумный бывший офицер в шпионы не пойдет. Скорее, если ему
так нравится соввласть, пойдет служить по специальности. Или в спекулянты.
  Так что женщина меня должна принять все же за ухажера, брезгующего
проститутками, но готового соблазнить "порядочную женщину".
  Я выпил половину стограммовой рюмки, неторопливо жевал в меру солоноватый
балык, демонстрируя безразличие к окружающему, она потягивала свое вино, тоже
как бы не замечая моего присутствия, но пару брошенных искоса взглядов я все же
поймал. Психологически у женщины трудная ситуация.
  Сидеть с каменным лицом и одновременно пить вино вроде бы глупо, а начнешь
смотреть по сторонам, непременно наткнешься на взгляд чужого мужчины, который
может принять это за приглашение к действию...
  Но и мне для завязки знакомства нужен какой-то нетривиальный прием. Совершенно
не похожий на то, что может предпринять как ожидаемый связник, так и гэпэушный
филер.
  Например... Женщина держала свой стакан на уровне подбородка, обхватив его у
основания лишь большим и средним пальцами. Я собрался с силами и внезапно
посмотрел ей прямо в глаза особыми образом, когда она все-таки подняла голову,
устав от неподвижности своей позы.
  Стекло, ударившись о край стола, зазвенело тонко и жалобно.
  - Ох, простите, я не хотел... - и, выхватив из кармана платок, принялся
вытирать лужицу вина, уже готовую пролиться со стола ей на колени.
  На звон разбитого стакана из двери в кухню выглянул буфетчик.
  - Получите за посудинку. И новый бокал вина даме. Того же самого или..?
Извините, что там у вас было? - обратился я к ней.
  - Мадера... - еще не придя в себя, тихо ответила женщина.
  - Одну мадеру...
  Восточный человек невозмутимо поставил на столик отнюдь не бокал, а такой
тонкий, с морозным рисунком стакан, налитый до золоченой риски по краю, бросил в
отвисший карман куртки очередной целковый и снова исчез, чтобы принести наконец
даме ее яичницу.
  Я со своей недопитой рюмкой, вполне естественно, подсел за столик к женщине.
  Она еще несколько секунд молча и будто бы с недоумением смотрела на
темно-золотистое, как хороший чай, вино. Все произошло как-то слишком
стремительно, и дама пыталась понять, что же здесь случилось, но получалось у
нее плохо. Я догадывался, что ей хотелось бы встать и уйти от того непонятного,
что принес с собой странный человек в безвкусном костюме.
  Но расчет был правильный - любопытство оказалось сильнее. И голод тоже.
  - Извините, - сказала она, быстро отделила вилкой (держа ее в левой руке) и
съела несколько кусочков пузырящейся и шкварчашей яичницы с колечками
деревенской колбасы. Действительно наголодалась в дороге. Сделала не по-женски
длинный глоток вина. Промокнула губы салфеткой.
  - Ведь это я уронила стакан. Почему же вы просили у меня прощения и сами
заплатили?
  Да, акцент у нее скорее всего прибалтийский, но это может быть просто оттого,
что долго там живет, часто говорит на местном или нарочито ломаном, чтобы лучше
быть понятой аборигенами, русском языке. Со мной тоже такое бывало.
  Я допил чересчур, на мой вкус, резкую водку, отодвинул пустую рюмку. Снова
посмотрел в большие, зеленовато-карие глаза, смущенно улыбнулся.
  - Видите ли... - начал я. Сначала мне нужно было заморочить ей голову
совершенно неправдоподобной и не очень логически вязаной болтовней, изображая
интеллигентного, не слишком трезвого ловеласа, дождаться, когда агентесса начнет
в конце концов нервничать в ожидании "настоящего связного", понять, как она
найдет действовать, увидев, что он не появляется.
  Так прошел почти час. Но дама оставалась спокойной. Слушала, кивала, улыбалась
время от времени, приподнимая тонкую бровь, пару раз пропустила мимо ушей
предложение назвать свое имя и лишь на третий нехотя сказала, что ее зовут
Людмила.
  Все заказанное нами было съедено и выпито, оставаться в кафе больше не имело
видимого смысла.
  И тут, словно бы мне в помощь, по лестнице скатилась вниз разнузданно-шумная
компания здешней "золотой молодежи". Трое штатских, по виду - студентов или юных
нэпманов, два красных командира с незначительной геометрией на петлицах и две
порядочно пьяные девушки, но явно не проститутки, слишком хорошо одеты и говорят
на правильном литературном языке.
  Где-то уже прилично гульнули и забрели добавить в случайно попавшееся на глаза
заведение.
  На нас они внимания не обратили, потребовали вина и фруктов и тут же,
перебивая друг друга, затеяли или продолжили ранее начатый спор.
  Я прислушался. Юноша с узким, даже при керосиновом освещении бледным лицом
доказывал, что в Москве начинается народное восстание, которое сметет гнусный
советский режим и позволит наконец воссоединиться с настоящей демократической
Россией, а командир с тремя рубиновыми квадратиками возражал, что восстание,
если и состоится, то будет как раз истинно социалистическим, против
оппортунистов, евреев и разложившихся комбюрократов, за ленинский военный
коммунизм.
  Все тот же расклад мнений, что и целом по Москве.
  - Дураки вы все, - неожиданно звонким голосом заявила девушка с сильно
накрашенными глазами. - Мой папа сказал, что первым делом нужно перевешать
хамов, и красных и белых, а потом пригласить на царство принца из Ганноверской
династии. Без варягов, в данном случае англичан и немцев, России -...... ! - И
она отчетливо произнесла известное слово, означающее окончательный конец.
  Все захохотали и громко сдвинули стаканы. Изумительная сценка. Такая
полярность политических взглядов и такая в то же время эмоциональная близость.
  Второй командир, чином помладше, с одним квадратиком, обнял девушку и чмокнул
ее в щечку.
  - Ох ты же и.... , Ленка! За что и люблю. На кой.... они нам все сдались,
действительно? Уехать бы отсюда в Царьград, что ли? поедем? А с этим пора
кончать, я им больше служить не намерен... - Одной рукой он полез девушке под
юбку, а второй начал отдирать с малиновых петлиц свои знаки различия. - Все
равно завтра...
  - Заткнись! -тихо сказала вторая девушка, и непонятно было, к его
непристойностям это относилось или к чему-то другому.
  Моя спутница явно забеспокоилась. Испугалась, что это провокация или,
наоборот, что на крамольные речи сейчас ворвутся красные опричники и начнут
хватать всех подряд.
  Она спросила, который час, и тут же сказала, что ей пора. Мол у нее была здесь
назначена встреча с сестрой или ее мужем, но никто так и не пришел...
  - Тогда позвольте вас проводить. На улицах неспокойно. А уж ночью... обычно
просто раздевают, да и то лишь да белья, но теперь может быть и хуже...
  Она посмотрела на меня испуганно.
  - Простите молодые люди, - обратился я к соседям, - вы не слышали,
комендантский час еще не ввели? Мы, знаете ли, приезжие...
  Ротный командир посмотрел на меня неожиданно трезвыми глазами.
  - Да кому же его вводить? Троцкий в штаны наложил, в Кремле заперся, а
остальные... - он махнул рукой и презрительно хмыкнул. - Тем не менее по улицам
бродить не советую. Присоединяйтесь к нам, до утра перекантуемся. Если денег нет
- не вопрос, угощаем...
  - Благодарю за приглашение, но...
  - А если "но", так и вали со своей бабой, - грубо предложил до сей поры
молчавший юноша в пенсне. Можно было дать ему по шее, но драка в кабаке сейчас
не входила в мои планы, и я лишь молча поклонился.
  ... Я уже стоял, держа в руках ее пальто, а она вдруг замялась, засмущалась,
попросила извинения, поставила саквояж и скрылась за дверью в глубокой нише
слева от буфетной стойки. Я поразился, насколько мало за разделяющие нас годы
изменилась женская психология. Обычно точно так же вели себя девушки во времена
моей молодости, когда в общественном месте у них случалась внезапная неполадка в
интимных деталях туалета или возникла непреодолимая потребность посетить
означенное заведение.
  ... На крутой лестнице, пропустив Людмилу вперед и приотстав на несколько
ступенек, я успел рассмотреть ее ноги в удобном ракурсе. На это, как считают
психологи, и должен прежде всего обращать внимание в заинтересовавшей его
женщине. То, что открылось моим глазам, было как говорится, "на любителя".
  И икры полноваты, и тем более бедра. Или она толканием ядра долго занималась?
Но длина, форма, плавность линий выдержаны вполне. Толстой ее никак не назовешь.
В каком-то старом романе я вычитал выражение: "аппетитная женщина". Возможно, в
виду имелся именно такой типаж.
  Интересно, почувствовала она все-таки во мне "контактера", а если нет, то
почему согласилась, чтобы я ее проводил? Вышло контрольное время? И только? А
куда ей, в общем-то, деваться?
  На улице дождь стал еще сильнее, да вдобавок поднялся ветер.
  - У меня здесь автомобиль, - сказал я. - Вас подвести?
  - Если вы будете так любезны. Да ведь мне, честно говоря, и идти особенно
некуда. Сестра, к которой я уже второй год обещала приехать, да все визы
получить не могла, меня на вокзале не встретила, сообщила телеграммой, что будет
ждать здесь, - это единственное место, где мы с ней несколько раз бывали, и
вот... Неужели с ней что-нибудь случилось? Боюсь подумать... Тут действительно
назревают серьезные беспорядки? Еще в поезде проводник говорил, что в Москве
положение как в семнадцатом году пред октябрьским переворотом...
  - Не берусь судить, я в городе тоже недавно. Слышали, что наши соседи
говорили? У большевиков назревает очередная крупная разборка. А что же к
сестрице по домашнему адресу не поехали?
  Людмила грустно улыбнулась, пожала плечами.
  - Я ей писала "до востребования". Лиза говорила, что часто приходится менять
квартиры, да еще письма из-за границы соседи воруют, думают, в них валюту можно
найти.
  - И где работает, не знаете?
  - Не знаю, - развела руками. - Может быть, соблаговолите порекомендовать не
слишком дорогую и приличную гостиницу? Остановлюсь там и буду каждый день ходить
на Главпочтамт, оставлю там записку...
  - С удовольствием. Может быть, не гостиницу даже, а меблированные комнаты?
Знаю такие. Без суеты и случайных людей. Их содержит бывшая актриса
императорских театров. Принимает постояльцев только по рекомендации...
  Мы уже ехали, разбрызгивая лужи, по Страстному бульвару в сторону сада
Эрмитаж, где на углу Каретного и Лихова переулков находилась одна из указанных
на всякий подобный случай Александром Ивановичем явочных квартир.
  - Только скажите ради Бога, не затрудняю ли я вас, - спохватилась Людмила.
  Женщина смущенно развела руками.
  - Расчет будет такой - вы поселяетесь, если мебилирашки вас устроят, и мы тут
же идем ужинать по-настоящему в ресторан напротив. Что там ваша яичница после
длинного и трудного дня?
  В темноте кабины я увидел, что она кивнула.
  - Мне кажется, вы приличный человек, Игорь, я испытываю к вам доверие. Вы его
не обманете?
  Это что, тогда всерьез можно было задавать такие вопросы и рассчитывать
получить честный ответ? Однако кто его знает, если в здешнем обществе люди по
внешности еще четко делятся на социо- и психотипы, то возможности и такие
пережитки сословного устройства.
  Соблюдая принципы конспирации, я сначала проехал мимо нужного дома, посмотрел,
все ли там спокойно, переулками выбрался на Самотеку, сделал несколько
запутанных и неожиданных петель, так что в темноте и старожил потерял бы
ориентировку, а потом через Цветной и Петровский бульвары возвратился к цели.
  - Можно и мне папироску? - спросила она, когда я закурил.
  - Да, конечно, простите, что я сам не подумал предложить...
  - К незнакомым женщинам тоже нужно проявлять внимание, - назидательно сказала
Людмила, принимая у меня толстый "Дюбек". Бог знает что приходится курить для
соблюдения маскировки. Как будто, позволь я себе мою обычную сигару, это кого-то
здесь взволновало бы.
  - А вы коренной москвич? - спросила женщина немного погодя, сделав две по
настоящему глубокие затяжки.
  Вот это уже слегка ее выдает. Мало кто из приличных дам ее возраста курит, как
фронтовой солдат. Слишком долго сдерживала эмоции, сейчас в темноте, решила, что
можно слегка расслабиться.
  - Да прирожденный.
  - Квартиру свою имеете?
  - Увы, нет. Ту, что была, большевики реквизировали. В восемнадцатом я уехал,
недавно вернулся, сейчас снимаю две маленькие комнатки и что-то вроде кухни во
флигеле для прислуги. На Балчуге. Но туда пригласить не могу, извините.
  Пусть понимает, как хочет.
  - Все равно неплохо? На войне не были?
  - Я принципиальный толстовец. Настолько аполитичен, что ни белая, ни красная
идея меня не вдохновили.
  - Сейчас тоже?
  - Сейчас тем более. Война кончилась, террор притих, граница почти открыта. А
когда нет препятствий для отъезда, зачем уезжать? Москва как город мне ближе
Харькова или Севастополя.
  - Звучит убедительно, но в устах такого мужчины, как вы, все равно странно. -
Вспыхнувший трещащим пламенем кончик папиросы осветил нижнюю часть ее лица.
  - А зачем мне говорить неправду? "Эс алляль килеврет мэра мерехли джедем..."
Так говорят где-то на Востоке: "Верь незнакомому, ему нет корысти обманывать..."
  - Вы ориенталист?
  Вот тут я напрягся по-настоящему. Слишком эта дама образована для своей роли.
Даже в более спокойные времена не каждый день можно было встретить в кабачке не
слишком высокого разбора столь эрудированную женщину. Хоть в гражданские войны
все так перепутывается...
  - Зачем же? Просто библиофил. А вы? Бестужевские курсы окончили? Или Смольный
институт?
  - Увы, только гимназию. В Двинске. Но с золотой медалью. Устроит вас?
  - Если говорите правду, то вполне.
  - Квиты, - в ее голосе прозвучал смешок. - Как вы это: "Эсс алля...
  - И так далее... Запоминать не стоит, я не уверен в правильности моего
произношения.
  Несколько минут я вел автомобиль молча, прикидывая, что за игру она затеяла,
пустившись в откровения? Тайному агенту не пристало. А почему, собственно?
Легенда какая-то у всех должна быть. Тем более если она все же считает меня
случайным знакомым. Да отчего бы и нет? Она - действительно бывшая гимназистка
(по годам подходит, в семнадцатом ей как раз лет 18-20), просто разговорилась с
хорошо к ней отнесшимся мужчиной. Воспитанным и интеллигентным. А если
догадывается о моей истинной роли - все равно. Ни на иностранную принцессу, ни
на работницу "Трехгорки" она по внешности и манерам не тянет. Волей-неволей
должна изображать нечто близкое к истине.
  ... С устройством ее на постой в меблированных комнатах "Уютный уголок"
сложностей не возникло. Состоявшая на жалование у Кирсанова благообразная
хозяйка без вопросов отвела Людмиле две хорошие угловые комнаты на втором этаже.
Предложила сейчас же отдать ей в стирку и чистку белье и одежду, заверив, что к
утру все будет готово, а также подать в квартиру самовар.
  - Спасибо, Матильда Юрьевна, мы собираемся поужинать по соседству. Надеюсь, мы
вас не обеспокоим, вернувшись попозже?
  - Позвоните три раза, коридорный откроет, - улыбка была лучезарнейшая и все
понимающая.
  - Без всяких вопросов. - И, провожая нас до лестничной площадки, хозяйка
спросила меня театральным шепотом: - Может быть. Вам тоже комнатку приготовить?
Есть у меня, с дверью в эти номера... - она указала пальцем между лопаток идущей
впереди Людмилы.
  Я молча кивнул и сунул в ладонь хозяйки вчетверо сложенный врангелевский
"колокольчик". Двадцатипятирублевки Югороссии, свободно размениваемые на золото,
котировались в Совдепии куда выше номинала. И уж тем более в предчувствии новых
потрясений.
Глава 2
  Ближе к полуночи, в отдельном кабинете ресторана "Эрмитаж", когда Людмила,
утомленная дорогой и стрессами минувшего дня, вдруг неожиданно и быстро начала
хмелеть под дикое дребезжание бубнов и вопли цыганского хора, я положил ладонь
ей на колено и произнес первый пароль.
  - Вот наконец-то, - развязано рассмеялась она, отнюдь не отстранив мою руку. -
а я там все ждала и ждала связного... Потом подумала - вдруг ты тот самый и
есть. А нужные слова забыл. Все остальное-то вроде сходилось. Решила остаться с
тобой. Тот - не тот, а ночевать в самом деле негде... Ну, тогда пошли скорее.
  - Куда это? Мне здесь нравится.
  -Ко мне, конечно. Пока не развезло. Ты в этих делах сосем мальчик? Сказал бы
сразу, что нужно, не пришлось бы на шампанское тратиться...
  - Не свои трачу, - небрежно отмахнулся я. - За чужой счет чего не погулять с
красивой женщиной...
  Она посмотрела на меня с пьяной подозрительностью.
  - Может быть, ты и еще чего хочешь за чужой счет?
  Сейчас она уже не походила на гимназистку-медалистку.
  - Это уж как получится, - пожал плечами, делая вид, что не понимаю, о чем
говорит Людмила. - В армии так принято: "Ни от чего не отказывайся и ни на что
не напрашивайся".
  Перед калиткой во двор "мебилирашек" простиралась огромная лужа, через которую
была переброшена хлипкая доска.
  - Предложите мне руку, Игорь, - манерно попросила она, качнувшись.
  - Если позволите... - я подхватил ее на руки, ощутив ладонью сквозь чулки
мягкие и теплые ноги под коленями, и понес через лужу дальше по темному двору к
крыльцу черного хода.
  - Ох, зачем вы это?
  Я поставил женщину на ступеньки.
  - Еще раз спасибо. До свидания?
  Как играет, а? Или действительно совсем пьяна? Я щелкнул пальцами.
  - За труды получить бы... Что там с вас причитается?
  - Ой, правда, что это я? Пойдемте. - Людмилу снова шатнуло, пришлось
поддержать за локоть. В крошечной прихожей я помог снять ей пальто. Она стояла и
смотрела на меня, морща лоб.
  - У меня ноги промокли. Отвернитесь, я сейчас.
  - У меня тоже. Занимайтесь собой, я вернусь минут через пять.
  Предусмотрительно оставленным хозяйкой в двери ключом я отпер свою комнату.
Чиркнув зажигалкой, высмотрел скрытую бархатными портьерами дверь в соседние
апартаменты. Откинул обычный железный крючок, приоткрыл узкую, только чтобы
заглянуть одним глазом, щель.
  В смежной с моей комнате было темно, а первая, большая, ярко освещалась
электрической лампой под шелковым малиновым абажуром. Людмила, присев на стул,
расшнуровала забрызганные грязью ботинки. Пожалуй, она действительно была пьяна,
ее заметно мотало из стороны в сторону.
  Бросила ботинки в угол, подняв подол платья, принялась стягивать с незагорелых
ног чулки. Скомкала, подержала в руке, словно не зная, что с ними делать, тоже
отшвырнула в сторону. Замерла на стуле, прикрыв глаза и оперившись руками о
широко раздвинутые колени.
  Потом встала, подняла с пола свой саквояж, начала в нем рыться, выбрасывая на
полукруглую кушетку всякую женскую мелочь и что-то недовольно бормоча.
  Я осторожно покинул наблюдательный пункт. Вряд ли можно надеяться увидеть
что-то кроме непрофессионального стриптиза.
  Покурил перед форточкой, приводя мысли в порядок и планируя дальнейшие
действия. Потом вышел в коридор и постучал к Людмиле.
  Она, кажется, начала понемногу приходить в себя. Глаза прояснились, и речь
стала отчетливее.
  - А знаете, Игорь, у меня ведь нет того, что вам нужно... – сообщила она,
смущенно улыбаясь.
  - Как это нет?
  - Обыкновенно. Я ведь дело знаю, не то что вы... Раз никто ко мне не подошел с
паролем, я передачку спрятала. Там, в "Мотыльке", когда в вальтерклозет зашла.
Мало ли что могло случиться. Та шумная компания меня напугала...
  - Едем!
  - Куда ехать милый? Там давно закрылось. Час ночи уже. Теперь только утром...
  - Спрятала хоть надежно? – перешел я на "ты".
  - Будь спокоен. Кроме меня, никто не найдет.
  - Припомни, на словах ничего не велели передать?
  Она опустилась на кушетку, небрежно сдвинув к краю разбросанное небогатое
бельишко, хлопнула себя по лбу.
  - Напоил меня, противный, а теперь спрашиваешь. Велели, велели, только те
слова без посылочки ничего не значат. Я должна про-ком-ментировать, да. Что,
откуда и какой шифр использован... Там каждая вторая страничка – ключ для
первой. Да и то, если ты сейчас еще несколько слов припомнишь. А нет, так нет, с
другими разговаривать буду. Так что извини, теперь только спать...
  Сдерживая раздражение, я подошел к окну. В черном стекле отражался красноватый
свет лапы м смутно дрожало электрическое зарево над центром города.
  Пользуясь тем, что я отвернулся, Людмила прошла в совсем крошечную спаленку,
большую часть которой занимала просторная железная кровать с никелированными
шарами и кольцами на спинках, начала стягивать через голову платье.
  - Эй подожди немного. Ты меня слышишь?
  - А как же? – она широко улыбнулась, держа перед собой платье, как матадор
мулету. Вот почему у нее такая осиная талия – тело зашнуровано в тугой розовый
корсет, похожий на противоперегрузочный костюм. Из-под нижнего края корсета
выглядывают кружевные панталоны с оборочками, сверху выпирают круглы, как
пушечные ядра времен Полтавской битвы, груди.
  - И слышу, и все понимаю. Подай мне халатик вон там, в саквояже, и принеси,
пожалуйста воды с кухни. А я пока переоденусь и еще кое-что вспомню... Велено
было слово в слово передать, а мысли путаются...
  Наполняя водой кипяченой водой из большого оцинкованного бака, я продолжал
анализировать ситуацию. Мне ведь предписаны не только курьерские функции, я
должен выяснить, не двойной она агент? А то, что пьяна, - не страшно, даже
наоборот.
  Не дурака ли, кстати она валяет, и не играет ли она со мной, а не я с нею? Да
непохоже, я ведь считал – полтора стакана мадеры в "Мотыльке", две рюмки конька
и четыре фужера шампанского в "Эрмитаже". А утром у нее наступит похмелье и
адреналиновая тоска, тогда откровенного разговора может и не получиться.
  Уроки Шульгина и полковника Кирсанова крепко сидели у меня в голове, и перед
тем, как отнести ей воду, я зашел к себе и набрал нужный код на клавиатуре
карманного переговорного устройства с жидкокристаллическим экраном.
  Шульгин называл его "пейджером".
  Прибор пискнул, на экране появился знак вопроса. Я передал сообщение,
убедился, что оно принято, и спрятал пейджер под матрас. От греха...
  Людмила лежала на своей кровати поверх покрывала, разошедшиеся полы черного
халата с японским набивным рисунком открывали левую ногу как раз до того места,
где она заканчивалась. Непривычного дизайна белье вместе с корсетом грудой
валялось у изголовья. Уснула, что ли?
  - Принес воду? – спросила она слабым голосом.
  Я подал ей стакан. Она привстала, осушила его в три глотка. Шумно вздохнула.
  - Запри дверь. Я, правда, с непривычки слишком много выпила.
  Опустила ноги на коврик. Халат совсем распахнулся. Людмила отбросила его, не
торопясь легла, прикрылась одеялом до пояса. Даже без поддержки корсета грудь у
нее почти не обвисала. Соски, маленькие и розовые, торчали пуговками. Значит не
рожала еще.
  Ее губы приоткрылись не то в улыбке, не то в презрительной гримасе.
  - Воспитанные мужчины в упор на женщин неглиже смотреть не должны. Неприлично.
Тем более что ничего нового ты не увидишь, а я пьяная, и когда н меня так
смотрят - за себя не отвечаю. А если нравлюсь, - она приподняла руками снизу
груди и качнула ими, - лови момент. Какая б ни была, а на спине лежать могу...
  Удивляясь самому себе, я ощутил, что действительно готов на это. Да просто в
смысле этнографии интересно, какова она – женщина, рожденная в позапрошлом веке?
  Тем более что выполнение оперативного задания никак нельзя трактовать в плане
супружеской измены. Я погасил лампу и, не спеша раздевшись, лег рядом с
Людмилой.
  Небольшой, но много зарядный и мощный пистолет, выданный мне Шульгиным, я
незаметно положил на подоконник за портьеру. Там его и утром будет незаметно, а
схватить в случае чего, можно мгновенно, просто закинув руку за голову.
  Тело у нее было мягкое и горячее, а грудь наоборот, тугая не по возрасту. Я
прикоснулся к ней губами. Духами от груди, вообще от Людмилы не пахло, только
цветочным мылом. И запах был довольно свежим. Я провел ладонью по приятно
округлому животу, пушистому "холму Венеры", по нежным, шелковистым изнутри
бедрам. Потом поднес ладонь к лицу. То же самое – запах недавно вымытого
женского тела. Это меня уже всерьез насторожило.
  Дорога от Риги занимает гораздо больше суток, а душевых в поезде пока не
придумали. Даже в вагонах первого класса. Умыться можно, но и только. Вряд ли в
тесном, не слишком чистом вагонном туалете она снимала корсет и прочее, чтобы
ополоснуться холодной водой.
  Так, может быть, она подсела в поезд лишь на ближайшем от Москвы полустанке?
  Тогда и "полковник", передавший ее мне, не наш, а вражеский агент?
  И я сам сообщил ему, что не простой курьер, а человек, имеющий право принимать
ответственные решения.
  Из этого может получиться совершенно неожиданная коллизия...
  Но логика логикой, а если не спал с женщиной больше двух недель и чувствуешь
ладонью все подробности рельефа ее тела, то здравые мысли отступают на задний
план, если не дальше.
  Довольно долго Людмила лежала совершенно безвольно, позволяя мне делать все,
что хочется, и в этом был какой-то особый утонченный эротизм. Только постепенно
учащающееся дыхание и легкие сокращения мышц напомнили, что она жива, а не
фторвиниловый муляж.
  А потом словно очнулась, сообразила, что происходит и в таком положении
следует делать.
  Я часто слышал, что ни одна настоящая женщина не похожа на другую, и с каждой
постигаешь нечто совершенно новое и неизведанное. Я – то сам не мог похвастаться
богатым опытом, последние несколько лет общался только с Аллой, а еще раньше мои
случайные подружки оказывались, как на подбор, очень вялыми и флегматичными.
Похоже, что и в постель они ложились только из вежливости или потому, что в их
кругах было принято время от времени отдаваться мужчинам.
  Но женщина из прошлого оказалась более чем темпераментной.
  Обвив меня руками и ногами с такой яростью, словно собиралась переломать мне
кости, Людмила дергалась и билась, словно в эпилептическом припадке, стонала,
вскрикивала и рычала. Не скрою, это буйство низменных инстинктов возбуждало и
затягивало. А вдобавок молодая, образованная, изысканно воспитанная женщина,
переводя дыхание, бессвязно и грубо материлась, подстегивая меня и комментируя
происходящее словами, которые вокзальные извозчики произносили, понижая голос.
  С подобным проявлением страстей я встретился впервые. Впрочем, возможно, у
здешних женщин это принято. Как знак эмансипации и равенства в борьбе полов.
  Благо стены пансионата сложены в четыре кирпича, а толстые двери еще и
занавешены бархатными портьерами. А то, боюсь, на шум сбежались бы обслуга и
жильцы. Если, конечно, подобные эксцессы здесь не являются привычной прозой
жизни.
  После потрясающего, как в вагнеровских операх, финала Людмила отвалилась к
стене, нескоро отдышалась, скомкав простыню, вытерла лицо, грудь и плечи.
  - Дай мне папиросу...
  я нашарил на столе коробку, едва сумел зажечь огонь дрожащими руками.
  - Ты доволен? – наконец спросила она нормальным, даже тихим голосом.
  - Угу...
  - Я тоже... Молодец, умеешь, давно такого не переживала. У меня ведь, честно
сказать, с весны ни с кем ни разу не было... Разговелась. – Теперь она ничем не
походила на воспитанную тихую скромняшку из кафе. Пожившая, давно забывшая о
предрассудках женщина, как говорится – с непростой судьбой. Клеопатра с
пистолетом за подвязкой. С таким темпераментом – полгода поститься. Нельзя не
посочувствовать. Лукулл, испытывающий муки Тантала.
  - Бросить бы все да закатиться с тобой на уютную дачку на недельку. Вот бы
побаловались досыта на теплой печке... – голос ее звучал мечтательно. – А для
чего ты в эти дела ввязался? Тебе не подходит... – спросила вдруг Людмила как-то
по-другому.
  - Так жить-то надо. Полгода руль крутить между вокзалами или за один вечер
срубить в два раза больше, да и тебя вот, видишь встретил... С делами
разберемся, гонорар получим, может и в правду душу отведем? Я таких девушек с
роду не встречал...
  Не отвечая на мое предложение и будто забыв свои прежние слова, она протянула
мне сгоревший до мундштука окурок.
  - Брось в форточку. Еще будем?
  - Курить?
  - Нет...
  - А ты хочешь?
  - Хочу. Но спать еще больше. Давай утром продолжим...
  Мне на первый раз тоже было достаточно, да и завтра день легким быть не
обещал. За нашими играми я не обратил внимания, что в городе начали
постреливать. Не слишком часто и где-то ближе к окраинам, но хлопали время от
времени приглушенные расстоянием винтовочные выстрелы.
  Людмила отвернулась лицом к стене и очень быстро задышала так, как дышат
по-настоящему спящие люди.
  Я спать (в буквальном смысле этого слова) в одной постели с женщинами с юности
не выносил. Поэтому, стараясь не задеть случайную любовницу, тихо поднялся,
собрал с пола свое имущество, с подоконника прихватил пистолет и выскользнул в
потайную, с этой стороны оклеенную обоями и лишенную ручки дверь.
  В собственном помещении почувствовал себя гораздо свободнее.
  Неплохо б кофейку выпить, да и рюмку коньяка, но от самовара добрейшей хозяйки
я самонадеянно отказался, а тащиться по длинному коридору к общему титану не
хотелось. Проще обойтись. Я открыл пошире форточку, погасил свет, закурил и
попытался разобраться в обстановке. Все неожиданно и резко усложнилось. К тому,
что начало происходить, я совершенно не готовился. И спрогнозировать день
завтрашний не мог. Надежда лишь на то, что мне опять подскажут и помогут. Но как
же вышло все-таки, что приключение, начавшееся два с лишним месяца тому назад на
станции московского эмбуса, привело меня пока что в постель чужой и не внушающей
доверия женщины, за окном комнаты которой – зловеще-мрачная карикатура на мой
любимый город.
  А ведь еще совсем недавно воображалась мне совсем другая жизнь... Когда вот
так же, глядя в ночной потолок, я лежал в своей каютке на крейсере-разведчике
"Рюрик" и предвкушал свидание с Землей и с Аллой.
  Или когда на три недели позже проснулся среди ночи...

Глава 3
  "... Итак, на чем же мы остановились?" – подумал я, вставая. В комнате было
темно, только слабый свет луны, то и дело скрываемой рваными, летящими по
черному небу облаками, позволял сориентироваться и найти окно. Мой совмещенный с
общепланетным информационным полем интерком бездействовал уже три дня. Узнать ни
московское ни здешнее поясное время я не мог. Сам по себе ничтожный, этот факт
вновь кольнул сердце запоздалой болью. А уж пора бы и привыкнуть. Правда, хоть и
испытал я в жизни многое, особенно за последний месяц, в такие ситуации мне,
старому космическому и газетному волку, попадать не доводилось. Время все-таки в
человеческом сознании занимает несколько особое место. С пространством любой
протяженности и как угодно искривленным дело иметь психологически проще.
  Я нащупал непривычно устроенную защелку балконной двери, вышел на прикрытую
сверху крутыми скатами крыши небольшую лоджию. Поежился от порывов холодного
океанского бриза. Здешний октябрь – это весна, примерно наш апрель, причем не
слишком теплый. Шальные ветры набирают разгон прямо с края ледникового щита
Антарктиды и, ничем не сдерживаемые, обрушиваются на скалистые берега Южного
острова. В моей тонкой фланелевой пижаме долго не простоишь. Но минут десять
можно – чтобы слегка продрогнуть и потом вновь нырнуть под теплое одеяло,
постараться, чтоб не вернулись вызывающие бессонницу мысли.
  Внизу справа, в полусотне метров под обрывистым берегом, маслянисто
переливалась и отражала лунный свет черная вода узкого фиорда. А впереди и
сзади, и по левую руку смутно угадывались окружающие фиорд и небольшую, почти
круглую площадку на берегу высокие иззубренные скалы. Мы вошли сюда вчера под
вечер, и я едва успел бегло ознакомиться с топографией этого таинственного
места. Последние двое суток перехода выдались нелегкими, Тасманово море сильно
штормило, спать можно было лишь условно, урывками по часу – полтора, сменяя друг
друга у штурвала "Призрака", да и психологическое мое состояние было не очень
радужным. Андрей изъяснялся со мной какими-то недомолвками, тщательно избегая
любой конкретности по поводу наших пространственно-временных координат. Надо
сказать, что он при этом не забывал извиняться, несколько смущенно улыбаясь.
Мол, ему самому не все до конца понятно, а делиться непроверенной информацией и
внушать необоснованные надежды – не в его правилах. При этом он вел себя так,
будто очень чего-то опасается.
  Сразу после боя с катерами мы легли на курс чистый вест и шли им полным ходом
не меньше шести часов, потом повернули строго на зюйд. Если принять за исходную
позицию точку последней обсервации, мы сейчас должны были огибать по пологой
дуге Австралию с севера. Глухой гул работающих на пределе турбин, стеклянно
отсвечивающие вывалы воды из-под острого фортштевня, кипящая кильватерная струя,
бьющий в лицо холодный и соленый ветер сами по себе должны были бы радовать
душу, но сейчас только усиливали тревогу.
  Я спросил Андрея, надолго ли нам хватить топлива при такой скорости.
  - На пару суток хватит. Да зря тебя это волнует. Лишь бы высочить, там и без
солярки, под парусами дойдем, а нет – так и того не потребуется...
  - Ты, кроме катеров, еще чего-то боишься? Чего?
  - Совершенно чего угодно. Пикирующих бомбардировщиков "Штукас", подводных
лодок, линейных крейсеров типа "Худ" и "Гнейзау"... Раз такие дела пошли.
  Ответ прозвучал не слишком внятно, но прояснять мои недоумения Новиков не
стал.
  Он часто, стоило лишь на минуту приоткрыться небу, брал обсервацию, ловко
орудуя массивным секстаном и сверяясь с не менее древним механическим
хронометром. После чего долго рылся в толстом своде астрономических таблиц.
Настоящий каменный век навигации. Оптимизма это в меня не вселяло. Все остальное
время Андрей проводил в рубке, нацепив на голову массивные обрезиненные наушники
вращая верньеры тоже весьма старомодной радиостанции. Вообще складывалось
впечатление, что яхта "Призрак" на самом деле была построена и оснащена где-то в
первой половине прошлого века, а потом лишь регулярно проходила
планово-предупредительные ремонты, в ходе которых на ней добавлялось современной
оборудование, но старое отнюдь не демонтировалось. Для антуража или... На такой
вот случай.
  Занимаясь своими делами, Андрей предоставил нам с Аллой возможность почти
бессменно стоять у штурвала и обмениваться соображениями и домыслами.
  Мы шли на юг, погода постепенно налаживалась, океан снов стал приобретать
тропическую синеву.
  И вот только сегодня, точнее уже вчера около полудня, Новиков вроде бы
завершил свои труды и успокоился наконец. Как пиратский капитан, сбросив с
хвоста погоню королевских фрегатов.
  - Поздравляю, - сказал он мне, опершись локтями о дубовый планширь мостика, -
похоже, мы прорвались.
  - Прорвались через что? – спросил я.
  - Ну как бы тебе это понятнее объяснить? – снова чуть улыбнулся он. –
По-моему, через два или три временных барьера и парочку реальностей. И теперь мы
в известном смысле дома.
  - Дома – у кого?
  - Если угодно – у нас с Ириной. В том месте пресловутого континуума, где мы
можем существовать, не опасаясь никаких исторических катаклизмов, за исключением
метеорологических и, так сказать, проистекающих от более-менее разумной
деятельности конгениальных нам людей. – Сконструировав эту маловразумительную
фразу, он извлек из кожаного портсигара свою обычную бледно-оливковую сигару,
предложили мне, но отказался, неторопливо ее раскурил, после чего сказал
нормальным тоном:
  - Давай Игорь, по возможности отложим основательный разговор до берега.
Ходовая вахта в приближенных к боевым условиям допускает некоторые приватные
беседы, но отнюдь не научные симпозиумы на темы, малопонятные и докладчику и
слушателю. – На чем и закрыл тему. – Пойди вон к локатору и наблюдай, когда
откроется берег. Предположительно – через полчаса курсом зюйд – зюйд – ост –
тень - зюйд.
  Так оно и получилось. На помаргивающем серо-зеленом поле экрана я увидел
пересекающую наш курс извилистую белую полосу, а еще минут через сорок ее стало
возможно наблюдать и в бинокль.
  На расстоянии около пятнадцати миль из моря поднималась мглистая, зубчатая
стена, уходящая влево и в право за горизонт. Материк или очень большой остров, а
если мы находимся там, где я предполагал, исходя из собственных догадок и
познаний в навигации, то либо Тасмания, либо Новая Зеландия. Второе вероятнее,
судя по погоде. Но если нас перебросило в другую точку Земли, это могло быть чем
угодно, например, Ирландией или районом мыса Горн, - исходя из нашего курса
последних дней. Других мест, куда можно прийти с северо-северо-запада и где в
это время года дуют такие постоянные и свежи ветры, я представить себе не мог.
  Андрей подтвердил мои предположения. Да, именно Новая Зеландия. Как и было
обещано при выходе из Сан-Франциско.
  Но как же здешние места так напоминают берега Норвегии! Отвесные скалы высотой
в десятки и даже сотни метров, обрывающиеся в серо-голубую воду, а поверху
заросшие глухим черно-зеленым лесом. Скалистая гряда изрезана многочисленными
расселинами, то совсем узкими, то достигающими ширины в два, три и больше
кабельтова. А Задний план великолепного пейзажа образован громоздящимися в
несколько ярусов горными хребтами, покрытыми сверкающими вечными снегами.
  - Фьордленд, страна фьордов, крайний юго-запад Южного острова. Считается одним
из красивейших уголков Земли. Только любоваться этой прелестью почти что некому.
Международный туризм, увы, распространения не получил, а местные жители – народ
чрезвычайно прагматичный, их больше овечьи пастбища интересуют, чем ледники да
фьорды. Натуралисты порой забредают в поисках эндемичной флоры да фауны, вот и
все.
  Но нам это на руку.
  Андрей сам встал к штурвалу.
  - Теперь, пожалуйста, меня не отвлекай, судовождение у этих берегов отнюдь не
забава...
  Поскольку третий день не работали наши навигационные системы, Новикову
пришлось самому провести судно через угрожающе отороченную кипящей пеной полосу
рифов, а потом ухитриться попасть в узкую горловину никакими вехами и бакенами и
не обозначенного фьорда. Мы с Аллой и Ириной в качестве любопытствующих
пассажиров наблюдали за его высшим пилотажем с крыла мостика.
  Внутри фьорда волнение сразу стихло, и по маслянистой штилевой воде "призрак"
еще полчаса шел между отвесными, выше клотиков сорокаметровых мачт гранитными
стенами. Алла смотрела на это чудо природы с чуть испуганным восхищением, ей все
время казалось, что на одном из поворотов яхта заденет днищем за окружающие
фарватер каменные клыки, а стоящая рядом ней Ирина – скучающе-привычно, как на
сотни раз виденное и знакомое.
  Место для базы, конечно, выбрано с большим знанием дела. Для обороны с моря
лучшей естественной фортификации и не придумать.
  Негромкий стук дизелей "Призрака" многократно отражался от скал звонким, но
монотонным эхом, а вообще то тишина в глубине фьорда стояла мертвая,
первозданная. Я почти был уверен, что если заглушить двигатель, то можно
услышать пение экзотических птиц в темных буковых зарослях над кромкой скал.
  Наконец наш путь в извилистом гранитном коридоре завершился. Прошли последний
поворот, и взгляду открылся обширный, правильной формы внутренний бассейн, в
обрамлении все тех же молчаливых скал. А слева, в его глубине, я увидел плоскую
террасу, на ней – игрушечный издали поселочек из двух десятков кирпичных и
каменных коттеджей с остроконечными, под алой черепицей, крышами. Еще чуть выше
по склону – большое трехэтажное здание, напоминающее стилем французские замки
XVIII века. Не те средневековые сооружения с донжонами и стенами до небес,
которые воображаются при слове "замок", а нечто вроде просторного загородного
дома посередине регулярного парка.
  Миленький такой, буколический пейзаж.
  От поселка вниз вела дугообразная белая лестница, упираясь в длинный бетонный
пирс, а к пирсу были пришвартованы высокобортный белый пароход и военный
корабль, узкий и длинный, окрашенный в серовато-оливковый цвет, с тремя высокими
дымовыми трубами и орудийными установками на баке, юте и вдоль бортов. Похоже –
легкий крейсер полуторастолетней давности.
  Выходит, то, о чем мне говорил Андрей, отнюдь не каюткомпанейский треп под
литр мадеры на двоих, а самая что ни на есть действительность.
  Пока мы швартовались, солнце противоестественно садилось на востоке и уже
коснулось снеговых вершин, окрасив на мгновение их склоны в густые алые тона. В
фьорде сразу стало холодно и тревожно. Вода мгновенно почернела, воздух стал
наливаться тусклой синевой.
  Андрей аккуратно притер яхту к пирсу по другую сторону от крейсера и выключил
моторы. Упала тишина, в которой самым громким звуком остался плеск о борт и
причальную стенку коротких волн. Скатившиеся по трапу крейсера матросы приняли
носовые и кормовые швартовы. Не отдавая никаких распоряжений, лишь коротко им
кивнув, Новиков шагнул на рифленую железную дорожку вдоль края пирса, почти
вровень с палубой, протянул руку сначала Ирине, потом Алле.
  - Ну вот, теперь с прибытием на место, господа. Сейчас разместимся, приведем
себя в порядок, поужинаем, а там видно будет...
  Тем самым он опять пресек попытки задавать ему несанкционированные вопросы.
  - Но год-то здесь какой сейчас, ты мне можешь сказать?! – позволил я себе
последнюю попытку. Отчего-то это меня волновало больше всего. Хотя казалось
бы...
  - Год? – Андрей с сомнением покрутил головой. – Год здесь так примерно
двадцать четвертый, максимум двадцать пятый. – Подумал еще и добавил: - Тысяча
девятьсот, разумеется...
  Не скрою, несмотря на некоторую предварительную моральную подготовку, подобие
шока я все же испытал. Но вида постарался не подать. И не такое, мол, в жизни
бывало. Я вообще-то всегда предпочитал сохранять достаточную невозмутимость в
самых острых ситуациях, более-менее удачно копируя стиль известного в XIX веке
журналиста и путешественника Стенли, которого с лицейских времен избрал себе за
образец, а сейчас у меня вдобавок появился новый объект, с кем стоило
соразмеряться, - сам Андрей Новиков, человек пусть непонятный, но уважения
заслуживающий. Более независимого от влияния окружающей среды индивидуума я не
встречал ни на Земле, ни в самых отдаленных рукавах Галактики.
  И сейчас показать ему, что я напуган или хотя бы растерян, - значило, по моим
представлениям, потерять лицо. Что недопустимо ни при каких обстоятельствах.
  Алла, покачнувшись, вцепилась мне в рукав. Но не от нервного потрясения, как
мне в первый момент показалось, а оттого, что за две недели разучилась ходить по
твердой земле. Вестибулярный аппарат разбалансировался.
  В глазах же ее я прочитал скорее изумление, чем испуг.
  Она тряхнула головой и занавесила лицо густой волной золотисто-каштановых
волос. Похоже, ей все равно, где жить, лишь бы не возвращаться в Москву, а может
за дни тесного общения с Ирина рассказа и объяснила ей куда больше, чем Андрей -
мне.
  Почти никого не встретив на единственной улице поселка, протянувшейся от
верхней площадки лестницы до так красиво выглядевшего с моря позднефеодального
замка (а редкие прохожие, что попадались нам по пути, выглядели совершенно
нормальными людьми, здоровались с Андреем радушно, но без каких-то выраженных
эмоций, на нас же с Аллой смотрели с естественным интересом, и не более), мы
подошли к одному из коттеджей по правой стороне "улицы".
  Новиков распахнул парадную дверь, толстую и тяжелую, рассчитанную, наверное,
на противостояние зимним антарктическим штормам, в соответствии с духом времени
изукрашенную вдобавок рельефной готической резьбой, пропустил нас с Аллой
вперед, а Ирина осталась ждать на улице.
  Повернул круглую фарфоровую ручку выключателя на стене в прихожей.
  - Вот, можете располагаться. Внизу кухня, столовая, ванная и так далее.
Наверху – две спальни. В мансарде - еще одна комната. Меблировка пока
стандартная. Ничего особенного, конечно, но и не хуже, чем у вас в
провинциальных отельчиках. Если останетесь здесь жить – добавим индивидуальности
по вашему вкусу. Я зайду через пару часов. А пока извините – неотложные дела,
сами понимаете... слишком долго мы отсутствовали.
  Новиков откланялся, а мы с Аллой остались, глядя друг на друга с некоей
растерянностью. Будто молодожены, оставшиеся наедине перед первой (на самом деле
для обоих первой) брачной ночью.
  - Раз приказано – будем устраиваться, - нарушила молчание Алла. – Кажется, уж
здесь-то можно не опасаться внезапных неприятностей. А тишина какая...
  - У Панина на вилле тоже... – начал было я, но осекся. И мы стали осматривать
наше временное - если только временное - пристанище. Андрей оказался не совсем
прав. По степени стилизации предложенное нам жилище не уступало как раз наиболее
дорогим и шикарным отелям нашего времени. Типа той же "Славянской беседы" в
Москве. Разумеется, с поправкой на полтораста лет технического прогресса.
  Здесь не было ни домовой автоматики, ни системы кондиционирования, ни
компьютера с трехмерным визором, вообще никакой бытовой электроники, а в
остальном...
  Так, наверное, жили в доброй старой Англии аристократы средней руки и
отставные колониальные полковники.
  Из просторного холла с камином довольно крутая дубовая двухмаршевая лестница
вела на широкие, тоже деревянные, с фигурными балясинами перил, антресоли. А на
них выходили двери спален.
  - Моя комната – эта, - сказала Алла, открывая левую дверь.
  На мой взгляд, правая от нее не отличалась ни на йоту, даже вид из окна тот же
самый, но... Выбор женщины всегда трудно объясним, а может она загадала
что-то...
  - Я пойду приму душ, только ты сначала разберись, как там все устроено, а
потом и вправду немножко полежу. Пол под ногами так до сих пор и качается. И
ноги дрожат... – сказала Алла, бросая свою сумку на стул, и тут же начала
раздеваться, предварительно показав взглядом на дверь и более уже меня не
замечая. Да я и сам сейчас не слишком интересовался ее прелестями. Двое суток
без сна, качка, прыжки через время, таинственный поселок на краю света – вполне
достаточно впечатлений. Я бы и от ужина сейчас не отказался. Стаканчик виски ли
джина с тоником – и спать. а разговоры с Новиковым, выяснение обстоятельств,
попытки догадаться, когда твой собеседник говорит правду, а когда что-то
утаивает, - совсем меня сейчас не прельщали. Я ведь, за пределами своих
профессиональных обязанностей, человек не слишком любопытный. Даже напротив. От
избыточной информации меня мутит. Вроде как представительниц предыдущей по
древности профессии не слишком тянет на секс в нерабочее время.
  Так оно и вышло. В резном дубовом буфете в столовой нашлись и виски, и джин, и
многое другое. Мы с Аллой, вымытые и распаренные неограниченным ( что особенно
приятно после скудного лимита на яхте) количеством горячей пресной воды, выпили
по стаканчику, потом я проводил ее братским поцелуем в щечку и поднялся по
чугунной винтовой лестнице в мансарду. Там мне показалось более уютно, чем в
спальне второго этажа.
  Я постелил себе на нешироком гибриде дивана и тахты, потратил несколько минут,
чтобы разобраться в назначении и принципах управления громадным полированным
ящиком, оказавшимся всего лишь древним радиоприемником. Вообще, пора уже
отвыкать от оценочных эпитетов.
  Для нас тут абсолютно все старинно и архаично. Я покрутил большие рубчатые
верньеры, понаблюдал, как ползет красная стрелка по круглой светящейся шкале, на
которой разноцветными буквами написаны названия столиц большинства
существовавших тогда (то есть, конечно, сейчас) стран мира. Эфир был забит по
преимуществу стремительными писками азбуки Морзе. Здешние корабельные и
береговые радисты достигли в этом забытом искусстве невероятной виртуозности.
  Не представляю, как можно успевать читать эти сообщения вслух. Сквозь хрипы,
свист, треск атмосферных разрядов мне удалось нащупать только одну микрофонную
передачу: сводку погоды из Сиднея. И еще вдруг внезапно прорвался, удивительно
чисто, обрывок скрипичного концерта. И снова протяжный подвывающий свист
перекрыл нежную музыку.
Я выключил устройство, чьи размеры намного превосходили его практические
возможности, и лег в постель.
  ... Мне приходилось читать, и самому писать о так называемом футуршоке, то
есть невыносимом состоянии психики "среднего человека", сталкивающегося со
слишком быстрым наступлением непереносимо-непонятного "будущего". Конечно,
встреча с будущим, которого ты не ждал и не предвидел, тяжела. Но что сказать о
шоке встречи с прошлым? В его, так сказать, чистом воплощении.
  Мы так устроены, что даже след локального, твоего личного прошлого, случайно
встреченного то ли в виде старой фотографии, то ли развалин дома, где прошло
твое детство, то ли забытого между страницами книги письма от девушки, которую
ты любил в школьные годы, вызывает душевное томление, грусть, печаль, тоску... И
это ведь не только печаль по прошедшей жизни, это именно воздействие прошлого,
как некоей мистической субстанции.
  А если вдруг прошлое обрушивается на тебя сразу, "тотально"?
  И нет вокруг тебя ничего, кроме прошлого, им пронизано все – море, небо,
воздух, земля и звезды... Да, и звезды тоже, ибо они заняли совсем другое
положение на небосводе и, значит, оказывают на людей какое-то иное воздействие.
  По ним, кстати, с помощью древнего секстана ты и узнал о том, что прошлое
наконец наступило...
  Я незаметно заснул, а потом так же мгновенно проснулся и не меньше получаса
ворочался на сбитых простынях, пока не отчаялся и прекратил напрасные мучения.
Вышел на лоджию. Назначенные два часа давно прошли.
  Выходит Андрей нас не разбудил. Наверное, заходил, увидел, что в окнах темно,
и справедливо решил не тревожить. Но возможно и другое. Что-то случилось. Мало
ли какие проблемы могли возникнуть за время его отсутствия?
  И вдруг я поймал себя на мысли, что уже как данность воспринимаю то, что мой
неожиданный знакомый, спаситель и вроде бы добрый приятель Андрей Новиков не
просто богатый прожигатель жизни, земле- и времяпроходец (что и так достаточно
дико), а некая "особо важная персона", имеющая отношение к судьбам мира,
возможно, даже и не одного. В моем 2056-м он, похоже, не просто так по морям
скитался. И в этом 1924-м Андрей не абориген, совершенно очевидно. Во-первых, (а
я же не только журналист, я еще и историк, пусть и специализировавшийся по
другим временам), он просто не подходит по психотипу людям первого послевоенного
десятилетия.
  Достаточно хоть книги Хемингуэя вспомнить. А во-вторых, я своими глазами видел
на казенниках пушек "Призрака" клеймо "1981 г." я ведь надеялся, что попадем мы
куда-то позже этой даты. Поближе к дому. Увы – не получилось.
  Тогда кто же он и откуда? С какой целью скитается в дебрях годов и
реальностей, вмешиваясь в дела совершенно посторонних ему людей?
  В его коллекции я, безусловно, далеко не первый. Моя память, заменявшая всегда
любой диктофон или блокнот, автоматически выдала абзац из невольно подслушанного
в первую ночь нашего знакомства разговора Андрея с Ириной. Я тогда вышел перед
рассветом на палубу яхты, измученный почти такой как сейчас, бессонницей,
направился на бак, к бушприту и, проходя мимо открытого светового люка,
машинально в него заглянул. В свете ночника увидел, что Андрей лежит на спине на
широкой койке, заложив за голову руки, а Ирина, совершенно обнаженная, сидит
рядом в позе скульптурной "Русалочки" из Копенгагена. Она и в одежде-то
произвела на меня сильнейшее впечатление, а уж теперь... Я отшатнулся, чтобы
Новиков меня не увидел и не подумал, что я этот, как его вуайерист, в общем,
любитель подглядывать за соответствующими сценами. Стыда до конца дней не
оберешься.
  Прекрасная бронзовая фигура Ирины исчезла из виду, но голос ее я слышал
великолепно. Похоже, происходило нечто вроде сдержанной семейной сцены.
Проявившая такое трогательное участие к судьбе незнакомца (то есть меня),
попавшего в сети международного преступного синдиката, она сейчас выговаривала
Андрею за то же самое.
  Ирина говорила о превратившейся уже в дурную привычку манере бросаться на
помощь кому ни попадя, не представляя, чем это кончится, а он отвечал, что
никуда не деться, раз так сложилось, и больше, чем править мирами и народами,
ему нравится изображать из себя Гаруна-аль-Рашида, причем не настоящего,
исторического, а сказочного, а если это ей кажется глупым, то пусть она
подумает, с кем бы вела подобные беседы, не будь у него такой дурной привычки...
  Стараясь не зашуметь, я тихо вернулся в свою каюту, попытался сообразить,
какой смысл несут эти слова, но информации было явно недостаточно, да вдобавок
перед глазами стояло "прекрасное видение". Я в конце концов заснул, а утром
никак не мог понять, было это на самом деле или все же приснилось. Редкий,
замечу, случай, обычно сон от яви отличить нетрудно, а тут случилось именно так.
Может быть, оттого, что за ночь Ирина снилась мне несколько раз, в том числе в
сюжетах настолько откровенно эротических, что уж они-то явью быть не могли ни в
коем случае, но в итоге все запуталось окончательно. Да и дела с утра сразу же
завязались настолько крутые, что не до теорий было.
  А теперь вот давний разговор великолепно лег в общую мозаику...
  ... Нет, надо сначала привести всю имеющуюся информацию в систему, а потом
двигаться дальше. И сделать это прямо сейчас, чтобы утром, при встрече с
Новиковым (если она вообще состоится), быть во всеоружии. Так, тут же подумалось
мне, а откуда вот эта идея - "если встреча состоится". Есть основание
предполагать иное?
  Я привык полностью доверять своей интуиции. Она меня никогда не подводила,
напротив, убегала от многих серьезных неприятностей. И в космосе, и на Земле. Да
вот хотя бы и последняя история с Паниным и пресловутым "фактором Т".
  Но сейчас то? Самая простая, однажды уже отвергнутая, но не забытая, внешне
крайне абсурдная гипотеза - Новиков все же сообщник Панина или кого-то из его
банды. Умный, симпатичный, умеющий располагать к себе авантюрист. Они увидели,
что попытка захватить Аллу вместе со всеми материалами, посвященными секрету
производства препарата, обеспечивающего (возможно) неограниченную
продолжительность жизни с гарантией от любых несчастных случаев, провалилась,
вот и спланировали столь хитроумную и нетривиальную операцию.
  Заманили нас с Аллой на эту таинственную базу на краю света и теперь имеют
возможности и время, чтобы выманить (или выколотить из нас) тайну. А все
остальное -тонкая инсценировка, включая бой с торпедными катерами и изящные
хронофилосовские построения Андрея.
  Так, причуды мастера, кружевная вязь миттельшпиля и эндшпиля, хотя партия
выиграна еще в дебюте.
  Классная, между прочим, завязка детектива, для пущей интриги замаскированного
под фантастический роман.
  Имея привычку не отметать с ходу любую гипотезу, даже самую на вид бредовую, я
все же решил оставить эту на крайний случай, а пока поискать нечто более
реалистическое.
  Смешно, между прочим, у меня получается. Я, значит, уже подсознательно решил,
что вариант с умным, изобретательным тайным агентом менее правдоподобен, чем
идея о существовании параллельных миров и свободных перемещениях во времени в
любую сторону. Полсотни лет все лучшие умы Земли бьются над совершенствованием
хроноквантовых двигателей, довели их до такой степени сложности, что путешествие
на противоположный спиральный рукав Галактики занимает максимум полгода чистого
полетного времени, и даже теоретически не подступились к возможности создания
"машины времени" в буквальном, уэллсовском смысле.
  Хотя... Вот из-за этого "хотя" я и поверил Новикову, а не всем Академиям наук
вместе взятым.
  Артур. Я с ним познакомился на три недели раньше, чем с Новиковым, и этот
самый Артур со товарищи, в число которых входила и Алла, сумели осуществить
практическое перемещение во времени живого биологического объекта. Просто они
ткнули наугад в том направлении, куда никому до них в голову не приходило. Хотя
ребята в той группе были наверняка гениальные, мир их праху, и на их фоне прочие
академики выглядят на вроде тех парней из анекдота: "Что, машина едет? - Не
едет. - А ты фары протел? - протел. - Лобовое стекло протер? - Протер. - Скаты
попинал? - Попинал. - И не едет? - Нет. - Ну, тогда я не знаю". Так и с
хроноквантовой теорией. А Новиков ведь человек вообще из параллельного мира, и
там давным-давно кто-нибудь мог сообразить открыть капот, заправить топливом бак
или поправить клемму на аккумуляторе.
  Значит, принимаем гипотезу, что Новиков сообщил мне чистую правду о себе и
своем мире.
  Тогда совершенно в ином свете представляет наша с ним ночная беседа в
кают-компании "Призрака".
  А о чем мы тогда говорили, если вспомнить не только канву, но и самые
незначительные на первый взгляд детали?
Глава 4
  Мы, значит, беседовали о труде профессора Фолсома "Феноменальнология
альтернативной истории".
  В чем суть? Людей испокон веку интересовали проблемы выбора жизненных путей,
сопоставления реализованных и нереализованных вариантов собственных поступков,
удавшейся или неудавшейся вследствие этого судьбы. Кто-то, как бы не Бернард
Шоу, однажды сказал: "Каждому из нас судьба однажды стучится в двери, но чаще
всего мы в это время сидим в ближайшем кабачке".
  То же самое касается судеб целых стран, народов, всего в конце концов
человечества.
  Первым, если я не ошибаюсь, понятие альтернативной истории сформулировал
давным-давно историк Тойнби, работавший, кстати, именно в те годы, где я сейчас
оказался. Фолсом же пошел от противного. Читателям, впрочем, это в основном и
понравилось.
  Отдав дань запертой сотнями популяризаторов теории параллельных реальностей,
автор сделал вывод об их принципиальной невозможности в нормальном материальном
мире. Что, впрочем, следовало уже из названия книги, ибо термин "феноменология"
и предполагает разговор о чем-то существующем или могущем существовать
исключительно в сфере чистого разума, как бы эманация мыслящего субъекта. Тут,
правда, на мой взгляд, возникал парадокс, который автор обозначил, но предпочел
почему-то не развивать
  Зато, утверждая, что факт существования или не существования подавляющего
большинства жителей Земли абсолютно безразличен так называемой истории (с этим,
как и со всякой банальностью, мне было очень легко согласиться), Фолсом идет
дальше и пишет, что так же безразлично для истории и присутствие личностей
"великих". Не повторяя впрямую марксистской точки зрения, философ приходит к
почти аналогичному выводу - мол, каждая "великая" историческая фигура
одновременно является не только катализатором, но ингибитором происходящих в
обществе процессов, а в итоге выходит так, что, с формальной точки зрения,
означенная личность как бы вообще не существует в качестве субъекта истории.
Условно говоря, тот же Наполеон мог бы вообще не родиться на свет, все равно лет
через пятьдесят- сто Франция пришла бы к неотличимому аналогу Второй республики,
с тем же общественным устройством, уровнем развития экономики и так далее. Ну а
что при этом в ней несколько миллионов конкретных личностей не родилось бы и
примерно столько же не погибло в сражениях - значения не имеет. Разве что лично
для них самих это представляло бы какой-то интерес, но не зная о том,
предопределенно ли им жить или нет, при другом повороте сюжета они не имеют
оснований радоваться или обижаться в любом из рассмотренных вариантов.
  Чем вся эта софистика отличается от обыкновенной теологии, а еще более
упрощенно - от существования рока, судьбы, предопределения, Бога в конце концов,
я не понял. А вывод, ради которого старик исписал полтысячи не лишенных
остроумия и литературного блеска страниц, прост до неприличия. Альтернативные
реальности невозможны, поскольку им просто неоткуда взяться. Или, что почти то
же самое по результатам, все возможные альтернативы реализуются в пределах одной
и той же реальности сполна, только мы этого не осознаем.
  Я столь подробно постарался воспроизвести суть этой книги, потому, что вполне
невинное обсуждение некоторых объявленных Фолсомом постулатов вызвало со стороны
Новикова резкое, даже саркастическое неприятие. Причем отрицал Андрей не столько
теоретические построения, как использованные для их доказательства примеры из
реальной истории XIX и XX веков. Не далее.
  Я обратил на это внимание и привел несколько фактов из истории XXI века, в том
числе и тех, в которых принимал участие сам, на Земле и в космосе. На это он
рассмеялся т сказал, что как раз поэтому. Слишком наш мир нелогичен, чтобы быть
единственно возможным. А я ему ответил, тоже со смехом, что не он первый это
заметил. Так говорили еще французские просветители. И что бы он хотел взамен
имеющегося?
  - Как раз я бы ничего лучшего не хотел. Антр ну... - Андрей пожал плечами. -
Да вот энтропия...
  - Причем тут энтропия?
  - При том, - с некоторой даже печалью усмехнулся Новиков, - что если карточный
домик построить в натуральную величину, то судьба его будет уж очень
предсказуема...
  Что-то в его интонации меня насторожило. А беседовали мы, еще раз подчеркну,
вскоре после боя с торпедными катерами не установленной принадлежности. Ирина
все еще не оправилась после тяжелого ранения, тоненькая свежая кожа, затянувшая
мои порезы тоже пока зудела и чесалась. Андрей только-только, с наступлением
темноты, успокоился, убедившись, что загадочный противник нас не преследует,
собрав для этого более значительные силы.
  По всем этим причинам теоретическая дискуссия-беседа имела особо тонкий
привкус.
  - А вот интересно, как ты считаешь, соотносится сегодняшний инцидент с теорией
Фолсома или же..? – спросил я, сделав вид, что знаю и понимаю больше, чем на
самом деле. – Может, мы как раз и пребываем сейчас внутри одной из параллельно
существующих в нашей реальности альтернатив? Древние катера, не то пираты, не то
рейдера, внезапная смена погоды, пропавшая связь, а? Ты не это имел в виду,
предлагая подумать про карточный домик?
  - И это тоже, - кивнул Андрей, задумчиво разжевывая ломтик ананаса. – Ты у
нас, Игорь, парень вроде как мыслящий. (Ничего себе комплимент?) Только при чем
же здесь Фолсом? Вполне банально рассуждающий старичок. Субъективный, как раньше
принято было говорить, идеалист. Да и еще туповатый. Нагреб Эверест фактов и ни
хрена в них не понял. Как Маркс в теории добавочной стоимости. К реальной жизни,
увы, его построения никакого отношения не имеют...
  И я, должен признать, вновь почувствовал себя так, как это бывало приобщении с
моим первым командиром, ныне начальником Службы безопасности космофлота. То есть
все как бы нормально, но в какой-то момент я начинал ощущать, что ему со мной
неинтересно. Как взрослому с ребенком-дошкольником. То есть никакой неприязни,
доброжелательность, пожалуй, искренняя симпатия, если не больше, но сколько
такое общение может продолжаться?
  - Что значит – реальной жизни? Как будто ты предполагаешь, что подобные
теоретизирования могут иметь какой-то физический смысл? На то они и
альтернативы, то есть предположения, как могло случиться, если бы... Или ты
хочешь сказать, что его теория должна иметь практическое применение, скажем, для
расчетов оптимального будущего?
  - Ну, это тоже было. Утописты-коммунисты и так далее. Я как раз нечто другое
хотел выразить. Он ведь напрочь отрицает как раз саму возможность именно
физического существования параллельных реальностей. И доводы приводит, пардон,
совершенно дурацкие. Что, мол, по причине бесконечно совершаемых ежемоментно
миллиардами людей выборов того или иного поступка количество альтернативных
миров тоже должно быть бесконечным, а для этого во Вселенной просто не хватит
материального субстрата... Полная ерунда.
  - Отчего же нет? Я тоже, честно говоря, не представляю, как может быть иначе.
При каждом почти шаге любой человек делает какой-то выбор. Ну пусть даже раз в
год этот выбор окажется таким, что сможет изменить ход хотя бы его личной жизни,
и лишь один человек из миллиона раз в жизни сделает шаг, способный повлиять на
ход истории, ведь все равно... И значит...
  - Да ничего не значит! – Перебил он меня. – Есть люди, которые давно в этом
псевдопарадоксе разобрались. Антиномия, говоришь, сиречь логически неразрешимое
противоречие, как нас в университетах учили. А у меня имеется приятель, который
только тем и занимается, что оные антиномии, как я вот эти фисташки щелкает. Ну,
такого типа: "В селе есть цирюльник, который бреет только тех, кто не бреется
сам. Вопрос, кто бреет цирюльника?"
  - Ну и кто? – заинтересовался я.
  - А черт его знает! Может он специально не бреется вообще. Из принципа. А я о
другом. Установлено, для того чтобы полноценная реальность вызрела и
образовалась де-факто, требуется сочетание настолько многих условий, что число
их достаточно конечно. Как кристаллов в минералогии. В каждом веке есть
возможность для двух-трех, ну четырех развилок. Да и то они зачастую потом вновь
сливаются. Ну как объезд на дороге. Или тропинка, чтобы угол срезать. А что
касается наличия потребной для этого материи, так это вообще... – он махнул
рукой. – Знаешь, как по одному проводу сотни потоков информации сразу передают?
По-разному их модулируют. Амплитудно, частотно, еще как-то, уж и не помню...
Дело-то, братец, совсем в другом. Еще выпьешь?
  - Пока не хочу, - отказался я.
  - Хозяин – барин. А я позволю себе... – теперь вместо конька Андрей смешал
"Чинзано" с джином.
  - А еще реальности друг с другом могут пересекаться. Тогда бывают чудо какие
пародоксики.
  Он хитро и смутно улыбался, мне показалось, что Новиков уже порядочно пьян. Да
и неудивительно, после такого боя, Ирину едва-едва до смерти не убило. Пусть
жизнь ее и вне опасности, но случись такое с Аллой, я и не знаю, что бы делал.
Впрочем, отчего же не знаю? Примерно то, что делал на острове и в Сан-Франциско.
  - Слушай, непонятно, отчего же все-таки лишь две-три развилки образуется? Я
тебе навскидку в одном только десятилетии полсотни доброкачественных поводов для
возникновения альтернативной реальности назову...
  - Это, милый мой, заблуждение, демагогия и, как бы потоньше выразиться, -
волюнтаризм. В учебнике написано, что кинетическая энергия равна массе,
умноженной на квадрат скорости и деленной на два, так вроде? И хоть ты убейся,
требуя от учителя объяснить, почему деленной, а не умноженной, и на два, а не на
шестнадцать, умный учитель ответит просто и веско: "Потому!" Вот и я тебе точно
так отвечу.
  При такой постановке возразить было действительно нечего. А Андрей продолжал:
  - Так вот, давай вообразим, из чисто спортивного интереса, что мы с тобой
пребываем сейчас в химерической реальности, к каковому предположению подвигнул
меня именно Фолсом обилием приведенных в книге примеров.
  - Что значит химерической? – спросил я.
  - Да только то, что существует она вопреки законам вероятности. Имеется в
прошлом вычисленная точка, где по стечению неведомых нам обстоятельств
наложились друг на друга несколько событий, каждое из которых само по себе
та-кая случайность... И вместо того, чтобы взаимно погаситься, как обычно
бывает, они сработали в одном направлении. Кстати, этому даже современники тогда
удивлялись, настолько все наглядно происходило, но по естественным причинам
понять того, что проскочили стрелку и понесло их черт знает куда, конечно не
смогли...
  - И что же это за точка, если не секрет?
  - Какой там секрет! Твой Фолсом ее тоже описал, а провиденциального смысла не
просек. – Словечки у него время от времени вылетали не хуже, чем у моего друга
Панина! – Попробуй угадать, ты же проницательный парень, историю знаешь лучше
многих. Ну?
  Я честно задумался, перебирая в памяти наиболее знаменитые события последнего
века. Мне показалось, что нашел.
  - Ноябрьская революция 1918 года в Германии? После нее капитуляция, распад
Тройственного союза, революция в России...
  - Молодец! – Новиков даже хлопнул три раза негромко в ладоши. – Почти накрытие
с первого залпа. Совсем маленький недолет. Продолжай пристрелку. Правило простой
артиллерийской вилки знаешь?
  Я знал. И эта игра мне понравилась. Для разнообразия. Только вот какое
историческое событие, более удаленное, чем 18 год, могло иметь сугубое значение?
Чуть подумав, я щелкнуло в воздухе пальцами, как бы изображая выстрел: революция
Мейдзи в Японии, 1867 год.
  - Отлично! – восхитился Новиков. – Перелет. Но по направлению точно. Дели
вилку – огонь!
  Я вспомнил, что артвилка всегда делится ровно пополам. Но здесь не получалось.
1892 год – абсолютно ничем не знаменит. По крайней мере событиями, которые нашли
какое-то отражение в исторических хрониках. Я перебирал в памяти и ближайшие
годы российской и мировой истории. Можно допустить, что факт был сам по себе
мало заметен, но имел последствия. Так ведь нет, Андрей специально отметил, что
события были очевидны и для современников, имели значительный резонанс. Тогда
что же он имеет в виду? Студентами мы тоже забавлялись подобными загадками, и я
бывал не последним в их решении. А сейчас пасую. Но, может быть, нельзя так
строго привязываться к единственной дате? Что вокруг? Хотя бы в пределах
десятилетия? Убийство Александра II и испано-американская война. Еще
англо-бурская. Но войны слишком локальны, и судьбоносных последствий для мира,
как я читал, практически не имели и иметь не могли. И я назвал 1881 год.
  - Нет, Игорь, ты молодец. Соображаешь четко, и названная тобой дата могла бы
иметь то самое значение, если бы... Ну, не знаю что, однако и сам отношусь к
этому году трепетно. И все же не то. На двадцать три года ты промазал.
  Я выразил недоумение гримасой. Дата эта мне как-то ничего особенного не
сказала.
  Андрей понял.
  - 1904-й. Начало русско-японской войны.
  - А что в ней особенного? Довольно рядовой конфликт на дальней окраине
империи, всего лишь подтвердивший реальный расклад сил и ничего в естественном
процессе передела мира не изменивший. – Я еще напряг память. Читал я о той
незнаменитой войне давно и лишь в пределах факультетского курса. - Кажется...
Кажется, она вошла в историю тем, что там впервые состоялся ряд эскадренных
сражений паровых броненосцев... – не люблю экзаменов, а сейчас вдруг Андрей
заставил меня почувствовать себя студентом, очень нетвердо знающим программу. Он
это тоже заметил. Улыбнулся ободряюще и даже сделал жест, будто собрался
похлопать меня по плечу.
  - Ей- Богу, Игорь, я еще не встречал вокруг себя "нормальных" людей, которые с
ходу, без подготовки могли бы сказать столь много о событиях полуторастолетней
давности. Специалистов конечно не берем. Уважаю. Но тем не менее... Именно эта
"мелкая" война перевернула ВАШУ историю, создала химерическую реальность, судьба
которой внушает мне серьезные опасения...
  - Да отчего же?
  - А вот послушай небольшую лекцию знатока и специалиста. Я когда-то писал
дипломную работу как раз по японской войне. А последнее время полистал еще ряд
ранее мне неизвестных трудов ВАШИХ историков. И беллетристов тоже. Вот например,
попался мне труд некоего капитана 1 ранга российского императорского флота В.
Семенова, изданный у ВАС в 1912 году. Называется "Непридназначенная победа". Не
читал?
  - Нет...
  - А зря. Она наделала тогда у ВАС много шума, - и снова улыбнулся, то ли
грустно, то ли иронически. – Вот кто был истинным предшественником Фолсома. В
общем, слушай. И тебе интересно будет, и я развлекусь, ибо нет ничего приятнее,
чем растолковывать неофитам апокрифы учения...
  Как следует из данной книги, весьма критичной и к победителям, и к
побежденным, но абсолютно точной в изложении фактов, означенная война началась
вполне традиционно для грядущих времен, но для начал века – новаторски, ночной
атакой японских эсминцев на корабли Первой эскадры, стоящие на внешнем рейде
Порт-Артура.
  Без объявления войны, что нарушало все обычаи, зато в случае успеха сулило
стратегический успех.
  Но то ли опыта у японцев не хватило, то ли начальник эскадры адмирал Старк
проявил должную предусмотрительность, но миноносцы были вовремя обнаружены
дозором русских контрминоносцев "Бесстрашный" и "Расторопный", на рубеже атаки
встречены дежурными крейсерами "Аскольд" и "Диана", а затем и сосредоточенным
огнем всей эскадры. Шесть миноносцев были потоплены, остальные рассеяны. А на
рассвете Старк вывел в море свои 7 броненосцев и 7 крейсеров, причем старался
маневрировать в зоне поражения артурских дальнобойных батарей.
  Около 11 часов утра состоялось первое боевое столкновение с главными силами
адмирала Того, который выставил 12 броненосцев и броненосных крейсеров. В
результате длившегося около трех часов боя японский флот получил достаточно
серьезные повреждения и убедился, что "блицкрига" не вышло. В затяжной же войне
шансов на победу у Японии было маловато. Тихоокеанская эскадра опиралась на
сильную крепость Порт-Артур, во Владивостоке базировался отряд из четырех
броненосных крейсеров - океанских рейдеров, а в Черном и Балтийском морях у
России имелся резерв кораблей, более чем вдвое превосходящий весь японский флот.
Правда, Японию активно поддерживала Англия и неявно САСШ, Франция сохраняла не
слишком благожелательный для России нейтралитет, и у японцев была возможность
пополнять свой флот за счет покупаемых за границей кораблей. Так что...
  Новиков вытянулся в кресле, прикрыл глаза, окутался клубами сигарного дыма и
стал до чрезвычайности похож на морского волка прежних времен, развлекающего и
поучающего молодежь в кают-компании какого-нибудь фрегата или линкора. Мне
показалось, что о событиях давней войны он говорил с эмоциональностью и
убедительностью очевидца и участника тех былых сражений. Не хватало ему только
окладистой раздвоенной бороды, обугленной трубки в зубах и золотых шевронов от
обшлагов до локтей черного кителя.
  - Ну и что? – спросил я. – Так примерно и было. откуда же здесь химера?
  - Видишь ли, далее началась полоса удивительных случайностей и совпадений, на
которые обращает внимание Семенов. После двух месяцев вполне рутинных операций,
в ходе которых то японцы пытались высадить десанты в Корее и у основания
Ляодунского полуострова, то заблокировать русский флот в Артуре брандерами,
Хейхатиро Того решил дать наконец генеральное сражение. Терпеть больше у него не
было ни желания, ни возможностей.
  Парламент наседал, император выражал недоумение, напрасно расходовался
драгоценный уголь и ресурс машин. Да просто деньги в казне кончались. Утром 31
марта (13 апреля) 1904 года почти весь японский флот приблизился к Порт-Артуру.
Русская эскадра под командованием адмирала Макарова, который к тому времени был
назначен командующим, не эскадрой, как Старк, а всем Тихоокеанским флотом, вышла
на встречу. Не успел дозорный крейсер "Баян" сделать по передовым кораблям
противника третий залп, как у правого борта японского флагмана "Микаса" раздался
сильнейший взрыв, через минуту второй, прямо под фок-мачтой и адмиральским
мостиком. Броненосец затонул практически мгновенно вместе с адмиралом Того,
почти всеми офицерами штаба и большей частью экипажа.
  Еще через пять минут на выставленных прошлой ночью заградителем "Амур" минных
банках подорвался направившийся для помощи своему флагману броненосец "Асахи".
Попытка его буксировки под сосредоточенным огнем русского флота не удалась,
через полчаса он также затонул. Остальные корабли японцев начали в панике
отходить в море. Русские их не преследовали. Командир мингзага в темноте и
тумане не смог точно определить координаты своего заграждения, поэтому имелся
риск подрыва на нем собственных кораблей.
  Еще два месяца японцы зализывали раны и соображали, как им действовать дальше,
шансы на овладение морем стремительно таяли, а без этого были обречены на провал
и операции сухопутных войск, высаженных в Корее. В верхах появились сторонники
немедленного заключения мира "вничью". Мол побаловались, попробовали, у кого
носы крепче, можно и разойтись. Однако пришлось бы для порядка кое-кому обряд
сеппуку совершать, а желающих не находилось, да и Англия требовала продолжать.
Пообещала золотишка подбросить, пару-тройку броненосцев уступить для восполнения
боевых потерь... Короче "война продолжалась", как пел популярный у нас Дин Рид.
  А в июне 1904-го Макаров двинул флот к главной базе японцев – Сасебо.
Навстречу ему вывел все свои силы сменивший Того вице-адмирал Камимура. Японцы
уступали русским в числе броненосцев (4 проти7), зато имели четырехкратное
превосходство в броненосных и бронепалубных крейсерах, в эскадренных же
миноносцах – подавляющее. Плюс близость собственной базы и моральное
преимущество – теперь они защищали территорию собственно Японии и по-самурайски
готовы были победить или "разбиться в дребезги, подобно яшме".
  Русские же воевали за абстрактно понимаемую честь флага, мало кому понятные
геополитические идеи царского наместника на Дальнем Востоке Алексеева и
захолустную, неудобную базу в тысячах верст от Родины.
  Бой завязался в Желтом море, на траверзе острова Чечжудо у входа в Цусимский
пролив.
  Японцы держались хорошо, агрессивно, стреляли грамотно, намного лучше, чем в
предыдущих боях, русский флот начал получать серьезные повреждения. Несколько
тяжелых снарядов попало во флагманский "Цесаревич", горели "Ретвизан" и
"Петропавловск", от взрыва в кормовой башне едва не погиб "Пересвет". Был
момент, когда Макаров намеревался выйти из боя и подождать более удачного случая
для разгрома неприятеля по частям. Но около 17 часов 12-дюймовый снаряд
"Севастополя" попал точно в боевую рубку японского флагмана "Хацусе". Адмирал
Камимура, несколько чинов его штаба и командир броненосца капитан Накао были
убиты, корабль потерял управление. Увидев, что флагман японцев вышел из строя,
Макаров поворотом "все вокруг" перестроил эскадру строем фронта и атаковал
концевые корабли неприятеля.
  Андрей глубоко затянулся своей сигарой. Я видел, что он почему-то нервничает.
Словно повествует не о событиях полуторавековой давности, а о случившемся
буквально вчера и лично его касающемся.
  - Разгром был полный. Остатки японского флота кое-как доползли до Сасебо,
сохранившие боеспособность крейсеры ушли в Майдзуру и Нагасаки. Еще через месяц
лишенная снабжения по морю сухопутная армия маршала Ойяма после разгрома под
Ляояном отступила в Корею.
  Мир был подписан в Шанхае, достаточно щадящий со стороны России, тут уж
постарались англичане с американцами, примерно так, как на Берлинском конгрессе
в1878 году, но все же Япония лишилась всех своих владений на материке и надолго
выбыла из числа держав, с которыми принято считаться...
  Новиков замолчал.
  - И что же из этого следует? Лекция и в правду познавательная, а еще? Думаешь,
события могли развиваться как-то иначе? Противники были несопоставимы по силам,
боевому опыту, экономическому потенциалу. Россия – шестьсот лет великая военная
держава, а Япония еще за тридцать лет до этой войны пребывала в раннем
феодализме и изоляции...
  - Да? Ты так думаешь? Возможно, возможно. Однако Семенов считает, что к 1904
году Япония имела опыт современной победоносной войны на море с Китаем, а Россия
на море серьезно не воевала ровно 50 лет, высший комсостав и армии, и флота не
отвечал самым минимальным требованиям, качество кораблей, артиллерия и боевая
подготовка у японцев тоже были выше.
  А тут вдруг стечение трех крайне маловероятных случайностей, и все в пользу
одной стороны. Итог – непредназначенная победа и возникновение химерической
реальности. Случилось то, чего случиться не могло ни при каких мыслимых
раскладах. Ты в преферанс играешь?
  - А как же!
  - Вот русским и выпал "полный преферанс", которого ни один игрок ни разу в
жизни в натуре не видел. Ну а дальше процесс пошел ужу лавинообразно. И мы с
тобой живем сейчас в мире, вероятность существования которого ноль целых хрен
десятых процента. – Ударение он почему-то поставил на первом слоге. – Может
быть, где-то далеко после запятой какая-нибудь значащая циферка вероятности и
присутствует, но невооруженным глазом ее не видно...
  - Ты так говоришь, будто знаешь, какой мир должен существовать на самом
деле...
  - Я и в правду знаю.
  И снова я ему поверил. Безотчетно и безоговорочно, как бы это нелепо ни
выглядело. Как верит на слово учителю первоклассник. Но все равно не удержался,
чтобы не поколоть:
  - Скажи еще, что сам там был...
  Он посмотрел на меня сквозь бокал, как светская дама в лорнет. Поджал с
сомнением губы.
  - Ну вот сказал...
  Положение сложилось глупое. У меня не было достойного выбора. Начать с ним
спорить? Нелепо. Воскликнуть: "Ой неужели? Ну, скорей расскажи, как у них там?!"
Тем более. Оставалось только тоже плеснуть себе в рюмку, кивнуть и выпить.
Андрей поддержал.
  - Ладно, давай дальше, - избрал я беспроигрышный на данный случай вариант.
  - Дальше так дальше. Удобная у меня сейчас позиция. Что ни наговорю, все в
равной степени может быть правдой и ложью. А тебе по-прежнему придется мучиться,
что я за странная личность такая. Или любитель от скуки сказки рассказывать,
"травить" по-флотски выражаясь, или действительно уникальный времяпроходец. Но
это, как говориться, твои проблемы. А я то хоть душу отведу. Только если ты
ждешь судьбоносных откровений или приключений леденящих душу, так ничего такого
не будет. твои похождения не в пример увлекательнее. Давай только перейдем на
диван и откроем балконную дверь. Надымили мы как сапожники.
  Дождь к тому времени перестал, и в кают-компанию хлынул влажный, прохладный
воздух. Продолжало смеркаться, небо по-прежнему затягивали низкие многослойные
облака, у горизонта серо-черные, что предвещало дальнейшее ухудшение погоды.
  - Примем за исходную посылку, что реальность, которую ты считаешь родной для
себя, хотя и возникла где-то на рубеже 1904-05 годов, неоднократно пересекалась
с этой, в которой мы сейчас предположительно находимся... – тут он с сомнением
покачал головой. – Или уже и в ней не находимся, потому что как-то все вокруг
стало непонятно... Ну да Бог с ним, на предысторию вопроса не влияет. Итак,
допустим, пересечения имели место неоднократно, иначе, как бы вообще я к вам
попал? И многие другие странности в истории подтверждают мою гипотезу. Можно
даже представить наши две и еще энное число реальностей свитыми в виде шнура,
соприкасающиеся и взаимодействующие через определенный шаг. Но это уже задача
для теоретиков. Я же не более чем путешественник, эмпирик прежних времен,
который сообщает об увиденном, но избегает строить гипотезы. Очевидное
соприкосновение миров, - продолжил Андрей, - состоялось чуть больше полутора лет
назад. Мы с Ириной совершали такое же, как сейчас, увеселительное плавание и
поняли, что случилось нечто удивительно, лишь зайдя в Аделаиду. Хорошо, что у
вас очень либеральное отношение ко всякого рода формальностям – таможенным,
пограничным... В нашем мире тебе, например, пришлось бы куда труднее.
  - Они так сильно отличаются? – поинтересовался я, решив пока что воспринимать
все его слова как данность.
  - Иногда чрезвычайно, а иногда почти нет. Тоже по причине их
взаимопроникновения, я думаю. Есть ведь масса деталей, изначально общих: прежде
всего – история до развилки у нас одна, все построенные до 1905 года здания и
вообще любые предметы, книги в том числе. Многие из них, допускаю, реально
существуют и для нас, и для вас одновременно, и одновременно же используются.
Это предположение, кстати, великолепно объясняет все случаи полтергейстов,
загадочных преступлений и исчезновений людей, психических заболеваний,
ясновидения, пророчеств, невероятных озарений. Вот черт, я все время отвлекаюсь,
- виновато развел руками Андрей. – Давно не имел заинтересованного слушателя.
Хочу изложить лишь факты, а тянет на философствования...
  ... Мне у вас очень понравилось, - продолжил он после короткой паузы. –
Спокойная такая жизнь, приятная. Когда я в Москву приехал, так будто в сказку
попал. Почти все так и не так одновременно. Целые кварталы и улицы совсем вроде
и не изменились, в историческом центре, я имею в виду. Но вообще разница как
между Восточным и Западным Берлином.
  - В наше время? – уточнил я. – А почему такая вдруг разница тебе померещилась?
Я в Берлине бывал, ничего особенного не заметил, даже внимания не обратил, где
там солнце встает, где садится...
  - Именно. Один город, одинаковые улицы, одной архитектуры дома. Только у нас
после Второй мировой союзники город пополам поделили. Восточный –
коммунистический, Западный – витрина капитализма. И бетонная крепостная стена
посередине. За сорок лет разница получилась сугубая. Так же соотносятся ваша
Москва и наша. Особенно меня Красная площадь потрясла. Кремль, Торговые ряды,
Исторический музей на месте, а Василия Блаженного нет. Вместо него нечто
непонятное. А главное – Мавзолей с некрополем отсутствуют.
  - Мавзолей в каком смысле? В древнегреческом?
  - О, брат! Мавзолей – это альфа и омега Советской державы. Гениальное творение
архитектора Щусева. Погребальная пирамида из красного лабрадора, а внутри чучело
Ленина. Очень впечатляет...
  Я удержался от новых вопросов. Какая Вторая мировая? Когда, отчего? Что некая
коалиция стран опять воевала с Германией, я сообразил, а детали?
  И Ленин. Это имя одного из организаторов коммунистического переворота 1920
года, но он вроде бы крайне быстро сошел со сцены и пирамиды с мумией явно не
удостоился.
  Но ладно, успеется, решил я, сейчас главное - выслушать.
  - И чем больше я странствовал по вашему миру, тем он мне больше нравился.
Похоже на красивый сон и воплощенную идиллию. Настолько же удивительно, как и
нереально. Почему я и сказал тебе, что все это может так же одномоментно
кончится... хлоп – и все! Энтропия свое возьмет. Знать бы только, как это на
практике может выглядеть.
  Однако вернемся к началу. В Аделаиде я очень быстро понял, что заехал явно не
туда. С деньгами проблема возникла. Хорошо у меня в сейфе золота в монетах
сколько-то было. кассир в банке удивился немного, откуда такие раритеты,
посоветовал нумизматам продать, мол, они намного больше дадут, он же примет
только по весу... Но и то ничего, мне на первый случай хватило.
  А потом я нашел и вас, людей, с которыми наладилось полное взаимопонимание.
Если повезет, я тебя сними еще познакомлю...
  Итак, чуть не полгода я с архивами работал, сравнивал, отличия искал, точку
бифуркации просчитывал, чтобы собственную теорию альтернативной реальности
выстроить.
  Одна деталь меня прямо убила. Это тоже к вопросу об исторической роли
русско-японской войны. Я просмотрел персоналии всех причастных к ключевым
событиям XX века лиц, и знаешь, что нашел? Один из офицеров с броненосца
"Цесаревич" после победы получил отпуск, поехал к родственникам в Тифлис. А там
стал свидетелем знаменитой большевистской экспроприации банка и как человек
решительный, тем более – артиллерист, тут же открыл беглый огонь из пистолета и
убил наповал троих налетчиков, в том числе неких Джугашвили и Тер-Петросяна... –
сообщив это Андрей посмотрел на меня, будто ожидая реакции.
  - Убил? Ну и что?
  - Вот! – выразительно вздохнул Новиков, и по лицу его скользнула тень
искренней печали. – Забыты великие имена! А вы должны тому лейтенанту флота
памятники на каждой площади поставить. Потому как если предположить, что все
вожди нашего октябрьского, вашего январского переворотов просто крысы – умные,
хитрые, беспощадные и коллективно разумные, то и Иосиф Виссарионович Джугашвили
– крысиный волк! Всех друзей и коллег сожрал и такую развеселую жизнь в эсэсэрии
устроил, что ты! Ну а без него, у вас то есть, все прошло тихо - мирно, почти
гуманно. Поиройствовали, как Салтыков-Щедрин выражался, но в меру. И нэп
троцкистко-бухаринский постепенно выродился в вегетарьянский, вполне
меньшевистский социал-капитализм. Повезло вам, короче...
  И опять мне захотелось подробностей, уж больно интригующе и увлекательно
звучали мельком упоминавшиеся им факты парареальностей, но и то, что он
продолжал рассказывать, было не менее интересно.
  Андрей поведал, как странствовали они с Ириной по миру, изучив попутно нашу
интеллектронику, которая, по его мнению, на несколько порядков превосходит
имевшуюся в его предыдущей жизни. С помощью эвристических транспьютеров Ирина (а
она, оказывается, по профессии социо-историк ) постепенно выстроила оригинальную
схему наших параллельно-перпендикулярных реальностей. А затем и пришла к выводу
о неизбежном и близком схлопывании нашей, для меня пока что родной и
единственной...
Глава 5
  ... Мои воспоминания, удивительно отчетливые и яркие, возможно, обостренные
пережитым стрессом, прервал скрип лестницы. Я настольно уже привык оценивать
каждое изменение окружающей меня обстановки только с точки зрения содержащейся в
нем опасности, что дернулся рукой к лежащему под подушкой верному "штейеру".
  Хотя и глупо это, конечно. На грани психоза. Если что-то угрожает мне и в этом
доме, то не поможет никакой пистолет.
  Дверь приоткрылась, на пол упало пятно света, с электрическим фонарем в руке
вошла Алла, одетая лишь в теплую ночную рубашку до пят. Такой фасончик она
раньше не носила, значит, здесь нашла. Сообразно эпохе и климату.
  - Не спишь? - спросила она, присаживаясь на край моей постели.
  - Нет как видишь. Поспал немного, и вот - бессонница...
  Анализируешь и прогнозируешь? - она легла, подвинулась к стенке, поджав ноги,
жестом предложила устраиваться рядом. И такая она всегда. Опять я не могу
понять, с какой целью она сейчас ко мне явилась. По-дружески поговорить о
происшедшем или совсем наоборот?
  Я погасил фонарь и попытался проникнуть ладонью в вырез ее рубашки.
  - Убери, - спокойно сказала Алла. - Мне надо, чтобы ты сохранял здравомыслие.
И даже немного разозлился. Хотя бы и на меня. А там посмотрим. Наш друг Андрей
действительно сказал правду? - вот только сейчас она спросила то, что любая
другая женщина на ее месте - в первую же минуту, как мы остались наедине. А то
еще раньше.
  - Насчет того, что накормит нас хорошим ужином? - уточнил я.
  - Не старайся казаться остроумнее, чем ты есть, - голосом судебного
исполнителя, пришедшего описывать имущество, ответила Алла. - Мы действительно в
1924 году? Такое каким-то образом возможно?
  - Думаю, не более невозможно, чем все, что вы проделали со своими друзьями
воскрешая Артура.
  - Веселая у нас складывается жизнь. Помнишь, я говорила на прощание, что лучше
бы ты оставался на Земле? Предчувствия у меня были нехорошие. Не улети ты тогда,
и ничего последующего скорее всего не случилось бы. Я была готова бросить группу
Ивара, не слишком мне импонировали его завихрения насчет "общего дела" и
грядущего воскрешения всех покойников, а там, глядишь, вышла бы за тебя наконец
замуж, стала куда более осмотрительной и положительной женщиной. На остров бы
точно не поехала...
  - Ты это всерьез - насчет замуж? - До текущей секунды она даже косвенно не
намекала на возможность такого финала наших отношений.
  - Абсолютно.
  - Что же раньше не дала понять? Скорее всего уж это меня бы удержало.
  - А зачем? Сам должен был просить и добиваться. Раз тебя устраивала всегдашняя
необязательность и необременительность связи, ну и слава Богу. Мне тоже не
слишком нужно каждую ночь, в дело и не в дело, в одной постели с мужиком спать.
Чтобы он сопел и так далее...
  Вот вам великолепный пример ее логики и психологии. Но я привычный.
  - Еще одно подтверждение правоты Новикова. Не улети я, ты не связалась бы с
группой "фактор Т", Артур не утонул и не воскрес, не было бы встречи с Андреем и
мы не попали бы в прошлое. То есть хотя для нас альтернативная реальность не
возникла...
  - Бы! - закончила она фразу. - Ты за своей речью следишь, писатель? -
последнее слово прозвучало с жестоким сарказмом. - В одном предложении - пять
"бы". шедевр стиля...
  она, выходит, успевает еще и за стилем моим следить. Послушать бы ей, как мы в
космических полетах разговариваем. Там не "БЫ", а совсем другие частицы через
слово мелькают. Так я и сказал.
  - Ваши проблемы. В мое отсутствие можешь хоть жестами изъясняться. Однако меня
больше волнует, что теперь делать станем? Дай мне сигарету.
  - Чего нет, того нет. Только сигары...
  - Да какая разница?!
  Пока Алла озаряла темноту бело-алыми вспышками затяжек, я думал, что ей
ответить? Лучший ответ на все случаи жизни, подхваченный мной у Новикова, - "там
видно будет". Но - малоконкретный. Попробуем уточнить.
  - Мне кажется, это на случайность. То, что мы здесь оказались. Зачем-то мы
Андрею нужны. По крайней мере - стали нужны с момента встречи во Фриско.
  - Если не раньше, - вставила Алла. - Тоже возможно. Для того он спас меня и
помог выручить тебя, потом пригласил в Круиз. Я не вверю в такого рода
случайности и любовь с первого взгляда. Рисковать всем, чтобы помочь абсолютно
незнакомому, более того - весьма подозрительному типу? Поискать таких
альтруистов. Посему - следует дождаться утра. Надеюсь, нам в какой-то форме
дадут понять, чего от нас хотят. А если им тоже нужен только секрет бессмертия?
- спросила Алла.
  Они им и без нас обладают, ты сама видела, как быстро Ирина оправилась после
абсолютно смертельной раны. Со мной было почти так же. Ты, кстати, у нее не
выяснила, в чем там их дело, с их гомеостатом?
  - Она дамочка хоть и весьма контактная и обаятельная, но скрытная не меньше,
чем ее муженек. Сказала, что это продукция неземного происхождения. Ты
что-нибудь знаешь о внеземных цивилизациях подобного технологического уровня?
  Я не знал. Те сравнительно разумные расы, с которыми землянам удалось
встретиться за полвека бессистемных шараханий по Вселенной, не достигли и
предтехнологической стадии развития. Хотя... Имелись два абсолютно странных,
случая, и к обоим из них странным образом оказался причастен именно я.
  Планета-ловушка, которую мы с капитаном Маркиным открыли в моем первом
космическом перелете, и цивилизация так называемых антаресцев, о которой
неизвестно совершенно ничего, несмотря на захваченных "языков". Но и того
достаточно. Если бы эти, наверняка есть и другие, с которыми Новиков мог
встречаться хоть в нашей, хоть своей реальности. Сам факт существования
гомеостата и является аргументом, не требующим иных доказательств.
  - Гомеостат - это скорее аптечка скорой помощи, чем инструмент реального
бессмертия. А вот "фактор Т", да еще в сочетании с гомеостатом - уж точно если
не бессмертие, так очень долгая и молодая жизнь. Поэтому наших друзей такая
штука может очень и очень привлекать...
  И тут же она вдруг сменила тему, вскочила с постели и подошла к приоткрытой
двери.
  - Игорь, мне скучно. Я хочу, чтобы пошел дождь.
  Странное желание, как будто мало у нас на пути было дождей, шквалов и прочих
катаклизмов, но тем не менее, словно подчиняясь ее воле, дождь пошел немедленно.
Или, скорее, он успел начаться раньше, но именно сейчас ветер сменил
направление, и брызги стали перехлестывать через край крыши. Алла же, по
свойству характера, это заметила раньше меня и использовала, чтобы
продемонстрировать свою власть над стихиями.
  Снаружи сильно зашумело, зашуршало по скату черепицы, и через минуту напротив
нашей лоджии повисла водяная завеса.
  - Не такой, - капризно сказала Алла, - я хочу, чтобы как в Подмосковье,
медленный и тихий...
  - Ну, ты, мать, многого хочешь... здесь все же Южное полушарие, и широты
другие...
  - Мало ли что. Мелкий дождик, туман, сосновый лес, грибы... - в голосе ее
прозвучала тоска.
  Понять Аллу можно, досталось ей крепко, куда больше, чем мне, например. Даже
для бывалого мужика чрезмерная концентрация сильных ощущений на единицу времени.
В итоге все закончилось все для нее закончилось тяжелым нервным срывом, из
которого она только-только начала выбираться.
  Но тут же она взбодрилась.
  - Нам с тобой сейчас расслабляться нельзя. Сперва надо стратегию и тактику
дальнейших действий разработать.
  Не поздновато ли она спохватилась? После встречи с Паниным на Гавайях, когда
она так опрометчиво приняла его приглашение отдохнуть недельку другую в
калифорнийском поместье, ни стратегии, ни тактики у нас не получалось, только
судорожное реагирование на непрерывно возникающие форс-мажоры.
  Я так ей и сказал.
  - Тем не менее. Будем мы принимать участие в каких-нибудь здешних игрищах или
попросим оставить нас в покое и возвратить назад, если такое возможно?
  - Второе, конечно, предпочтительнее, хотя... - при мысли, что на самом деле
вокруг нас совершенно иное время и иная реальность, я уже ощущал привычный азарт
репортера-первооткрывателя. Стэнли, чтобы разыскать Ливингстона и лично увидеть
водопад Виктории, отправился в дебри кишащей людоедами и прочей вредоносной
фауной Экваториальной Африки, причем сделал это во времена куда менее
цивилизованные, чем даже нынешние, без радиосвязи, медикаментов, механического
транспорта и надежного оружия. И ничего, и цели добился, и книги написал, и в
историю навсегда попал. Я хуже его, что ли? зато какие необыкновенные
впечатления меня ждут и какие репортажи можно будет сотворить... "Хождение за
три мира", роман в дневниках и письмах нашего специального корреспондента...
Впрочем, такое название кто-то до меня уже использовал. Ничего, другое
придумаем.
  - Особенно если ты найдешь способ переправить свои творения в редакцию, -
охладила мой задор Алла.
  - В крайнем случае, напечатаю то же самое здесь, но с обратным знаком. Отчет о
путешествии нашего корреспондента в XXI век.
  - Ох, что ж ты за человек, Ростокин? Скоро тридцать пять лет мужику, а ветер в
голове, как в пятнадцать. Не понимаю, зачем я с тобой связалась?
  Она на секунду змеиным движением потерлась о мое плечо ощутимо напрягшейся
грудью, прижалась бедром и снова отпрянула, не позволив себя обнять и опрокинуть
на спину, что я вознамерился сделать в ответ на мимолетную ласку.
  - Так вот запомни - я пока возвращаться не намерен. если даже предложат.
Полгода - год...
  - А если настойчиво предложат?
  - Ирине я верю. Она сказала - живите, сколько хотите. Она побольше Андрея в
тонкостях процесса разбирается, считает, что проход в наш мир долго искать
придется. Но в Москве мне все равно сейчас делать совершенно нечего. Здесь же,
по ее словам, жизнь чрезвычайно увлекательна. Богатство, приключения,
неограниченные возможности для самовыражения...
  - Ну-ну, - не в целях спора, просто для самоутверждения, я выразил слабое
сомнение.
  - И вот еще что, - Алла приблизила губы к моему уху. - Я знаю, что тебя
особенно терзает...
  Я вообразил, она заявит сейчас, будто я боюсь ее измены, неважно с кем, при
желании партнера она себе найдет хоть в дебрях амазонки. Но нет, ей в голову
пришло нечто другое.
  - Ты мучаешься, пытаясь разобраться в парадоксах путешествия в прошлое. Так
ведь ничего такого. Не в прошлом мы, а просто в неведомой стране. Как Гулливер
на Лапуте. Ведь это параллельный мир, не так ли? С нашим имеет не слишком много
общего. Из этого и исходи. Плыли, плыли и приплыли... Живи и изучай нравы
аборигенов. Вот и все...
  Гениальное решение! Я не успел сообщить ей своей оценки.
  Резким толчком в плечо Алла вдруг повалила меня на подушку и взгромоздилась
коленями мне на живот. Я едва успел напрячь брюшной пресс. Она все-таки сделала
по-своему, опять завладев инициативой. Зловеще, словно классическая ведьма,
сощурив глаза, блестя зубами и угрожающе рыча, Алла сжала коленями мои ребра, а
сильными пальцами - плеч, приблизила лицо к моему лицу.
  - Что, попался Хома Брут не вырвешься, и крестное знамение тебе не поможет.
Будем летать, пока петух не прокричит... - перевоплощение было настолько
внезапным и убедительным, что аж холодок пробежал по спине. Впечатление особенно
усиливала ее рубашка, смутно белеющая в зеркале напротив, чем-то похожая на
саван.
  Фу, жуть какая лезет в голову!
Глава 6
  ... Мы проснулись от настойчивого гудка плоского телефонного аппарата вишневой
пластмассы с кнопочным набором. Опять явный анахронизм, в двадцать четвертом
году телефоны были большие, деревянные, с рогатыми никелированными трубками.
  - Доброе утро, - раздался отчетливый и громкий голос Андрея. - Отдохнули,
надеюсь? Нет желания вставать?
  - А который сейчас час?
  - Скоро десять. Вчера не стал вас тревожить, а сегодня уже можно?
  - Пятнадцать минут имеем?
  - Хоть двадцать. Я буду ждать на улице...
  С утра омытый ночным дождем и освещенный лучами едва поднявшегося над грядой
солнца поселок показался мне гораздо более симпатичным, чем вчера. Вообще
вчерашнее угнетенно - встревоженное состояние собственного духа сейчас казалось
мне странным. Воистину, утор вечера мудренее. Алла вновь надела подаренный
Паниным индейского покроя костюм светло-серой замши и высокие с мягкими
присборенными голенищами, распустив по плечам отмытые от морской соли волосы.
Бурная ночь любви, целиком прошедшая по ее сценарию и режиссуре, никак не
отразилась на девической свежести лица. А ведь через месяц ей уже двадцать
восемь, вдруг вспомнил я.
  Андрей поднялся нам на встречу со скамейки возле дома напротив.
  - Предлагаю совсем короткую экскурсию, а потом - завтрак, - сказал он после
обычных коротких приветствий. - Наш поселок называется без затей - форт Росс.
Можно сказать форт Росс-3.
  - А почему - три? - поинтересовалась Алла, осматриваясь. Действительно
красиво. Дома стояли вдоль главной улицы на порядочном расстоянии среди обширных
садовых участков, разделенных низкими, по колено, изгородями. От мощенной
базальтовой брусчаткой дороги к коттеджам вели узкие тропинки разноцветного
кирпича. Позади домов по холмам уступами поднимались заросли - сосны, клены,
буки, еще какие-то, мне неизвестные деревья. И тишина, нарушаемая только плеском
моря далеко внизу и пением экзотических птиц, издающих непривычные европейскому
уху рулады и трели. По густо-синему небу над головой неторопливо плыли кучевые
облака. Рай земной, если допустить, что таковой вообще где-нибудь существует. Не
зря меня всю жизнь влекло в Новую Зеландию. Но постоянно что-то мешало сюда
попасть.
  Так и оставался в воображении миф-мечта - прекрасная земля на краю света,
площадью больше Англии и с населением меньше, чем в Петрограде, где можно много
часов подряд ехать вдоль восхитительных пляжей и не встретить ни одного
человека...
  - Почему? Первый форт Росс был основан русскими в Америке в восемнадцатом
веке. Второй нами, но в другое время и в другом месте и ныне по некоторым
причинам уже не существующий. Так что этот - третий.
  - Четвертому же не бывать, - меланхолически заметила Алла.
  Андрей посмотрел на нее с удивлением. Мы неторопливо шли по направлению к
господствующему над поселком и бухтой замку. Внизу снова блеснули воды фьорда и
изящный корпус крейсера на них.
  - А это что за "фрегат"? - поинтересовался я.
  - Наша ударная сила, флагман флота "Андреевского братства", дальний разведчик
"Изумруд". В свое время - один из трех самых быстроходных крейсеров мира. Вошел
в историю героическим прорывом через строй японской эскадры 15 мая 1905 года, в
финале Цусимского сражения. После большевистского переворота во Владивостоке
1922 году с экипажем из офицеров и гардемаринов Морского корпуса еще раз
прорвался в море и попытался уйти в Крым к Врангелю, но был захвачен и
интернирован англичанами в отместку за свое позорное поражение в Черном море от
Белого флота. Здорово мы им тогда врезали! - глаза его азартно блеснули, словно
при воспоминании о победе над любимой девушкой. То, о чем он говорил, для меня
звучало непонятно. В нашей истории все опять было как-то иначе, ни таких имен,
ни названных фактов я не помнил.
  - Я "Изумруд" выкупил якобы для использования в качестве прогулочной яхты...
причуда богатого коллекционера... Позвольте представиться, - Андрей подобрался,
лицо у него стало чопорным и значительным, - сэр Эндрю Ньюмен, член Королевского
и многих других яхт-клубов, Почетный член Географических обществ всех
цивилизованных стран, и прочая, и прочая, и прочая...
  Я смог похвастаться только членством во Всемирном союзе журналистов и званием
корветтен- капитана Звездного флота гнорис кауза.
  - Так ты англичанин, что ли? - удивилась Алла.
  - А кто бы позволил русскому после всего, что было, такой участочек под
поместье, в полтысячи квадратных километров, прикупить? Так что здесь я
англичанин. Ладно, это разговор особый.
  Меня по-прежнему удивляло полное безлюдье в поселке. Только на крейсере
наблюдалось не слишком активное движение матросов по палубе. Словно кроме нас
здесь больше никого и не было.
  - Нет, люди тут присутствуют. Не так много, но есть. У каждого свое дело, а
кому совсем делать нечего, что тоже случается, проводят уик-энд в более
интересных местах. Сегодня суббота, кстати, как я успел выяснить.
  По дорожке, серпантином вьющейся между клумбами и альпинариями с неизвестными
вечно зеленными растениями, мы поднялись к парадному входу в замок. Здесь нас
встретили двое... ну не знаю, слуг или охранников, или, наконец, исполняющих
свой урок послушников, если все же считать, что мы оказались на территории
военно-монашеского ордена. Крепкие парни, сдержанно-предупредительные,
удивительно безмолвные, одетые в матросские форменки с черными, окантованными
белыми квадратиками погон и золотыми накладными якорьками.
  Один открыл перед Новиковым глухую трехметровую дверь с бронзовыми кольцами
вместо дверных ручек, второй пошел впереди по застеленными ковровыми дорожками
коридорам и лестницам. Обстановка внутри тоже весьма напоминала таковую во
дворцах представителей старых аристократических фамилий.
  Ковры, картины, антиквариат, холодное и огнестрельное оружие последних четырех
веков на стенах галерей и холлов.
  В угловой комнате с многочисленными готическими окнами от пола до потолка,
выходящими на фьорд и лесистые склоны гор, нас уже ждали. Как я понял - местное
высшее общество.
  Длинный стол посередине был накрыт по всем соответствующим времени и месту
правилам. Серебряная посуда, по шесть хрусталей к прибору, конусы крахмальных
салфеток и все такое прочее...
  В ожидании нас за стол никто не садился. Шесть мужчин и три женщины,
разбившись на группки, курили у жерла колоссального камина, о чем-то беседовали,
просто прогуливаясь вдоль фасадных окон. И я сразу понял, что гостей кроме нас с
Аллой, здесь больше нет. Все остальные - хозяева. Это ощущается интуитивно.
Умение мгновенно оценить социальный статус впервые увиденного человека,
определить его психотип, по возможности - род занятий, а главное - полезен он
может быть в дальнейшем, опасен или "ни Богу свечка, ни черту кочерга",
является, без ложной скромности, одним из моих достоинств, позволяющих уже много
лет входит в первую десятку известнейших репортеров - фрилансеров (сиречь котов,
которые гуляют сами по себе).
  Началась церемония представления. Андрей крепко меня подвел. Если бы он
сказал, что соберется подобное общество, я надел бы пусть не смокинг, но хотя бы
приличный костюм. А то явился в светлых брюках и куртке, с легкомысленным шейным
платком.
  Народ же все больше был при параде. Меня извиняла только принадлежность якобы
к богеме, тем более - иных времен, и, соответственно, имманентное право
игнорировать буржуазную респектабельность.
  Сначала - о дамах. Ирину мы уже знали, и добавить к ее описанию нечего. А
разве что была она не в купальнике или белых шортах и блузке, как все почти дни
перехода от Фриско до Южного острова, а в бледно-фиолетовом, под цвет глаз,
узком платье.
  Еще одна, назвавшаяся Сильвией, - слегка надменная дама, несколько ближе к
сорока, чем к тридцати, явно нерусской внешности, для западноевропейки довольно
красивая. Светло-кофейный строгий костюм, перстни с синими и красными камнями на
тонких пальцах.
  При ней состоял высокий широкоплечий мужчина того же возраста, загорелое лицо
обрамлено удлиненной каштановой бородой, глаза цепкие и внимательные, как... Я
бы сказал, как у частного детектива, но для этого его взгляду не хватало
равнодушной холодности. Скорее он мог бы оказаться человеком искусства,
изучающим возможную модель или персонаж. Звали его Алексеем Берестиным.
  Третья женщина была горазда моложе, лет тридцати примерно. Я еще не научился
легко определять возраст людей иного мира. Темноволосая, стройная и гибкая, с
узкими бедрами и еще более тонкой талией. Высоковатая для такой фигуры грудь
обтянута черным платьем из переливающейся, как мокрый шелк, ткани. На шее колье
из крупных рубинов с золотом, в ушах такие же серьги, обута в красные туфли на
невероятно высоких и тонких каблуках. Свое имя - Лариса - она назвала
мелодичным, но чуть с хрипотцой голосом.
  Особа явно для того, кто ей может не понравиться, опасная. Мне она напомнила
тропическую коралловую змейку, ядовитую, как три кобры или десяток гюрз. А
возможно и наоборот, не помню, кто из них страшнее. Мне в глаза она посмотрела с
поверхностным интересом а на Аллу бросила острый взгляд и отвернулась, будто не
сочла объект ни противником ни жертвой.
  Ее кавалер, Олег Левашов, совершенно не подходил в качестве партнера или мужа
такому обоюдоострому созданию. Несмотря на крепкую спортивную фигуру, он казался
флегматичным увальнем, где-то даже эпикурейцем, не совсем от мира сего.
Улыбнулся располагающе, сказал, что рад познакомиться и при случае побеседовать
начет хроноквантовых двигателей, Андрей, мол говорил что-то такое...
  Господин Шульгин Александр Иванович, так он представился, привлек мое внимание
барственной вальяжностью, обилием золота на организме и одежде: кольцо, два
перстня, один с печаткой, другой с бриллиантом размером с вишню, бриллиантовые
запонки и булавка, да еще и часовая цепь поперек жилета. Потом еще и часовая
цепь поперек жилета. Потом еще явились свету большой, инкрустированный алмазной
россыпью золотой же портсигар и зажигалка. С килограмм желтого металла носил на
себе этот человек. Посчитать его лишенным вкуса и меры нуворишем мешали только
глаза, умные, как у дрессированного медведя, и мелькающая на тонких губах
мефистофельская усмешка. Возможно, весь купеческий антураж нужен был лишь для
того, чтобы произвести известное ему впечатление конкретно на нас с Аллой,
здешнюю компанию такие моменты вряд ли занимали.
  Остальные показались мне поначалу менее интересными. Господин Басманов Михаил
Федорович выглядел кадровым военным больших чинов, как бы даже не генералом.
Почти одного со мной роста, спина идеально прямая, плечи развернуты, рукопожатие
крепкое, аккуратно подстриженные усы, взгляд уверенный, шаг четкий. Синий костюм
сидит безупречно, но кажется на нем уместным. Без мундира он сильно проигрывает.
  Старший лейтенант флота Владимир Белли единственный здесь был в форме, да еще
и при царских орденах - белый крестик святого Георгия, еще один - рубиновый на
черно-красной ленте - мне незнакомый, на длинных ремешках золоченый кортик с
алым темляком и таким же алым крестиком в головке эфеса. Тоже, видимо, награда.
  Представлен как командир крейсера "Изумруд". Совсем молодой офицер, лет
двадцати шести, вряд ли больше. На плечах золотые с черными просветами погоны
без звездочек. В обществе старших - сдержан и застенчив, но судя по должности и
наградам - офицер весьма достойный.
  И наконец, последний, Павел Кирсанов. Синеглазый худощавый мужчина, с короткой
прической очень светлых волос, поначалу показался ничем не примечательным, но
через несколько секунд я ощутил исходящую от него замаскированную, но
агрессивную энергию. Мне даже показалось, что в любое мгновение от него можно
ждать короткого, неуловимого удара в печень или ребром ладони по шее. Без
всякого повода, с открытой располагающей улыбкой и даже, возможно, извиняющимся
полупоклоном и беспомощно разведенными руками после. Ничего, мол, брат не
поделаешь, надо так.
  На сем интересном типе, который мог быть как наемным убийцей, так и известным
беспринципностью и жестокостью приговоров судьей, церемония взаимного знакомства
завершилась, и не Андрей, чего я ждал, а господин Берестин широким жестом
пригласил всех к столу. Завтрак сам по себе не заслуживал бы описания,
поскольку, хотя и был чудо как хорош, я такого не ел после возвращения на Землю
даже в знаменитом ресторане "Океаниум" на Гавайях, ожидать иного в доме столь
богатых и респектабельных людей было бы странно. Прислуживали официанты, весьма
похожие на встретивших нас у входа парней, а возможно, и те же самые. Вестовые
из команды крейсера, тщательно вышколенные элегантным его командиром.
  Застольный разговор отличался легкостью и приятностью. Не имевшие дам мужчины
произносили в адрес Аллы изысканные комплименты, и тут же, отвлекаясь, начинали
спорить о каких-то недавно произошедших и непонятных мне событиях в "большом
мире", к которому явно относились Россия, Европа и Северная Америка. Впрочем, в
основном все старались, чтобы гостям не было скучно и одиноко.
  С моего позволения Андрей вкратце обрисовал присутствующим кое-какие эпизоды
наших приключений в Сан-Франциско, причем в его изложении они выглядели более
забавными, нежели опасными и страшными. В принципе мои "подвиги" вызвали
одобрение явно понимающих толк в таких игрищах людей.
  Да я ведь сам почти сразу, на второй уже день там, во Фриско, догадался, что
плейбой по виду и бонвиван Новиков совсем не чужд опыта спецопераций и дает мне
десять очков форы.
  Наконец, опят не Андрей, а Александр Шульгин задумчиво оглядел стол и сказал,
что не видит, отчего бы благородным донам не продолжить приятное во всех
отношениях общение в курительной. А дамам, напротив, не следует ли отдать
должное накрытому для них в гостиной "сладкому столу". У них наверняка должны
найтись темы, которых недостойны грубые мужские уши. Именно так и сформулировал.
  - А чтобы совсем уж не лишать вас галантного внимания, попросим мы Вольдемара
составить вам компанию. Он, в отличие от нас, успел получить светское воспитание
в Корпусе, даже на царской яхте гардемарином ходил...
  Старший лейтенант Белли согласно склонил голову с тщательно расчесанным
пробором.
  Следует понимать так, что к определенным вещам он допуска не имеет?
  Соответственно, выходит, разговор намечается серьезный.
  Знаю я, чем иногда заканчиваются беседы джентльменов или пусть будет по его -
"благородных донов" в курительных. На вилле Панина во Фриско все тоже были ужас
как благородные.
  Курительная в замке подчеркнутой роскошью не отличалась и не предлагала выбора
из сотен сортов табака, сигар и сигарет, как у пресловутого Панина, но оказалась
достаточно уютной, обставленной удобной кожаной мебелью, имела непременный камин
с арматурой из старой, но тщательно начищенной бронзы. Приятно, наверное, утонув
в глубоких креслах, коротать долгие зимние вечера за стаканчиком виски или
хереса, когда за стенами свирепствуют июльские ураганы и метели, а в камине
трещат буковые поленья.
  Насколько я помню, даже и электричество тогда не получило еще повсеместного
распространения...
  - Итак, друзья, - сказал Новиков, наливая из ребристой квадратной бутыли
золотистое вино в низкие бокалы, - в самом первом приближении вы ознакомлены с
историей Игоря и его прелестной спутницы. Волей уж или неволей, но они на
определенный срок вынуждены будут пользоваться нашим гостеприимством...
  - Насколько определенный и кем? - тут же вмешался я.
  - Кем - это вопрос не ко мне. Может, Богом, может, - условиями игры. А насчет
длительности срока... Я, кажется, говорил уже, что периодичность и шаг
межвременных пересечений нам ясны недостаточно. Господин Левашов этим вопросом
занимается, результаты обнадеживают, но... год, полтора, два - я не знаю. Могу
гарантировать одно - насильно вас задерживать никто не будет.
  - Если, поднял палец Левашов, - если вообще будет куда возвращаться. Андрей
намекал вам на возможность схлопывания реальностей?
  - Намекал, да только мне непонятно, как такое явление может выглядеть
практически.
  Все засмеялись, по-разному, впрочем. Левашов, наверное, раньше преподавал в
университете. Умел объяснять доходчиво.
  - Знал бы прикуп - жил бы в Сочи. Мне кажется, процесс этот не должен иметь
ярко выраженного, тем более - катастрофического характера. Обреченная реальность
скорее всего просто растворяется в других, ее окружающих, словно сахар в
кипятке. Как это обрисовать в доступных и наглядных примерах? Наверное, все
незаметно становится несколько другим. Большая часть материальных предметов,
пожалуй, сохраняется, некоторая - заменяется похожими, но в чем-то иными. У
людей стирается какой-то объем памяти... У некоторых, возможно не до конца. Из
таких получаются юродивые, кликуши, пациенты психбольниц, просто алкоголики
наконец. Доказывай потом, с диагнозом "делириум тременс", что вот на этом месте,
"я совершенно точно помню", должна стоять Останкинская телебашня, а не водный
стадион и не тюрьма...
  - Тайна сия велика есть, - вставил Шульгин, просмаковав очередной глоток вина.
- Над ней трудились многие профессора черной и белой магии. Пока - безуспешно...
Однако желание нашего уважаемого гостя (он отчего-то говорил обо мне в третьем
лице, а не обращался прямо)узнать все и сразу пусть и понятно, но
трудноосуществимо в отпущенный нам отрезок времени. Поэтому я предложил бы ближе
к делу.
  Я ждал, по-прежнему стараясь сохранять невозмутимость. Сейчас вот все и
решиться, я пойму наконец, для чего я им потребовался и какая участь нам с Аллой
уготована.
  - Об "Андреевском Братстве" мы уже немножко говорили, - сообщил своим
товарищам Новиков, - теперь есть смысл вопрос конкретизировать. Мне будет
позволено?
  Все подтвердили, кто словом, кто жестом, что да, будет. Не совсем понимаю, к
чему все так театрально было обставлено. Впрочем, любое общество должно иметь
свои ритуалы. У масонов процедура гораздо более причудлива.
  Андрей как будто прочитал мои мысли, принял наконец непринужденную позу и
заговорил нормальным голосом и тоном.
  - Ты, Игорь, за последнее время увидел и узнал многое, что тебя удивило и
заинтриговало. В какой-то мере я тебе даже завидую. Для нас все эти чудеса стали
уже несколько надоевшей рутиной. Как говорил один из персонажей Ильфа: "я устал
от катаклизмов". А если конкретнее - ты сейчас видишь перед собой людей, волею
судьбы принявших на себя бремя "охраны реальности". Нам это не слишком нравится,
и если бы сейчас пришлось делать сознательный выбор - неуверен, что повторил бы
этот путь.
  - Отчего же, - опять усмехнулся Шульгин. - Выбор как аз был у всех. Кроме
меня, - он развел руками. - ты имел полную возможность не принимать предложения
Ирины прогуляться в прошлое, Андрей - воздержаться от возобновления знакомства с
ней и уж тем более не ввязываться в драку с агграми, Олег - ограничиться
использованием своей машинки исключительно в познавательных и корыстных целях.
Только мною двигал категорический императив, я не мог отказать в помощи друзьям,
попавшим в безвыходное положение...
  - Ну, началось, - с привычной тоской в голосе сказал Левашов. Очевидно было,
что друзья привычно, может быть, даже неосознанно, разыгрывают давным-давно
отработанные мизансцены, не роли даже, а превратившиеся в стереотип амплуа.
  Новиков остановил Шульгина коротким жестом.
  - Хватит. Игорю и без того сложно нас понять, а так ты ему совсем задуришь
голову. Сам разберется со временем, если захочет.
  Так вот, сейчас дела обстоят следующим образом. По ряду причин, суммарно
сложившихся в непреодолимую силу, мы оказались вынуждены вмешаться в
естественный ход истории, послужили "запалом", инициировавшим процесс
возникновения альтернативных реальностей, о чем уже было сказано, а теперь
обречены этот процесс постоянно контролировать, чтобы не случилось худшего.
Четыре года тому назад с нашей помощью возникла очередная, теперь уже здешняя
"историческая химера". Антибольшевистская коалиция, которую у нас называли
собирательным термином "белые", сумела освободить от "красных" значительную
часть бывшей Российской империи, создать на подконтрольной территории
сравнительно демократическое государство Югороссия. Соответственно, изменился
расклад сил и геополитика во всем остальном "цивилизованном мире". Нам казалось,
что тем самым установлен более правильный миропорядок, который не позволит
повториться (или возникнуть) цепочке причин и следствий, повлекших за собой
такие катастрофы, как фашизм, Вторая мировая война, ядерные бомбардировки и
прочее... Долго все перечислять. Однако...
  Он раскурил новую сигару. Драгоценные изделия, которые следует медленно и
благоговейно смаковать, Андрей жег, как банальные солдатские папиросы. Помолчал,
словно раздумывая, что и как говорить дальше. Мне все время хотелось начать
задавать вопросы, потому, что слишком непонятно звучало то, что он сообщал. Но я
твердо решил терпеть. Гораздо интереснее выслушать то, что собеседник желает
сказать без давления со стороны.
  - Однако намерение, сделав главное дело, отстраниться от происходящего и
спокойно наслаждаться жизнью в устроенном по нашему проекту мире, при ближайшем
рассмотрении оказались не слишком реалистичным. Были бы мы поумнее - сообразили
бы это раньше. А теперь нам волей-неволей, но приходится то и ело в происходящее
на Земле вмешиваться... Для чего потребовалось создать соответствующую
инфраструктуру.
  - Всемирная полиция нравов? - все-таки не выдержал я. Когда- то мы с
друзьями-коллегами в гипотетическом плане обсуждали подобную идею, кажется, это
было в Маниле, в дни пятой гражданской войны. Мы к тому времени страшно устали
от постоянного риска и окружавшего нас моря крови, неэффективность ооновских сил
по принуждению к миру доводила до отчаяния. Вот тогда кто-то и высказался в том
смысле, что пора бы забыть о так называемых цивилизованных мерах и создать
наконец тайную полицию планетарного масштаба, которая без всяких
"демократических процедур" выявляла бы и в корне пресекала малейшие признаки
сепаратизма любого толка. Мол, на войне как на войне. Почему на фронте сам факт
наличия на человеке военной формы противной стороны достаточен для его
уничтожения почти любыми средствами, и никто не интересуется причинами,
побудившими эту форму надеть, и степенью личной вины в происходящем, а некто,
совершающий куда большие преступления против человечности, но одетый в штатское
и называющий себя членом какой-нибудь партии или движения, не может быть
подвергнут наказанию или каре без бессмысленно долгих судебных процедур?
  - Не совсем так, скорее всемирное агентство по предотвращению чрезвычайных
ситуаций, - ответил Андрей. - Но все это настолько условно... Мы теперь
вынуждены постоянно отслеживать главные мировые процессы и время от времени
вмешиваться, если возникает серьезная опасность...
  - Опасность для чего? - опять не сдержался я. - Для вас лично, для вашего
положения в мире, или?.. Войны, революции, перевороты, техногенные катастрофы
всегда были и будут, и никому не по силам все их предотвращать или парировать.
Да и нужно ли это вообще? История она и есть история...
  - Хороший вопрос, - ответил мне Берестин. - вы, очевидно, в своем мире не
читали книг, написанных нашими авторами по данному вопросу. У вас, наверное,
никогда не предпринимались попытки насильственного изменения менталитета целых
народов и "большие скачки" по преодолению "неперспективных" исторических
формаций...
  - Нет, кое-что было и у нас, но скорее теоретически... Наш мир тоже далек от
совершенства...
  - С вашим миром мы в основном знакомы... Так вот, вмешиваться нам приходиться
в тех случаях, когда с высокой степенью достоверности можно ожидать
действительно катастрофических последствий для человечества...
  - Или когда наша реальность, тоже достаточно химерическая, начинает входить в
режим автоколебаний, - добавил Левашов.
  Кажется, теоретические вопросы начали меня перенапрягать. Не люблю разговоров,
в которых мне понятно намного меньше половины.
  - Корче, что вы от меня хотите или что можете предложить?
  Шульгин удивленно приподнял бровь. Кстати, я отметил, что двое из
присутствующих участия в разговоре не принимали вообще. Тот, который назвался
Басмановым, явно скучая, смотрел в окно, где виднелся над вершинами деревьев
кусочек синего неба, а Кирсанов сосредоточенно полировал ногти специальной
машинкой со многими пилочками, щеточками и войлочными подушечками. Очевидно,
ранг они занимали более низкий, чем новиков с тремя товарищами, или просто не
пришло еще их время что-то сказать или сделать...
  - Да вы знаете, в общем-то, и ничего. - Александр Иванович словно даже испытал
недоумение от моего вопроса. - Мы, кажется, решаем сейчас вопрос о вашей с
подругой адаптации. Раз уж Андрей повторил ошибку "маленького принца"... - Он
увидел, что я опять не понимаю, пояснил: - Книжка такая есть. Некий
Сент-Экзюпери написал. Там означенный принц говорит: "Мы в ответе за тех, кого
приручили..." К вам это относится, конечно, иносказательно. Но раз с помощью
нашего друга вы здесь все же оказались, должны же мы позаботиться о вашей
безопасности и благополучии...
  Мне показалось, что говорит он искренне. Не менее искренне, чем Новиков на
палубе своей яхты, когда они с Ириной решили помочь мне найти Аллу. Может быть,
действительно они обыкновенные альтруисты? Однако, глядя в глаза этого человека,
не слишком верилось в его полное бескорыстие.
  - Мы можем вам предложить несколько вариантов ближайшего будущего, - продолжил
Шульгин. - Первый - вы остаетесь с Аллой здесь, в форте. Живите на полном
пансионе до тех пор, пока звезды не обозначат благоприятный для вас расклад.
Гуляйте, купайтесь, ходите на охоту, читайте книг, в меру сил и желания
участвуйте в общественных работах... Пожалуйста.
  Второй - мы можем переправить вас в любую точку земного шара и снабдить
документами и средствами для достойной жизни по выбранному вами сценарию... в
том числе и помочь разработать сам этот сценарий, поскольку вы не слишком хорошо
ориентируетесь в наших реалиях... - он опять сделал паузу, подлил себе и мне еще
вина. Такого вкусного и ароматного хереса я не пил, пожалуй, никогда в жизни.
Почвы у них здесь, что ли, другие или утраченная в нашей реальности технология?
  Я видел, что он еще не исчерпал набор вариантов, и молчал, ожидая, что еще мне
будет преложено.
  Увидев, что я не изъявляю пылкого энтузиазма, Шульгин сказал как бы
разочарованно: - Наконец, уважая права личности, мы можем предоставить вам
полную и абсолютную свободу на угодных вам условиях...
  - А совсем уже наконец? - решил я прекратить затянувшуюся игру.
  Новиков посмотрел на меня одобрительно.
  - Такому энергичному и склонному к авантюрам человеку, как ты, вряд ли
пристало пассивно ждать у моря погоды. Поэтому последнее предложение -
присоединиться к нам и вступить в ряды "Братства" как полноправному члену.
  - Это предполагает серьезные ограничения мое свободы, обряды посвящения,
"омерту", суровую расплату за предательство и тому подобное? - поинтересовался
я, имея представление о порядках в тайных обществах, от, сицилийской мафии до
"белых призраков Ньянмы", японских "якудза" и китайских триад.
  Новиков засмеялся, а господин Кирсанов впервые посмотрел на меня с
профессиональным интересом. Возможно, он как раз и является кем-то вроде
"хранителя обряда", или проще - начальника службы внутренней безопасности.
  - Естественно, кое-какие правила у нас есть. Но они не более суровы, чем
обычаи офицерской кают-компании или устав респектабельного "Хантер-клуба". Пытки
раскаленным железом, закапывание в землю живьем, отрубание конечностей в
программу не входит.
  - Что касается предательства, - добавил ровным, хорошо поставленным (наверное,
и поет недурно) голосом Павел Кирсанов, - его опасность сведена к минимуму. Вы
никого там, где придется работать, не знаете, вас никто не знает, и предложить
достойную цену мало кто сможет, поскольку у вас и так будет все... Разве что
вопрос о жизни и смерти встанет, да и то мы вас из большинства мыслимых ситуаций
почти наверняка вытащим... - тут я ему поверил. Новиков в одиночку сумел меня
спасти от совершенно неминуемой смерти, а тут их вон сколько, не считая
известного количества "братьев" низших ступеней посвящения. Которые, разумеется,
в такой организации быть должны.
  - Вот разве, осмотревшись, вы вдруг собственную игру затеять решите, -
продолжил своим ровным голосом Кирсанов, - так и тогда речь будет идти не о
репрессиях, как форме мести, а просто вы автоматически перейдете на другую
сторону, с которой поступать должно сообразно обстановке...
  - Как видишь, Игорь, даже Павел Васильевич ничем особенно страшным не
угрожает. А он человек суровый, мы все его в той или иной мере остерегаемся... -
Если это была шутка, то никто на нее соответствующим образом не отреагировал.
  А новиков продолжил после короткой паузы:
  - Так что решение можешь принимать в здравом уме и безмятежном состоянии
духа...
  Мне показалось, что он этими словами на что-то мне намекает.
  Наша беседа, весьма для меня интересная, начала несколько затягиваться, хотя и
была очень познавательна. Но я понимал, что за два три или три часа все равно
узнать достаточно и о новом, загадочном пока для меня мире, и о подлинных целях
"Андреевского Братства" нереально. Я не хотел связывать себя какими бы то ни
было обязательствами, а то же время полностью отстраниться от происходящего и
пассивно ждать, как сложиться наша с Аллой судьба, не считал для себя возможным.
Я же репортер в конце концов, а сейчас в руки идет совершенно невероятный
материал. И неважно, удастся ли когда-нибудь опубликовать его в моем журнале или
продать информационным агентствам. Это вопрос второй.
  Поэтому я ответил осторожно и обтекаемо, мол, в принципе я, конечно готов, тем
более, что чувствую себя Андрею обязанным, и все, что от меня зависит, сделаю
для блага и пользы моих вновь обретенных друзей. И в то же время хотелось бы
поглубже вникнуть в...
  - Ради Бога, - немедленно согласился Шульгин. - Неделю, две - сколько угодно
можешь размышлять, пресс заодно почитаешь, учебник истории для десятого класса,
еще что-нибудь. Мы не торопим. Заодно советую принять к сведению - если пока не
дошло, - мы не альтруисты профессиональные, не организация типа "Конец
вечности", где серьезные дяди с насупленными бровями, надуваясь от собственной
важности, делают жутко ответственные дела, не "Союз пяти" или там "девяти", не
брежневское Политбюро даже, а просто компания сравнительно добродушных циников.
Гарун-аль-Рашиды и графья Монте-Кристо после завершения обязательной программы.
Мы не переделываем мир в духе утопистов-коммунистов, а просто живем в
предложенных обстоятельствах, стараясь, чтобы жизнь соответствовала нашим
романтическим идеалам. Мы из последних "шестидесятников", это тебе тоже сразу не
понять, но позже узнаешь и это, но те, кого так называли, отличались
своеобразным взглядом на проблемы морали и истории. Мы считали, что коммунисты
не должны были победить в нашей стране - и мы исправили ошибку истории. Власть
же как таковая нам не нужна вообще...
  - Не совсем так, - вставил Берестин. - Вернее, не нужна как самоцель или даже
как род занятий... Но в случае необходимости... Если угодно, задача, которую мы
сейчас решаем, - это спасение нынешней, едва возникшей цивилизации. Для
собственного удовольствия. Раньше мы были наивнее и считали, что каждый человек
что-то кому-то должен. Вот Андрей, - Александр Иванович изобразил уважительный
полупоклон в сторону Новикова, - совсем недавно считал, что уничтожить
пришельцев-аггров - наш священный долг перед человечеством. Теперь он слегка
изменил точку зрения. Мы все наконец просто поняли, что нам - здесь
присутствующим и кое-кому еще - надо иметь место, в котором возможно жить в
соответствии с некими принципами.
  Ну вот на этой конкретной Земле. Эрго - мы защищаем собственную среду обитания
от всех, кто может ей навредить. Совпадает это с интересами какой-то части
человечества - слава Богу. Нет - на нет и суда нет...
  - Есть особое совещание, - без улыбки добавил Новиков. И снова я не понял,
очевидно, содержащегося в этой фразе не слишком веселого юмора. Это начинало
утомлять. Язык у нас вроде бы один и тот же, и люди мы близкие по возрасту и
образованию, а вот общаемся как иностранцы. В лучшем случае. Разрыв в сто
тридцать лет, причем прожитых на разных исторических линиях. Боюсь, мне придется
здесь труднее, чем я себе вообразил. Однако - посмотрим... За мной тоже
кое-какой жизненный опыт и больше века научного и культурного прогресса
человечества.
Глава 7
  ... Время в последние дни ощутимо изменило свой темп. Нет, я сейчас не о
времени как о составляющей так называемого пространственно-временного
континуума, я об обыкновенном, обыденном времени, ход которого обозначают
обыкновенные часы, хотя бы такие, как те, что висят на стене у нас в гостиной и
каждые полчаса издают мелодичный многотональный звон. Столько стремительных,
подчас смертельно опасных событий было спрессовано в этом времени совсем
недавно, они наслаивались и опережали друг друга постоянно, не давая
"остановиться, оглянуться", даже осознать как следует происходящее. И вдруг...
Все сразу замедлилось, почти замерло вокруг. Длинными-длинными стали часы и даже
минуты, солнце будто ползло теперь по небу с вдвое большей скоростью, события
как бы вообще перестали происходить, разговоры, и те из коротких, энергичных,
чрезвычайно насыщенных информацией стали никаким...
  Оттого и мое повествование ощутимо потеряло темп, перечитывало последние
страницы и не совсем понимаю, стоит ли вообще фиксировать внимание на массе
скучных мелочей, раз уж не чего-то по-настоящему острого. Тоже мне, очередной
Марсель Пруст. Хотя... Историческая ценность труда, подобного моему, отнюдь не
определяется количеством побегов и выстрелов на единицу бумажной площади. Когда
начнутся вновь динамичные события, не знаю, как кому, а лично мне будет
интересно проследить, что именно им предшествовало в этой короткой, словно бы
никчемной паузе. И бытовые подробности, кончено, будут представлять интерес для
моих читателей в том, "настоящем", мире.
  Как увлекательно читать в дневниках Стенли: "Первым делом мы со слугой
отправились в магазин братьев Брукс, где приобрели для намеченной экспедиции...
(далее следуют три страницы перечисления припасов с непременным указанием цен на
каждый). Весьма успокаивающее и познавательное чтение.
  ... Для прогулок по окрестностям форта нам с Аллой предоставили в пользование
небольшой открытый автомобильчик неизвестной мне ранее марки "Виллис". Зеленый,
почти квадратный, на четырех колесах с ребристыми шинами. Оснащенный бензиновым
двигателем внутреннего сгорания. Управлялся он тонким рулевым колесом из
пластмассы цвета хаки, тремя педалями и тремя рычагами, не считая всяких мелких
кнопок и тумблеров.
  Избыточно сложная конструкция, но обучился я довольно быстро, поскольку
основные принципы вождения были те же, что и на наших машинах. Труднее всего
поначалу пришлось с переключением передач. Выжать педаль сцепления, сбросить
газ, выключить предыдущую передачу, включить следующую, отпустить сцепление,
снова прибавить газ... Да еще и загадочная "перегазовка" в определенных случаях.
Умели же предки создавать себе из ничего проблемы. Как сказал Андрей, "чтобы
затем их героически их преодолевать". Но ничего, часа через три я смог уже
довольно сносно перемещаться в пространстве со скоростью до тридцати миль в час.
  Кстати сказать, ездить здесь особенно было некуда. Километр брусчатки по
поселку, еще три с половиной километра щебенчатой дороги до ровного плато,
покрытого редкими деревьями и альпийским лугом, а там слабо накатанные колеи по
густой жесткой траве к югу и к северу, пока не упрешься в непроходимые скальные
завалы. Спокойной езды два часа максимум. Ширина плато немногим более двух
километров. С одной стороны обрыв к океану, с другой - стена, прорезанная
многочисленными расселинами, в которые на машине не заедешь. Только пешком или
верхом на лошадях. Одним словом - "затерянный мир" Конан-Дойла.
  Но красота вокруг изумительная, совершенно необыкновенная. Чистейшей синевы
небо вверху и такой же океан до горизонта. Причудливые нагромождения плит то
серого, то розового камня, словно окаменевшие груды книг из библиотеки
сказочного исполина, поднимающиеся на невероятную высоту. Свисающие с них в
беспорядке плети совершенно субтропических лиан всех оттенков зеленого цвета...
А еще дальше - долина гейзеров со столбами шипящего пара высотой
десять-пятнадцать метров, оловянные пятна пресных и лаково-черные - грязевых
озер, на поверхности которых то и дело вспухали и лопались со своеобразным, ни
на что не похожим звуком пузыри, испускающие густой запах сероводорода... И
вдобавок над морем, куда ни поглядишь, парили огромные черные кресты -
королевские альбатросы... Нет, всего, что мы там с Аллой видели, - не
пересказать. Интересно, только, в какую сумму вылилась покупка этого "поместья"
у новозеландского правительства? И только ли в денежной форме выражалась эта
плата?
  За минувшие сутки после первой и, пожалуй, самой важной беседы никто нас
больше деловыми разговорами не беспокоил. По просьбе Аллы Новиков переселил нас
в другой домик, у самого края обрыва, так что теперь из окон гостиной и спальни
был виден не узкий фьорд, а открытый океан. Алла моя, вволю пообщавшись с
женщинами, с которыми она нашла гораздо более общий язык, чем я с мужчинами,
успела узнать о технических возможностях этого сообщества и попросила
оборудовать (или оформить) наш дом в настоящем старорусском стиле. Еще лучше и
подлинней, чем была моя дача за Вологдой. Так и сделали. По виду стандартный
коттедж представлял внутри что-то вроде боярского терема, общей площадью метров
триста, в два этажа с границей, где расположилась настоящая, осанистая русская
печь, с внутренними лестницами, ведущими в несколько уютных светелок, с
верандой, имеющей вид так называемого гульбища. Не знаю, откуда вдруг у женщины,
родившейся и выросшей Будапеште, появились такие запросы.
  Но вышло вообще-то хорошо. На складе форта согласно предварительно поданной
заявке Алла выбрала все, что ей требовалось для придания нашему пристанищу
подобающего и обжитого вида, а неизменно молчаливые вопросы крейсера привезли и
помогли внести в дом заказанную мебель и иные предметы обихода, в том числе
холодильник, микроволновую печь, довольно приличный видеомагнитофон и массу
всякой посуды и продуктовых полуфабрикатов. Для чего это ей потребовалось, я до
конца не понял, потому что питаться можно было и за тальботом у Новикова в
замке, и в довольно приличном ресторанчике, где бесплатно подавались обильные и
вкусные завтраки, обеды и ужины для тех примерно полутора сотен местных жителей,
которые не имели жен, а также и семейным парам, не желавшим затрудняться
кухонными заботами.
  Вообще образ жизни здесь весьма напоминал таковой в земных поселениях на
кислородных планетах, на том же Крюгере, к примеру. И точно так же, как там,
здесь совершенно не было детей. Тоже особенность "монастырского устава"?
  На все мои вопросы Алла отвечала, что хочет наконец почувствовать себя
нормальной женщиной, имеющей собственный дом и ведущей свое хозяйство, а не
вечной постоялицей отелей. В принципе желание понятно, все три с половиной года
нашей связи мы просуществовали именно в режиме навещающей друг друга любовников,
что, в общем, меня устраивало. Алла в роли жены внушала некоторые опасения.
  Но дом получился миленький. Примиряло меня с этим жилищем только то, что свою
комнату в мезонине я оборудовал в соответствии с собственными военно-полевыми
вкусами и отстоял право ее экстерриториальности.
  Андрей и чаще Шульгин, ставший как бы моим наставником, иногда забредали на
полчаса поинтересоваться, как идет процесс адаптации, переброситься несколькими
не имеющего особого значения фразами, посоветовать, чем еще можно занять здесь
досуг, ну, выпить по рюмочке-другой, то есть вели себя как радушные хозяева, не
желающие напрягать случайно заехавших провинциальных родственников чрезмерным
вниманием.
  Александр Иванович, проявляя заботу, предложил мне выбрать оружие по вкусу,
потому что хоть и нет здесь особо опасных хищников, но береженного бог бережет,
и болтаться по горам без ничего не слишком разумно. Свой "штейер" я особо не
афишировал, предпочитая считаться безоружным. Вот и привел он меня в хранилище,
не уступавшие своим ассортиментом магазину "Говард и Клайд" в Сан-Франциско.
  Только там я стоял по внешнюю сторону прилавка, а здесь оказался внутри.
  Длинные сводчатые подвалы без окон, напоминающие залы Петроградского
артиллерийского музея, освещенные газовыми лампами уходили, казалось, в
бесконечность, уставленные с двух сторон шкафами, витринами, стеллажами.
  Не буду описывать сотни и тысячи сортов и видов автоматического,
полуавтоматического оружия и совсем не автоматического оружия, винтовок,
карабинов, автоматов, пистолет-пулеметов, пистолетов просто, револьверов, ружей,
штуцеров и еще очень и очень разных моделей смертоубийственных изделий,
заполняющих милитаристское Эльдорадо. Ходить по этому складу-музею можно было
целый день, а изучить его ассортимент не хватило бы и недели.
  И сам загадочно-иронический Александр Иванович среди этих бесценных сокровищ
человеческого гения чудесным образом преображался. Он, словно рачительный
садовник, брал эти смертоносные устройства в руки, ласково их поглаживал,
неуловимым движением передергивал затворы, вскидывал экспонаты к плечу, и видно
было, что именно здесь пребывает его сердце, а отнюдь не в горных высотах
мировой политики.
  В результате я выбрал для себя легкий и прикладистый карабин "винчестер"
калибра 45 АПК с подствольным магазином на десять патронов, пятизарядный
помповый дробовик для Аллы, больше похожий на изящную игрушку, но могущий
стрелять не только дробью и картечью, но и весьма мощными полуоболочечными
активно-реактивными пулями, что приближало его по огневому эффекту к самым
солидным штуцерам, и еще два короткоствольных семизарядных револьвера 38 калибра
на всякий случай. Со всей подобающей амуницией и несколькими коробками патронов.
  Один из моих учителей боевых искусств говорил, что только отсутствие при себе
огнестрельного оружия позволяет полностью собраться для отражения агрессии.
После длительных размышлений я развил эту формулу. Дай понять врагу всем своим
поведением, что у тебя нет оружия и ты полагаешься только на свои способности в
карате, тэквондо и прочих изысках, заставь даже себя самого на миг забыть, для
убедительности о наличии в кармане или под ремнем "ствола", а в критический
момент вместо какого-нибудь эффектного "хидари гедан маэ гири" выхвати то, о чем
любил говорить полковник Кольт в плане социальной справедливости, и влепи
сопернику пару пуль в лоб или колено со скоростью, намного превосходящей самый
быстрый "темп".
  Как это делали герои с большим удовольствием просмотренного нами с Аллой
фильма "Великолепная семерка".
  Тогда и наступит "момент истины".
  Кроме того, мы полностью экипировались в соответствии с модой и климатическими
условиями. Одежда здесь в принципе походила на нашу, но имела и некоторые
существенные отличия. Например, у нас никто понятия не имел о жестких брюках из
грубой синей ткани, построченных цветными нитками и украшенных многочисленными
бронзовыми заклепками, ботинках до середины голени на подошвах толщиной в три
пальца и закрепляемых не шнурками, а "липучками", кожаных куртках по пояс,
подбитых натуральным мехом животных. Здесь тоже чувствовалось отклонение мировых
линий, пусть в таких мелочах, но повлиявшее на эстетические вкусы аборигенов. Но
то, что подобная одежда удобна и создает некий архаично-мужественный облик ее
носителя, не вызвало сомнений. Причем она одинаково подходила и мужчинам и
женщинам.
  ... Ловко вращая колесо руля, я выел автомобильчик на край плато и остановился
в идеальном для наших целей месте. В незапамятные времена с окружающих плато гор
скатились три валуна в десятки тонн каждый и образовали на берегу укромную, со
всех сторон закрытую площадку. О древности этого загончика свидетельствовали
заросли похожих на плющ лиан.
  Я выключил зажигание, мотор пару раз чихнул, что-то у него внутри последний
раз провернулось, и он затих. Нас охватил первобытный покой нетронутой со времен
раннего кайнозоя природы. Только далекий гул и грохот волн, набегающих на
прибрежные рифы, не то, чтобы нарушали, но несколько разнообразили тишину.
  Наверное, не меньше минуты я сидел молча, оставив руки лежать на руле, и
вслушивался в собственные ощущения, в окружающие звуки, в том числе и в тихое
потрескивание, раздающееся из-под плоского капота автомобиля. Алла на соседнем
сиденье молчала.
  - Так что мы теперь будем делать? - спросила она наконец.
  - В смысле - сейчас или - вообще? - откликнулся я. Умеет моя подруга задавать
вопросы исторического значения. На узком заднем сиденье у меня лежала свернутая
палатка, надувные матрасы, туго скрученный рулон зеленого брезента и прочее
необходимое путешественникам снаряжение, походный мешок с продовольствием, в том
числе и с подготовленной для немедленного поджаривания на вертеле бараниной.
  Шашлык не шашлык, но что-то хорошее сделать из нее было можно.
  - Начинай собирать подходящие дрова, женщина, - сказал я, - остальное доверь
опытному мужчине.
  На всякий случай я осмотрел в бинокль окрестности по всем представляющим хотя
бы гипотетическую опасность азимутам. Таковой быть не могло по определению, но
уж очень меня взволновала атака неизвестных торпедных катеров посередине
открытого океана. Мы теперь, сказал я себе, живем вне общепринятых норм, и лучше
перебдеть, чем недобдеть.
  Алла вернулась из ближней рощицы, притащив солидную охапку высохших и
естественным путем буковых сучьев. Для начала неплохо, но мне все же пришлось
пойти туда самому и принести пару действительно толстых бревен, которые смогут
гореть и создавать нужный жар хоть до утра. Возвращаться сегодня в форт я не
собирался.
  С помощью небольшой бензопилы (еще одно полезное изобретение предков, которым
меня научил пользоваться тот же Шульгин) я нарезал два десятка аккуратных,
подходящих к размеру слоенного мною очага поленьев. Разжег костер, расставил и
разложил на брезенте то, что должно было способствовать приятному
времяпрепровождению, еще раз мысленно поблагодарил Александра Ивановича за
очередной совет - насчет того, что сиденья "Виллиса" снимаются и могут
использоваться как походные кресла в процессе пикника, и только тогда вернулся к
вопросу, заданному Аллой.
  - Так о чем ты, дорогая, хотела меня спросить? Как жить дальше? В
гносеологическом, надеюсь, смысле?
  Раньше я таких тем избегал, инстинктивно опасаясь прослушивания в комнатах и
других общественных местах.
  - Я не слишком интересуюсь теоретическими предпосылками сложившейся
обстановки. Они мне неинтересны. Верю я или не вер. В межвременные перемещения -
тоже неважно. Я думала, ты более чуток. Моя степень вины в случившемся? Может
быть, и есть. Только вина ли это? Суди сам, если хочешь. Однако... После всего,
что уже произошло, я счастлива. Особенно если ты мне позволишь забыть прошлое...
  я, признаюсь, никогда еще Аллу такой не видел. Женщиной она всегда была
настолько уверенной в себе, агрессивно-победительной, что даже я, человек не из
последних в общем для нас с ней обществе, принимал меры и стиль поведения без
протеста. Даже тогда, когда она задевала мои сокровенно-самолюбивые чувства.
  Но за последний месяц, конечно, ее гордость и самоуважение получили столь не
щелчков даже, а тяжелейших ударов... и еще мне показалось, что она несколько
превратно истолковала смысл моих слов. Или - их интонацию.
  - Я не хочу возвращаться обратно, - продолжила Алла, прикуривая чужую, здешнюю
сигарету от горящей веточки. - мне там делать нечего. Тебе-то все равно, может
быть, а меня даже перспектива судебного разбирательства независимо от исхода
повергает в дрожь. Строк, в случае неблагоприятного исхода, может быть долгим.
Ты меня ждать не будешь, я уверена. Если даже такого не случится, мне, - она
увидела мой протестующий жест, поправилась, - пусть нам, придется постоянно
остерегаться и ждать появления агентов Панина. Андрей правильно сказал - никто
не простит унижения, потери десяти миллионов долларов и надежды на вечную жизнь.
Поэтому Там, - Алла подчеркнула это слово, - мне нечего ловить. Никто меня там
не ждет, кроме матери разве, да и она интересуется моими делами не чаще двух раз
в год. В поздравительных открытках с новым годом и с днем рождения. Все. Да и
вдобавок нынешняя жизнь сулит гораздо больше интереса и разнообразия...
  - Те дамочки что-то этакое порассказали? - догадался я. - Поделись, если не
слишком секретно. Или они тебя приняли в свой, особый, орден?
  Алла не поняла потаенного смысла моих слов.
  - Какой еще орден? Мы чисто по-женски поболтали о том о сем... Я убедилась,
что жить здесь можно. И интересно жить. А какой на дворе год - так ли важно?
Люди в свое время уезжали из Парижей и Лондонов в американские леса и прерии и
были там счастливы. У нас разве не такой же случай?
  В этом все женщины, не только Алла. Трудно представить себе мужика, который
ради любви к туземной принцессе согласился бы забыть предыдущую цивилизацию и
переселиться навсегда в плетенную из хвороста, обмазанного слоновьим навозом,
хижину. А среди женщин такие переходы из европейских дворцов в верблюжьи шатры
бедуинов отнюдь не редкость. Однако Бог им судья. Я сейчас не об этом.
  Я хотел выяснить, что интересного о нынешней и предстоящей жизни могли
выболтать в непринужденном разговоре местные женщины, что невзначай сказать о
своих мужчинах, о специфических особенностях здешнего существования и,
соответственно, о реалиях обычного их "модуса вивенди". И Алла это пересказать
сумела.
  - Они все не отсюда. Я не меньше твоего наблюдала за малозаметными деталями.
Они проговаривались, потому что не чувствовали необходимости как-то от меня
маскироваться. Или просто расслабились в обществе собеседницы. Они как минимум
из конца двадцатого века. Если и не ниша прямые современницы, то в живые бабушки
еще годятся. Оригинальное и меткое наблюдение. Я это понял еще на "Призраке".
  - Итак? Что конкретного тебе было сказано и предложено?
  - Ничего. Хочешь верь, хочешь нет. Девушки расспрашивали меня о модах нашего
времени, о некоторых подробностях жизни, слегка - о роде моих профессиональных
занятий...
  - Все об этом расспрашивали? - уточнил я.
  - Ирина, конечно, нет. Она и так все знает. Леди Сильвия тоже больше молчала,
сдержанно усмехалась, понемножку потягивала розовый джин, а основную активность
проявляла Лариса. Можно понять, она моложе всех и чужих мирах скорее всего еще
не бывала...
  Хорошо, это укладывалось в продуманную мною схему.
  - А что-то конкретное все-таки было? Ты не почувствовала, что тебя
прощупывают, пытаются навести на нечто специфическое? Предложения, намеки?
  - Да ничего не было. Что у тебя за мания преследования? Если случилось с нами
непредвиденное в отдельно взятой сфере жизни, так зачем же сразу делать
глобальные обобщения? Ну, говорили, если мы захотим поехать в Харьков, в
Севастополь, в Европу, то узнаем, как чувствовали себя граф Монте-Кристо со
своей верной Гайде. Лариса еще пошутила, прищурив глазки, что любовников я себе
смогу найти таких, что сейчас вообразить и не в силах...
  Ну нет, так нет, подумал я про себя. Возможно Алла как раз права, а я дурак,
дующий на воду. Хорошо если так. Отчего и не пожить годик в совершенно новом и
неизвестном мире, набраться новых впечатлений? Уж наверняка их здесь будет
больше, чем на скучной космической станции под изолирующим куполом.
  - Достаточно. Не будем забивать себе голову вопросами, ответов на которые
невозможно получить до того, как... Будем отдыхать и веселиться. - я подбросил
сучьев в хорошо разгоревшийся костер. До углей, приличествующих нашим целя, то
есть поджариванию мяса на вертеле, было еще далеко. А солнце успело сесть, океан
из темно-синего постепенно превратился в тускло-серый, а потом и совсем
растворился в равномерном лунном свете, стершем границу между водой и небом.
Чувствовалось, что за пределами согреваемого желто-алым огнем круга быстро
холодало. Тем лучше. Гранитная стена за спиной, костер впереди, гулко плещущий
океан справа внизу, густо покрывшие небосвод звезды с Южным крестом над
горизонтом... Абсолютно дико вообразить, что всего несколько недель назад я был
где-то там, среди этих звезд. Носился между ними, словно яхта Новикова от
острова к острову. Примерно с той же относительной скоростью... Есть вещи,
которые свободно понимаешь умом, но воспринимать их эмоционально не хватает
воображения. Или чего-то еще, более важного.
  Я хотел было спросить Аллу, что она думает по поводу предложенного мне
членства в "Братстве", но тут же понял, что это - лишнее. Не следует
перекладывать на близких решение проблем, которые все равно кроме тебя никто не
в состоянии решить.
  А на самом-то деле? Что за проблемы? Я жив, вполне благополучен, нахожусь на
островах своей юношеской мечты, рядом со мной женщина, лучше которой я пока не
встречал, так что же мен еще? глуп тот, кто утверждает, будто есть в мире вещи,
чем-то более важные, чем твоя собственная душа. А чего эта душа хочет именно
сейчас? Правильно. Только сначала нужно поставить палатку, поджарить мясо и
съесть его, запивая сухим и терпким красным вином, а уж тогда...
  Так мы и сделали все.
  Вот одна из сторон нашей безудержной космической экспансии, о которой
отчего-то не принято говорить публично. Чтобы не создавать среди экипажей
кораблей и обитателей инопланетных станций ненужных коллизий, все их участники,
и мужчины, и женщины, проходят специальный курс кондиционирования. Абсолютно
снимающий все сексуальные проблемы. Зато они возникают после возвращения.
Подавленное и загнанное в подсознание либидо вырывается на поверхность, и на
два-три месяца космопроходцы обоих полов превращаются в донжуанов, казанов и
клеопатр.
  Ничего особенно плохого в этом вроде бы нет, подходящих партнеров на Земле в
избытке, но лично меня это раздражает. Не совсем приятно чувствовать себя жалкой
игрушкой буйства гормонов и подкорки.
  Хорошо, если рядом Алла, а если нет? Приходится выбирать: или держать себя в
жесткой узде постоянным усилием воли, или пускаться во все тяжкие...
  Вот и сейчас. Пресытившись любовью, Алла уснула, задернув до подбородка медную
застежку пухового мешка, а я выбрался из палатки наружу, с особенным
удовольствием выпил еще стаканчик терпкого и крепкого вина, наконец-то разрешил
себе закурить (две-три сигареты или пара сигар в день - моя предельная норма,
чтобы вдыхание дыма не превратилось из тонкого удовольствия в дурную привычку),
пошевелил палочкой затухающие угли, и по их дымчато-алой поверхности вновь
забегали суетливые язычки пламени. Не из страха перед опасностью, а
исключительно ради удовольствия ощущать себя первопроходцем неведомых стран, я
подвинул поближе "винчестер" со снятым предохранителем и погрузился в подобающие
времени и месту размышления. Что-то тянет меня на них последнее время. Обычно,
возвращаясь с небес, я валялся на пляжах, ловил рыбу в лесных озерах, любил Аллу
и ни о чем не думал принципиально. Обходился инстинктами и рефлексами. А теперь
вот, увы...
  Но уж если не удается избавиться от мыслей вообще, лучше думать о чем-нибудь
приятном. Лучше всего - о собственном прошлом, которое для всех окружающих меня
сейчас людей является неопределенным будущим, и о собственном, достаточно
успешном в нем пребывании. Есть откуда извлекать обнадеживающие положительные
примеры.
  Вот, например, история нашего знакомства с Аллой таковым примером является.
Глава 8
  ... Личная моя жизнь к тому теплому, ясному, удивительно какому-то спокойному
сентябрю энного года складывалось более чем неудачно. Не хочу вдаваться в
детали, но...
  Не случись тогда наша встреча, уж моя-то биография выглядела бы сегодня
совершенно иначе...
  Я встал с нагретого жаром костра плоского камня, обошел с карабином в руке по
внешней дуге нашу естественную фортецию. Просто так, для самоощущения,
поскольку, как уже было сказано, остерегаться в этих краях было нечего. Те, кто
имел возможность причинить мне физический вред, могли это сделать в любой момент
и в любом месте, посторонних же двуногих, а уж тем более четвероногих хищников в
этих краях не водилось отроду. Хотя, конечно, марийцы...
  Судя по Жюль Верну, они были умелыми и беспощадными воинами, но, во-первых,
жили, кажется, намного севернее этих мест, а во-вторых, даже попавшего к ним в
плен Паганеля они всего-навсего татуировали с головы до ног...
  Однако, будь со мной хорошая большая собака, чувствовал бы себя куда
спокойнее. Генетическая черта человека - опасаться обширных пустых пространств
вокруг. Тем более - ночью. Тем более - у костра, когда ты не видишь никого за
пределами круга света, тебя же видно издалека...
  Поэтому я расположился так, чтобы выступы скалы прикрывали меня с трех сторон,
подбросил в начинающий гаснуть костер еще несколько поленьев.
  В 2053 году, сразу после возвращения с планетной системы Крюгера, приятели
пригласили меня для восстановления душевного равновесия провести недельку-другую
на Балатоне, в приличной интернациональной компании...
  Балатонфюред, курортный охраняемый кемпинг, десяток бунгало, 5-6 девушек,
почти столько же мужчин. Все молодые, свободные, в той или иной мере друг другу
интересные. Купание, виндсерфинг, шашлыки и коктейли по вечерам. Сосватали мне
там вполне миленькую девушку в подружки, но душевного контакта у нас с ней не
отчего-то не возникло.
  И вдруг появилась Она. С первого взгляда я был готов сразу и наповал.
  Такого со мной не случалось с ранней юности.
  Вроде бы ничего невероятного в этой в Алле не было. Ну, красивая девушка лет
двадцати трех или чуть больше, с пышной волной постоянно распущенных
светло-каштановых волос чуть ли не до пояса. Длинноногая, большеглазая, судя по
тем разговорам, в которых она участвовала, - умная.
  Привлекло меня в ней другое - характер и манеры. По лагерю она прогуливалась,
как римская патрицианка в свой латифундии среди колонов и клиентов. Ее буквально
окружало силовое поле высокомерия и надменности. Она даже не ходила, а
шествовала, с прямой, как у балерины, спиной, отчего не слишком большая грудь
выглядела подчеркнуто вызывающе, а очаровательные ножки ставила на землю так...
Ну я даже не мог сказать, что именно меня взволновало, однако трудно было
отвести взгляд, когда она проходила мимо.
  И вдобавок ее постоянно сопровождал тогдашняя "звезда" ментафильмов,
секс-символ сезона, чересчур, на мой вкус, слащавый и манерный Карл
Гоффенштауфен. Такой измученный собственной славой парень совершенно
неуважаемого мной типа. Не потому, что он числился ее "другом", а изначально. По
определению. Девушка совершенно с ним не состыковывалась. Если б рядом с ней
нормальный парень оказался, я бы, наверное, и не дернулся. То есть не стал бы
предпринимать никаких активных шагов. Но тут... Меня просто забрало. Ребята,
заметив мой обостренный интерес, сообщили, что по материнской линии она
происходит из рода графов Варашди, по отцу же - русская, с нормальной фамилией
Одинцова (я еще сострил в ее присутствии, не от Бога ли Одина ведет она
родословную), и что испытывать томление духа, также необоснованные надежды не
стоит. И не таких она отсекала в предельно резкой форме...
  По поводу "и не таких" я в душе возмутился. И подумал, что еще посмотрим. В
былые времена, еще в студенчестве, я славился тем, что мог увести с любой
вечеринки "королеву бала", с кем бы она туда не пришла.
  - А это чем уж так заслужил? - для поддержания разговора поинтересовался я.
  - Да вот уж так... - получил я на свой вопрос исчерпывающий ответ, на чем
временно и закрыл тему.
  Хотя, конечно, подкорка задание получила, и там эта проблема потихоньку
отрабатывалась.
  До ее графского титула мне особого дела не было. На Кавказе до сих пор каждый
третий считает себя князем, и ничего.
  В общем, мы с ней, как и бывает в достаточно большой, но все же ограниченной
по месту и связанной общим времяпровождением компании, пару раз перекинулись
словами, потанцевали, более-менее тесно касаясь друг друга, но как бы и не
более. Особой активности я не проявлял и даже избегал говорить комплименты,
поскольку не хотел нарываться на то, о чем меня уже предупредили. Однако и
"отсекать" она меня не стала. Скорее, я бы сказал, мы издали друг другу
"показали флаг" и разошлись на контргалсах до поры.
  Но все же видно было, что дело пошло. Как и задумано. Алла начал поглядывать
на меня слишком внимательно в ходе застольных разговоров, хоть я к ней лично и
не обращался, иногда отвечала резче, чем нужно, на невинные шутки опять же
общего характера.
  Наступил момент, когда стоило сделать более решительный шаг. Например,
пригласить ее для приватной беседы в кофейню или бар. Ноя не успел.
  Ее Карл серьезным противником мне не казался, хотя те же "доброжелатели", о
чем-то догадываясь, намекнули. Что связываться с означенным красавчиком не
стоит. И объяснили почему. Но я к тому времени, кроме космоса, побывал военкором
на четырех или пяти войнах, где никто не вспоминал о цивилизованных нормах их
ведения, потому европейцев, кем бы они ни были, не опасался в принципе.
  Он, очевидно, этого не знал.
  - Подождите, молодой человек, - услышал я голос из-за угла бильярдной, когда
возвращался с пляжа.
  - Да?..
  Мне навстречу вышел одетый в совершенно бессмысленный здесь и сейчас костюм
Карл в сопровождении еще одного молодого человека, которого в нашем лагере я
раньше не видел.
  Вблизи глаза и лицо Гоффенштауфена показались мне еще более неприятными, чем
за табльдотом.
  - Я бы не мог попросить вас покинуть наше место отдыха немедленно и навсегда?
- голос Карла был вежлив и отвратителен.
  - Отчего же? - спросил я не менее вежливо.
  - Да просто мне кажется, что ваше присутствие здесь нежелательно...
  Я прикинул, чем в случае чего, я смогу оборониться. Потому что лицо его
приятеля наводило именно на такие мысли. Хотя вообще-то странно, ради чего весь
конфликт? Неужели этот кумир девушек половины Европы и обеих Америк испугался
моего соперничества, и если да, то неужели не смог найти более убедительную и
цивилизованную форму выяснения отношений? Об этом я и спросил, вложив в слова
максимум иронии.
  - Здесь я решаю, кто какой формы и тона заслуживает. И два раза своих
предупреждений не делаю.
  Ну что ж, тогда и я свободен от норм вежливости.
  - А хочешь, дружок, я тебе сейчас расшибу морду так, что ни один микрохирург
ее больше толком не соберет? После чего котов беседовать с тобой и твоим
приятелем о чем угодно. Поскольку своей мордой не дорожу совершенно... И вообще
не понимаю, чего ты от меня своими глупостями не беспокой...
  Кулаки, которые я невзначай поднял на уровень пояса, а главное - давно
отработанная мерзкая усмешка подействовала на красавчика правильно.
  Вот если сейчас появится на белый свет оружие...
  Но я надеялся, что люди его типа великолепно понимают подобные вещи и
чувствуют печенкой, когда пора давать задний ход.
  - Хорошо, господин Ростокин, считаем, что беседа прошла к общему удовольствию.
Но я вас предупредил.
  - Окей, мейне кюхельхен. Мы договорились.
  Я и в самом деле не знал тогда, чем вызван данный демарш. Повода я ему не
давал. И напарник его не испытывал желания проложить разборку. Мне он показался
более разумным человеком, чем сам Карл.
  На всякий случай, за неимением другого оружия, раздобыл полутораметровый кусок
тонкой стальной цепочки. В умелых руках штука весьма эффективная.
  Днем позже, под вечер, я взял спиннинг, лодку и отправился к середине этого
довольно скучного озера забросить блесну на предмет отлова водящихся здесь щук.
  Навстречу мне промчался глиссер, у руля стояла она, Алла, а этот отвратный
Карл в огненных плавках стоял рядом, хамски положив руку ей на плечо. На секунду
я встретился с ним глазами, и мне показалось, что губы его скривились
торжествующе-презрительно.
  Одну рыбину я поймал, еще две сорвались. Вернулся в лагерь уже в темноте.
  Посидел с приятелями у костра, пока в котелке булькало подобие ухи. Потом
вдруг ощутил сильное желание выпить рюмку-другую чего-нибудь покрепче, нежели
успевший надоесть "Токай". В лодке я промочил ноги и основательно продрог, к
полуночи с озера потянул сыроватый и холодный ветер, сухое вино не согревало
совершенно.
  Короче - на душе было погано и зверски хотелось напиться. Девушка Кристина
сидела рядом, но обниматься с ней и даже заговорить мне абсолютно не хотелось.
  По оперативным данным, на веранде ближнего бунгало должна была уцелеть
черешневая палинка. Любители экзотического напитка привезли с ближайшей фермы
две большие кожаные баклаги, однако сил своих не рассчитали.
  Я отправился на поиски. Ночь была темна, но в узеньком окошке дома под
остроконечной соломенной крышей светился слабый желтоватый огонек, который и
вывел меня к цели.
  На веранде действительно обнаружился дощатый стол со следами беспорядочного
ужина. Я разглядел на лавке пузатую посудину и перед тем, как унести ее с собой,
сделал прямо из горлышка два крупных глотка. Продукт был натуральный, без
обмана, невероятной крепости, с густым фруктово-сивушным запахом. Пошарил в
блюде с какими-то закусками. Попалась тарелка с икрой.
  Внутри сразу потеплело, прекратилась зыбкая дрожь. После третьего глотка мне
захотелось еще и закурить. На столе ничего подходящего не нашлось, и я
предположил, что сигареты могут найтись в комнатах. Кто жил в этом домике
постоянно, я не помнил, но курили в нашей компании почти все. И вообще нравы
отличались непринужденностью, подчас многие просыпались совсем не там, где
ночевали накануне.
  Я вошел в небольшую прихожую. Дверь из нее в комнату была слегка приоткрыта,
оттуда доносились звуки, смысла которых я понял не сразу. Без всякой задней
мысли я потянул на себя дверь. И замер, слегка ошеломленный.
  В комнате было почти темно, только с площадки лестницы, ведущей в мансарду,
падал слабый свет. Но его было достаточно.
  С наблюдательностью у меня все в порядке, поэтому увиденная сцена намертво
впечаталось в память. Стоит под настроение прикрыть глаза - и все как на ладони.
  Прежде всего бросились в глаза роскошные женские ноги.
  Словно спроектированные на стену с рекламной голограммы галантерейной фирмы
"Араньпок". А может быть, и те же самые, поскольку в обычной жизни столь
совершенные конечности встречаются не чаще сиамского ритуального слона. И точно
так, как на картинке, обтянутые ультрамодными в нынешнем сезоне бирюзовыми
чулками из флюоресцентной нити с широкой кружевной отделкой от колен и доверху.
Эффектно мерцает, переливается, и глаз не отвести даже в нормальной обстановке.
  И лишь через секунду мне довелось дорисовать остальное. Женская фигура,
голубое платье, скомканно-сдвинутое под грудь, запрокинутый на подушку профиль,
окруженный ореолом пышных, почти черных в скудном освещении волос, и только в
самую последнюю очередь - вот парадокс восприятия - я увидел и мужчину нависшего
над ней.
  Много чего мне доводилось видеть в жизни, но такую откровенную сцену я
наблюдал впервые. Не в кино, а наяву.
  Женщина при каждом движении партнера издавала тонкие и будто бы испуганные
вскрики.
  Во рту у меня сразу пересохло и сердце застучало аритмично, то частя, то
пропуская удары.
  Но выпитая палинка смягчила стресс. Аналитических способностей я не утратил.
  Любовники, похоже, только что вернулись с вечеринки в приличном ресторане или
из казино, в которых не было недостатка в Балатонфюреде. И явно очень
торопились. На коврике раскинул рукава вишневый смокинг, поверх него - лаковые
женские туфли: одна стояла прямо, другая валялась довольно далеко и на боку;
поверх всего еще какие-то деликатные предметы туалета.
  Или страсть ими овладела совершенно неодолимая, или тут произошло нечто
другое, когда порядочному человеку следует вмешаться. В стонах и вскриках дамы
нельзя было понять, чего больше - наслаждения или протеста. Впрочем, сейчас было
уже все равно.
  И только через пару секунд я узнал эту женщину. Она - Алла Варашди, гордая
графиня, которую представить в данной ситуации невозможно по определению. Такая
девушка - и грубый, торопливый секс!
  Несовместимо.
  В голове у меня шумело, и не только от спиртного. Я испытал мгновенную
горчайшую обиду. Потому что, несмотря ни на что, вообразил, будто у нас с ней
может что-то получиться. Не может, я считал, надменная красавица Алла иметь со
слащаво-наглым Карлом столь пошлые отношения.
  Медленно, чтобы не зашуметь невзначай, я отступил от приоткрытой двери.
Обернулся и тут же увидел раскрытую коробку сигарет между тарелками.
Удивительно, как я ее не заметил раньше.
  Вот и хорошо, подумал я возбужденно-злобно, цель моего похода достигнута, и
наплевать мне на все их дела и забавы.
  У них своя компания, у меня своя.
  Но уходя, я все-таки не удержался и как бы мельком еще раз оглянулся.
  Как раз в этот момент у них там все закончилось. Мужчина начал подниматься, а
девушка по-прежнему лежала на спине, запрокинув голову.
  Я выскользнул из прихожей на веранду, перемахнул бесшумно через низкую ограду,
присел на скамейку в тени кустов напротив бунгало и, наконец, закурил, пряча
сигарету в кулак.
  Не успела легкая сигарета сгореть до половины, как дверь распахнулась. Резче,
чем следовало бы. карл, покачиваясь, видимо, был прилично навеселе, вышел на
порог, застегивая брюки, а вслед ему неслась выразительная, особенно - в нежных
девичьих устах - брань на венгерском, немецком и русском вперемежку.
По-венгерски я разобрал только "бассом аз аньят, бассом аз иштенет...", а на
двух остальных языках понимал все. Причем выражения типа "импотент", "гей
поганый", "шайзе", "швайн", "шмутциг фрш" были еще из самых мягких.
  Кто же это ее обучил такой экспрессивной лексике?
  Выходит, что парень себя не оправдал, а судя по накалу эмоций, дело было не
только в том, что у него всего лишь не хватило сил удовлетворить страстную
девичью натуру. Возможно, он действительно взял ее силой, да вдобавок не сумел
доказать целесообразность и обоснованность своих притязаний.
  Да черт их поймет, эту богему, старательно культивирующую стиль Рима эпохи
упадка...
  Карл что-то неразборчиво пробурчал, и в этот момент из дома вылетела Алла
разъяренной молнией, взмахнула рукой. Звук двух хлестких пощечин выразительно
разорвал тишину, и девушка рванула куда-то в темноту прямо через клумбы.
  Вот тут я понял, что шансы мои резко возросли. Смешно сказать, но то, что я
имел неосторожность наблюдать, на мое отношение к Алле совершенно не повлияло. В
наши годы считать, что понравившаяся тебе девушка - непременно девственница или,
скажем, весталка, более чем наивно.
  И замужние подруги у меня бывали, и разведенные, и вообще всякие. Нынешний же
сюжет придавал моим чувствам особую пикантность.
  Впрочем, столь философский подход не помешал мне, вернувшись к ребятам, от
огорчения довольно крепко надраться, чего со мной не случалось очень и очень
давно.
  Тем не менее, даже пребывая в состоянии нервного и физического перенапряжения,
я кое-как сумел спрогнозировать дальнейшее. И, будучи полностью уверен в
правильности экстраполяции событий, все же к ним подготовился.
  Наутро я встал пораньше, поплавал в холодной, пахнущей глиной и тиной воде
Балатона, который ну никак не тянул на звание "европейского Байкала", принял
контрастный душ, выпил большую чашку кофе и к моменту общего пробуждения был
свеж, бодр, налит бронзовой силой.
  Около девяти утра я увидел, что Алла вышла из своего бунгало одетая
по-походному, с большой сумкой через плечо, заперла дверь и, секунду помедли,
швырнула ключ в близко поступающие к ограде заросли жасмина. Хороший, поступок,
решительный, открывающий очередную черту ее характера.
  ... Девушка вела свой "Дюзберг" цвета "брызги бургундского" по дороге на
Будапешт с максимально допустимой скоростью и маневрировала чересчур резко,
похоже, отключив автопилот. Тоже понятно - желание снять стресс и развеять
гнетущие мысли. Нет, у них явно вчера случилась не просто легкая сексуальная
неудача, возможная в случае излишнего подпития кого-то из партнеров.
  Чтобы не потерять ее в потоке и в то же время не привлечь раньше времени
внимания к настойчивому преследованию, мне пришлось использовать все свое
водительское умение, значительно подрастерянное в тех местах, где автомобилями
не пользуются. Она ведь может вообразить, что за ней гонится пресловутый Карл, и
что в таком случае предпримет - неизвестно. Чего доброго - нечто весьма
решительное и крайне безрассудное.
  По объездному шоссе мы миновали Секешфехервар и продолжили увлекательную
гонку. Я - за ней, она, нужно понимать, - от себя.
  Мне удавалось держаться от нее на три-четыре машины позади, но по мере
приближения к столице делать это было все труднее.
  Вот и Будапешт. Пригороды, путаница узких улиц Буды, Цепной мост, широкая
прямая стрела проспекта Ракоци. Хорошо, что я любил и досконально знал этот
красивейший город Восточной Европы, а то непременно потерял бы свою беглянку.
После моста я подобрался, несколько раз рискнул в опасных обгонах и прочно
пристроился впритык к широкому золотистому бамперу ее машины.
  Куда она направится теперь: дальше сквозь город, к российской, чешской
границе, или цель ее уже близка? Второе вероятнее.
  На углу площади Фельсабадулаш Алла резко и внезапно повернула влево и
проскользнула в узкий переулок между серой громадой Национального банка и жилым
десятиэтажным домом розового кирпича, в модном когда-то неоготическом стиле.
Явно ищет, где припарковаться. Решение назрело мгновенно. Я обогнал ее,
проскочил на полквартала вперед, остановился, вышел на тротуар, сделав
безмятежное лицо, и пошел небрежной походкой праздного туриста в обратном
направлении.
  Все получилось очень вовремя. Низкая машина с декоративной решеткой капота,
напоминающей оскаленную акулью пасть, только-только притерлась к бордюру, а ее
водительница сидела, бессильно откинувшись на спинку сиденья и не снимая ладоней
с сенсорной панели.
  Понятное дело, почти триста километров в хорошем темпе и на ручном управлении
могут вымотать и профессионала.
  Голубой шарф, всю дорогу вившийся у нее за плечами, как боевой вымпел, тоже
успокоился и упал ей на спину мягкими складками.
  Я подходил, со скучающим любопытством разглядывая архитектурные памятники
габсбургских времен, и как бы случайно скользнул взглядом по эффектной девушке в
коллекционном авто.
  Безразличие, недоумение, радость последовательно изобразило мое лицо.
  - О! Какая неожиданная встреча! А я думал, в по-прежнему наслаждаетесь
прелестями Балатона. Давно здесь? Тоже решили город посмотреть? - и обвел лазами
окрестности, словно ища ее сопровождающего.
  - Я думала то же самое про вас. Кажется, вчера вы еще были в Фюреде? -
холодно-вежливо ответила Алла.
  - Вчера и уехал. По-английски. Не в моем вкусе общество, кроме вот разве...
  Тень облегчения скользнула по точеному лицу. Вчера - значит, ни о чем не
знает. Да и как мог этот репортер оказаться здесь раньше ее, если бы не уехал
оттуда вечером? Разве что на дископлане, и то маловероятно... Таков скорее всего
был ход ее мыслей.
  - Разрешите? - я открыл дверь со своей стороны тротуара и присел на край
сиденья. - Притомился, знаете ли. От горы Геллерт сюда пешком. Чудесный город.
Хотите, устрою вам экскурсию. Тут есть на что полюбоваться. Рыбацкий бастион,
Парламент...
  Девушка сняла большие черные очки. Глаза у нее были красные. Наверное от ветра
и дорожной пыли. А может быть, и от слез тоже.
  Она мельком взглянула на свое отражение в зеркале и тут же водрузила очки
обратно.
  - Спасибо. Я в этом городе выросла...
  -Поразительно! Кто бы мог подумать! тогда, конечно, то вы мне можете показать
такое, что ни в каком путеводителе не найти. Если, конечно, располагаете
временем, снизойдете к просьбе отвыкшего от приличного общества бродяги и ваш
друг будет не против. Впрочем, я ему не соперник в любом случае. Причин для
ревности не подам, обещаю...
  Здесь я бил наверняка. Сразу три крючка забросил, наживленных в расчете на
любую психологическую реакцию.
  Два из них наивная, несмотря на свой победительный вид, девушка заглотнула с
лету. Глаза ее полыхнули темным пламенем.
  - Пусть вас не тревожат вопросы, которые вас прямо не касаются. Это мои
проблемы. Город же вас покажу. прямо сегодня, если желаете. Мне нужно три часа -
забежать к матери, еще кое-что сделать, и я к вашим услугам. Сейчас четверть
первого. В половине четвертого ждите меня на этом самом месте.
  И все было сказано таким тоном, будто не свидание она мне назначала, а
отдавала боевой приказ по вверенному ей гарнизону. Это мне понравилось. Надоели
мягкие и ласковые девушки неприкрытой жаждой семейного счастья в глаза. Вдобавок
решительность и явная окончательность ее выбора, пусть даже продиктованные
злостью и обидой на предыдущего партнера, вселяли в меня определенную надежду...
  За отпущенное мне время я снял двухкомнатный номер полулюкс в расположенном
неподалеку отеле "Арпад" и, предвосхищая события, заказал столик в не менее
известном, чем его парижский тезка, ресторане "Максим", до которого от дома
мадам Варашди - мамаши было всего полквартала.
  Она появилась секунда в секунду, свежевымытая, заново причесанная, одетая так,
что и по улицам можно гулять, не привлекая слишком пристального внимания, и в
самое респектабельное заведение пойти без риска нарваться на пренебрежительный
взгляд швейцар и метра. И без темных очком.
  До темноты мы бродили по историческим местам Будайской стороны, аллеям парка
на острове Маргит, разговаривали на самые разные темы, осторожно нащупывая точки
соприкосновения.
  Алла как должное приняла приглашение поужинать, лишь чуть приподняла бровь,
когда перед нами радушно распахнулись двери ресторана, куда не так просто
попасть из-за вечного, невзирая на запредельные цены, аншлага.
  К моменту, когда подали барашка, томящегося с фасолью и перцем в литом
чугунном мангале, мы с нею поняли, что у нас достаточно общих интересов, чтобы
не прерывать знакомство после десерта и кофе.
  Однако в качестве повода к тому, чтобы пригласить ее после полуночи подняться
в скоростном лифте на восемнадцатый этаж "Арпада", мне пришлось вспомнить, что
имеется у меня с собой подлинная, оригинальная запись концерта Марины Малаховой
перед десантниками системы Бетельгейзе, которая никогда и нигде больше не
воспроизводилась. О том, что первая стереоорганистка мира - моя двоюродная
племянница, я пока решил умолчать. Надо же иметь в запасе стратегические
резервы.
  В разгар второй симфонии я, преодолев внутренне сопротивление, рискнул обнять
девушку за талию, а когда протеста не последовало, легонько поцеловал ее сначала
возле уха, а потом и в губы.
  Понимая, что шанс только один, и если не получится - то уже все!
  Нет, сорвалось, она ответила на поцелуй, но как мне показалось, сделав над
собой усилие. Да и немудрено - после вчерашнего. Но я решил, что именно такая
терапия ей сейчас нужна. Как всаднику, упавшему с коня, необходимо пересилить
себя и немедленно вновь сесть в седло, иначе можно не суметь сделать этого
больше никогда. и постарался быть ласковым, но настойчивым.
  И Алла, вот что удивительно, вела себя как девушка, впервые наконец
влюбившаяся и ожидающая предстоящего с тревожным интересом.
  А вдруг и вправду она при встрече ощутила то же, что и я, а вчерашний
эксцесс...
  Можно допустить, что Карл таким образом привел в исполнение свою угрозу,
узнав, что она решила с ним порвать. Прощальное, если угодно, оскорбление. Как
раз в духе его подлой натуры...
  Мы обнимались как-то слишком осторожно, боясь спугнуть друг друга. Сквозь
открытую балконную дверь видна унизанная красными и белыми огнями
полукилометровая башня на горе Геллерт, влажный дунайский ветер вскидывал
кремовые шторы.
  Мне на самом деле казалось, что Алла оказалась в подобной ситуации впервые.
Играть так, по-моему, невозможно. То есть она вдруг, не знаю отчего, увидела во
мне нечто большее, чем случайного партнера.
  Сегодня я не рассчитывал на большее, считал, что и уже достигнутое - большой
успех. Спешить нам некуда, неделю или даже две можно провести в прогулках по
городу, вечеринках в ресторанчиках и кафе, целомудренных объятиях и поцелуях, а
там, как выйдет...
  Когда губы наши распухли от бесконечных поцелуев, а ми дрожащие руки бродили
по ее напряженному телу, она вдруг вывернулась, стала на колени посреди
просторной софы.
  - Хочешь - расстегни, - показала на застежку между лопатками и посмотрела на
меня в упор не то ожидающим, не то предостерегающим взглядом.
  - Я не спешу, мне и так хорошо с тобой...
  В словах моих не было лицемерия, я на самом деле думал, что, может быть, как
раз сегодня делать этого не стоит. Я не брезговал ею, скорее наоборот, но...
  - А я хочу...
  помогая друг другу, мы стянули узкое муаровое платье, потом, после очередной
серии поцелуев, Алла разрешила нажать кнопочку замка между сиреневыми кружевными
чашечками.
  И снова началась восхитительная, но уже и утомляющая любовная игра.
  Алла возбудилась достаточно, но по-прежнему словно боялась чего-то. Колени ее
были плотно сжаты.
  Вела себя совершенно как школьница, почти уже решившая позволить своему парню
все и смертельно этого боящаяся.
  Самое же поразительное - ни на секунду у меня не было оснований подумать, что
опытная женщина ведет со мной циничную игру, прикидываясь девственнице
  И вдруг она капитулировала. Страсть была удивительно спокойная и нежная. Мы
будто бы и сейчас еще боялись спугнуть друг друга.
  Потом, уже торопливо одевшись, она сама меня поцеловала и прошептала
по-русски: "Спасибо. - И совсем тихо по-венгерски: - Минда йо..." [Прощай
навсегда (венг.)] Уж это выражение я знал.
  - Позвольте с вами не согласиться, кишлань. [Девушка (венг.)] От меня вам так
просто не отделаться. За сегодняшний ужин вы заплатите годами любви...
  С того вечера вплоть до сегодняшнего мы ухитрились ни разу не поссориться.
Несмотря ни на что.
Глава 9
  ... Утром мы свернули лагерь, проехали еще километров пятнадцать к северу,
пока местность не стала абсолютно непроходимой для автомобиля, и только тогда
решили возвратиться. Остановились на перевале, разделяющем окрестности нашего
фьорда с территорией следующего, уже совершенно дикого, необжитого, в котором
вода была странного сизо-стального цвета. Возможно, оттого, что опускающиеся
вертикально в море скалы состояли из темных гранитов и гнейсов.
  Интересное с тактической точки зрения место выбрал для своего форта Новиков. В
случае нападения с моря достаточно иметь в этом фиорде хотя бы два-три боевых
катера, чтобы нанести неприятелю внезапный удар с тыла... По берегу фиорды
разделяет едва километр, а в море расстояние между их горловинами, судя по
направлению, может достигать десятка миль. И вряд ли гипотетический враг будет
располагать спутниковыми панорамными снимками местности. В нынешней реальности
не только спутников еще нет, но и самолетов с нужным радиусом действия. Только
какие враги здесь могут быть у супермиллионера, британского лорда, человека с
огромной политической властью, и влиянием, насколько я могу судить? По крайней
мере, в моем времени у Новой Зеландии самостоятельных врагов не было, и боевых
действий не велось ни разу с момента включения в состав владений британской
короны. Вот разве что здесь все совершенно по-другому, и те торпедные катера -
не выходцы из чужой реальности, из чистого интереса атаковавшие беззащитную
прогулочную яхту, а часть враждебных Новикову и его "Братству" вооруженных сил,
оперирующих в Южных морях.
  Только здесь я вернулся наконец к мучившему меня все это время вопросу: так
принимать нам или нет предложение "друзей" о вступлении в "Братство" со всеми
вытекающими плюсами и минусами, или для пробы отказаться и посмотреть, что из
этого выйдет?
  Алла ответила, не задумываясь, видимо, тоже размышляла на эту тему.
  - В любом варианте сидеть в здешнем захолустье и ждать у моря погоды я не
собираюсь. Предложение надо принимать. Человек в совершенно чужом мире, тем
более в мире чужого прошлого без поддержки не выдержит. Хоть мы и должны бы,
кажется, быть на столетие умнее и опытнее их. - Видела мой едва заметный
протестующий жест и уточнила: - Ладно, может, и выживет, но что это будет за
жизнь? Нужно принадлежать к стае... Мы с тобой люди не самые глупые, значит,
сумеем в ней занять в ней подобающее место. Соглашайся. Тем более я же вижу -
тебе этого хочется.
  - А ты?
  - Куда мне деваться? Наш девиз: "Вдвоем против всего мира". Думаю, занятие и
мне найдется. Надеюсь, совсем уж грязную работу не предложат...
  - Найдется. Судя по всему, они глупостями не занимаются, и господин Новиков
имеет на нас серьезные виды. А когда осмотримся, может, подвернется и
самостоятельный вариант.
  - А ты веришь, что нам его позволят осуществить? Где ты видал таких глупых и
недальновидных вождей тайного общества? Я бы, например, не рискнула проверить
это на собственной шкуре...
  - Мне бы твою шкуру тоже было жалко подвергнуть такому испытанию... - я провел
ладонью по гладкой шее со вздрагивающей жилкой.
  На сем и порешили. В поселок вернулись в гораздо более уравновешенном
состоянии духа, чем вчера.
  ... О своем решении я сообщил Андрею перед обедом, когда он в непривычной
праздности сидел на скамейке у обрыва. Здесь они соорудили миниатюрный, метров
тридцать в длину, но совсем настоящий приморский бульвар.
  - Вот и славненько, - рассеяно ответил он, щурясь на ярко сияющее в безоблачно
небе солнце. - Правильный выбор - уже половина успеха.
  - Успеха в чем?
  - В достижении поставленной цели.
  - Даже если сам не знаешь, в чем она состоит?
  - В этом случае тем более...
  После столь содержательного обмена мнениями Андрей сообщил, что на некоторый
срок они с Берестиным должны покинуть форта непосредственно моим приобщением к
делам "Братства" займется Александр Иванович.
  - Он у нас как бы министр иностранных и внутренних дел одновременно, ему и
карты в руки. Думаю, до нашего возращения он успеет тебя достаточно просветить,
чтобы все следующие решения ты принимал не только интуитивно, но и со знанием
дела.
  - На чем вы отбываете? - спросил я на последок. - На "Призраке" или на
крейсере?
  - Морем долгонько выйдет, если в Европу. Недели две в один конец даже полным
ходом. А на круизы лимит исчерпан.
  - Так у вас тут и собственные самолеты есть? Или из Веллингтона летают?
  - И из Веллингтона, из Сиднея. Техника шагает семимильными шагами, - Андрей
усмехнулся по обыкновению двусмысленно и поднялся, давая понять, что деловой
разговор считает законченным.
  Александр Иванович принял меня во время файф-о-клока, на сей раз демонстрируя
вместо ранее подчеркивавшейся русскости определенную англинизированность своего
наряда и манер. В небольшой комнатке первого этажа, обставленной мебелью в стиле
"чиппендейл" и выходящей двумя окнами в запущенный сад, так густо заросший
чем-то вроде бузины, что предвечерний золотистый свет, проходя сквозь листву,
окрашивал помещение странной и тревожной цветовой гаммой. Искрились и мерцали в
косом луче роящиеся пылинки. Из приоткрытой форточки тянуло запахом сырости и
прелых листьев.
  Спиртного на столе, против обыкновения не было.
  - Итак, - произнес Шульгин, разливая по чашкам ароматный чай вишневого
оттенка. - Клятву на Библии или Коране приносить не будем. Разве что потом, по
завершении спецподгоовки, произведем нечто вроде принятия присяги, да и то если
это не поперек твоим политическим или религиозным убеждениям.
  - Что понимается под спецподготовкой? - насторожился я.
  - Не более чем курс теоретических знаний и практических навыков, необходимых
для успешного выживания и достойного исполнения заданий, каковые могут быть тебе
поручены... - Он подумал немного и добавил: - А могут и не быть. Для простоты
представь, что ты чей-нибудь разведчик и готовишься легализироваться в стране, о
которой почти не имеешь понятия. Правда, знаешь язык, да и то чересчур
академически. Стол же уместный для повседневного общения, как оксфордский
английский в доках Глазго. К примеру.
  Действительно, его русский язык для понимания был гораздо сложнее, чем тот, на
котором мы разговаривали с Новиковым. Но Андрей-то, по его словам, прожил в
нашем мире около года...
  - И все же Александр Иванович, не могли бы вы несколько подробнее очертить
круг вопросов, к решению которых я могу оказаться причастным?
  - Какой осторожный человек, - хмыкнул Шульгин. - Да не ждут вас лихие
перестрелки, теракты и экспроприации экспроприаторов. Ориентируйтесь на вполне
рутинную, как всякая почти агентурная разведка, но иногда не лишенную приятности
работу по сбору достаточно открытой информации, ее анализ, в почти
исключительных случаях - определенная коррекция окружающей жизни методами иногда
явной, иногда тайной дипломатии. Тем более что человек вы в общем грамотный,
умеющий себя вести в нестандартных ситуациях. - Его манера обращаться ко мне то
на "ты", то на "вы" слегка удивляла. Я еще не сообразил, как мне на нее
реагировать. Попробовать разве тот же метод? Что-то мешало. Я решил пока, до
установления более тесных отношений, ограничиваться вежливым "вы", придавая ему
по необходимости различные интонации.
  - А если опасаетесь, что совсем уж скучно будет на нашей службе, могу слегка
утешить. Коррекция реальности штука увлекательная, хотя и обоюдоострая
временами. Вот, например, занимаемся мы такими вещами, как сдерживание
технического прогресса...
  - Зачем? - поразился я. - Человечество всегда именно к прогрессу и
стремилось...
  - Кто это вам сказал? - В свою очередь, он изобразил на лице удивление. - Если
вы под человечеством только Европу понимаете, тогда еще так-сяк. Да и то
прогрессом она занимается от силы лет четыреста. Все же остальные обитатели
Ойкумены, напротив, к прогрессу испытывают стойкую и вполне понятную неприязнь.
Назовите мне навскидку любую неевропейскую страну, где к эпохе географических
открытий за тысячу лет хоть что-то существенно изменилось, исключая, конечно,
прямые заимствования у "колонизаторов". Вот то-то... Более же предметным наш
разговор станет после того, как вы изучите курс сравнительной истории двадцатого
века.
  Далее - придется серьезно заняться тем, что на языке разведчиков именуется
"обстановка". Это означает знание бытовых подробностей жизни в стране
пребывания. Кто, когда, почему, какую одежду носит, какие цены в магазинах,
ресторанах и отелях, когда и кому положено давать чаевые, как нанять такси или
извозчика, как звонить по телефону, что делать, если вас задержит полисмен или
городовой... Как ухаживать за женщинами, наконец!
  То есть вес то, что вы на сознательном и подсознательном уровне уже знали
применительно к своей предыдущей жизни...
  - Зачем так уж все знать? Всегда можно избрать для себя амплуа богатого
иностранца, к примеру...
  - можно, но не всегда. И даже если так, то слишком часто это будет роль
папуаса, доставленного в Париж в этнографических целях, поскольку в этом мире,
как и в вашем, большинство стереотипов поведения гражданина цивилизованной
страны отличаются очень мало. Нынешний русский, приехав в Мадрид или Берлин,
будет допускать не слишком бросающиеся в глаза промахи и ошибки первую
неделю-две, в зависимости от образованности от образованности и жизненного
опыта. Вы же уважаемый...
  Мне ничего не оставалось, как признать его правоту.
  - И наконец, последнее по порядку, но не по существу. Необходимый минимум
общебоевой подготовки. С этим трудностей я не ожидаю. Мужчина вы крепкий и
тренированный. Так, легкая шлифовка навыков рукопашного боя, владения
огнестрельным оружием и, конечно, знание тактико-технических данных хотя бы
основных систем, состоящих на вооружении армии и полиции тех же "цивилизованных
стран". Вождение существующих здесь автомобилей и мотоциклов для начала.
Паровоз, вертолет, танк пока необязательно...
  "Ничего себе программа!" - чуть не воскликнул я. Как раз почти в пределах
курса того воздушно-гренадерского училища, что заканчивал некогда отец Григорий.
Но вовремя спохватился. Я вон на своей родной Земле попал в такую переделку, что
без помощи старика и не выпутался бы. А здесь? Неизвестно еще, как на практике
выглядит даже столь деликатно звучащая акция, как "сдерживание технического
прогресса". А вдруг это подразумевает уничтожение хорошо охраняемых авиационных
баз или заводов по производству боевых отравляющих веществ? Другое дело, надо ли
мне вообще во все это ввязываться? Может быть, разумнее прямо сейчас
остановиться, отыграть все назад и уехать с Аллой в Москву, Берлин или Лондон,
где и посвятить предстоящие месяцы или годы спокойной работе в библиотеках,
музеях и непосредственному наблюдению жизни с позиций того самого "иностранца из
нецивилизованных далеких стран"? Назвать себя, к примеру, наследным принцем
острова Раратонга...
  только вот как быть с природными качествами натуры?
  - Хорошо, Александр Иванович, доводы ваши безупречны. Готов стать вашим
паладином. Только с чего конкретно мы начнем?
  - А как положено. Восемь часов физподготовки, восемь часов теории, остальное -
личное время. Подворотничок там подшить, сапоги почистить, в самодеятельности
поучаствовать, дров ротному напилить... Ты что, советским солдатом никогда не
был, что ли?
  И очень скоро я понял, что имел в виду во время этого очень предварительного
инструктажа. Особенно часто мне вспоминались его слова:
  - Запомни, парень, никогда не станет хорошим руководителем тот, кто не
научился подчиняться. В очень многих случаях - безоговорочно.
  И еще одна мудрость была дарована мне господином Шульгиным, который, наверное,
был в этих вещах куда эрудированнее меня:
  - Уставы, братец, надо учить не потому, что этого хочется твоим начальникам
для самоутверждения. Все уставы написаны кровью, и их знание необходимо, чтобы в
бою освободить мозги для более нужных вещей...
  И однажды пришло время, когда я сумел эту мудрость проверить на собственной
шкуре. Но об этом позже.
  В личном общении Александр Иванович оказался, как я и ожидал, человеком
чрезвычайно приятным, остроумным и удивительно нестандартно мыслящим. Иногда
невозможно было представить, что нас с ним разделяют почти полтора века
насыщенной событиями жизни.
  Физической подготовкой со мной занимались другие люди, равнодушные и
неразговорчивые инструкторы с малоподвижными лицами, которые, однако, умели все,
что я, некогда гордившийся своими достижениями в регби, фехтовании, еще
кое-каких видах спорт, в тренировочном зале ощущал себя ребенком. Мне
позволялось делать только то, что инструктор считал нужным, но любая попытка
хоть исподволь проверить, в состоянии ли я выиграть схватку тогда, когда мне
этого хочется, натыкались на совершенно железобетонное сопротивление. Все равно
что попытаться ребром ладони перебить ствол дуба толщиной в обхват. Правда, рано
или поздно я приходил к выводу, что все делается правильно, и выдержав очередной
тренировочный бой с инструктором, я выиграю настоящий с кем угодно из нормальных
людей. Все-таки рост у меня метр девяносто пять и вес около ста килограммов, а
методика отработки быстроты реакции здесь совершенно потрясающая.
  Фехтование тоже входило в программу. В университете я имел очень небольшой
рейтинг по сабле, однажды даже вышел в финал первенства Москвы и считал, что это
позволит не особенно напрягаться в этом виде спорта. Тем более что практического
смысла в тренировках я не видел.
  Реакцию и меткость глаза можно отрабатывать и в других, более приближенных к
требованиям практике видам спорта.
  Шульгин согласился принять у меня зачет и, если я покажу приличные результаты,
более к этому не возвращаться.
  Фехтовал он хотя и несколько старомодно, но вполне квалифицированно. Первый
бой я у него выиграл, пусть и с перевесом в один всего удар, второй с таким же
счетом проиграл.
  За поединком, который происходил на открытой дорожке спортивного комплекса,
наблюдали Алла, Ирина и Сильвия. Явно от скуки. А тут вдруг обозначилось
какое-то подобие гладиаторских игр.
  Перед третьим, решающим боем мы подошли к скамейке, на которой сидели и
увлеченно болели за нас женщины. Подошли в разгар дискуссии. Женщины спорили о
том, что победил бы в гипотетической стычке - королевский, скажем, мушкетер, как
их описывал Дюма, бретер-дуэлянт, XVII-XVIII века или современный спортсмен.
Алла, конечно была на стороне современного, явно подразумевая меня, Ирина же
утверждала, что для тех людей владение холодным оружием было мерой престижа и
условием выживания, а не забавой, тренировались они всю жизнь чуть ли не
круглосуточно, и спортсмену в поединке с ними пришлось бы плохо.
  - Интересней было бы узнать, что по этому поводу думают специалисты, - сказала
Сильвия.
  Я предположил, что Ирина, наверное, права.
  Оружие, мол, за 500 лет практически не изменилось, не считая прогресса в
способах фиксации результата...
  - Это как сказать, - меланхолично заметил Шульгин, - я вот думаю, что два
дюйма стали в грудь гораздо нагляднее и бесспорнее, чем замыкание
электроконтакта.
  - Зато цена победы значение иметь должна, - обратил внимания я на его ремарку.
- Жизнь против выхода в финал или даже олимпийской медали - стимул куда более
существенный...
  - Ерунда это все, - вновь возразил Шульгин, похлопывая себя по ноге гибким
клинком. - Причем тут цена победы? Выше... не прыгнешь, если не умеешь. А если
умеешь, можно и зубочистку против собственной головы ставить.
  - Вряд ли все так просто, - не согласилась Ирина, - современный спорт - это
условность, а риск возможной гибели весьма мобилизует.
  - Эх, - вздохнул Александр Иванович. - Ну вот, хотите эксперимент? Мы с Игорем
мастера примерно одного класса. - Шульгин сделал в мою сторону нечто вроде
реверанса с полупоклоном. - Вдобавок он обладает опытом грядущего века. Сто лет
прогресса, так сказать. Бились мы с ним строго на равных. Смею надеяться -
технически не хуже мушкетеров Людовика, можно по современным им учебникам
проверить. Но вот если что...
  - А что? - с любопытством спросила Алла, Фехтовать она тоже умела, а в Венгрии
женская рапира хорошо поставлена и пользуется популярностью. К тому же, наблюдая
бой она пришла к выводу, что мои шансы по сравнению с Шульгиным даже несколько
предпочтительнее.
  - Если вопрос станет подраться всерьез, берусь показать уважаемому коллеге,
что так называемая техника к настоящему делу отношения вообще не имеет. Равно
как и желание победить...
  - Да неужели? - с вызовом удивилась Алла. И, как она это делала нередко,
мгновенно все за меня решила. - Если Игорь возьмет себя в руки и будет
действовать на пределе своих способностей, а вы не станете нарушать правил, не
думаю, что вы его легко победите.
  - Особенно если ставка будет по-настоящему высока... - с иронией продолжил
Шульгин.
  - Хотя бы и так. Что вы могли бы поставить такого, ради чего Игорю СИЛЬНО бы
захотелось выиграть?
  Нет, на самом деле, ее поведение выходит за всяческие границы! От моего имени
заключает пари, которое мне, честно говоря, принимать не хотелось бы. Но начать
сейчас спорить, дезавуировать ее заявление было бы еще более глупо. Не хватало
нам семейной сцены на глазах малознакомых людей. Я предпочел промолчать.
  - Ну, каковы будут ставки? - продолжала раззадоривать Шульгина Алла.
  - Я как-то даже и не знаю... Ну, что угодно. Если проиграю - могу оплатить вам
месяц отдыха в Париже, в отеле "Риц", могу публично перед строем объявить себя
козлом... Одним словом, сами придумайте.
  Ежели вдруг выиграю, повяжите мне на рукав свой шарфик или подвязку, как в
доброй старой Англии было принято, - развел Александр Иванович руками.
  Алла посмотрела на меня очень пронзительно.
  - Принимается. Париж для двоих на месяц против моего шарфа и поцелуя.
  Простите, а я в данном случае вообще при чем? В чем мой проигрыш и риск? Хотя,
конечно, риск есть, и серьезный. Париж Парижем, а вот лицо терять придется
именно мне...
  Не понравилась мне эта затея. Другое дело, если бы Шульгин по-мужски мне
предложил серьезный, принципиальный бой до решительного результата.
  И другое тоже не понравилось. Только что мне казалось, что деремся мы в полную
силу, а судя по его простодушной улыбочке, это могло быть далеко не так.
  Но не олимпийский же он чемпион, в конце концов, а даже если и так, то
какой-нибудь Олимпиады столетней давности. Если собраться, продержусь...
  Но, самое главное, ни я, ни женщины как-то совершенно не заметили, что хитро и
непринужденно изначальная посылка была заменена на прямо противоположную.
  Сколь опрометчивы были мои надежды на победу, я понял быстрее, чем ожидал.
  Мы вышли на дорожку, отсалютовали, Алла скомандовала: "Бой!" Я поднял клинок в
третью позицию, готовясь к атаке... И не понял, что произошло. Только что
Шульгин стоял, чуть притопывая ногой по дорожке, в шести метрах от меня, и тут
же я увидел, что острие его клинка упирается мне в грудь.
  "Один-ноль!" - растерянно сообщила Алла.
  Второй и третий удары я получил с той же немыслимой быстротой. Один со звоном
хлестнул по маске, другой - по правому боку.
  Мне не было дано ни малейшего шанса. Я просто не видел его движений.
  Шульгин сдернул с лица маску. Торжества на его лице отнюдь не просматривалось.
Победных кликов в свой адрес он тоже не ждал.
  Скорее его взгляд выражал утомленную мудрость.
  А я тоже все понял. С таким противником ни мне, ни кому-либо другому не
справиться. Скорость его реакции движений превосходила все мне ранее известное
минимум на порядок.
  Александр Иванович аккуратно положил саблю на скамейку. Сел с нею рядом.
Пристально посмотрел не на кого-нибудь, а на Аллу.
  - Видите ли, девушка, вы попали в очень неприятный в сравнении с вашим мир.
Самое страшное - в нем нельзя верить вроде бы очевидному. Вы думали, что Игорь
умеет прилично фехтовать - и вот... Это обидно, но еще не катастрофа. Следующий
раз вы очаруетесь добрейшим, на ваш взгляд человеком - и рискуете получить перо
в бок. Почитаемые добрым барином за соль земли и кладезь духовности крестьяне с
наслаждением жгли его уникальную библиотеку и коллекцию картин, серебряными
вилками выкалывали глаза породистым лошадям...
  Я не понял, почему он обращается не ко мне, а к Алле и зачем говорит не
имеющие отношения к чисто спортивному поединку вещи. А он уже уловил и мою
мысль, снова вздохнул.
  - Тебя это тоже касается. Хоть что-то во мне обещало печальный для тебя исход?
  Я мотнул головой.
  - Следующий случай может оказаться еще хуже. Ты, кажется, имел что-то против
тренировок? Или надеялся на технику? При чем тут техника?
  - Вопрос, Александр Иванович, вы ставите некорректно. Если вам дадена такая
реакция, то конечно...
  - Об этом мы и будем говорить все время, что нам еще отпущено для
тренировок...
Глава 10
  На фоне всех наших занятий совершенно, конечно, особый, даже несколько
болезненный интерес вызывало у меня изучение истории, сравнительной истории
этого и нашего мира. Поскольку чтение книг, просмотр микрофильмов и уцелевших
кинохроник для людей моего образа занятий является по большинству случаев
отдыхом и развлечением (а для 90 процентов нормальных людей это, как известно,
тяжкий труд) к научным занятиям я приступал уже по вечерам.
  Зато уж вечера эти и ночи почти до рассвета были полностью моими.
  После ужины я отправлял Аллу отдыхать и развлекаться, а сам возвращался в
замок, где мне была отведена рабочая комната.
  Не слишком большая, но уютная, с высокими потолками, стрельчатыми окнами,
задернутыми тяжелыми темными шторами. Длинный стол под синей суконной скатертью,
куда я сваливал извлекаемые из стенных шкафов книги и журнальные подшивки, и еще
один. Приставленный к нему под прямым углом столик, где размещался монитор
компьютера. Несколько глубоких кожаных кресел, непременный камин в углу, лампа
под глухим абажуром, бар с кофейником и холодными закусками, необходимыми для
укрепления сил, поскольку я просиживал там до серого рассвета.
  Нельзя не оценить предусмотрительности Шульгина, которая вызывала у меня
глухое раздражение. И книги в шкафах, и открытые компьютерные файлы
ограничивались периодом между 1906 и 1924 годами, то есть временем от начала
развилки до текущего момента. Предыдущую историю я знал и так, а последующего
мне пока не показывали. "Для чистоты эксперимента", хотя мне немыслимо хотелось,
пусть бегло, просмотреть что ждет Россию и мир в грядущие десятилетия. Хотя бы
до конца века.
  Тонкие психологи, ничего не скажешь.
  Я не спеша разжигал дрова в камине, включал электрический кофейник, настольную
лампу, доставал из холодильника бутылку минеральной воды, раскладывал перед
собой коробку сигар, зажигалку, пепельницу, гасил верхнюю люстру и - погружался
в мир чужой жизни.
  На мой взгляд, гораздо более интересной и увлекательной, чем наша. Да потому и
увлекательной, что история и жизнь - чужая. Своя понятна, естественна,
единственно возможна, а тут вдруг...
  Как если бы узнать, что из двух одинаковых бутылок в одной, которую открыл ты,
оказался обыкновенный "Токай", а в другой, доставшейся товарищу, - джин,
исполняющий желания.
  Ну, пусть японская война, о которой мы разговаривали с Новиковым, здесь
протекала на удивление зеркально тому, что знал о ней я. Так ведь и дальше
развитие событий пошло абсолютно неожиданным образом.
  Уже в ходе неудачной войны в России начались беспорядки, организованные левыми
социал-демократами на японские деньги. С помощью нескольких миллионов золотых
йен они сумели не только устроить бунты в Москве и Петербурге, но и парализовать
движение по Транссибирской магистрали, единственному пути, связывающему фронт с
центром метрополии.
  Неудачный мир лишил Россию международного авторитета, флота, огромных
финансовых средств, внутреннего спокойствия и десятилетиями завоевываемых
позиций на Дальнем Востоке и вообще в Азии.
  В результате в мировую войну она вступила на год раньше, чем у нас, плохо
подготовленной, раздираемой внутренними противоречиями и конфликтами, а главное
- в союзе с Англией и Францией против Германии, а не наоборот.
  В нашем варианте истории Россия при поддержке Германии и Японии вела активные
операции в Южных морях, без особого труда захватывая колонии Великобритании и
выступивших на ее стороне САСШ. Я привык гордиться славным для русского флота
сражением у Филиппин в 1917 году, после которого для нас на Тихоокеанском театре
не возникало проблем.
  И если бы не октябрьская 1918 года революция в Берлине, Тройственный союз
вполне бы мог установить свою гегемонию в Европе, Азии и Северной Африке.
  Здесь, у них, русская армия, плохо поддерживаемая союзниками, которые боялись
ее победы больше собственного поражения, вела кровопролитные и малоуспешные
сражения на западной театре и в результате, после вновь организованных, теперь
уже на германские деньги, беспорядков вышла из войны и получила вместо
заслуженной победы позорный Брестский мир, коммунистический переворот и
трехлетнюю гражданскую войну.
  У нас все вышло иначе. Пролетарская революция в Германии, потом к ней
присоединилась полуразгромленная Франция, и только через полгода под влиянием
дурного примера союзников и противников, а также и бездарной политики Николая II
нечто подобное случилось и в России. В гораздо более смягченном варианте. Да и
то лишь потому, что император Николай был убит в своей ставке заговорщиками. В
противном случае он, безусловно, сумел бы подавить возникшие в Петрограде и
Москве беспорядки. Его же слабохарактерный братец Михаил, растерянный и
напуганный, через месяц отрекся от престола и уехал в Грецию, где правила его
двоюродная сестра Ольга.
  На выборах в Учредительное собрание победил блок кадетов, правых
социалистов-революционеров и социал-демократов-плехановцев.
  Радикальные коммунисты получили в V Государственной Думе чуть больше четверти
мест. И хотя устроили они в 1920 году очередной революционный переворот,
захватили власть и около двух лет ее удерживали, насаждая штыками и пулями
"военный коммунизм", авантюра эта по естественным причинам провалилась. С тех
пор мы (то есть Российская демократическая республика) продолжали достаточно
спокойное и умеренно прогрессивное развитие. Не обошлось, конечно, без
внутренних и внешних конфликтов, десятка кровопролитных войн, но ничего
подобного ужасной мировой войне у нас больше не случалось.
  Самое поразительное (или забавное, как смотреть) заключалось в том, что
Новиков в своих рассуждениях был абсолютно прав.
  И наш мир - действительно химера. В сравнении с вот этим, здешним. С момента
прохождения точки бифуркации у них все совершалось с железной
детерминированности истории, что у меня раньше - наш вариант.
  Да и не могло быть иначе - ведь изнутри все кажется таким логичным,
единственно возможным, тезис, что история не имеет сослагательного наклонения,
господствует в умах, и только отчаянные одиночки, вроде неизвестного мне
капитана Семенова, имеют смелость настаивать, что все обстоит совсем не так, как
на самом деле...
  Ну вот отчего, например, тот слабый, безвольный царь Николай, что у них привел
Россию к катастрофе, в нашем варианте оказался жестким, волевым и решительным
реформатором, талантливым полководцем и изощренным политиком? Какие
закономерности или чье сверхъестественное вмешательство так изменили личность
этого человека?
  Ну и так далее. Вопросы, вопросы без ответов...
  Невозможно было, читая их книги, даже предположить, будто после 1906 года
что-то происходило неправильно, нелогично, и каким образом могла бы наметившаяся
тенденция переломиться. То есть вообразить, что в тех условиях император, Дума и
руководители партии могли бы вести себя как-то иначе, не возбранялось, но
реальных предпосылок к более разумному их поведению не просматривалось.
  И я понял, почему такой желчный скепсис у Андрея вызывали наивные построения
философа истории Фолсома. Точно так же чувства лично у меня вызывали бы суждения
шестнадцатилетнего мальчика из хорошей московской семьи по поводу, скажем,
исторической неуместности и случайности пятой паназиатской войны, на которой мне
довелось досыта нахлебаться кровавой грязи.
  Только вот события их 1921-1922 годов вызывали недоумение. Они как раз в
детерминированную схему не укладывались. И я понял, что вот тут в дело и
вмешались мои друзья. Но как, каким образом, я пока догадаться не мог.
  Если для себя проблему невозможности обратного перемещения во времени в
пределах своей исторической линии я решил, то в случае Новикова с его
"Братством" она оставалась.
  С помощью чего они сумели этот физически невозможный эксперимент проделать,
почему несколько человек ухитрились сломать детерминизм истории, какие
последствия от такого насилия над естеством можно ожидать - я не представлял.
  Ни один из тысяч находящихся в моем распоряжении книжных томов ответа не
давал, а мой наставник и чичероне А. И. Шульгин на вопросы только усмехался
самым циничным образом.
  "Мир совсем не так прост, как мы привыкли думать, - говорил он мне, - он
гораздо проще". И вообще, компаньеро, не оставить ли вам на краткий миг
умственные упражнения, иссушающие мозг, и не заняться ли чем-нибудь более
практическим?"
  А еще я смотрел старые кинохроники. Ужасно примитивно снятые, на
отвратительной, исцарапанной и выцветшей пленке, со скоростью 16 кадров в
секунду, отчего персонажи двигались неестественными скачками, и тут же, из этого
же времени, но сделанные совсем в другой технике - нормальной цветной
видеозаписи, хоть и не трехмерной, но вполне удобосмотримой.
  И сразу я проваливался в невероятное. Не могу передать ощущение, которое
испытываешь, почти наяву получив возможность увидеть, как из совершенно
определенной точки реальности начинают расходиться, поначалу совсем почти
незаметно, как железнодорожные пути после стрелки, а потом все круче и круче, и
вот уже...
  ... Я надеялся, что еще несколько недель позволят мне не только изучить этот
загадочный и интересный мир, но и подобраться к разгадкам многих тайн. Однако...
  С утра Шульгин пригласил меня к себе, и выглядел он куда более серьезным, чем
обычно.
  - Ну что, не ослабел ли еще мученик науки?
  - Нет, что вы. Только-только вошел во вкус. Может быть, вы все же откроете мне
засекреченные файлы и книгохранилища?
  - Я бы с удовольствием. Но... Скажи спасибо, что хватило ума не сделать этого
раньше. Так ты хоть что-то успел узнать нужное, а то... Одним словом - передышка
кончилась. Готов ты седлать коня?
  - ?..
  - Надо ехать в Россию. Сегодня же. ситуация перегрелась и уже дымиться. Есть
шанс попробовать тебя в деле. Согласен?
  - Сегодня? - Я был удивлен. Слишком я еще мало знаю и умею, чтобы ввязаться в
перипетии чужой тайной войны. Он уловил мое сомнение.
  - Конечно, можешь и остаться. Не неволю. Как и обещал. Купайся, гуляй, читай
книжки и люби свою даму. Имеешь право...
  Говорил он без издевки, спокойным, ровным голосом. Но при такой постановке
вопроса...
  - Зачем же? Я поеду. Аллу берем?
  - Пожалуйста. В Харькове пока не стреляют. Ей будет интересно.
  - Когда и на чем отправимся?
  - А вот прямо сейчас. Пойди к себе, скажи Алле, пусть соберет самое
необходимое. Из личных вещей. С учетом того, что все необходимое в Харькове
есть. И возвращайтесь сюда. Дом запирать ненужно...
  Было слегка тревожно, как всегда, при резкой перемене жизни, но и интересно в
тоже время. Увидеть Харьков, Москву, вообще "Большую землю" этой реальности -
что может быть увлекательнее?
  И сама поездка - на чем Шульгин собирается доставить нас на другую сторону
Земли? Все-таки на самолете? Здесь это с пересадками займет дня три.
  При известии о предстоящем путешествии Алла развеселилась. Сидеть без дела и
читать книжки ей надоело куда больше, чем мне. Она же не историк, а человек
конкретной профессии.
  Через полчаса она была готова. Да ей и собирать-то было нечего. Переоделась в
походный замшевый костюм, забросила сумку с женской мелочью и материалами по
"фактору" на плечо.
  - Присядем на дорожку? Нам в этом доме было хорошо, ведь правда?
  И вот мы идем с ней по аллее, с некоторой печалью глядя на окрестности
поселка.
  Странно, возле замка нет машины, которая могла нас отвезти... А куда? Скорее
морем мы пойдем куда-то, где есть аэродром.
  - Нет, ехать никуда не нужно, - ответил Александр Иванович на мой вопрос. -
Имеется другое средство. Прошу...
  В соседней с его кабинетом комнате мы увидели не слишком большой, размером с
письменный стол, пуль, похожий на дирижерский в телестудии. И больше ничего.
  - До этого у вас наука еще не дошла? - спросил он с хитроватой усмешкой. - А
мы через пространство ходим только так...
  Он щелкнул тумблером, и рядом с пультом засветилась яркая сиреневая рамка.
Очертив контур размером два ни три метра.
  Секунду внутри его было угольно-черно, потом открылся интерьер такой же точно
комнаты.
  - Вперед!
  Сначала Алла, потом я и замыкающий Шульгин перешагнули "порог".
  За окном синело небо в легких клочьях белых облаков, совсем рядом высились
крутые холмы, покрытые багрово-золотым осенним лесом, чуть дальше поблескивала
река.
  - С приездом, господа. Вон там, левее - город Харьков, столица Свободной
России...
Глава 11
  Всю эту долгую ночь без сна я вспоминал прошлое, потому что о настоящем думать
было практически незачем. Я понятия не имел, как станут развиваться события
утром. Самое простое - Людмила проснется, как положено, приведет себя в порядок,
не вспоминая о имевших место "неуставных взаимоотношениях", передаст мне то, что
требуется, сообщит на словах, что ей поручено сообщить, и мы расстанемся,
надеюсь, навсегда. Продолжать с ней знакомство я не собирался ни в каком
варианте. Наступившая холодная ясность мысли уже заставила меня стыдиться своего
недавнего порыва. Вида-то не подать я при встрече с Аллой сумею, но сам при
воспоминании об этой ночи буду мучительно морщиться и поскорее переводить мысли
на другое.
  А может быть, и не буду, кто его знает... Измена без умысла и намерения
изменить - вроде бы уже и не измена, а так, малозначительный физиологический
эпизод, немногим хуже обыкновенного эротического сна или просмотра
соответствующего ментафильма.
  Вот можно ли считать изменой то, что у самой Аллы было с Карлом в тот вечер,
когда я в нее уже влюбился, и была ли для нее изменой самой себе ночь,
проведенная со мной, когда не остыли еще губы от поцелуев совсем другого
мужчины?
  Теология, однако... Ассоциативно мысли мои соскользнули на более актуальную
тему. Алла - ладно, с ней мы разберемся, оказавшись в более близкой для нас
обстановке. А вот Людмила...
  Странная, совсем не соответствующая принятой на себя роли женщина (я ощутил
это почти сразу, а понял только сейчас, отвлекшись, успокоившись,
проанализировав многие, вроде бы и не имеющие к конкретным фактам отношения). Ну
никак не могут наложиться друг на друга два ее образа - элегантной, достаточно
скромной девушки из кафе "Мотылек" и той разнузданной дамы, с которой я только
что лежал в одной постели. Значит что?.. Я встал и бесшумно подошел к двери в
соседнюю комнату. Глаза уже привыкли к темноте. Женщина беспокойно двигалась во
сне, постанывала, иногда что-то тихо и неразборчиво бормотала. Я сделал еще один
шаг, вытянул голову. Вдруг услышу что-нибудь важное?
  Однако, кроме невнятных обрывков слов, ничего разобрать было невозможно.
  Отбросив покрывало, она перевернулась на спину, запрокинула голову за край
подушки и вдруг стала довольно громко и неприятно всхрапывать.
  Думаю, нормальная женщина, будь она даже классной разведчицей, не позволила бы
себе в здравой столь неэстетичного поведения, пусть и для маскировки.
  Вернувшись к себе, я облокотился на подоконник, раскрыв предварительно пошире
форточку, и вновь принялся размышлять и анализировать.
  Вот, к примеру, я, кажется начал постигать ту идеологию, которой
руководствуются в этом мире Новиков и его друзья. (Неплохо бы еще узнать, как
они сумели в него прийти и закрепиться здесь, а также и зачем им все это вообще
понадобилось?)
  Да, конечно, они создали могущественную тайную организацию, у них есть
немыслимая здесь техника, они знают общие тенденции развития нынешней реальности
на ближайший век (не конкретные события, их цепочка оборвалась в тот момент,
когда они затеяли свое вмешательство), еще они знают психологические
характеристики большинства современных деятелей и вообще людей, которые
оказывают влияние на судьбы мира и отдельных его регионов, вплоть до городов и
губерний (тоже до той поры, пока их не заменят новые, сформировавшиеся уже в
ново реальности люди). Все это так, достаточно для ненавязчивого управления
мировой историей и ходом прогресса. Но!.. Их очень и очень мало. Допустим,
два-три десятка "полностью посвященных", то есть пришедших вместе с ними из
будущего данной реальности.
  Имеется еще сотня-другая людей "отсюда", но безусловно разделяющих позицию
основателей "Братства", те, кому они могут стопроцентно и без тени сомнения
доверять. Родившиеся слишком рано, носители нереализуемых в рамках традиционного
общества амбиций. Но все же остающихся людьми своего времени, и способа
кардинально перестроить стиль их мышления не существует. Короче говоря, из них
получились самоотверженные и верные исполнители "господских решений", не более.
К таковым, по моему мнению, относятся, из лично мне знакомых, генерал Басманов,
полковник Кирсанов (хотя с ним сложнее, я не во всем сумел разобраться),
Лейтенант Белли и некоторые другие обитатели форта. Из тех, с кем я успел
познакомиться.
  Вот и все. Прочие аборигены, так или иначе связанные с "Братством", "полевые
агенты" в полном смысле слова. Работающие из каких-то собственных, страха или
просто за деньги, выполняющие задания, которые являются лишь крошечными
элементами общей мозаики. Их число может достигать сколь угодно больших
значений, но это лишь солдаты, расходный материал, вроде тех рекрутов прошлых
веков, которые сражались там, куда их поставили, не имея подчас понятия не
только о целях войны, но и о месте, где она происходит. Посадили деревенского
мужика из-под Вологды на телегу или в поезд, привезли к стенам Геок-Тепе,
Баязета или в манчжурские сопки, воодушевили формулой "За Бога, царя и
Отчество!", и вперед, на пушки, штыки и ятаганы.
  Нередко, кстати, такая политика приносила нужные плоды. Кажется, в Крымскую
войну имел место такой эпизод. В сражении на Черной речке, когда русские полки
отступали под напором англо-французов, маршал Сент-Арно для нанесения
завершающего удара бросил в бой резерв, дивизию зуавов, то есть отборной
французской пехоты. Которые традиционно носили форму марокканского типа - алые
шаровары, фески и прочее.
  И - вот парадокс, почти деморализованные солдаты Владимирского и Волынского
полков, увидев азиатскую одежду, воспрянули духом.
  - Братцы, да это же турка!
  Турок - враг известный, турку били и деды, и прадеды. Страшным штыковым ударом
два русских полка прорвали фронт атакующего неприятеля и обратили его в
паническое бегство. Если бы не пассивность князя Горчакова...
  Но это лирика. А из моих личных наблюдений следует простейший вывод: даже
обладая самой совершенной техникой связи, прослушивания, внепространственных
перемещений и изощренных средств индивидуального и массового поражения. Мои
друзья физически не в состоянии эффективно ее применять в пределах "зоны своих
жизненных интересов".
  Только в действительно критических ситуациях Новиков, Шульгин и прочие могут
непосредственно подключаться к делу и обрушивать на неприятеля всю свою
грандиозную интеллектуально-техническую мощь. Если вообразить, что сами он
фельдмаршалы, то в повседневной деятельности им приходится полагаться на
"генералов", "полковников", "лейтенантов" и "сержантов". Только так. Отчего
вновь подтверждается старое правило - любая цель не крепче своего самого слабого
звена. Печальный вывод для людей, теоретически обладающих здесь всеми
формальными признаками божества: всемогущество, всеведением и даже, я, согласен
признать, всеблагостью.
  И, значит, мне впредь практически не следует удивляться, когда я увижу
очередное несоответствие между теоретически возможными и практически
осуществляемыми методами достижения целей.
  Суть же и смысл моего введения в "Братство" скорее всего просто попытка
расширить узкий круг генералитета. Уж я-то безусловно отношусь к людям, которые
способны полностью адекватно соответствовать своей жанровой роли. Другое дело -
захочу ли?
  А что мне делать, позвольте вас спросить, до того момента, когда появится
возможность вернуться домой?
  Никем мои навыки и способности востребованы в этом мире быть не могут.
  Цель же заявлена если и не благородная в самом возвышенном смысле этого слова,
то прагматическая и разумная. Как постулат японской педагогики: "Мы не
собираемся изменять характер и основные черты личности воспитанника, но научить
и заставить его вести себя подобающим образом в любой ситуации мы обязаны".
  Курить хотелось невыносимо. Я извлек из кармана пиджака смятую пачку. Здесь я
стал курить раз в десять чаще, чем дома. Атмосфера этого мира так влияет или
постоянно вздернутые нервы?
  Теория теорией, а что же мне придется делать завтра? Может же случиться, что
произойдет все не так, как я планирую. Явятся перед рассветом серьезные грубые
люди, начнут стрелять в потолок, брать меня в плен, добиваться признаний, кто я
и на кого работаю. И так далее. В этом случае мои действия?
  Шестнадцать патронов в пистоле и еще несколько интересных вещиц в запасе.
Можно их на всякий случай активировать. К чудесам цивилизованных времен здешние
люди явно не готовы, Шульгин меня и об этом предупреждал. Все свои технические
хитрости "Братство" пускает в дело так, чтобы ни следов не оставалось, ни даже
подозрений, будто имело место нечто необычное.
  Я снова выглянул и прислушался. Людмила спала, никаких сомнений.
  Стоило бы обыскать ее саквояж и одежду.
  Если у нее не было с собой миниатюрной радиостанции, навести на этот тихий
приют своих людей она не могла. Выследить нас в Москве наружным наблюдением было
тем более невозможно. Так мне казалось.
  Прошлый раз в Москве и Сан-Франциско я тоже думал, что успешно скрываюсь от
противника, а практически сам шел в руки то к друзьям Панина, то к Артуру.
  Вдруг стало интересно узнать, где он может быть сейчас, и Вера тоже. Живы, то
есть мертвы ли?
  Несмотря на все предыдущее, выручили-то нас с Аллой именно они.
  Последнее время мен вдобавок все больше интересовало, что же такое Артур
увидел все-таки в своем загробном мире? Нельзя ли как-нибудь заглянуть туда и
мне, оставаясь одновременно безусловно живым?
  Только не сейчас мне об этом думать... Что же все-таки подразумевали те, кто
послал меня на это странное задание? И вдруг я понял. Или показалось, что понял.
  Подставка это, элементарная подставка. Они знали, что Людмила - не курьер. Она
точно агент-двойник. И возможно, на той стороне занимает более важный пост, чем
здесь. Опытная женщина. Во всех смыслах. А я то со стороны должен казаться
лопухом. Но не совсем развесистым. В меру. Слишком для полного дурака прилично и
интеллигентно выгляжу. Информированным, знающим нечто полезное человеком, но не
профессионалом разведки. С этих позиций и идет игра.
  А какова должна быть моя установка? Независимо от цели, с которой меня
используют. Ну, вот хотя бы так: в любой ситуации - выжить. Действовать в любой
обстановке с единственной целью - вернуться живым. Все остальное вторично.
Уцелел я во всех катаклизмах - желаю, чтобы так было и впредь. Точка. Нам с
Аллой, может еще и детей нарожать предстоит.
  Шульгин мне рассказывал о существующем здесь государстве Израиль-в-Палестине.
В моем мире, согласно договору между Теодором Герцлем и лордом Керзоном,
подобное государство создано на севере Кении. На территории, некогда подвластной
любовнице Соломона, царице Савской. С точки зрения ортодоксов, более легитимной,
чем Палестина. Еврейское государство именно в Палестине имеет право возродить
только Машиах. (Мессия по-нашему.) Так вот у них там, в армии, закон - в любых
условиях военнослужащий должен прежде всего сберечь свою жизнь. Попав в плен,
может принимать любые условия врага, выдавать любые военные тайны, делать что
угодно, но выжить. Жизнь настоящего еврея дороже всего. Даже стратегические
планы можно переделать, а человека не воскресить! Разумная позиция. Хотя есть у
них и другие законы, менее гуманные, но не менее логичные о заложниках.
Переговоры с террористами о судьбе заложников не ведутся никогда. Их можно
попробовать спасти силой или хитростью, но выкупать ценой уступок - нет. Как
сказал Шульгин: "Умерло так умерло". Тем самым ценой даже гибели нескольких
невинных людей на будущее устраняется сам смысл такого рода терроризма. И в
перспективе избавляются от смерти тысячи и тысячи потенциальных жертв
терроризма.
  Непривычная для европейца, но исторически, очевидно, оправданная позиция.
  Вот и мне надо привыкать. Но что все-таки меня тревожит? Ладно, подождем
развития событий. Ситуации надо зреть, говорил один из моих инструкторов, но
давно и не здесь, через сто двадцать лет на базе Дальней Галактической разведки.
  Перед самым рассветом я задремал, невзирая на принятую таблетку стимулятора.
Совсем ненадолго смежил веки и тихо-тихо поплыл... А когда открыл глаза, в
комнате было совсем светло и у изголовья стояла Людмила.
  Непричесанная, в наброшенном на плечи халате, из-под которого выглядывали
белые до синевы, совершенно не загорелые ноги. Сейчас ее рыхлая нагота вызвала у
меня чувство, близкое к отвращению.
  - Проснулся наконец? - спросила она, зевнув. - А я вчера эту комнатку и не
заметила.
  - Что ты вообще могла заметить? - грубо спросил я. - Который теперь час?
  - Половина восьмого. Нам пора. Кафе открывается в девять, пока оденемся, пока
доберемся. Лучше забрать посылочку поскорее...
  В давешнее кафе мы вошли ровно через пять минут после открытия, и все тот же
буфетчик- армянин посмотрел на нас с легким удивлением. Не знаю, что уж он там
подумал, но изобразил радушие человека, который счастлив, что его заведение
понравилось случайным клиентам и они пришли в него снова.
  Пока я заказывал плотный завтрак на двоих - поесть-то все равно надо, Людмила
скрылась в ватерклозете.
  Да и где еще наскоро спрячешь небольшую вещь в незнакомом помещении? Разве что
под столешницей пристроить. Можно, но риска больше, что случайно обнаружат, хотя
бы и уборщицы.
  Едва я успел нацепить на вилку шкварчашую, только что поджаренную сосиску в
томате, входная дверь открылась, и по лестнице спустились двое не слишком уже
молодых мужчин, при взгляде на которых я сразу понял, что это не просто
случайные посетители.
  Лица у них были совершенно другие. Значит, все правильно, в своих
предположениях я не ошибся. Я гораздо медленнее, чем мог это сделать, сунул руку
в карман. Пожалуй, я сумел бы положить обоих, только, зачем? Люди, очевидно,
имеют ко мне какие-то вопросы. Тот, что стоял слева, направил мне в лоб ствол
"нагана", который держал за спиной, а его напарник в довольно приличном темпе
бросился вперед, не особенно технично, но резко ударил меня по предплечью.
"Беретта" отлетела в угол. Я отступил на шаг назад и поднял руки.
  Из туалета выскочила Людмила, с грацией пантера, нет, скорее львицы (пантера
для сравнения не подходит, худовата), метнулась за гулко стукнувшимся о дубовый
стол пистолетом.
  И мастер рукопашного боя выхватил свой "браунинг", и даже вновь возникший на
пороге буфетчик оказался при тяжелом, внушительного вида "манлихере". Александра
бы Ивановича сюда, полюбоваться на коллекцию стволов.
  - Все, все... - я выставил перед собой ладони. - Никаких эксцессов. Против
таких шансов я не играю. Что вам от меня нужно? Денег у меня три червонца с
мелочью, документов при себе никаких, кроме шоферских прав, если вы из ГПУ -
контрреволюцией не занимаюсь. Мирный обыватель...
  И посмотрел вопросительно-удивленно на Людмилу. Мол, все у нас с тобой
нормально вышло, так что же ты теперь?
  Она ответила мне холодным, даже слегка презрительным взглядом.
  - Здесь мы разговаривать не будем, - ответил вместо нее человек в серой в
полосочку тройке из недорогого материала под расстегнутым пальто. - Будьте
благоразумны, и вам ничего не грозит. Прошу вас... - И ко мне подошел второй,
держа в руках широкую черную ленту.
  Туго завязал глаза. Не слишком старательно меня обыскал, точнее, просто
обхлопал карманы и все места, где можно было спрятать оружие, извлек бумажник и
портсигар, который, судя по щелчку, открыл, осмотрел и сунул обратно.
  - Идите...
  Людмила взяла меня за руку, и мы пошли. Куда-то в глубь заведения. Судя по
запахам - через кухню, хранилище провизии, поскольку пахло картошкой,
подгнившими листьями капусты, мочеными яблоками и рассолами.
  Потом по крутой деревянной лестнице вверх. Я старательно считал шаги и
повороты.
  А нужно? При неблагоприятном развитии событий живым меня выпустить не должны,
зачем засвечивать такую точку? Даже буфетчик не счел нужным спрятаться на время
моего захвата, чтобы потом в случае чего сослаться на полную непричастность к
деятельности зашедших выпить рюмочку случайных клиентов. А как бы даже
демонстративно наставил на меня пушку.
  Мы вышли в мощенный двор, поскольку улица, по моим расчетам, осталась за
спиной.
  Меня слегка толкнули, рукой я уперся в гладкую деревянную стенку.
  - Становись сюда, - Людмила направила мою ногу, я попал на узкую
скобу-ступеньку и очутился внутри будки с узкой лавкой сбоку. Автомобиль или
повозка-фургон.
  Дверца хлопнула, зафыркал мотор, и мы поехали. В пути мы провели минут десть,
мне показалось, что автомобиль описал по улицам нечто вроде восьмерки. Семь
поворотов - четыре вправо, три влево и примерно одинаковые интервалы между ними.
Думаю, в случае необходимости я смог бы повторить этот путь пешком, предположив,
что скорость автомобиля составляла около двадцати километров в час.
  Мои конвоиры сидели молча, я слышал только дыхание Людмилы у левого плеча.
  Толчок, остановка, команда выходить. Стук сапог по брусчатке, скрип железной
двери, два марша гулкой железной лестницы. Тюрьма? Только какая? Лубянка,
Бутырка? По расстоянию, повторяю, не похоже.
  Пахнущим сыростью коридором восемьдесят семь шагов. Я невзначай задел рукой за
стену. Довольно гладкий кирпич, выступающие швы раствора. Похоже, эти люди
владеют тайной московских подземелий, не уступающих по запутанности и
протяженности знаменитым одесским катакомбам.
  - Снимите повязку, - попросил я. У меня клаустрофобия.
  Удивительно, но просьбу выполнили. Я стоял перед массивной дверью из грубо
обтесанных досок, схваченных полосами кованого железа. На вид ей лет
полтораста-двести. Времена Екатерины I или Анны Иоановны.
  Ничего примечательного не обнаружилось и за дверью. Еще один короткий коридор,
только облицован не кирпичом, а тесаным камнем. Еще дверь, теперь железная,
вывела в третий, перпендикулярный второму, и совсем короткий.
  Вот это уже точно тюрьма. Три двери в стене напротив и по одной в каждом
торце. Засовы снаружи.
  Тот, что был в пальто и в тройке, пошел направо, к крайней камере, второй
мужчина, в пиджаке поверх косоворотки и заправленных в мягкие сапоги брюках,
по-прежнему не отводил с меня ствола "нагана", Людмила - чуть поодаль, лицо у
нее суровое. Играет на коллег, или на самом деле это ее сущность?
  По пути я как-то ни о чем особенном не думал. Скорее - настраивался на
предстоящий допрос. Сразу он будет или спустя время, кто и о чем будет
спрашивать, с применением средств спецвоздействия или вежливо - угадать все
равно нельзя. Легенду придумывать не требуется, она столь коротка и проста, что
не собьешься. Позиция собственная мне понятна, так чего терзаться?
  Меня подтолкнули вперед, и дверь за спиной закрылась почти бесшумно.
  С прибытием, Игорь Викторович. То есть теперь уже у меня другое имя.
  Камера окон не имела, да и неудивительно, здесь метров шесть ниже уровня
земной поверхности. Площадь примерно три на четыре. Железная койка, застеленная
по-солдатски, обычный стол, при нем две табуретки. Электрическая лампочка под
жестяным абажуром на витом делом проводе. Вот и все.
  Да, пол простой, деревянный, окрашен охрой, похоже - недавно. Ни умывальника,
не тюремная камера в полном смысле, скорее - комната ожидания, отстойник.
  Чье это хозяйство? Действительно организация, против которой работает
"Братство, столь свободно чувствует себя в Москве, что имеет даже собственные
места лишения свободы? Или использует материально-техническую базу ГПУ, военной
контрразведки, еще какой-то госструктуры? Ясно, что не только к этим пяти
каморкам ведет почти стометровый подземный ход.
  Странно, что меня так плохо обыскали. Или это успела сделать Людмила ночью? а
у меня и вправду почти ничего с собой нет. Бумажник и пистолет отобрали,
остались ключи от машины, дюжина папирос в портсигаре, медная зажигалка ручной
работы. Еще довоенные наручные часы фирмы "Докса". Тяжелые, в стальном корпусе.
Тикают так, что в плечо отдает. При необходимости можно кого-нибудь ими убить.
  Не разуваясь, я улегся на койку, которая была мне коротковата, положил ноги на
низкую спинку, закурил, стряхивая пепел на пол.
  Стоило так долго убегать о зомби и гангстеров на своей Земле, чтобы сесть "за
решетку" на этой?
  После третьей папиросы замок щелкнул, открываясь. Готов поклясться, что
вошедший был англичанином. Что в этом мире, что в нашем есть в них нечто
неистребимое, во взгляде, в манере держаться, на какой бы широте и в каком бы
одеянии вы их не встретили. Насмотрелся, и никогда ранее не ошибался в
определении национальной принадлежности собеседника, если он был с Альбиона. Не
понимаю, каким образом Лоуренс Аравийский ухитрялся выдавать себя за араба.
Видно, очень уж был нетипичен. Или не был чистым британцем по крови.
  Или, наконец, мой нюх на "гордых британцев" носит уникальный характер.
  Вот и этот тоже. Напрасно он наряжался в советский полувоенный костюм -
табачную гимнастерку, синие галифе и коричневые сапоги на высоком подборе, какие
шьют только в славном городе Торжке, с голенищами в мелкую складочку и
подколенными ремешками.
  На поясе револьвер в апельсиновой кобуре. Общая цветовая гамма, на мой вкус,
довольно попугайская. Он вошел, я посмотрел на него равнодушным взглядом и не
сделал попытки встать. Он вежливо поздоровался, почти совершенно без акцента. Я
ухитрился кивнуть, не отрывая головы от подушки.
  - Вижу, вы чувствуете себя обиженным? - спросил он, подвигая стул и садясь
посередине комнаты, лицом ко мне.
  - А вы считаете такое обращение совершенно нормальным? Ордер на арест,
например, постановление прокурора, еще какое-нибудь обоснование задержания
лишним бы не показалось? Или я просто не в курсе, в Москве введено наконец
военное положение и принят декрет об интернировании?
  - За последние семь лет нормальный человек в этой стране должен быть готов к
чему угодно. А события последней недели подводят к мысли, что все начинается по
новой. Но тем не менее... то, что вы не бандиты, я кое-как сообразил. Дальше
подвал с капустой они бы меня не повели. Теперь начинаю подозревать, что и к ГПУ
вы отношения не имеете. У тех есть роскошное здание напротив Кремля, и
внутренняя тюрьма там снабжена хоть и зарешеченными, но окнами.
  - Вы американец? - спросил он ровным, чуть-чуть скрипучим голосом. И произнес
очень быстро, с акцентом Луизианы или Южной Каролины по-английски: - Ваша манера
поведения и семантическая отстраненность от принадлежности к России
подсказывают, что вы человек американской культуры. Нет?
  - Я сионист, если угодно. И одновременно гражданин мира. Почти Вечный жид.
Почему и отстранен семантически как от России, так и от любой другой страны, за
исключением Земли обетованной, она же - историческая Родина, - ответил я на
самом лучшем оксфордском, который только смог изобразить.
  - Сионист по имени Игорь? Забавно.
  - Вы не успели ознакомиться с моими документами?
  - Не поверите, но и вправду не успел... - он достал из кармана мой бумажник,
вытащил лежавший сверху потертый членский билет профсоюза извозопромышленников,
раскрыл.
  Великолепным писарским почерком с завитушками было выведено: "Игорь Моисеевич
Риттенберг", род занятий - владелец и водитель таксомотора, год вступления в
союз - 1923-й.
  Удачно получилось. Он явно потерял темп.
  - А вас очевидно зовут как-нибудь вроде Трофим Арчибальдович Стивенсон-заде? -
продолжил я. Он молчал секунд пять, потом оглушительно захохотал. С холодными
глазами. Извлек раскладной кожаный портсигар и потянул мне именно сигару, а не
какой-нибудь "Молот" или "Иру". (Реклама: "Папиросы "Ира" - это все, что
осталось от старого мира".)
  - Вы интересный собеседник. Думаю, нам с вами будет легко общаться...
  - Надеюсь. Было бы о чем... Так как прикажете к вам обращаться?
  - Станислав Викентьевич вас устроит?
  - Нормально. То ли поляк, то ли литовец... Вполне нейтрально. И работаете не
иначе как на польскую разведку? Дезензиву, так она у них называется?
  Судя по выражению лица, моя бойкость начала его утомлять.
  - прошу запомнить, я работаю только и исключительно на самого себя. Если при
этом мои интересы пересекаются с чьими-нибудь еще, такое совпадение следует
считать чисто случайными...
  - Но по возможности извлекать пользу, - закончил я его мысль.
  Он снова на несколько секунд задумался, старательно пыхтя сигарой.
  - Мне кажется, - снова повторил Станислав Викентьевич, теперь с вопросительной
интонацией. - Больших хлопот у нас с вами не будет?..
  - У нас с вами или У НАС с вами? - не утерпел я опять.
  - Господи, - вырвалось у него, - неужели вы не можете помолчать хоть две
минуты подряд?
  - Простите, это у меня национальное. Вот если бы вы бывали в Одессе...
  - Хотел бы я знать, какой идиот пригласил вас работать в разведке? - тяжело
вздохнул мой визави.
  - Это риторический вопрос или можно отвечать?
  Кажется, хватит валять дурака, я понял это по сузившимся глазам англичанина.
Еще ударит, чего доброго. Не хотелось бы, ведь придется ему ответить, а тогда
игра пойдет уже по совсем другому сценарию. Но он, видимо, тоже это понял, или
так до конца и не сообразил, действительно я придуриваюсь или от природы такой?
Кто их знает, этих евреев?
  Я молча кивнул.
  - Тогда первое - какое задание вы получили и от кого? В данном эпизоде.
  - проще некуда. Встретить на вокзале даму из Риги, в том месте, которое она
вберет сама, назвать пароль и взять "посылку" какого рода - не знаю. Пакет с
бумагами, фотопленку или какую-то вещь. Известно, что компактную можно унести в
кармане... Если будет устное сообщение - запомнить дословно. Получив - доставить
на указанную явку. Получить вознаграждение в сумме, эквивалентной ста югоросским
рублям или десяти здешним червонцам. Все.
  - От кого?
  От господина, называющего себя Виктором Петровичем. Весьма неприятный тип,
смею заметить...
  - Вы что, не являетесь членом организации?
  - Какой?
  - Это ВЫ у МЕНЯ спрашиваете?
  - Естественно. Что какая-то организация имеет место быть, я, разумеется, не
сомневаюсь. Цели же ее и наименование мне неизвестны. Могу предположить, что она
близка к врангелевскому "Освагу" (Осведомительное агентство, в белой России
аналог ГПУ).
  - Вы завербованы давно?
  - Порядочно. Больше года назад. Как раз в Одессе, упоминание о которой вы
приняли за глупую шутку. Но чтобы вас чрезмерно не обнадеживать, скажу, что
всегда выполнял разовые поручения, хотя подчас и весьма ответственные. В "тат"
никогда не входил и даже предложений таких не получал.
  - Почему же сейчас вам дали столь скромное, как бы даже недостойное вас
поручение?
  - А я такими вещами не интересуюсь. Не моя забота - оценивать важность
заданий. Может быть, эта посылочка для моих работодателей дороже, чем
контрольный пакет марсельской пароходной компании "Мессажери маритим", который я
приобрел для них через подставных лиц минувшей зимой. (Такая операция
действительно проводилась, только не мной, конечно). А мне только лучше - работы
меньше, оплата, пропорционально затраченному времени, выше...
  - А как вы отнесетесь к предложению поработать еще на одного хозяина?
  - По совместительству, значит? - я наконец сел на койке, показывая, что раз
разговор пошел всерьез, то и отношусь я к нему соответственно.
  - Можно и так сказать. Двойник это еще называется...
  - Моральных препятствий к этому, как вы понимаете, у меня нет. Абсолютная
безыдейность и беспринципность - мой принцип.
  - Удобно. Если бы это еще было правдой...
  - Есть сомнения?
  - Вагон и маленькая тележка, как здесь говорят.
  - Если хотите, можем попытаться рассеять их вместе. Только вот беда, - я
простодушно улыбнулся, - приходилось мне университетах обучаться, философии в
том числе. И овладел я софистикой в совершенстве. Начиная с Сократа, Платона и
так далее... То есть я в состоянии очень долго и качественно морочить
собеседнику голову, пока он совершенно не потеряет нить собственных рассуждений.
  Этому мня тоже обучил Александр Иванович. Я и сам не чужд склонности к
словоблудию, а он за неделю преподал мне несколько уроков вообще высшего
пилотажа в этом увлекательном занятии. Станислав же Викентьевич производил
впечатление человека умного и опытного, но в таких делах не слишком искушенного.
Англосаксы вообще к российско-византийским талантам мало предрасположены.
  - Посему, май диа френд, у нас с вами такая диспозиция получается: или
поверить мне на слово, что я именно таков, как хочу показаться, и продолжить мою
вербовку, раз уж затеяли, или на слово не верить и начать всякие неприятные
процедуры с целью выяснить, не резидент ли я ГПУ, Освага и всех прочих
организаций, с которыми вы враждуете... Но все равно своих сомнений вы не
рассеете, поскольку информация, полученная под пыткой, обычно куда больше
соответствует позициям допрашивающего, чем истине.
  Вот как я изящно закрутил. А мой собеседник теперь, похоже, совершенно не
понимал, что же мне следует делать. Он ждал более-менее долго и упорного
сопротивления, лжи, уверток и тому подобного. Собирался его ломать. Как дверь
вышибают плечом. А она оказалась незапертой. И летит сейчас вперед по заданной
траектории, изо всех сил стараясь сохранить равновесие.
  Он, конечно, знает, что я близок к верхушке "Братства", с которыми они
сталкиваются четвертый гож, и пока что несут только потери, как материальные и
моральные, так и чисто физические, ничего по сути не выяснив о составе и даже
истинных целях этой организации. Шульгин мне достаточно подробно изложил и
предысторию, и историю данного противостояния.
  Теперь им вроде бы улыбнулась судьба. Они перевербовали Людмилу или даже
вообще заменили подлинную женщину с этим именем на своего человека,
вознамерились размотать ниточку, насколько удастся. Явно поняли, что в моем лице
имеют дело не с простым курьером (а откуда, собственно, они это взяли?), но вот
теперь...
  Думаю, Станиславу сейчас требуется тайм-аут. Так и произошло.
  - Чтобы не терять времени на бесплотные дискуссии, сделаем так - я вас оставлю
одного, дам карандаш и бумагу, и вы ответите со всей полнотой и подробностями на
поставленные вопросы. А потом решим, что делать дальше.
  - Не возражаю. Только... По вине ваших людей я не успел даже позавтракать,
хотя уже близится время обеда. Так что уж распорядитесь. Я не гурман, но есть
люблю вкусно и сытно. Кухня значения не имеет - русская, китайская, еврейская.
Даже на английскую согласен, если ростбиф или бифштекс будет свеж и хорошо
прожарен... Вино, виски, водка - соответственно меню. И это... - я повертел
пальцами в воздухе, намекая на проблему естественных надобностей.
  - Распоряжусь, - без энтузиазма ответил британец.
  - А как вы из такой коллизии выпутываться думаете? - вдруг вспомнил я. - Если
до вечера я не явлюсь куда следует с посылочкой, операция будет сочтена
проваленной. И моя ценность, как специального агента с особыми полномочиями -
тю-тю...
  Неужели о таком варианте он забыл? Или им неважен исход именно этой конкретной
операции, они надеются через меня проникнуть гораздо глубже. Но как? Что им
известно такого, что пока непонятно мне?
  Так и есть.
  - Это вас пусть не беспокоит. Возможно, выход найдется сам собой. А пока
работайте. Еду вам принесут. И в уборную сводят...
  Он вытащил из кармана галифе согнутую вдоль школьную тетрадку, до половины
сточенный простой карандаш, положил на стол. Посмотрел на часы.
  - Вот мои вопросы... Время вам - до семнадцати ноль-ноль.
  Лежа на койке, я ждал обеда, пребывая в растерянных чувствах. Что же я ему
должен писать? Кое-какая канва имеется, но сочинить за четыре часа связанную,
непротиворечивую, способную выдержать квалифицированную проверку историю моего
сотрудничества с мифической "организацией"? нереально. Все известные мне
конспиративные квартиры? Я знаю три, но должен ли их раскрывать? Имена и краткие
установочные данные на руководителей "Братства", с которыми я имел контакты.
Название нашей организации им тоже известно? Или как раз для них оно и
придумано?
  Итог моих размышлений: то, что я сумею им сообщить, их не удовлетворит, и
разговор пойдет совсем в другой тональности.
  Попытаться убежать? Еще менее реально. Захватить Станислава в заложники, когда
он вернется? Тоже бред. И что остается?..
  По всем законам античной трагедии сразу после того, как я без особого аппетита
пообедал, сопроводив банальную гречневую кашу с приличным куском отварной
говядины (мои гастрономические запросы во внимание приняты не были) двумя
рюмками водки из крохотного графинчика, на большее тюремщики не расщедрились,
появился "Дейус экс махина". С его помощью древние драматурги выходили из любой
сюжетной коллизии.
  Прямо перед глазами, на расстоянии вытянутой руки, возникла знакомая
пульсирующая фиолетовым огнем рамка. Вход-выход тоннеля межпространственного
перехода. Но не большая, как раньше, а размером с половинку газетного листа.
  В глубине рамки я увидел комнату явно технического назначения, напоминающую
обилием всяких приборов и устройств рубку космического крейсера. Перед "окном"
стоял Шульгин, за его спиной еще один человек, мне ранее неизвестный, но по
типажу очень подходящий к остальным "фельдмаршалам" "Братства".
  - Мы все видели и слышали, - сказал Шульгин тихим голосом. - Нормально.
Держался ты правильно.
  Я почувствовал огромное облегчение. Сейчас сделать всего один шаг - и я на
свободе, среди единственно близких и понятных мне людей.
  - Вот, возьми, - Александр Иванович протянул мне коробочку чуть больше
спичечной, с глазком окуляра посередине. - Здесь микропленка с текстом твоих
ответов. Перепишешь, раздавишь каблуком и засунешь, ну хоть за плинтус вон...
Думаю, ближе к вечеру они повезут тебя по раскрытым явкам. Делай все, что
скажут, абсолютно все. Бежать не пытайся, на провокации не поддавайся...
  - А как же..
  - Все так и задумано. Мы держим тебя под контролем. Ничего не случиться. Но
нам нужен в их лагере свой Штирлиц...
  - ?..
  - Неважно. Наш человек в Гаване. Работай раскованно и отчаянно. Соглашайся на
все, что угодно, ты нам нужен там, действующий. Эта штука, - он обвел рукой край
рамки, - работает и в одностороннем варианте. Просто раньше мы тебя ненадолго
потеряли. Теперь нашли.
  - А они - кто? - только спросил я.
  - Люди, которые нам очень мешают жить. Грубо говоря - агенты мирового
империализма. Враги "Нового миропорядка" и нас лично. Подробности, какие удастся
- выяснишь сам. Немотивированные легендой знание тебе только помешает... еще раз
запомни - ты под наблюдением каждую минуту, и с тобой совершенно ничего не может
случиться...
  Он успокаивал меня так, будто я дрожал от страха и только и мечтал о том,
чтобы сбежать от сюда любой ценой.
  Нет, радости мне моя роль по-прежнему не доставляла, но отчего же не
поработать на общее благо, особенно не слишком рискуя.
  - Это тебе на непредвиденный случай, - Шульгин подал мне тонкий, чуть толще
папиросы, и длиной сантиметров двадцать уплощенный цилиндрик. Подобного я раньше
не видел.
  - вот кнопка. Внутри ножик жуткой остроты, пилка алмазная по металлу на
обушке, в заднем торце сильный фонарик, и еще там есть патрончик с двадцатью
таблетками. Одна на стакан любой жидкости, и человек через пять минут
превращается в зомби. Можешь отдавать ему любые приказы - выполнит, причем со
стороны будет выглядеть в здравом уме. Через пол суток придет в себя и ничего не
вспомнит даже под пыткой... То есть будет уверен, что действовал по собственным
убеждениям. Две таблетки - длительная потеря оперативно памяти. Три таблетки -
смерть в течение часа с симптомами инсульта. Больше - мгновенная смерть. Мало ли
что, возможно пригодиться. Смотри... - он показал, как пользоваться полезным
инструментом.
  - И спрячь надежнее. Здесь толком обыскивать не умеют. В общем, мы пока поли,
а ты держись, как начал.
  - А если бы пистолет, например?
  - Зачем он тебе? Задача - выжить и втереться в доверие, а не палить в каждого,
кто тебе не понравиться... - Шульгин располагающе усмехнулся, подмигнул даже.
  Рамка вместе с моими друзьями и командирами исчезла, не оставив ни следа, ни
озонового или серного там запаха.
  Вот тебе и техника далекого, примитивного прошлого. Если бы у них было
достаточное количество таких установок и операторов при них, никакая тайная
разведывательная деятельность не нужна в принципе, и все свои проблемы члены
"Братства" решали бы в момент их возникновения, а то и раньше. Но Шульгин мне
дал понять уже в Харькове, что по невыясненному закону природы функционировать
лишь один канал. То есть если действует проход из форта в Харьков или Москву, то
остальные установки, сколько бы их ни было, просто не включаются... Таким вот
образом. Значит... Очередной артефакт получается, и притом неизвестного
происхождения. В моем времени таких штук еще нет, и к ним скорее всего попала
откуда-то извне.
  Тема, достойная специального изучения, но не сейчас.
  Папирос у меня было еще достаточно, я не торопясь закурил и принялся
старательно переписывать свой "диктант". Ровно в семнадцать, ни минутой раньше
или позже, явился мой англичанин.
  - Жалоб нет, обед вас устроил? - поинтересовался он, как любезный хозяин,
усаживаясь за стол и надевая на переносицу очки в тонкой металлической оправе.
  - Безусловно, есть. Обед подходит для казармы, а не приличного дома, водка из
древесного спирта, хуже деревенского самогона, курева вообще не принесли, а мое
заканчивается. Если так пойдет дальше, не уверен, что захочу продолжать с вами
сотрудничество.
  Он удивленно посмотрел поверх очков, продолжая бегло вчитываться в мой труд.
  По выражению его лица не мог сообразить, нравится ли ему то, что я подготовил.
  На мой взгляд, такого материала хватило бы, чтобы бежать, спотыкаясь, к своим
начальникам и, брызгая слюной, докладывать об успехе операции.
  Но с выдержкой у Станислава Викентьевича все было в порядке. Он аккуратно
сложил тетрадку по сгибу.
  - Интересно. Весьма интересно. Особенно если все подтвердиться...
  - Это уже ваша забота, любезнейший, проверяйте. Но ежели где-нибудь там
нарветесь на пулю - мен прошу не винить. Никаких паролей, кроме действительных
для встречи курьера, не имею. Там, куда мне следует явиться, меня знают в
лицо... И вообще я участвовал в сем предприятии на несколько иных принципах, чем
банальный шпион...
  Мне забавно было представлять, что Шульгин с напарником, оставаясь невидимыми,
наблюдают сейчас за нами, и могут сопровождать англичанина куда угодно и
подготовить в любом месте любой сюрприз, приятный или неприятный, зависимо от
ситуации.
  - Да уж проверим. Если все так и есть, наши с вами отношения тоже непременно
перейдут на совсем другой уровень...
  - Не сомневаюсь, а в ожидании этого не прочь бы сменить номер. Я предпочитаю с
окнами или хотя бы с одним окном и чуть побольше удобств. Вот это, - я снова
сделал рукой вращательный жест, - слишком напоминает мне слегка облагороженную,
но камеру в замке Иф. Не приходилось бывать?
  - Слава Богу, нет. Но до утра вряд ли что-то можно сделать. Вы уж потерпите,
уважаемый Игорь Моисеевич. Насчет ужина распоряжусь. Книгу, газеты?
  - Свежую "Джерузалем пост" можете предложить? Ладно, это я так, не стоит
затрудняться. Тогда "Известия" или "Правду", на ваше усмотрение.
  Принесли обе газеты, и я углубился в чтение передовицы, против обыкновения -
подписанной, да еще и самим Троцким. "Демократический диктатор" с вялостью,
совершенно не отвечающей остроте переживаемого страной момента, увещевал всех,
стремящихся к новым потрясением и беспорядкам, сохранять здравомыслие. Мол,
возможности для компромиссов далеко не исчерпаны, и прочая словесная жвачка,
вряд ли способная погасить разбушевавшиеся страсти.
  Но одна фраза меня заинтересовала своей туманностью и одновременно неким
содержащейся в ней намеком: "Цель оправдывает средства до тех пор, пока, что-то
иное оправдывает цель..." Я просмотрел остальные материалы, из которых
следовало, что либо народное восстание может начаться со дня на день, либо
вот-вот власть перейдет от уговоров к репрессиям. Кто - кого. Одним словом.
  А сейчас неплохо бы как следует выспаться. Последние месяцы спать больше чем
по пять-шесть часов у меня не получилось. Вчера вообще подремал час-полтора. И
вдруг появился шанс добрать все упущенное разом.
  Я погасил свет, вытянулся на плоском, едва ли не опилками набитом матрасе,
закутался в одеяло. Прислушался к себе. Я был спокоен, как человек, севший
играть в покер и заведомо знавший, что денег у него хватит, чтобы поднимать
ставки до бесконечности.
  Но в то же время меня не оставляла странная мысль. То, что Шульгин решил сдать
несколько приличных явок в Москве и других городах, удивления не вызывало. При
их-то возможностях... Исходя из все привходящих обстоятельств. Заранее списанные
на издержки производства жертвы, расходный материал? Или, наоборот, жесткие
профессионалы, ждущие гостей и подготовившие им кровавую баню?
  Ну моя ли это забота? Англичанина я как бы и предупредил. Каждый сам выбирает
свою судьбу. Как вот я. Например. Что у меня за странная судьба, кстати?
  Я задумывался об этом не первый раз. Ни с кем из моих знакомых не происходило
такое количества невероятный происшествий, каждое из которых при
последовательном развитии (?) могло бы в корне изменить современную (то есть
середины XXI века) историю. И которое тем не менее закончилось практически ничем
для человечества. За исключением лично меня, да и то лишь в плане расширения
кругозора и осознания собственной непохожести на других. Или особого, так пока и
не реализовавшегося предназначения. Да вот хотя бы первый подобный случай...
Глава 12
  Было это в самом начале 2042 года, то есть четырнадцать лет назад по
предыдущему летоисчислению. Я состоял тогда в должности корреспондента-кандидата
одного из самых популярных на Земле и в освоенной части Вселенной еженедельника
"Звезды зовут" и возвращался из своей первой самостоятельной командировки на
линию "фронтира", то есть цепочки передовых баз и станций на планетах и
астероидах, с которых имелось более-менее регулярное сообщение.
  Вначале я добрался до системы двенадцати сравнительно уже освоенных планет
Ригеля, а оттуда можно было вылететь домой на грузопассажирском экспрессе,
только его отправления нужно было ждать больше двух недель. Меня это не
устраивало. Материал для двух очерков я собрал, на мой взгляд, приличный,
хотелось как можно скорее сдать его в печать, а кроме того, мне по молодости
лет, представлялось, что жизнь и психологию тружеников Дальнего Космоса нельзя
убедительно отразить, не испытав самому всех ее прелестей и тягот. Почему и
сумел устроиться в качестве единственного пассажира на разведчике галактического
класса "Кондотьер", который шеф-пилот Маркин в одиночку перегонял в марсианские
доки на ремонт и модернизацию.
  Этот достаточно спокойный и сложный рейс с тремя ускорениями и
хронокорректировками сулил возможность не только ощутить себя космопроходцем
давних времен, но вдобавок спокойно и творчески поработать - воспользовавшись
случаем вытянуть из известного звездоплавателя что-нибудь интересное и достойное
публикации, и просто наконец на собственной прочувствовать, что это такое- не
пассажирский комфортабельный перелет, а сопряженный с лишениями и риском поиск в
неосвоенном пространстве.
  Вначале все так примерно и выходило. Я писал, наслаждаясь тишиной и покоем в
тесной, но отдельной каютке штурмана, со всей доступной мне тогда деликатностью
выведывал у Маркина детали его работы и личной жизни, что, собственно, было одно
и тоже, а вдобавок пытался овладеть хотя бы началами.
  Но тут дело уперлось в интеллектуальный барьер. А ведь должен был уже
представлять, что существует довольно обширная область человеческих знаний,
постичь которые мне не дано в принципе. Подвела самонадеянность. Кое-что, в
популярном изложении, о принципах космических перелетов с помощью я знал со
студенческих времен и был уверен, что при должном усердии пойму т специальные
труды, и практически наставления для судоводителей
  Феномен хронокосмогации относился к тем не слишком редким в человеческой
истории случаям, когда открытия, революционно меняющие само направление и суть
цивилизации, возникают как бы на пустом месте, с нуля, никак вроде бы не вытекая
из предыдущего развития науки и техники.
  Законы экспоненциального развития к ним неприменимы. Никакой Жюль Верн или
Гайнц Таусенд не предвидели и не предсказывали изобретения компьютера,
аккумулятора на сверх проводниках, лазера или авиапушки со скорострельностью
шесть тысяч выстрелов в секунду. То же и здесь. Двигатель изобрели практически
одномоментно, а через пять лет первые оснащенные им корабли (вначале
обыкновенные твердотопливные планелеты, только с десятикратно усиленной
обшивкой. Поскольку вес теперь не имел значения) уже достигли звезд, удаленных
от Земли на пятьдесят-семьдесят светолет. И параллельно уже строились крейсера и
транспорты, специально предназначенные для достижения границ Галактики, ибо с
бесчисленных новооткрытых планет было что возить на Землю.
  Но все, что я сумел понять из имевшихся в памяти корабельного компьютера
справочников и монографий, так только несколько формул вроде преобразования
Лоренца, а так же попадавшихся примерно через две страницы на третью русских
слов и выражений: "итак", "из чего с очевидностью следует", "нельзя не признать,
что" и "можно утверждать..." Остальные сотни страниц занимали цифры и символы,
сконструированные из всех известных на Земле алфавитов.
  Проникшись сочувствием к моему упорству и бессильному отчаянию, пилот
попытался как-то мне помочь, но популяризатор из него был никакой, и в памяти
остались только пригодные для осмысленного кивания головой в компании
специалистов сведения о том, что при включении хроноквантового двигателя в
открытом космосе пространство и время как бы меняются местами - пространство
приобретает свойства времени и наоборот. Так называемый световой барьер
вследствие этого понятным образом исчезает, тела приобретают волновую природу,
получают возможность проникать через материальные и энергетические барьеры. Как
радиоволны сквозь стены. Полетное время становится равно нулю и даже вроде бы
начинает течь вспять в каких-то теоретически определяемых случаях. Но только
именно в пределах конкретного "полета". При специальном подборе компонентов
массы корабля, разгонной и путевой скорости, индикаторной мощности двигателя и
т.д. можно получать массу вариантов соотношения "пространство - время". То есть
перемещаться на бесконечное расстояние за ноль времени (и наоборот тоже?), на
ограниченное расстояние за заранее заданное время и много всяких других,
недоступных мыслящему индивидууму деталей и тонкостей. Поэтому, кстати, перелет
транспорта с грузом в миллион тон на сотню парсеков длится меньше и стоит
дешевле, чем трехместного разведчика - на пятьдесят.
  - А лучше всего не забивай голову парень, - сказал мне Валентин Петрович, -
умеешь писать, ну и пиши себе. Я вот не умею.
  С малокомфортным чувством собственной неполноценности, но и облегчения тоже я
принял его совет к сведению и руководству. А трех недель полета в качестве
волновой частицы хватило для того, чтобы понять, что романтика хороша только в
тщательно отмеренных дозах. Мне сало невыносимо скучно. Лишенный подобной эмоции
капитан, измученный моими глупо-настырными вопросами, под любыми предлогами
скрывался от меня в ходовой рубке, куда таким, как я, вход был строго-настрого
запрещен всеми существующими Уставами, Наставлениями и даже Временными
инструкциями.
  В конце концов я откровенным образом затосковал, причем депрессию углубляло
отчетливое ощущение, что дальше будет хуже - времени до финиша оставалось
гораздо больше, чем пока прошло со старта. И еще один интересный феномен я
заметил - вечером, почитав на сон грядущий и выпив кофе, я засыпал более-менее
удовлетворенный - слава Богу, еще один день прошел, а утром просыпался в тоске -
господи, опять начинается бесконечный день.
  Потом и бессонница появилась. Часами валяясь на жесткой койке, я с грустью
вспоминал свое пребывание в базовом лагере десантников, на 22-й планете системы
Серых Звезд, где меня принимали так, как положено принимать гостя с земли, всего
месяц назад ходившего по московским бульварам и лично знакомого с Джоном
Рокстоном и даже с Мариной Малаховой. Я еще тогда для себя отметил, что
человечество, практически случайно прорвавшись к звездам, вполне сохранило
эмоции и психологические привычки предыдущей эпохи, и космопроходцы, особенно
выпив по паре рюмок, и космопроходцы, особенно выпив по паре рюмок, ощущали себя
совершенно адекватно и конквистадорам XIX века, и русскими казаками, покоряющими
Сибирь XVII, и просто туристами XX века.
  Не только доверчивые девушки-ксенобиологи, но и битые парни из Седьмого отряда
неизвестно к чему готовых космодесантников слушали меня, раскрыв рты, а на
прощание подарили панцирь рубиновой устрицы и первую модель лазерного штурмового
карабина, с которыми сюда высаживались "первопроходники", отчаянные парни, не
знавшие, что их ждет в чужих мирах.
  Допускаю, что тогдашний мой организм не выдержал бы угнетающего воздействия
"черной меланхолии", которая поначалу поражала процентов тридцать людей,
опрометчиво выходивших не в привычный косом, а в какую-то вневременную
субстанцию, если бы внезапно и резко все не изменилось.
  В тишине моей каюты погудел сигнал вызова, и голос Маркина из динамика
спросил:
  - Ты сейчас не слишком занят? Тогда зайти в рубку, есть новости.
  И я вошел в святая святых, куда меня не пускали, очевидно, из принципа и где
не было ничего особенно интересного. Два глубоких кресла, дугообразный пульт с
десятком джойстиков и тремя изогнутыми экранами. Один - вне- и
запространственного обзора, остальные - обычные выводы
информационно-диагностических систем.
  Стоило ли секретить от меня тесное, ничем не замечательное помещение? Разве
что в рассуждении моей потенциальной склонности к космическому пиратству.
  Капитан обернулся и непривычно доверительно сказал:
  - Интересно получается. Курс проложен гладко, я даже протекцию Южного Креста в
трех парсеках обхожу, чтобы с наложением полей не морочиться, да и движки у нас,
сам знаешь, при последнем издыхании. А тут на стыке подпространств прямо по
курсу системка совершенно неуместная просматривается... Полюбуйся.
  - Вам виднее... - деликатно ответил я, мельком взглянув на экран, где
струились контуры взаимопроникающих многомерных торов и гиперсфер. Правда,
цветовая гамма была изумительно красивая. - Насколько я понимаю, два варианта
возможны. Или мы от курса сильно отклонились или новую систему открыли, в
известных координатах не зафиксированную. Второе, по-моему, лучше...
  - Умный, ты Игорь, не зря я тебя учил. Тебе б каравеллой "Санта Мария"
командовать, - непонятно к чему заметил капитан, сунул в рот реликтовую трубку,
которую при мне никогда не закуривал, но постоянно носил в нагрудном кармане, и
начал набирать команды на терминале бортового компьютера.
  ... Вторая, она же и последняя планета безымянного желтого карлика поразила не
только мен, но и много чего повидавшего на своем веку Маркина. Человека, который
действительно успел прожить, условно говоря, эпоху от сорокатонных колумбовских
каравелл до турбоэлектроходов в двести пятьдесят тысяч регистровых тонн, не
сходя с мостика.
  Или, соответственно, от перкалевых бипланов, до реактивных истребителей. А в
нашем случае - от кое-как долетевших до Марса ракет на ЖРД до супергалактических
звездолетов. В истории такие переломные эпохи встречаются не слишком часто, но
все же... И имена людей, сумевших себя проявить на этих переломах, человечество
ранит свято.
  Когда наш "Кондотьер" вышел геостационарную орбиту и включились системы
универсального обзора, Валентин Петрович привстал в кресле и произнес нечто
настолько энергично-архаическое, что я даже удивился. И показал мне рукой на
цветную объемную картинку...
  Внизу переливался и вспыхивал солнечными бликами ультрамариновый океан.
Увенчанные белыми гребнями валы разбивались о круто падающие в воду скалы.
Вправо, насколько доставал взгляд, тянулись покрытые непроходимыми лесами
хребты. А левее и прямо по курсу до горизонта раскинулась перспектива пляжей
всех оттенков золотого и оранжевого цветов. Такой роскошной панорамы не увидишь
и на Земле, не говоря о прочих, до сего момента открытых планетах.
  - Однако... - недоверчиво протянул Маркин, и я отчетливо понял, что имя в
истории на отныне надежно обеспеченно. Открывателей ТАКИХ миров не забывают.
  Все стандартные процедуры дистанционного исследования однозначно подтвердили
абсолютную землеподобность и полную безвредность атмо-, био-, гидро- и литосферы
сказочной планеты.
  Пока капитан завершал предусмотренный инструкциями предпосадочный облет, я
мучительно пытался уйти от назойливо лезущих в голову слащавых и заведомых
банальностей, подбирая имя для свежеобретенного рая. И снимал, снимал пейзажи
планеты на все свободные бортовые видеокамеры.
  Осела взметенная посадочным выхлопом корабля коралловая пыль, последний раз
пробежали по дисплеям колонки цифр, окончательно зафиксировав не просто
безопасный, но совершенно курортный уровень всех мыслимых характеристик внешней
среды, автоматика открыла выходной шлюз, и вскоре площадка лифта мягко коснулась
грунта.
  Мода на приличествующие случаю афоризмы и крылатые фразы давно прошла, и на
почву планеты мы ступили молча.
  Да и какие слова могли передать настроение людей, годами, как Маркин, или
месяцы, как я, не видевших синего неба, не вдыхавших пахнущий магнолиями,
орхидеями, выброшенными на берег водорослями, морской солью, йодом, горячим
песком и Бог знает чем еще воздуха, не слышавших отдаленного прибоя у нефритовых
скал и шелеста умирающей у самых ног волны... И вдруг сразу все это получивших.
  Мы шли возле самой воды, там, где мокрый песок глаже и тверже городского
тротуара. Маркин - налегке, а я, вспомнив какой-то пункт старой, но не
отмененной инструкции, а скорее всего из той же превратно понятой романтики, нес
на ремне карабин.
  - Охота тебе шею тереть, - пожал плечами капитан, когда мы выходили из
корабля. - Сколько летаю, ни разу не слышал, чтобы даже десантникам такая штука
реально пригодилась. И планет с агрессивной фауной никто не обнаружил, а если
даже таковая найдется, вряд ли одним стволом от нее отобьешься...
  - Ничего, Валентин Петрович, не помешает. В крайнем случае, просто так
постреляем, потренируемся. Для чего-то же их вообще делают, эти
смертоубийственные устройства...
  - Вольному воля, - не стал больше спорить командир.
  Следующее открытие, сделанное на первом же километре похода, потрясло нас не
меньше, а даже пожалуй, сильнее, потому что планет во Вселенной достаточно, и
среди них могут быть всякие, а тут...
  Мы обошли массивный, похожий на руину водонапорной башни утес, громоздившийся
посреди пляжа, и увидели легкое, тропического вида бунгало из разноцветного
пластика. Стол и несколько раскладных стульев на открытой веранде, закопченные
камни импровизированного мангала и все прочие культурологические признаки
неопровержимо свидетельствовали, что совсем недавно здесь отдыхала и
развлекалась небольшая дружная компания безусловных гуманоидов.
  - Тур-р-ристы... - Маркин явно хотел сказать что-то еще, но сдержался, и
приступил к систематическому изучению находки.
  Выводы были несомненны и для честолюбивых наших надежд убийственны. Не более
чем пару недель назад на этом месте радовалась жизни группа отдыхающих,
безусловно с Земли.
  - Ну ладно, это я понимаю, - бурчал себе под нос капитан, - прилетели,
повеселились... Но почему в навигационных дополнениях об этой системе ничего не
сообщили? Я же сам все корректировки принимал...
  Я представил, что скандал, который он устроит в службе навигации и картографии
после прибытия на Землю, тоже может обессмертить имя Маркина, хотя бы и в устных
преданиях.
  - Но ведь можно допустить, что они отсюда еще куда-нибудь полетели по
свободному графику и просто не успели еще сообщить об открытии. Или вообще
решили оставить планету для себя... Как хорошую грибную полянку... - постарался
я смягчить гнев законника- капитана.
  - Да они-то, туристы, ладно. Но у них же и профессиональный навигатор был,
который правила знает. А впрочем... - и начал вспоминать похожие случаи. Как
однажды три года летал в составе космофлота не внесенный ни в один реестр, а
следовательно, фактически не существующий линейный крейсер. И ничего...
  А эти туристы все же были молодцы, не только о себе думали, оставили в бунгало
приличное количество деликатесов и напитков. Вполне достаточное, чтобы мы могли
вознаградить себя за скудный корабельный стол и разбитые надежды.
  Мы развели костер из выброшенных на берег обломков неведомых далеких лесов,
зажарили консервированный шашлык, запили его безалкогольным шампанским и вполне
натуральным виски "Джим Бим", искупались в жидкой бирюзе теплого океана,
предвкушая два, а то и три дня внепланового отдыха. Капитан надеялся, что за это
время сюда не нагрянет очередная партия курортников, а я, напротив, только об
этом и мечтал. Смущало только, удобно ли будет оставить Маркина одного, а самому
присоединиться к туристам и вернуться домой на круизном лайнере? Себе в
оправдание я приводил довод, что капитан - человек привычный, устал от моего
общества, а меня наоборот, от одного воспоминания о тесных броневых отсеках
начинало мутить.
  Светило почти коснулось близких изумрудно-черных гор своим краем, с моря
потянул приятно освежающий бриз, и Маркин поднялся с шелковистого песка,
предложив заняться подготовкой к ночлегу. На корабль сегодня было решено не
возвращаться. Планета, очевидно, безжизненна, а система защиты крейсера такова,
что и армия крестоносцев не сумеет его раскупорить всей мощью своих стенобитных
машин.
  Уже ступив на край веранды, я машинально повернул голову вправо, туда, где
из-за скал виднелась зазубренная игла звездолета, и буквально похолодел. Эффект
был таким, будто за шиворот мне плеснули жидкого азота.
  Окружающий пейзаж медленно, бесшумно и жутко менялся. Пляж, только что бывший
идеально плоским, начал изгибаться по трем направлениям, и бунгало уже стояло
словно на дне гигантского блюдца, неумолимо превращающегося в пиалу.
  Мгновенно проэкстраполировав направление и скорость процесса, я сообразил, что
минут через пять мы окажемся замкнутыми внутри сферы примерно стометрового
диаметра.
  Но Маркин понял это гораздо раньше меня. Почему он поступил именно так, что
его озарило, капитан не мог впоследствии объяснить ни мне, ни одной из двух
десятков комиссий, расследовавших этот случай.
  Выкрикнув нечто бессвязное, но грозное, он схватил прислоненный к перилам
веранды карабин и со скоростью выигрывающего Олимпийские игры спринтера рванул к
звездолету. За ним, не успев даже понять сохнувшие на камнях, - плавки я.
  Когда сферическая крутизна пляжа стала непреодолимой, Валентин Петрович прижал
к бедру приклад, сдвинул предохранитель и вывел движок реостата на максимум.
  Из ствола ударила струя бело-фиолетовой плазмы, нависшая над головами стена
удивительным образом не осыпавшегося песка вскипела в фокусе луча, с шипением
повалил зловонный, обжигающий легкие дым.
  Сцепив зубы, Маркин бил в одну точку, и полусфера вдруг лопнула, как воздушный
шар. В лица нам полетели горячие липкие ошметки.
  Исчезла яркая декорация, и планета явила свое истинное лицо. Вокруг
раскинулась мрачная лавовая равнина, над которой клубился бурый туман. Ледяной
воздух удушающе вонял аммиаком.
  Спотыкаясь на острых камнях, сгибаясь пополам от рвущего легкие кашля,
исследователи прекрасного нового мира, почти теряя сознание, кое-как добрались
до корабля.
  Хотя и безвкусный, но чистый земной воздух сразу принес облегчение. Маркин
ввалился в рубку и, едва дождавшись, пока я пристегнусь ремнями к
амортизационному креслу, скривил губы в мстительной усмешке, откинулся на
компенсирующие подушки и до упора послал вперед красный рычаг, прямо с
поверхности давая двигателям полную маршевую тягу...
  После того как мы вернулись, Маркин представил куда следует полный отчет о
нашем приключении. Его, разумеется, на какой-то срок засекретили, предприняли
ряд разведывательных экспедиций по записанному нашим бортовым компьютером
маршруту и ничего не нашли. Вообще ничего, кроме абсолютно безжизненной,
состоящей из вулканических отложений и источенной пещерами, как швейцарский сыр,
планеты.
  Как они там разбирались на своем профессиональном уровне - не знаю. А я
дописал к своему путевому очерку такой абзац:
  "... В глубокой пещере, скрытой в толще базальтового массива, крупный
негуманоид, одетый в лиловую тогу, с досадой ударил по подлокотнику лежанки
сразу тремя средними конечностями.
  - Сорвалось! - надрывисто выбулькнул он. - Но, бессмертные предки, нигде же не
сказано, что двуногие этой породы имеют плазменные жала. Испортили такую
ловушку! Я буду жаловаться...
  - Что же делать, на то и охота. Никогда не знаешь, что может случиться, не
желая гневить эманацию предков, смиренно встопорщил антенны второй, одетый в
малиновую тогу наемного егеря. - Пусть все будет так, как угодно достославным...
Но я чую, что не далее как в сотне твербулей отсюда в пространство ввинчивается
межгалактический кокон кочующих пфердов. Это тоже достойная добыча. Посмотрим,
на что они обычно клюют в этот сезон...
  И шлепнул на овальную крышку походной автоматической чучельницы засаленный
том".
  Этот многое объясняющий эпизод к основному тексту был подверстан в скобках, с
пояснением, что мнение официальных инстанций он не отражает. Но в штат
еженедельника меня все равно зачислили. Не каждый, даже крайне популярный
репортер начинает свой творческий путь с сенсации галактического масштаба.
  На тему этого первого в моей жизни настоящего приключения я размышлял долго,
даже вот и сейчас вспомнил. Не знаю, действительно ли нам с Маркиным не поверили
или это была такая игра заинтересованных спецслужб, но развития тема, могущая
перевернуть представление человечества об окружающей нас ветви Галактики, не
получила никакого.
  А ведь я могу поклясться хоть чем, что ни тени галлюцинации в происшедшем не
было. И бортовые видеокамеры записали-таки панораму "курортной зоны" со всеми
оттенками цветовой гаммы пляжа и моря. Канули эти пленки в дебрях канцелярии
"Особого по делам государственной важности присутствия".
  Да вот самый лучший довод - через не слишком большой промежуток времени я
встретил Валентина Петровича уже с адмиральскими шевронами на рукавах и в
должности высокопоставленного сотрудника той самой службы галактической
безопасности, которая нам с ним долго допрашивала. Это о чем-то говорит?
  Моя собственная карьера с тех пор тоже развивалась вполне благополучно, словно
кто-то мне деликатно, но последовательно протежировал... Или держал под
присмотром "на длинном поводке".
Глава 13
  ... Ключ в двери скрипнул как раз тогда, когда я, умиротворенный
воспоминаниями о далекой, но безмятежно счастливой молодости, начал слегка
задремывать. Настроившись, я собрался увидеть во сне что-нибудь доброе, даже
слегка сентиментальное. И вот...
  Дверь открылась, и, я, не желая изображать человека неестественно спокойного,
тут же рывком сел на койке. Даже ни в чем не повинные люди в подобных местах
сохраняют видимость душевного спокойствия только значительным напряжением воли.
  - Пойдемте, - предложил юноша в командирской форме Красной Армии. Похожий на
одного из тех, вчерашний, в "Мотыльке".
  ... Сопровождающий привел меня на трети этаж, в помещение, весьма напоминающее
здешние "присутственные места". Две просторные смежные комнаты, в меру
неопрятные. Высокие потолки, не слишком яркое электрическое освещение,
разностильная мебель, собранная по царским еще департаментам и квартирам
экспроприированных богачей. Окна, задернутые плотными бордовыми шторами, запахи
застарелого табачного дыма и другие, которые распространяют вокруг себя люди,
явно не ежедневно принимающие душ и меняющие нижнее белье.
  Кроме Станислава, я увидел здесь еще троих мужчин в такой же, как у него
полувоенной форме, отличающейся только цветом гимнастерки и брюк. И, своему то
ли удивлению, то ли разочарованию - Людмилу, тоже одетую по-советски: в узкую
шерстяную юбку, шевровые сапожки, чуть не лопающиеся на тугих икрах, коряво
сшитую кожаную куртку и красную косынку. Она сидела в уголке за некогда
полированным, а теперь исцарапанным и заляпанным чернильными пятнами столом
читала бумаги из замусоленной картонной папки.
  Украдкой вскинула глаза и снова уставилась на плохо пропечатанные строчки.
  Высокие часы в противоположном углу показывали 21 час.
  - Здравствуйте, товарищ Риттенберг, - не вставая, протянул мне через стол руку
главный здесь, наверное, человек, лет сорока, с кривоватой растрепанной
бородкой, в чеховском пенсне.
  - Мы с удовлетворением восприняли ваше согласие помочь нам в работе...
  - Здравствуйте, - ответил я. Нашел поблизости свободный стул, как можно
бесцеремоннее подтянул его к себе, сел. - помогать я всегда рад. Это мое даже, в
некотором смысле, кредо. Ну немножко профессия... Со всем, отсюда вытекающим.
  - Ах да, да, конечно, - сообразил, что я имею в виду, собеседник. Пошевелил
длинными худыми пальцами над разложенными по столу бумагами. - Первый, так
сказать, взнос, которым мы с вами рассчитались, это ваша жизнь... и здоровье. О
следующих можно договориться.
  - Не согласен. Жизнь и здоровье всего лишь необходимое условие для самой
возможности нашего дальнейшего сотрудничества. Так что еще неизвестно, может это
я вам пошел навстречу, не став разгрызать ампулу ядом.
  Один из стоявших с боку ль стола "товарищей" дернулся, но начальник остановил
его жестом.
  - Игорь Моисеевич шутит. Он не принадлежит к тому типу людей, которые готовы
на подобные решительные шаги. Но смысл в ваших словах есть, - вновь обратился он
ко мне. - После применения процедуры принуждения к сотрудничеству ваша
потребительская стоимость значительно упала бы...
  Видел я уже таких мужчин, с непреодолимой страстью к разглагольствованиям там,
где следует говорить коротко, сжато и по делу. Очевидно, им кажется, что таковые
словесные конструкции придают им значительности и убедительности.
  - Вам в голову не приходило, что все наоборот? Если бы вы начали с процедуры
принуждения, то заведомо поставили бы крест на всей операции, которую, судя по
всему, намереваетесь продолжить и возлагаете на нее определенные надежды.
Поясняю - со мною что-то такое происходит, и вся цепочка ревется. От источника,
который передал какую-то, очевидно важную информацию через вон ту дамочку, - я
показал пальцем на Людмилу, - потом через меня и до почти самой головки
"Братства". Она, конечно, сама тоже выходит из игры, исчезаю я... Выводы
способен сделать самый ограниченный контрразведчик. Разумеется, обесценивается
сама информация, сворачивается сеть агентуры, причастная к делу. И вы остаетесь
- с чем?
  Теперь для убедительности нужно взять без разрешения папиросу из коробки на
столе, закурить и ждать развития событий.
  - Нет, ты посмотри, Вадим Антонович, как он нагло себя ведет! - вдруг,
совершенно против логики происходящего, вскочила со своего места Людмила. - Если
каждый беляк... - она даже задохнулась от праведного пролетарского гнева. -
Правильно я говорила - нечего с ним нянькаться. Уже давно бы все как на блюдечке
выложил и сам по всем явкам нас провел. Сейчас бы его помощнички и резиденты
сидели бы по камерам и кололись только так...
  Она даже, как подлинная фурия революции, изобразила намерение схватить меня за
грудки своими неслабыми ручками.
  Это уже такой наигрыш, что я на секунду растерялся. Но тут же подумал: а вдруг
у них подобная истеричная несдержанность в порядке вещей? Нервы у граждан
истрепаны годами войн и перманентных революций...
  Я нагловато ей усмехнулся и подмигнул, даже сделал руками короткий, почти
неуловимый жест, напоминающей ей то. Что у нас было, и как бы предлагающий
повторить это же в ближайшее время. Вообще-то этот жест из "лексикона"
тамильских сепаратистов, с которыми я имел дело во время индо-цейлонской войны,
но Людмила поняла его без перевода. Она одновременно и еще больше рассвирепела,
и смутилась. Наверное, сочла, что нарушила чем-то свой революционный долг,
вложив в исполнение агентурной задачи слишком много эмоций.
  - Сядь, Бутусова, и молчи, пока не спросят. А то вообще за дверь выставлю...
  В чекистов, значит, решили поиграть ребята, в гэпэушников то есть. Какая она к
черту Бутусова, выдвиженка в славные органы из беднейших слоев пролетариата, как
старается изобразить? Ее вчерашняя легенда куда ближе к истине, да и то,
пожалуй, в смягченном варианте. Не ошибусь, если предположу, что еще до
революции, а не только последние три года ей довелось повращаться за границей, и
отнюдь не в поисках куска хлеба насущного... Так что игра становиться все
интереснее.
  - Станислав Викентьевич не ошибся, вы перспективный сотрудник. Польза от вас
может быть. У нас, увы, не так много людей, способных мыслить столь четко и
здраво. Допустим, я соглашусь на ваши условия. На все, - он голосом подчеркнул
последнее слово. - Что реально мы можем получить взамен?
  - Вас, значит, Вадим Анатольевич зовут? - уточнил я.
  - Лучше попросту товарищ Кириллов...
  - И вы хотите меня убедить, что настолько слабо профессионально подготовлены,
пытаясь говорить со мной о достаточно деликатных вещах в такой обстановке? - я
обвел рукой вокруг. - Может, еще на митинге будем вопросы решать? Так и ответы
будут соответственные... - и я наизусть закатил длиннейшую фразу из только что
прочитанного Троцкого.
  - М-мда, - сказал Вадим Антонович, и после движения его головы комната
опустела.
  - Я, признаться, не сразу поверил Станиславу Викентьевичу, что нам в руки
попал разведчик высокого класса. Я думал - ну, курьер и курьер. Ну может быть
образованный и неглупый. Однако... И почему же вы просто курьер?
  - Почему и нет? А если как раз на такой случай? Если ситуация настолько
серьезна, что кое-кому потребовалось проверить надежность не только канала
связи, но и всей московской сети? Что и достигнуто. Были бы ваши люди чуть-чуть
грамотнее, уже после нашей с "Бутусовой" встречи в кабаке нужно было всю схему
операции менять. А так... - Я снова посмотрел на часы. - У вас остается всего
два с половиной часа, чтобы принять принципиальное решение. Или на операции
крест, а меня к стенке, или...
  - Что должно случиться в полночь? - быстро спросил Вадим.
  - Ничего чрезвычайного. Просто выйдет контрольное время, и меня, посылку и всю
операцию спишут в расход. Концы в воду, как у вас говорят. И можете ловить
конский топот.
  Он задумался, а снова закурил, чувствуя, неприятное жжение на языке. Неужели
было время, когда я выкуривал одну-две хорошие сигары в неделю, под настроение?
  Но у этого не совсем понятного человека папиросы были высококачественные,
турецкие, марки "Кара Дениз".
  - А если, значит, успеть до двенадцати? У вас есть чем замотивировать столь
долгую задержку?
  - Раз плюнуть. Первая половина - в соответствии с фактами. А дальше... - я
сделал вид, что импровизирую на ходу. - Кафе открылось не в девять, а почти в
полдень. Меня это насторожило, я долго проверялся, заметил слежку. Водил
преследователей по всей Москве до темноты, потом оторвался. Укрылся вместе с
Людмилой на тайной, лично моей квартире, немножко ее подопрашивал, на предмет
выяснения, не работает ли она на противника, потом со всеми предосторожностями
явился на место в последний момент. Специально последний...
  - Не слишком ли примитивно? Вам поверят? - спросил Кириллов, обмозговав мой
план.
  - Должны. Именно потому, что будь я "двойником", обставил все без задоринки.
Пошел, встретил, вернулся, и ноль сомнений.
  - Возможно, возможно. А для чего вам Людмила? Ее-то на какой хрен с собой
тащить?
  - Для достоверности и безопасности.
  - Чьей? - быстро спросил Кириллов.
  - По легенде - ее и всего дела. Раз была слежка, то вели безусловно Людмилу.
От самого Лондона, возможно. Или от Риги. Оставить ее нельзя. Попади она в лапы
ГПУ - что тогда? Но и свою безопасность я из внимания не упускаю. Она же у вас
тоже не так просто, не девочка на побегушках. Кое-что знает, в заложницы
сгодиться... Или, если вес гладко пойдет, будет моей связницей и еще одним вашим
человеком в недрах интересующей вас организации...
  - Логично, - протянул он. - Уж до чего логично, что я даже не знаю... Ведь что
получается - мы отпускаем вас, возвращаем посылку (подменить ее или хотя бы
исказить часть заложенной там информации технически невозможно), отдаем в
заложники своего человека плюс расшифрована очень для нас важная явка - и что?
  Его лицо выразило настолько естественное недоумение и обиду, что я рассмеялся.
А ведь в самом деле... Или прав Шульгин, и люди этого времени и этого мира
настолько примитивнее нас в интеллектуальной (пусть даже очень специфической)
сфере, что обманывать их даже несколько стыдно. Как у малыша- первоклассника
конфетку выманить...
  А почему бы и нет в конце концов? Пусть устройство мозгов и качество
интеллекта за тысячу лет и не изменилось, а вот жизненный и профессиональный
опыт, реальная практика политической интриги, сам способ подхода к решению
определенных задач изменились очень и очень...
  - А об этом, любезнейший Вадим Антонович, думать надо было гораздо раньше.
Хотя я понимаю, положение у вас сложилось хуже губернаторского. Рискнули вы
отчаянно, в условиях дефицита времени, но... Но ведь и не проиграли пока. Все,
как я понимаю, упирается для вас в вопрос гарантий. Если я, пусть и преследуя
собственные интересы, согласился пойти на перевербовку и честно буду
обязательства исполнять, перед вами открываются блистательные перспективы...
  - Если же нет?
  - Если нет... Милейший, а как вы вообще представляли себе все это? Вы же
достигли своей цели - клиент сдался и пошел на перевербовку...
  - Не так он на нее пошел...
  - Ах черт, какой же я дурак! - хлопнул себя по лбу, в искреннем отчаянии. -
Мне бы сопли пускать, в ногах у вашего Викентия, то бишь Станислава, поваляться,
жизнь выпрашивая, а уж потом...
  - Примерно так, - кивнул Кириллов.
  - Увы, не сообразил вовремя. А теперь что уж... Либо верьте, как есть - либо к
стенке... Игра и так проиграна, но там хоть в будущем сомнения мучить не
будут...
  - Что-то уж часто вы о стенке поминаете. Это тоже какой-то приемчик?
  - А как же. У меня этих приемчиков...
  - Тьфу ты, черт! - человек совершенно натурально плюнул на затоптанный пол,
подошел к окну. Как и учил Шульгин, я довел его до полной растрепанности чувств.
Отодвинув в угол шторы, он молча смотрел на улицу. И пока он так стоял, я успел
заметить на противоположном доме вывеску: "Мосгико при МОСО". Нормальная
советская абракадабра, но теперь при необходимости найти их логово - раз
плюнуть. Разумеется если останусь жив.
  Я совсем в тот момент забыл, что Шульгин со своей аппаратурой безусловно знает
и это место, и любое другое...
  Постояв пару минут спиной ко мне, он, похоже, нашел решение. Отчего весь
расцвел.
  - Мы вот что сделаем. Сначала заедем на одну из ваших явок, которую вы нам
выдали. Признаюсь, мы о ней знали, и то, что вы ее не утаили, говорит в вашу
пользу. Изымем кое-какие документальные улики, по-свойски побеседуем с людьми,
которые могут там оказаться. Конечно, вы примете в этом самое активное участие,
а мы, что нужно, тщательно задокументируем, а потом уже отпустим. И подписочку
потребуем, о согласии работать на нас. В случае чего...
  Для импровизации - неплохо. И, как это ни отвратительно, придется на такой
вариант соглашаться. Шульгин же сказал, что принимать любое предложение, дело
важнее сантиментов. А там - как уж сложится, может Александр Иванович и
вмешается в нужный момент.
  Я пожал плечами и улыбнулся. Мог бы еще сказать непонятному человеку, в том же
шульгинском стиле, что и такой остроумный вариант ничем не улучшает его
положения, но воздержался. У них, может быть, к подобным делам серьезнее
относятся, верят, что запачканный предательством человек никуда не денется.
  ... Снова появились в комнате люди, очень похожие на местных гэпэушников, но
один из них втащил за собой большой деревянный аппарат на треноге, с черными
кожаными мехами и медным цилиндрическим, поблескивающем линзами объективом.
  - Перед тем, как заняться делом, давайте на всякий случай сфотографируемся. На
память, - с извиняющейся улыбочкой предложил Кириллов.
  - Ради Бога. Особенно если карточку подарите...
  под яркие, дымные магниевые вспышки меня запечатлели индивидуально, в фас и
профиль, а потом еще сделали несколько групповых снимков: на стуле в окружении
дружески улыбающихся "чекистов", вдвоем с Вадимом, вдвоем со Станиславом, с
Людмилой. Зачем бы это? Если как доказательство моего с ними сотрудничества, та
вполне примитивно. Или - намереваются запустить портрет по своим каналам, на
предмет идентификации...
  Затем все скопом отправились вниз. Что интересно - мне опять застегнули на
запястьях наручники. Очень примитивные по нашим мерка, то ли дело добротные
гравитационные. Избавиться от них - не вопрос. Я так прикинул, что у меня хватит
сил и выдержки просто разорвать цепочку. С некоторыми травмами, но в основном
косметического плана.
  Лестница, по которой мы спускались, была довольно крутой, со ступенями из
натурального, но сильно вытертого временем мрамора, и стены были грязные, едва
угадывался на штукатурке когда-то яркий растительный орнамент.
  И угольная лампочка светила тускло, только-только чтобы не спотыкаться в пути.
  Чем я и воспользовался, удовлетворяя свои мелкие злобные инстинкты. Людмила
спускалась на двух человек ниже меня, и, выбрав подходящий момент, я повторил
вчерашнюю шутку. Заставил шедшего за ней "чекиста" оступиться и, падая, подсечь
женщину.
  Они покатились вниз, считая ступеньки боками и головой. С руганью и визгом.
Угол наклона лестницы был как раз подходящий.
  Изумленные неловкостью своих товарищей, сотрудники подняли Людмилу, начали
промокать имеющимися у них, к моему удивлению, платками оцарапанную щеку и
обильно кровоточащий нос. Она, тоже ничего не понимая, уставилась тем не менее
на меня, а не непосредственного виновника мечущим искры взглядом.
  Осталось только пожать плечами и показать ей скованные руки. Но она-то помнила
и неизвестно почему разбившийся бокал, и мой давешний намек. Который можно, при
желании, толковать не только в буквальном, но и в переносном смысле. Мол, я тебе
еще сделаю...
  Хороший намек, особенно если иметь в виду, что нам с ней предстоит остаться
наедине в стане ее врагов...
  В мой автомобиль, который кто-то уже перегнал внутрь глухого двора-колодца,
меня подсадили довольно аккуратно. Один из охранников сел рядом, мой первый
здесь знакомец, Станислав Викентьевич, - за руль, а Кириллов - переднее сиденье.
  Следом тронулись еще две под завязку набитые вооруженными людьми большие
машины, похожие на немецкие штабные "ганомаги".
  Поехали, как я понял, туда, где их мог ждать максимальный успех. В Марьину
рощу, в засвеченный Шульгиным оперативный штаб организации, которая выражала
здесь интересы "Братства.
  Долго пробирались темными переулками, которые если и были когда-то вымощены
булыжником, то убедиться в этом оказалось невозможно из-за полуаршинного слоя
жидкой грязи.
  Проехали мимо Савеловского вокзала. И снова, как не первый уже раз, меня
кольнуло странное чувство. Мир совсем другой, а опорные точки в нем прежние. И
здание вокзала я помню, пусть и несколько перестроенное, но в принципе такое же
  Как говорил Новиков, многие из объектов наших миров мы эксплуатируем совместно
и иногда даже одновременно. То есть в этом самом месте полутора столетиями
спустя толпятся мои земляки-современники, чтобы на архаичном пригородном поезде
отправится на дачу или по грибы в недалекие лесные угодья.
  Вот только что я, может быть, нечувственно задел кого-нибудь из них плечом...
Да... а если вдруг как-то суметь выломиться отсюда в то пространство-время? Тем
же образом, каким Андрей выдернул меня к себе...
  И, поразительно, я вдруг ощутил за спиной присутствие Артура. Совершенно так,
как в Сан-Франциско в оружейном магазине. Неужто и он сумел преодолеть
межвременной барьер, оставив свою бренную оболочку в каюте "Призрака"?
  Но в этот раз я не испугался, скорее испытал прилив энтузиазма и надежду.
Вдруг и от его появления будет какая-то польза, как тогда на гангстерской базе?
  - Не боишься, Вадим Антонович, бо-ольшой заварушки? - спросил я, перейдя на
фамильярный тон, когда наша машина остановилась в квартале от объекта.
  В свое время я прошел соответствующий курс корректировки зрения и в темноте
видел ненамного хуже, чем при свете, тем более что сквозь разошедшиеся тучи
светила яркая, почти полная луна.
  Место для базы Александр Иванович выбрал более чем грамотно. От последнего
дома в переулке ее отделял промежуток, который раньше заполняли два или три
дома, частично сгоревших, частично разобранных на дрова и иные хозяйственные
нужды соседями. То есть стоял он на отшибе в и без того глухом и мрачном месте.
Но главное было даже и не в этом. Участок вплотную примыкал к кирпичному забору,
за которым возвышалась покосившаяся колокольня снесенной церкви и какие-то еще
полуразрушенные строения.
  Удобнейшее место для засады.
  - Вы не ответили - не боитесь неожиданностей, товарищ Кириллов? - снова
спросил я. - Насколько мне известно, народ там может оказаться серьезный...
  - Не боюсь. А вы не суетитесь, Игорь Моисеевич. Возможно, придется немного и
пострелять, но не ваша это забота. В нужный момент я скажу, что делать. Пока же
лучше помолчать...
  И он нервничает, невзирая на показную отвагу.
  Мои коллеги оцепили с трех сторон деревяный. Не слишком большой дом с
мезонином, окруженный тесовой оградой и густыми, давно облетевшими зарослями
кустарника за ним. Возможно, они даже успели форсировать в каких-то местах этот
забор заблаговременно. Вооружены штурмовые группы были, как я успел заметить еще
при посадке в автомобили, характерно выглядевшими немецкими автоматами
"рейнметалл" образца, кажется 1918 года, с торчащим влево и вбок коробчатым
магазином.
  Шульгин меня хорошо натаскал на знание всей легально существующей в этом мире
боевой техники. (Слово "легально" я подчеркнул потому, что была здесь еще и
другая, которой пользовались только члены "Братства", сильно от местной
отличающаяся.)
  Еще два или три человека, как успел заметить, облаченные в полную форму ГПУ,
то есть в обычную военную плюс кожаные куртки и фуражки с василькового цвета
верхом, пошли прямо к калитке. Я взглянул на часы. Зеленоватые фосфорные стрелки
показывали пять минут одиннадцатого.
  - Полтора часа максимум осталось, - сказал я так, будто это больше касалось
меня, чем их. Никто из присутствующих в машине не ответил.
  После вызывающе громкого и частого стука сапогом или даже прикладом в калитку
за забором гулко залаяла собака, большая, что-то вроде кавказской овчарки, к ней
тут же присоединилась вторая.
  Вспыхнул свет мощного фонаря. Слишком яркого и мощного, если это не был
стационарный, подключенный к кислотному аккумулятору прожектор.
  - Кто там, чего надо? - послышался раздраженный голос уверенного в себе
человека.
  Невнятный ответ с нашей стороны, и тут же хлопнул одиночный пистолетный
выстрел.
  То ли человек со двора выстрелил, то ли "гэпэушник". Или нет, сначала я
все-таки услышал яростный лай и хрип собаки, почуявшей и вцепившейся в добычу. И
ночь взорвалась огнем.
  Из удобно поставленной машины поле боя было видно отлично. По крайней мере -
мне. автоматы нападающих стреляли почти без пауз. Слышно было, как пули
откалывают щепки от досок забора, с чмоканьем врезаются в стены дома и стволы
деревьев, рикошетят от кирпичного цоколя водокачки. Со стороны дома хлопали
редкие пистолетные выстрелы. Через минуту-другую все стихло.
  - После такой артподготовки вряд ли там найдется, с кем проводить
индивидуальную работу, - заметил я. - И наручники с меня вы бы лучше сняли. А то
не дай Бог что случиться, куда я вот такой? - и протянул Кириллову скованные
руки.
  - Сними, - сказал он Станиславу, а тот, поворачивая ключ в замке,
поинтересовался:
  - А какой вариант вы имеете в виду?
  - Тот, что часто случается. Начиная стрелять, не всегда знаешь, чей выстрел
будет последним... И лучше прилечь возле машины, до поры...
  - Зря опасаетесь. Все уже кончилось. Теперь нужно поторопиться. Чтобы шум
лишней тревоги не вызывал...
  Мы вошли во двор. Поперек дорожки лежал убитый пес, а чуть дальше - человек.
Тоже, похоже, мертвый.
  ... Дом внутри выглядел как раз так, как и должна выглядеть конспиративная
квартира тайной организации, готовящей государственный переворот.
  Прямо в первой комнате, у стен, - несколько ящиков с винтовками, пистолетами и
патронами, какие-то мешки, грудами сваленные красноармейские шинели, связки
сапог. На столе во второй комнате - зеленая коробка полевого телефона, с
уходящим в форточку проводом. Вокруг конторки в углу рассыпаны по полу десятки
серых книжечек партийных билетов РКП, удостоверений личности, еще каких-то
документов. Из опрокинутой чернильницы расплылась по светлой столешнице
фиолетовая лужа.
  Если Александр Иванович попытался создать здесь убедительную декорацию, на мой
взгляд, он перестарался.
  Зато, пожалуй, так не думали мои сопровождающие. Они воспринимали все за
чистую монету. Звучит, как каламбур, но "монета" тут же и объявилась.
Рассыпавшиеся по дому сотрудники Кириллова с торжествующими возгласами выволокли
на середину комнаты приличных размеров сундук, почти доверху набитый не только
пачками советских денег, но и врангелевскими сторублевками с изображением
Георгия Победоносца, и даже упаковками царских золотых десяток и империалов.
  Еще один обитатель этого дома лежал без признаков жизни на ступеньках ведущей
в мезонин лестницы. А двое живых стояли с бледными лицами, подняв руки под
дулами винтовок.
  - Ну спасибо, Игорь Моисеевич, разуважили, - громко сказал Станислав
Викентьевич. - Я ведь вам до последнего не верил, а теперь что ж, примите мои
извинения...
  Стоявший справа от меня человек с поцарапанной до крови щекой посмотрел на
меня с нескрываемой ненавистью.
  - Товарищ Кириллов, тут сейф, - крикнули из-за приоткрытой двери узкой боковой
комнаты, или чулана.
  - Сейчас посмотрим... - "чекист" прямо лучился радостью и энтузиазмом. - Что в
сейфе, у кого ключи? - обратился он к пленникам.
  Оба промолчали.
  - Зря запираетесь, все равно ответить придется...
  - Вы не особенно увлекайтесь, - я говорил, старательно понижая голос, чтобы
слышал один Станислав. - Как бы на засаду не нарваться. Трудно поверить, что
такое место - и без надежной охраны.
  - А это пусть вас не заботит, все предусмотрено... Лучше покажите, что вы
окончательно определили, на чьей вы теперь стороне...- и протянул мне пистолет.
- Возьмите. Еще раз спросите, согласны они открыть сейф? Если нет - стреляйте в
любого, на ваш выбор. Оставшийся будет сговорчивее.
  В такое положение я еще не попадал. Теория теорией, но когда стоишь перед
выбором... Даже ради выполнения задачи взять и выстрелить в безоружного человека
я не был готов. Что бы там ни говорил мне Шульгин.
  Ударить сейчас "англичанина" рукояткой в лоб и выскочить в окно? Задание будет
провалено (а может быть и нет? Такой мой шаг тоже предусмотрен?), и неизвестно,
удастся ли мне скрыться под огнем десятка автоматов оцепивших дом "гэпэушников",
или кто они на самом деле есть?
  Однако же... Не блефует ли сам Станислав ? Рискнул бы он дать мне в руки
действительно заряженный пистолет, не будучи уверен в моей лояльности? Или он
теперь полностью мне доверяет?
  - Ну, чего тянешь? Стреляй, все равно по-вашему не будет! - выкрикнул все тот
же, с залитой кровью щекой и воротником зеленой гимнастерки. И мне показалось,
что он мне подмигнул тем глазом, который Станислав Викеньтьевич не мог видеть. И
даже слегка кивнул.
  Черт его знает как быть. Но снова вспомнились слова Шульгина: "Делая абсолютно
все, что скажут. Бежать не пытайся..." Да в конце-то концов, это их игры, не
мои. Может, так у них заведено. Не жалеть ни своих ни чужих жизней ради "общего
дела".
  Зажмурившись, я нажал спуск. Пистолет оглушительно в тесном помещении
выстрелил, дернулся в руке. Я открыл глаза. Человек с окровавленной щекой
медленно оползал вниз по стене, прижав руки к животу. Значит, все у них всерьез.
Я тупо смотрел на пистолет, не зная, что еще с ним делать.
  - Хорошо. Теперь вы готовы открыть нам сейф? - обратился Станислав ко второму
пленнику. Не обращая внимания ни на упавшего, ни на меня. Тот показал глазами на
дверь. Они вышли, и я видел, как "англичанин" начал выгребать из верхнего
отделения железного шкафа груды бумаг.
  А через минуту темнота за окнами снова взорвалась грохотом автоматных
очередей. Но теперь стрельба велась по преимуществу извне, из-за забора, и,
похоже, как раз с колокольни, на которую я обратил внимание как на удобное место
для засады. Неужели люди Кириллова действительно не догадались осмотреть
окрестности?
  Стреляли, как я понял по звуку и темпу огня, в основном из компактных
автоматов "АКСУ", тоже по своим характеристикам и качеству исполнения не
принадлежащим нынешней эпохе. Гулкие, пофыркивающие очереди немецких
"рейнметаллов" звучали на сей раз неубедительно.
  И если подготовка "чекистов" находилась на уровне не более чем хорошо
обученных пехотинцев Мировой войны, то их сейчас атаковали классные спецназовцы.
Вся первая половина XXI века прошла в череде бесконечных локальных войн между
мелкими полуфеодальными державами и княжествами, прекрасно организованными
отрядами террористов разнообразного толка и еще более профессиональными отрядами
национальных контрпартизанских и карательных войск.
  Выжив в нескольких подобных заварушках, я приобрел соответствующий опыт.
  Не успела смолкнуть первая клокочущая пулеметная очередь из "ПК". Звук
которого и огневую мощь я тоже успел узнать, пройдясь поперек комнаты, вышибая
стекла из окон и кроша штукатурку, как я упал на пол сам и сбил с ног
Станислава. Позади кто-то дико заверещал. Я не стал оборачиваться. Тот человек,
последний и гарнизона "Братства", как мне показалось, ударил кулаком охранника с
автоматом и метнулся в глубь дома.
  Подталкивая в оттопыренную задницу удивительно ловко перемещающегося на
четвереньках "англичанина", я скатился с крыльца на холодную, уже чуть
прихваченную первым морозом землю.
  Прямо напротив меня стрелял из пистолета-пулемета короткими очередями один из
"гвардейцев кардинала", так я условно назвал прибывших для захвата базы бойцов.
  Как положено, прячась за дерево и осторожно выставив ствол с правой его
стороны.
  "Ну-ка, ну-ка", - подумал я, прикидывая дальнейшие действия и за стрелка, и за
его противников.
  Все вышло точно так, как я ожидал. Отстреляв полмагазина, боец решил сменить
позицию, что в принципе было правильно, и, привстав стремительно метнулся вправо
же, к следующему укрытию. И не добежал. На втором шаге точно посланная пуля
опрокинула его на спину, и он упал навзничь, разбросав руки. Живые так не
падают.
  А чего еще он хотел? любому, хоть поверхностно знакомому с тактикой, известно,
что в девяносто процентах случаев слабо подготовленный солдат уходит вправо от
укрытия, в сторону своего оружия. Инстинктивно. Где опытный стрелок его
перехватывает точно посланной пулей.
  - Похоже, ребята, больше здесь ловить ничего, - бросил я сквозь зубы
неизвестно откуда появившемуся рядом Кириллову. Шальные пули то и дело
просвистывали поверху, но кто-то ведь мог невзначай и снизить прицел. Я бы мог
сейчас в два касания повышибать обоим моим сопровождающим шейные позвонки,
только вот команды такой мне не поступало. Игра развивалась по каким-то другим
правилам, и стоило посмотреть, куда все повернется.
  - Не знаю, чекисты вы или честные бандиты, но шума подняли многовато. Пожалуй,
и на Красной площади скоро будет слышно...
  - Почему скоро? - не понял моего юмора Станислав. Точно - англичанин.
  - Пока звук долетит...
  Бой принимал позиционный характер.
  И, значит, был проигран, потому что подняться теперь в решительную контратаку
людям Кириллова было куда как труднее чем сгоряча, первым броском прорваться
сквозь еще не организованный заградительный огонь.
  Да и потеряли они уже едва ли не половину своего первоначального состава.
  Над крышей дома взлетела ярко-зеленая осветительная ракета, оснащенная
парашютиком, повисла как раз над серединой переулка, высветив черные,
отбрасывающие резкие тени фигуры "чекистов", и судорожно перемещающиеся вдоль
проломленного в нескольких местах и все равно непреодолимого забора, и уже
навсегда неподвижные.
  - Смываться надо, - повторил я свое предложение. Трескотня стояла такая, что
приходилось почти кричать. Давно я такой славной пальбы не слышал. - Давайте
сигнал на отход, и делаем ноги. А можно и без сигнала, шансов больше. Ну...
  И сам первый оттолкнулся от поверху твердой, но под тонкой ледяной корочкой
по-прежнему мокрой и липкой земли.
  До машины мы добежали без потерь. Я не исключал, что через приборы ночного
видения нас все давно рассмотрели и опознали, оттого и идут, посвистывая, пули,
хоть и чуточку, но все же поверх голов.
  Через забор перелетели и с тусклой оранжевой вспышкой лопнули две гранаты.
Кто-то истошно, захлебываясь, заорал и смолк. "В живот", привычно определил я. И
похоже, аорту перебило, если в кишки - кричат дольше и по-другому...
  - Да мать твою! - заорал я, с размаху залепил Кириллову затрещину, потому что
он, свалившись в кювет, никак не мог заставить себя выпрямится под огнем, чтобы
запрыгнуть на высокую подножку автомобиля. - Не хотите уходить, дело ваше, тогда
хоть пушку дайте, помирать тут с вами... сам поеду! - и рванул застежку его
кобуры. Удивительно, но он так до сих пор и не вытащил свой "наган".
  Мне показалось (нет, не показалось, конечно, просто слишком это было
неожиданно), что прямо возле уха раздался крик (но шепотом, так что и в шаге уже
не услышать) Шульгина:
  - Игорь, лежать!
  Не раздумывая, рефлекторно я ткнулся лбом в грязь. И тут же за спиной что-то
дважды оглушительно громыхнуло. Краем глаза увидел слепящую вспышку и услышал
сдавленный вскрик одного из моих "партнеров", кажется, как раз Кириллова.
  Опять прошелестел откуда исходящий голос Шульгина:
  - А вот теперь хватай их в охапку, и деру. Переулочками в Сокольники. Здесь
сейчас совсем жарко будет...
  Я машинально оглянулся, но никого, конечно, не увидел. Оставалось выполнять
приказ.
Глава 14
  ... С места, в два рывка, разбрасывая узкими колесами грязь, "Рено" кое-как
тронулся. Завывая мотором, который своими характеристиками несколько отличался в
лучшую сторону от тех, что ставили на такие вот машинки их строители в далекой
Франции, и, вихляясь по разъезженным ломовыми извозчиками колеям, скорее пополз,
чем понесся в спасительную темноту.
  На заднем сиденье стонал и ругался сквозь зубы Станислав. Ругался
по-английски, явно непроизвольно, пребывая в шоке. Чем-то здорово его
шандарахнуло. Вадим лежал молча, и неизвестно, жив он пока или уже нет.
  Навалившись грудью на руль, чтобы хоть как-то видеть дорогу, я заметил
метнувшуюся с обочины фигуру слишком поздно. Иначе выстрелил бы из зажатого в
левой руке "нагана" через откинутый клапан дверцы. А тут я только успел
вывернуть вбок ствол и узнал свою крестницу Людмилу.
  Тормозить не было нужды, скорость у меня не превосходила обычную для не очень
резвых извозчиков.
  - На подножку прыгай...
  Машина качнулась и просела. Килограммов семьдесят в дамочке есть, да еще на "V
квадрат пополам умножить. В руке у нее тоже был зажат пистолет, и оказался он в
опасной близости от моей головы.
  Рукояткой "нагана" я ткнул ей в основание большого пальца, пистолет плюхнулся
мне на колени, соскользнул на пол. Людмила вскрикнула.
  - Терпи, бля... - прошипел я сквозь зубы, чтобы не выходить из образа человека
мстительного и грубого, и тут же проявил заботу: - Двумя руками держись, удобней
будет, а то улетишь на...
  Мы проносились со скоростью километров тридцать в час по глухим
марьинорощинским переулкам, и я замечал выглядывающих в окна и калитки, даже
выбежавших на крылечки и тротуары любопытных аборигенов. Говорят, тут
постреливают частенько, бандиты друг в друга и в милицию, и наоборот, но такого
салюта здесь наверняка не слыхали со времен празднования трехсотлетия Дома
Романовых. Или с октябрьских боев семнадцатого года.
  В ближайшие пятнадцать-двадцать минут можно ждать, что появятся поднятые по
тревоге опергруппы настоящего ГПУ, а то и регулярные части гарнизона.
  Если только взволнует сейчас кого-нибудь еще один очаг беспорядков в
охваченном смутой городе.
  Впрочем, не мое это дело, я здесь человек посторонний. А вот тот, в которого я
выстрелил, меня беспокоил.
  Слегка вселяла надежду тщательная подготовка Шульгина по обеспечению операции.
Может быть, даже - наверняка под гимнастерками у оставленных на безе людей были
надеты кевларовые кирасы. Тогда я могу успокоить свою совесть. Не стал бы, на
самом деле, Александр Иванович бросать своих бойцов на убой. Меня-то он вывел из
критической ситуации четко и даже обеспечил легендой для продолжения...
  На твердой дороге я притормозил.
  - Садись, - кивнул Людмиле на сиденье рядом. Снова поддал газу. - Весело
получилось? - поинтересовался у пребывающей в полузаторможенном состоянии
женщины. - Вояки занюханные. И дела не сделали, и меня напрочь спалили. Хоть
один из здешних наверняка ушел и уж меня-то запомнил... Достань у меня в кармане
папиросы. И прикури...
  Зажал зубами длинный картонный мундштук и повел "Рено" по известному адресу,
который Шульгин показал мне на такой примерно случай. Не на Столешников же
дорогих гостей везти.
  Сначала по чуть более цивилизованным переулкам, чем давешний, поперек трех
Мещанских улиц, через несколько железнодорожных переездов, и вот уже зачернел
впереди массив Сокольнического парка-леса.
  Я достаточно изучил эти места и на подробнейшей крупномасштабной карте, и
своими ногами, чтобы не заплутать в темноте.
  На берегу так называемого Егерьского пруда стоял солидный бревенчатый терем,
при нем участок не меньше чем в полгектара мачтового соснового леса, все
обнесено тесовым забором в два человеческих роста. Если дача, то весьма
неслабая, причем практически в черте города. Вот были времена... За какие
заслуги Александр Иванович сумел ее оставить за собой при Советской власти?
  Условным стуком я постучал в калику, в ответ на заданный грубым голосом вопрос
ответил, как учили, и полотнище широких, крытых двускатным навесом ворот
распахнулось.
  Подогнав машину к высокому крыльцу, я с помощью коренастого бородатого сторожа
в солдатской стеганой куртке и несколько пришедшей в себя Людмилой затащил моих
раненных, а точнее - контуженых "друзей" в горницу.
  Сторож зажег керосиновую лампу. Пришло время осмотреться. Я уже заранее понял,
в чем дело. Тяжелые пластиковые пули из специального, похожего на обрез
карабина, выпущенные Шульгиным сквозь межпространственное окно, попали
Станиславу в середину бедра, а Кириллову - под правую лопатку. Не смертельно, но
в сознание он до сих пор не пришел.
  "Англичанин" тоже стонал мучительно, будто собирался отдавать концы, хотя и
добрался до широкой деревянной лавки без посторонней помощи.
  - Что это с ними? - спросила Людмила, которая, пережив некоторое нервное
потрясение, физически оказались невредимой.
  Сторож равнодушно смотрел в сторону, будто его это не касалось, пока не
поступило прямого приказа - оказывать первую помощь или добить, как начальству
(то есть мне в данный момент) будет благоугодно.
  - Нужно понимать - близкий разрыв гранаты. Осколки мимо пролетели, а зацепило
камнем или просто комом земли. Видели мы такие случаи. Контузия.
  - И что теперь будем делать? Куда ты нас привез? - видно было, что женщина
находилась в таком состоянии, когда от нее можно ждать любых, самых неожиданных
поступков.
  Я кивнул сторожу, указав глазами на ее ремень, и медвежеватый мужик, словно
фокусник-престидижитатор в цирке, извлек из аккуратной кобуры маленький
"браунинг". Еще один, кроме того пистолета, что я выбил из ее руки раньше.
  Она словно и не заметила этой акции.
  - Привез в единственное, наверное надежное в Москве место. Делать будем вот
что - спать. Вот этому я обезболивающее введу, тому, чтобы быстрее очнулся, -
стимулятор. Тебе - успокоительное. Сам - водки выпью. С хозяином дачи. А утром
уже начнем думать. Другие предложения есть? - я посмотрел на нее пристально,
используя свои не слишком значительные способности гипнотизера. И не гипнотизера
даже, а так, умеющего, когда надо, быть весьма убедительным человека.
  - Выпей это... - я выщелкнул из ручки ножа таблетку в стакан с водой. Она
послушно поднесла его к губам.
  - А вы... Как вас? - повернулся я к сторожу.
  Герасим Федорыч...
  Надо же, и имя словно бы нарочитое, соответствующее колориту. А может, вполне
нормальное для здешней жизни.
  - Проводите ламу в отдельную комнату с кроватью, и пусть отдыхает. Нет,
охранять не надо. Думаю, устала она достаточно, чтобы и без присмотра никуда не
деться...
  - Куда здесь денешься, собачки у меня во дворе такие, что и медведя на берлоге
не упустят, а уж... - пренебрежительно покосился на Людмилу сторож.
  - Вот и славно. Значит, спать можешь спокойно, в окно никто не влезет, -
повернул я в обратную сторону смысл обращения. - А я пока товарищей в норму
приведу...
  Шприц-тюбиком из полевой аптечки я успокоил Станислава, и его Герасим тоже
отволок на ночлег. Оставался Кириллов, который действительно был в тяжелом
состоянии. Я опасался, как бы внутренне кровотечение у него не образовалось.
Ребра поломанные, повреждение плевры, мало ли что еще может внутри случиться от
удара чуть ли не кувалдой. Тут, к моему удивлению, явно малограмотный сторож
сбросил свой ватник.
  - Пусти-ка, барин, я сейчас... - Он наклонился над пациентом, положил корявые
пальцы ему на запястье, сосредоточился и тут же стал похож на тибетского
целителя. - Пульс малость замедленный, но наполнение хорошее. Аритмии нет.
Слабый болевой шок, и ничего больше. Потери крови нет и переломов тоже...
  - Откуда вы знаете? - поразился я от удивления перешел на "вы", хоть меня и
учили принятым здесь формам обращения.
  - Да уж учили, ваше благородие. У нас в деревне каждый третий, почитай, то
знахарь, то травник, то костоправ. Вот и я сподобился...
  Но взгляд его между кустистыми бровями и доходящей почти до глаз бороды
показался мне настолько ехидно-насмешливым, что захотелось допустить, будто
передо мной искусственно опростившийся как минимум магистр медицины.
  За две недели пребывания здесь я уже привык почти ничему не удивляться.
Устройство этого мира явно выходило ха рамки нормальной рациональности. Словно
не в обычном параллельном прошлом я оказался, а в пространстве недоброй
волшебной сказки.
  - Кто вы? - машинально спросил я, тут же сообразив, что вопрос глупый и
откровенного ответа я не получу.
  - Я сторож здешний, - ответил он словами почти что мельника из оперы
"Русалка".
  - Отлично. Нам очень повезло, что вы еще и народный ценитель. Как насчет
прогноза?
  - Прогноз благоприятный, - уже откровенно издеваясь, ответил Герасим. - К утру
будет как огурчик, если других распоряжений не последует. Из той же аптечки
кольните ему номером третьим и пятым, выспится как младенец. Дня три, конечно,
скособоченный ходить будет и в полную силу не вздохнет, а так ничего...
  Убедившись, что оказавшиеся на моем попечении люди устроены хорошо, я вышел на
крыльцо, сел, закурил. Невзирая на погоду. Просто на воздухе думалось легче.
  Следом вышел Герасим.
  - Не нужен больше? Чайку согреть, закусочку подать, чарочку, если желаете...
  - Чарочку я бы выпил.
  - Сей момент. В лучшем виде, как в трактире у Тестова. А собачек не бойтесь,
собачки у меня смирные, ежели их не дразнить.
  Да уж. К крыльцу подошли какие-то монстры собачьего мира. Повыше метра в
холке, покрытые густой не шерстью даже, а словно бы попонами из туго скрученных
веревок, свисающих почти до земли. Круглые черные глаза сквозь эту завесу едва
просматривались. Опущенные нижние губы приоткрывали клыки, пристойные саблезубым
тиграм. Я такой породы даже на картинках не видел.
  - Порода командор, - ответил на невысказанный вопрос сторож. - В бою с ней
никому не совладать из ныне сущих зверей. Волка лапой убьет, медведя вдвоем
задушат. А больше у нас в лесах никто подходящий не водится. На тигра - не знаю,
не ходил, но думаю, что можно. Шерсть у них так вот хитро сама собой закручена,
что прокусить ее - немыслимое дело. И что я еще вам скажу, не поверите - блохи в
этой шерсти дохнут. Отчего - почему - не знаю, но ни единой блохи у моих собачек
отроду не было. Так я пойду. Готово будет - кликну. А пока курите. И ничего не
опасайтесь. На двадцать саженей кто к забору подойдет, собачки уже учуют и сами
сообразят, что им делать.
  О собаках он говорил ласково и одновременно уважительно, что очень меня к нему
расположило. Я и сам к всякого рода животным весьма неравнодушен.
  Протянул руку, чтобы погладить ближнего пса по загривку. Он не возражал,
вывалил на сторону язык и поглядел на меня как-то очень хитро.
  Полная чертовщина. Уже поужинав, попросту, но обильно и вкусно, я не
успокоился, пока еще раз не посмотрел на гостей-пленников-пациентов. Герасим
каждого из них в достаточной мере раздел, уложил в постели, укрыл ватными
одеялами. И Людмила, и остальные дышали ровно и спокойно.
  Тревожиться за их здоровье оснований не было. И за то, что кто-нибудь из них
попытается выйти прогуляться, хотя бы в приступе сомнамбулизма, тоже.
  Снаружи на дверях имелись надежные кованые засовы. Теперь и самому можно было
отдохнуть. Все же больше суток прошло в большом напряжении духовных и физических
сил. Мне сторож отвел, как это в старое время называлось, светелку на втором
этаже, на двери которой внешнего запора не было, я проверил. Да и проверяй не
проверяй, я все равно оставался в полной милости загадочного Герасима. Захочет
он со мной что-то сотворить - никуда не денешься. Только зачем бы ему это, если
он рекомендован Шульгиным как содержатель надежнейшего пристанища.
  Но лечь на деревянную кровать и забыться сном под толстым ватным одеялом мне
не довелось.
  Только я расшнуровал и сбросил тяжелые ботинки, задернул плотные шторы на
выходящем в сторону леса окне, присел на край постели, как прямо передо мной
возникла фиолетовая рамка.
Глава 15
  Отчего-то я ожидал, что сейчас появится Новиков. Мне казалось, что пора ему
объясниться, сообщить наконец, в какую игру он меня втянул на этот раз. Однако
из образовавшегося проема, размерами на это раз соответствующего обычной двери
вновь появился Александр Иванович Шульгин. Мой, видимо, постоянный и
окончательный на этом свете куратор. На сей раз он выглядел, будто собрался на
войну. Одетый в командирскую форму Красной Армии, с орденом красного Знамени на
френче и с деревянной коробкой "маузера" на тонком ремешке через плечо, надетой
по-кавалерийски, на правую сторону, рукояткой вперед. За спиной его видна была
комната, обставленная, как рабочий кабинет, слева от письменного стола большая,
во всю стену, схематическая карта Москвы, выполненная в аксонометрической
проекции. На ней тщательно были вырисованы все более-менее примечательные или
имеющие тактическое значение здания.
  В руках он держал высокую пузатую бутылку с черной этикеткой.
  - Поздравляю, с заданием ты справился более чем успешно. - Он сел напротив
меня за стол, установил посередине свою посудину, подобно восточному деспоту
троекратно громко хлопнул в ладоши.
  Появился Герасим.
  - Огурцов соленых, помидоров, груздей, луковицу, хлеба и сала. Два стакана...
- никаких вводных и вежливых слов, на мой взгляд, необходимых при встрече со
своим сотрудником, хоть бы даже и такого уровня, Шульгин не употребил.
  Когда сторож принес требуемое и исчез, я спросил его об этом. Вроде сейчас уже
не времена крепостного права, да и тогда баре с верными слугами общались с
соблюдением каких-то норм вежливости.
  - А ты что, не в курсе? Это же не человек, а биоробот. Ему моя вежливость
сугубо до фонаря.
  - ?..
  Мое изумление Шульгина явно развеселило.
  - Самый обыкновенный биоробот. Андроид. Вполне человекообразный, но и не
более. Может исполнять любые функции, менять внешность согласно программе и
капризам владельца, абсолютно послушен и автономен. Собственной личностью не
обладает. Вы у себя такого тоже еще не додумались?
  Я вспомнил, что отец Григорий вспоминал о подобного рода конструкциях,
рассуждая о сущности Артура. Но именно как о теоретически допустимой
возможности, не более.
  - Даже и близко не подошли. Многоцелевые роботы у нас, конечно, есть, и весьма
функциональные в заданных пределах, но ни человекообразностью, ни тем более
способностью имитировать человеческое мышление не обладают. А это же -
классическая машина Тьюринга...
  - При общении с которой скол угодно долгое время невозможно определить ее
механической сущности, - блеснул Шульгин эрудицией. - Знаем, почитывали. Однако
вот-с, она сама, облечена в металл и пластик. Ладно, сия тема увлекательна и
необъятна, но заняться ей можно будет в другое время ив другом месте. Сейчас -
недосуг. Единственно, чтобы избавить тебя от душевных терзаний, скажу, что на
точке вы имели дело с такими именно ребятами. До использования своих людей в
роли камикадзе моя в целом циническая натура все же пока не деградировала.
  Мне действительно стало настолько легче, что остальные проблемы показались
почти совершенно не значащими.
  На что, возможно, и был расчет. Он разлил желтоватый напиток, не чокаясь
поднес свой к глазам, взглянул на меня, словно сквозь прицел.
  - Ну, побудем... За успех.
  В стакане оказалось крепкое и ароматное виски, скорее шотландское, что и
подтвердила довольно примитивно исполненная этикетка какого-то мелкого частного
заводика из графства Хайленд.
  - К чему все происходящее? - спросил я. - Не вижу никакого смысла, разве что
вам потребовалось таким хитрым образом внедрить мен в представляемую моими
новыми друзьями организацию...
  - Именно так. Не вижу здесь ничего слишком уж хитрого. Для нас с тобой. Те
товарищи, - он указал пальцем вниз, где находились комнаты с пленниками, или
гостями, как угодно их можно воспринимать, - не столь искушены в методологии
тайных войн, в их время все было проще и наивнее, так что твой ввод в операцию
должны воспринять адекватно...
  - А мне показалось, что у них солидная организация и они не новички.
  - Само собой. Но на своем уровне. Их беда, что они древнекитайских трактатов
на специальные темы не штудировали, исключительно европейским менталитетом
ограничены. Так суть нынешнего дела такова...
  Мне показалось, что вдалеке я услышал нечто похожее на выстрелы, то одиночные,
напоминающие звук новогодних хлопушек, то очередями, и тогда это больше походило
на треск валежника в лесу.
  - Это что?
  - То самое. Заварушка пошла нешуточная. Тебе она будет очень и очень на
руку... Часик времени у меня есть, постараюсь ввести тебя в курс дела.
  - Раньше не мог?
  - В святом писании сказано - все хорошо во благовремении. И там же, в
поучениях апостола Павла, - не будьте слишком умными, но будьте умными в меру.
Излишняя эрудированность тебе на этапе внедрения только мешала бы... А суть вот
в чем.
  И, ускорившись поудобнее, сняв с плеча тяжелую коробку пистолета, закурив, что
он всегда делал после выпитой рюмки, Александр Иванович начал мне излагать
историю некоей организации, которую называл то "Системой", то "Хантер-клубом" и
которая объединяла десятки частных и имеющих отношение к государственным
структурам многих держав лиц, общим для которых было одно - гигантские
материальные и моральные потери от установившейся на территории бывшей
Российской империи биполярной структуры. Умеренно-коммунистический режим в
Москве и буржуазно-демократическая военная диктатура в Харькове. Следствием
этого явилась полная дезорганизация все так называемой "Версальской системы", то
есть тактического передела мира после поражения в мировой войне Германии и
образования Советской России.
  Начиная с 1919 года "Система", установившая тесные связи с большевистским
правительством, делала все, чтобы не допустить победы над ним ни одного из
многочисленных "белых движений", ни таких мощных и имевших явные шансы на успех,
как деникинское или колчаковское, ни даже вполне марионеточных и лояльных к
"союзниками" вроде правительства Чайковского-Миллера в Архангельске или
семеновского и меркуловского на Дальнем Востоке.
  И вдруг в двадцатом произошла катастрофа. Списанный в расход Врангель вдруг
воспрял духом, вывел свою крошечную армию из Крыма и в скоротечной летне-осенней
кампании не просто разгромил Южный флот красных, но и вынудил их к фактической
капитуляции на максимально выгодных для генерала условиях.
  Мало того, двадцать первом году Югороссия заключила военный союз с турецким
лидером Мустафой Кемалем, который вел тяжелую и малоуспешную войну с
англо-итало-греческой оккупационной армией, за несколько месяцев выбила
интервентов с азиатской территории Турции и, что совсем уже невероятно,
разгромила и принудила к капитуляции попытавшуюся восстановить статус-кво
британскую линейную эскадру.
  Всего за один год политическая карат мира изменилась кардинально. Напрасными
оказались более чем полувековые ведущих европейских держав (а также и
транснациональных финансовых кругов) по ослаблению и изоляции России, коту под
хвост полетели жертвы, принесенные на алтарь священной задачи в ходе десятка
малых войн и одной мировой.
  Вместо огромной, неповоротливой, рыхлой, как непропеченное тесто, почти
средневековой империи мир увидел компактную, динамичную, в случае необходимости
- решительно-агрессивную Югороссию, а в дополнение к ней - плохо предсказуемую и
по-прежнему занимающую 1/7 часть планеты РСФСР, возглавляемую талантливым и
абсолютно беспринципным лидером.
  На вторую мировую войну через три года после столь ужасной первой никто не был
готов, и началась долгая, иногда подчиняющаяся стратегическим разработкам,
иногда бестолковая и спонтанная тайная война, в которой трудно было понять, кто
на чьей стороне, кто союзник, а кто враг, а главное - в ней отсутствовала хоть
приблизительно сформулированная цель...
  Шульгин подошел к окну, приоткрыл форточку. Выстрелы тали слышнее, и зона,
откуда ни доносились, значительно расширилась.
  Он улыбнулся удовлетворенно.
  - Ну, еще за успех! - Подождал, пока я выпью, но сам сделал совсем маленький
глоток.
  - У меня еще много дел сегодня, - сказал, будто, извиняясь, что не может как
следует поддержать компанию. - Так вот. За два года необъявленной войны всех
против всех много раз менялись направления главных ударов, вчерашние союзники
становились противниками и наоборот, возникали и рушились коалиции. Подкупы,
предательства, тайные и явные убийства государственных деятелей, королей
финансовых империй и совершенно вроде бы ни к чему не причастных людей стали
совершеннейшей нормой международной жизни. Смешно, но факт - в конце концов стал
как бы теряться смысл вообще всего происходящего. Забылась, а большинству людей
вообще никогда не была известна предыстория "странной войны", прямые и косвенные
финансовые потери вовлеченных сторон многократно превысил те гипотетические,
ради которых и разгорелся сыр-бор. Перефразируя Пруткова, можно сказать:
"Амбиции все превозмогают, порою и рассудок. Очень похоже на некогда бывший в
нашей реальности англо-аргентинский конфликт за Фолклендские острова. Потеряли
тысячи человек убитыми. Несколько боевых кораблей и полсотни самолетов, ухнули
на это дело десяток миллиардов фунтов стерлингов, а сами- то острова... за сотню
миллионов Аргентина с радостью бы отказалась от своих прав на них.
  И наша нынешняя жизнь благодаря дурацким амбициям не такого уж широкого круга
лиц приобрела отчетливые черты эпохи раннего феодализма, сопряженного с
достижениями современной техники...
  - А если конкретнее? - спросил я. - То, что ты говоришь, интересно, но пока не
проясняет...
  - Конкретнее - так запросто. Мы тоже не сидим сложа руки. Все происходящее нас
вполне устраивает, только надо процессом грамотно управлять. Согласно тщательно
проверенным сведениям "Система", уже почти год не дававшая о себе знать, якобы
махнувшая на все рукой и пустившая дело на самотек, на самом деле тщательно
готовилась к "последнему и решительному".
  Неслабыми аналитиками был разработан довольно грамотный план дестабилизации
обстановки. Одновременно в РСФСР, Югороссии и Турции. Верхушечные заговоры,
вооруженные мятежи в провинциях, провокации на границах. В идеале - свержение
ныне существующих правительств, пусть даже и не всех, хотя бы в одной стране для
начала. Дальше - приглашение вооруженных сил третьих стран (известно - куда и
каких) для оказания помощи "патриотическим силам, свергнувшим антинародный
режим", ну и так далее... Для второй половины нашего века - вполне рутинная
операция. Для нынешнего времени - идея оригинальная. Выходит, мы каким-то
образом и в этой сфере человеческого разума творческие процессы инициировали...
- Шульгин усмехнулся, не слишком, впрочем, весело.
  Мне это тоже более чем знакомо. Последние десятилетия двадцатого века и
тридцать лет десятилетия первого прошли почти в бесконечных переворотах,
контрпереворотах, локальных войнах и миротворческих операциях. Благо, что союз
России, Европы и Америки на протяжении этого бурного полустолетия оставался
прочным и не позволили хаосу охватить северное полушарие Земли. Условно говоря,
тридцать пятая параллель оказалась нерушимой границей цивилизации.
  - В руки наших людей попал подробный план всей этой грандиозной операции. Как
раз содержащую сто с лишним листов текстов и схем микропленку и везла для
передачи тебе Людмила, она же... Впрочем, знать ее подлинное имя тебе не надо,
вдруг как-нибудь выдашь себя...
  - Такой важнейший материал - и курьером через всю Европу? - поразился я.
  - Время здесь такое. Не по телефону же его передавать? Самолет - штука более
чем ненадежная. Да ты успокойся, мы ж не дураки! Первый экземпляр план попал нам
в руки на другой день после его завершения, а остальное уже игра. Клиенты с
нашей же помощью узнали об утечке информации. Просто перехватить и уничтожить
посылку они не рискнули, справедливо полагая, что передача могла быть
продублирована, а поступить так - значит расшифровать своих очень ценных агентов
в нашей лондонской резидентуре. Они решили как можно сильнее затянуть время
прохождения информации и успеть ввести свой план в действие. Одновременно -
попробовать внедрить в наши ряды своего человека. Не знаю отчего, но в последний
момент они сменили диспозицию и сделали все наоборот. Неужто ты им показался
столь перспективной фигурой? Это вообще-то неплохо и открывает просмотр для
импровизаций...
  Параллельно, как ты видел, всю последнюю неделю велась активная дестабилизация
обстановки. Что тоже поразительно - по модели, крайне напоминающей операцию
"Фокус", - контрреволюционный мятеж в Будапеште. Сегодня события перешли в
острую фазу. Вот-вот что-то подобное должно было начаться и в Харькове,
Севастополе, Одессе, но тут мы уж меры приняли.
  Через пару дней можно ждать интересных сообщений из Константинополя и Анкары.
Кемаль человек культурный, но все же турок. Вешать заговорщиков буде, очевидно,
публично...
  - А в Москве?
  - В Москве пусть идет пока как идет. Есть у нас в запасе кое-что.
  Оставалось узнать о моей личной мере участия в действительно по средневековому
организованной интриге.
  - Мы с тобой поработаем по этому городу. У наших противников гениальные
озарения, за нами опыт Будапешта, Праги, Кабула, Гватемалы, Чили...
Разберемся...
  - А Новиков?
  - Шульгин рассмеялся как-то неприятно.
  - У него большая политика. А мы с тобой наконец-то поработаем по мелкой...
  Я спросил:
  - А в чем смысл заговора в Москве и как он должен развиваться?
  - А как угодно. Они планируют учинить классическое латиноамериканское
"пронунсиаменто". несколько верных батальонов плюс кое-кто из верхов ГПУ, партии
и Генерального штаба устраивают капитальную кровавую кашу в городе, потом
убивают или принуждают к бегству Троцкого, устанавливают якобы ортодоксально
коммунистическое правительство во главе с одним из своих агентов, сильно
обиженных Троцким, и в ближайшее время объявляют нечто вроде "реконкисты" против
Югороссии. Благо экономическое положение там блестящее, жирок поднакопился,
снова есть что "отнимать и делить", а в РСФСР любителей этого дела по-прежнему
предостаточно. В случае необходимости будут приглашены германские "добровольцы",
а возможно - и британский флот войдет в Черное море. Примерно так.
  Если помнишь историю, здесь сводятся в кучу сразу несколько сценариев, в свое
время более-менее успешно реализованных...
  Действительно, план просматривался грандиозный по масштабам и ожидаемому
эффекту. Только у меня сразу возникло сомнение, всю ли правду мне говорит
Александр Иванович. Чего-то здесь не хватало, чтобы выглядеть по-настоящему.
Впрочем, это ведь не более чем краткий конспект, на самом деле все, должно быть,
на порядок сложнее, но мне, чтобы ориентироваться в ситуации, достаточно и
этого.
  - А ваша роль в данном сценарии? Всерьез рассчитываете что-то в подобном
раскладе выиграть? Впятером против всего мира?
  - Безусловно выиграем. И отчего же впятером? Во-первых, нас чуть побольше,
во-вторых, мы же не голыми руками собираемся мир переворачивать. Действительно,
рулевым веслом можно только не слишком большой парусный галерой управлять, а на
парусном бриге штурвал требуется, и к нему четверо матросов... Танкер же в сто
тысяч тонн свободно маневрирует от легких движений двух пальцев на
манипуляторах. У нас тот же случай. Все дело в степени автоматизации процессов
ив качестве сервомеханизмов. Надеюсь, мы создали достаточно эффективные...
  - Видимо, так. А здесь и сейчас в чем ваша стратегия?
  - Теперь уже наша, - вежливо улыбнулся Шульгин. - Или ты себя до сих пор
ооновским наблюдателем числишь в очаге туземного конфликта?
  _Было уже. У нас самих точно так было. - В его голосе прозвучало понимание и
сочувствие. - Трудное дело. Все время хочется морализовать о правомерности
вмешательства в чужой монастырь со своим уставом... Ничего, это быстро пройдет.
Особенно если пулю в живот от "в своем праве находящихся" аборигенов получишь,
упаси, конечно, Бог. Так что лучше от иллюзий заблаговременно избавиться.
Какой-то авторитетный немец верно сформулировал: "Не воображайте, что неучастие
в политике убережет вас от ее последствий".
  - Знаешь, Александр Иванович, давай прекратим философский семинар. Я свой
выбор сделал, менять его не собираюсь, просто хочется несколько большей ясности.
Вчера вы меня совершенно грубо подставили. Оно, может быть, стратегически
оправдано было, но неприятно...
  Шульгин в очередной раз поразил меня способностью проникать в чужие мысли и
эмоции. Раньше такое же качество я отметил и у Новикова с Ириной телепатией в
чистом виде это явно не было, но высокой степенью эмпатии - безусловно.
  - Приношу свои извинения, только ведь сам понимать должен. Прежде чем генерал
из тебя получится, следует еще и лейтенантом послужить. Командиру же штурмового
взвода далеко не всегда комдив суть своего замысла в деталях излагает. Гораздо
чаще - "занять высоту 250, захватить языка и доставить в штаб. После чего стоять
на смерть до особого распоряжения..." С лейтенантскими обязанностями ты
справился, теперь можно майором побыть.
  - А майорам уже больший объем информации по рангу положен...
  - Совершенно в точку. Потому я тебе и сообщаю - мятеж, по нашим расчетам,
продлится два-три дня, после чего будет с должной степенью решительности
подавлен. Что позволит товарищу Троцкому состругать еще один слой своих
противников. Нам - тем более. Твоя же задача - окончательно доказать своим
друзьям, что ты полностью на их стороне, контролировать их поведение, защищать
от непредвиденных случайностей и, когда все закончится, оказаться в числе
уцелевшей верхушке заговора. Подлинной верхушки, той, которая проскочит сквозь
сито...
  - Это что же, программа глубокого внедрения?
  - Вряд ли... Нам главное - обозначить цель. Отследить, куда ниточка дальше
тянется. А уж кто ей конкретно заниматься будет... Резидентуру "Системы" все
равно целиком выкорчевать не удастся, да это и ненужно. Они нам еще
пригодятся...
  - А жертвы? Вам это взять на себя ответственность за жертвы, которые будет
оттого, что вы не пресекли мятеж в корне?
  - Нет. Паллиативы всегда опаснее радикальной операции. В конце нашего века
появилась опасная тенденция - в страхе перед возможными жертвами как бы поощрять
террористов. Они угрожают убить десять заложников, и власти идут на уступки, не
задумываясь, что завтра жертв будет в сотню раз больше. моя позиция другая. Кому
не повезло, тому не повезло. Но террорист должен знать, если он убьет заложника,
то погибнет в ста случаях из ста. Приставленный к виску жертвы пистолет ничего
не значит. Даже наоборот - стреляя в жертву, он не успеет помешать мне
выстрелить в него. И уж больше он никого не убьет. Вот так. То же самое насчет
провокаций. Принято было считать, что террористические намерения нужно
"профилактировать", то есть брать исполнителей до терракта с поличным, заведомо
считая, что вина организаторов и инициаторов недоказуема. Соответственно -
оставляя их на свободе. Я же, да вообще все мы считаем, что врага можно и нужно
спровоцировать на бой, заставить его выйти из окопов и уничтожить в чистом
поле...
  - Это жестоко...
  - Только потому, что тебя перекормили идеями абстрактного гуманизма. Возможная
гибель данного (вполне возможно - лично пока ни в чем не виновного человека)
застилает тебе перспективу. А чуть - отвлекись - увидишь все иначе. Почему
завтрашние тысячи убитых для тебя дешевле одного сейчас?
  - Да хотя бы потому, что гибель одного конкретна и очевидна, тех же прочих -
пока проблематична. Вообрази себе хирурга, который ампутирует практически
здоровую ногу оттого, что сегодняшняя царапина может стать причиной гангрены. Не
лучше ли царапину меркурохромом обработать и следить, чтобы осложнения не
случилось?
  - Ну вот, еще один софист на мою голову... Только времени у меня на софистику
больше нет, а тем более - настроения. Короче. Либо ты работаешь, как сказал,
либо... - он указал рукой на по-прежнему открытый межпространстенный переход. -
Там тихо, спокойно, можно вернуться в Нью-Зиленд, в объятия очаровательной
мадемуазель Аллы. Правда, этих... - теперь его большой палец указал вниз, и я
поразился вряд ли специально задуманной двусмысленности и определенности жеста.
На первый этаж дома он указывал или определял судьбу, как когда-то это делали
зрители в римских цирках. Он проследил направление моего взгляда и словно бы сам
удивился, как интересно получилось.
  - Да, вот именно. Возиться с ними, кроме тебя, будет некому.
  Я испытал к Шульгину чувство, близкое к ненависти. Просто и цинично он загнал
меня в нравственный тупик.
  - Спасибо, Александр Иванович, на добром слове. Ваша взяла. Переходите к
постановке боевой задачи... - ответил я с максимально возможной степенью
язвительности и подумал, что очень бы мне сейчас пригодился совет отца Григория.
И как духовника, и, в еще большей степени, как боевого офицера. Впрочем, он ведь
напутствовал меня словами: "Вначале стреляй, потом думай. И будешь жить
долго-долго". Весьма христианское напутствие.
Глава 16
  Шульгин покинул меня ровно через час, еще раз заверив на прощание, еще раз
заверив на прощание, что я нахожусь под практически постоянным присмотром и
жизни моей ничего не угрожает. Ну, конечно, кроме неизбежных на море
случайностей, впрочем, добавил он, чтобы выглядеть до конца честным.
  - На сей раз браслетом я тебя снабдить не могу, они все в разгоне. Так что
полагайся на пресловутый "фактор Т". До сих пор он тебя выручал, понадеемся, что
и впредь... Но, думаю, воевать тебе не придется. Более того, избегай ввязываться
в боевые действия до последней возможности. Надо, чтобы при любом исходе ты
остался в ближайших друзьях у этих... А нужные инструкции будут.
  Я наконец догадался спросить и об Алле: где она, что с ней?
  - В полном порядке. Ей в наши игры пока рано играть, посему работает по
основной профессии. Соображают с Ириной и Левашовым, можно ли воспроизвести на
основе ее данных и нашей техники "фактор", да заодно убедиться в достоверности
"островного эксперимента"... Слишком много там непонятного и подозрительного...
  Я малость оторопел. Мы же договаривались с Аллой... Каким же образом?..
  - Строго добровольно, - успокоил меня Шульгин, - строго добровольно. Она сама
обратилась к Ирине, сказала, что не находит себе места, должна или понять, что
произошло на самом деле, или...
  Одним словом, если все подтвердиться, перспективы могут открыться самые
неожиданные. И для нашего здешнего дела, и для ваших дел там.
  - А что значит - много подозрительного ты что, мне не веришь, или же Алле?
  - Что ты, что ты! Как можно. Просто один наш мудрец говаривал: "В жизни все
зачастую совсем не так, как на самом деле..." Вот и у вас там тоже...
  Я не нашелся, что можно ответить в такой ситуации ответить, но спокойствия мне
услышанная новость не прибавила. Мало того, что здесь мне придется заниматься
вещами далеко нравственно не безупречными, так и Алла, не посоветовавшись со
мной, стала делать как раз то, чего мы договаривались не делать ни в коем
случае...
  - Да не переживай ты, - махнул рукой Шульгин. - Изыскания пока чисто
теоретические, никаких глупостей никто не допустит. А Алла - девушка
здравомыслящая, быстрее тебя сообразила, что Владимир Ильич был прав - нельзя
жить в обществе и быть свободным от общества. А может, это совсем даже Маркс
сказал, не помню.
  Одним словом - действуй по плану. На Герасима можешь полагаться стопроцентно.
Я ему ввел команду - твои приказы он будет исполнять, как мои. Любые. Если
потребуется изменить его внешность или специализацию - у меня в кабинете нечто
вроде компьютера. Входишь в директорию "Робот", файл "Модель", откроется
таблица, там с полсотни вариантов фенотипов, выбираешь нужный, кнопка "Энтер" -
и порядок. Файл "Проф" - то же самое, хоть профессором филологии его сделаешь,
хоть экспертом-криминалистом. Сам все увидишь. Думаю, такого адъютанта у тебя
еще не было.
  Оружия тоже навалом, Герасим покажет. Одежонка кое-какая имеется. В том числе
жилетики кевларовые, парики и кепочки пуленепробиваемые. Держись веселее,
короче. Ну, привет, до скорого...
  Шульгин подмигнул совершенно по-свойски и скрылся в проходе, который тут же
сомкнулся за ним, словно и не было ничего.
  Вот тебе и весь хрен до копейки, как любил выражаться один мой знакомый.
  Разумеется, получив такую информацию о роботе, я не мог немедленно не
проверить ее достоверность.
  Заглянул в комнаты, где в глубоком и спокойном сне пребывали агенты
могущественной "Системы", убедился, что неожиданностей с их стороны до утра
можно не опасаться, и прошел в кабинет Александра Ивановича. Думаю, что он был
оснащен какой-то особенной системой безопасности, вплоть до самоликвидации в
нужный момент, потому что маскировкой под здешние времена в нем и не пахло, а
возможность налета, подобного тому, что мы совершили на почти аналогичную базу,
исключать было бы опрометчиво.
  Удобная функциональная мебель производства явно не двадцатого года, да и
компьютер такого класса, что и в моем мире выглядел бы достойно. Еще раз я
убедился, что реальность Новикова-Шульгина, так я ее называл для удобства, по
многим параметрам опережала нашу. У нас мощная и компактная интеллектроника
появилась только в самом конце ХХ века, а быстрота действия в миллиарды операций
в секунду достигла только десять лет назад. Очевидно, потому, что не было в
нашей истории таких мощных ускорителей прогресса, как еще две мировые войны,
"горячая" и "холодная".
  В обращении этот аппарат был проще и удобнее тех, к которым я привык.
Достаточно только нажать кнопку включения и выбрать нужную программу, дальше на
нем мог работать и ребенок. Машина сама предлагала варианты и последовательность
действий, оставалось лишь отвечать "Да" или "Нет". Или, для ускорения процесса,
просто набирать на клавиатуре требуемую команду в произвольной форме.
  Будто с помощью лампы Аладдина я вызвал робота в кабинет, и через полминуты,
не больше, Герасим предстал.
  Теперь я присматривался к нему внимательнее, но по-прежнему не замечал ничего,
что говорило бы о его нечеловеческой сущности. Я ведь физиономист, должен бы
сообразить, если что. Артура, например, я выделил из многолюдной толпы сразу,
хотя он-то был человеком, пусть и воскресшим. А тут... Разве вот только (да и
то, не подгоняю ли я ответ к условию задачи?) взгляд и выражение лица у него
слишком неподвижны, когда с ним не разговариваешь. Да мало ли таких лиц среди
"простолюдинов"? Куда более замкнутых, близких к клиническому диагнозу аутизма.
  - Садись, Герасим.
  Он сел на край кожаного дивана, словно боялся его испачкать, положил на колени
тяжелые ладони. Имевшийся в программе управления роботом список "фенотипов", то
есть внешних признаков организма, был обширен и впечатляющ. Охватывал
большинство национальных типажей всех трех рас плюс возможность корректировки
внутри избранного варианта. Отдельно предусматривалась возможность придания
портретного сходства с конкретным лицом по тому же принципу, как криминалисты
создают фотопортрет предполагаемого преступника.
  Если я не упускаю какой-то тонкости, то с помощью даже одного подобного
"Герасима" можно реализовать такие интриги и комбинации... А сколькими
экземплярами располагает "Братство"? Десятками, сотнями? Я тут же вспомнил
матросов крейсера и прочий обслуживающий персонал форта Росс. Наверняка из этих
же.
  Что же проведем эксперимент. Я выбрал типаж, ввел дополнительные параметры,
тронул пусковую клавишу.
  Через несколько минут передо мной сидела хотя и не очень приблизительная, но
копия Андрея Новикова. Ну а что вы хотели, по памяти работал. Однако случайно
встретивший его в толпе человек мог бы и обознаться.
  Эксперимент меня не только удовлетворил, но и озадачил. Какой же это уровень
науки и техники? На сотню лет как минимум опережает наш, и при том... Загадки,
загадки. Не многовато ли их для первых дней знакомства с далеким альтернативным
прошлым. И снова пришла в голову мысль о пришельцах. Со звезд, или из
бесконечной, как отражения в поставленных друг против друга зеркалах, анфилады
реальностей?
  - Трансформация закончена, - сообщил мне Герасим пока еще прежним голосом. -
Какие будут команды по изменению программы поведения?
  Он прав, с нынешней внешностью роль сторожа загородной дачи получится
малоубедительной.
  - Никаких, - ответил я, так и не успев привыкнуть, что имею дело с механизмом
и правила вежливости с ним соблюдать необязательно.
  Нажал кнопку: "Отмена предыдущей команды", и так же быстро "Квазиновиков"
возвратился к внешности "Герасима".
  - Свободен. продолжать службу по прежней программе. Охранять здание и
наблюдать за гостями. Станут проявлять двигательную активность - разбудишь меня.
А пока спать пойду.
  - Будьте в уверенности, исполню в лучшем виде.
  Сторож с достоинством поклонился и покинул кабинет.
  Слава Богу, без него стало как-то спокойнее на душе. Немножко смешно даже -
человек эпохи дальних космических полетов, неоднократно имел дело с псевдомозами
космических кораблей, а вот общение с "простым андроидом" выбило из колеи.
Какие-то глубинные черты психики сработали, о нечистой силе, големах и тех же
зомби вспомнилось...
  Но поспать все равно нужно, вторые сутки без сна, под нагрузкой, близкой к
предельной.
  И сразу же, как только прикрыл за собой дверь, закутался в толстое шерстное
одеяло, погасил керосиновую лампу и попытался поскорее заснуть, вслушиваясь в
монотонный стук и шелест дождя по жестяной крыше и оконным стеклам, мысли
повернули в накатанную уже колею.
  Не случайность все со мной происходящее. Не может быть случайностью. Уж
настолько-то я в теории вероятности разбираюсь, чтобы понять - концентрация
невероятных и необъяснимых (это важно) событий, выпадающих на долю одного
человека, ограничена какими-то рамками. Со мной же события, смысл которых
непонятен не только мне, но и людям специально такими явлениями занимающимися,
происходит с регулярностью железнодорожного расписания.
  Значит - либо я нахожусь несколько вне зоны действия нормально теории
вероятности, либо мне отведена в нашем мире некая специальная функция. Другое
дело - успею ли я сам о ней узнать, или очередное приключение подведет под моими
догадками и сомнениями жирную черту.
  Предпоследнее приключение случилось ровно за два года до начала нынешнего
(если считать с момента возвращения на Землю ), все еще длящегося и не
обещающегося завершиться в обозримом будущем.
  И вот что еще непременно следует отметить - все мои приключения начинались
обязательно в дороге. Неважно, между двумя рукавами Галактики или двумя
остановками пригородного магнитобуса.
Глава 17
  "Не передать словами утомительную, как зубная боль, тоску захолустного
космопорта, когда гравитационная буря и нелинейная деформация пространства на
неопределенный срок прервала полеты, и ничего не остается, кроме как подавать в
себе раздражение, в десятый раз выслушивая одно и тоже, ничего не проясняющее
сообщение дежурного диспетчера..."
  Пробормотав эти слова, я выключил диктофон. Работать не хотелось, вообще
ничего не хотелось, поэтому фразы приходили в голову бесцветные и вялые.
  Самое обидное, что и винить было некого, никто не заставлял меня выбирать
именно этот маршрут с двумя пересадками, проходящий по самому краю обжитой
Вселенной. Вполне можно было подождать еще неделю и улететь прямым рейсом, так
нет же, захотелось побыстрее.
  К слову сказать, настроение у меня испортилось давно. Считай, с самого начал.
И командировка вышла неудачная, бездарная даже по замыслу, и всяки мелких
неприятностей набралось по ее ходу предостаточно. А теперь вот еще и задержка на
неопределенный срок. В Москве у меня были кое-какие неотложные дела, да и просто
теперь не могу бездарно терять время.
  Помню, я встал тогда с полукруглого дивна, отодвинул нависавшие над ним
жесткие листья какого-то рододендрона или фикуса, без цели и смысла пошел вдоль
перил галереи, окружавшей центральный зал. Здание порта тоже раздражало,
маленькое тесное, построенное лет двадцать назад в стиле тогдашнего
ретроконструктивизма и со дня постройки ни разу не ремонтировавшееся. Да и
зачем? Всего два пассажирских рейса в месяц, а основной оборот космопорта -
транспорты рудовозы. Если б не необходимость иметь в этом секторе запасную
операционную базу десантных и экспедиционных кораблей, его бы давно закрыли,
пожалуй, или перевели в полностью автоматизированный режим.
  И заняться здесь абсолютно нечем. Не только в порту, но и вообще. Планета, на
которой я застрял, входила в систему красного карлика Крюгер-60, по непонятной
прихоти провидения имела кислородную атмосферу и почти приемлемый климат, но
известна была лишь тем, что на ней обнаружились неограниченные и легко доступные
запасы минерала крюгерита, сложнейшего металлоорганического соединения,
служившего сырьем для производства интеллектуальных кристаллов неповторимых
свойств, обеспечивающих быстродействие компьютеров, даже с монопроцессором, до
триллиона операций в секунду, причем, что особенно интересно - на базе всех
известных формальных, линейных и антиномичных логик одновременно. Ничего
подобного синтезировать лабораторным путем пока не удавалось. А без таких
компьютеров внепространственная хрононавигация была просто невозможна. Впрочем,
тут я слегка преувеличиваю. Возможна, конечно, но на уровне колумбовых каравелл
в сравнении с гиперзвуковыми экранопланами.
  Эти уникальные залежи и оправдывали существование земной базы, карьера, завода
и порта. Более ничего примечательного на планете не было. Время от времени сюда
наезжали биологи. Туристы же сей, пусть и землеподобный мир, игнорировали.
  ... Не тот объект. Абсолютно гладкая, лишенная гор, морей, и иных радующих
глаз достопримечательностей, покрытая фиолетовой тундрой, освещенная багровым
угольком едва тлеющего солнца, планета ввергала в тяжелую меланхолию любого
путешественника, обладающего нормальным эстетическим чувством. Я в этом
убедился, лишь только взглянул на бесконечную, слегка заснеженную равнину,
сизо-бурое небо и хилые ели, высаженные вокруг привокзальной площади.
  Но даже все вышесказанное не могло до конца объяснить того
тоскливо-безнадежного чувства, что охватило меня, едва я очутился в скудно
освещенном вестибюле и услышал роковые слова: "Транзитный рейс Крюгер - Земля
откладывается ориентировочно на 12 часов в связи с неприбытием в порт лайнера
"Никколо Макиавелли" по техническим причинам. Дополнительная информация будет
сообщаться по мере ее поступления".
  Я шепотом выругался и стал ждать. Пассажиров, желающих улететь в сторону
Земли, оказалось порядочно. Даже мелькнула мысль - "и откуда их столько?" - но
оживления, обычного в такого рожа местах, здесь не было. Напротив, 6никогда еще
я не встречал столь угнетающего зрелища. Унылые фигуры бесцельно слонялись по
холлам и галереям, никто, собравшись в кружок, не пел походных песен, не
толпился в баре, кегельбане и бильярдной, не осаждал игровые автоматы. Иные,
правда, что-то через силу читали, смотрели на экраны видеотронов, а большинство
просто спало в креслах, но чувствовалось, что и во сне им тоже скучно.
  Чем-то все это напоминало инсценировку мифа и царстве мрачного Аида.
  Я умел и любил быстро сходиться с людьми, но здесь народ подобрался
удивительно неконтактный. Мне вроде и отвечали на вопросы, однако разговора не
получалось, собеседники смотрели на меня тусклыми глазами и явно старались
отделаться от назойливого чересчур громогласного новичка. Я быстро почувствовал
себя так, как если бы попытался навязать дискуссию об итогах футбольного матча
посетителям зала древних рукописей в Национальной библиотеке.
  "Да что же это такое?! - мысленно воскликнул я. - Словно их тут всех муха цеце
покусала..." - вспомнил я подходящее сравнение из дневников моего любимого
Стэнли и решил действовать. Я в конце концов репортер космического журнала, имя
мое достаточно известно, надо обратиться прямо к начальнику. Пусть выручает. Я
согласен хоть на беспилотный лихтеровоз, лишь бы вырваться из этого болота...
  Однако никого из руководства я не обнаружил, а миловидная девушка-диспетчер в
бело-зеленом комбинезоне проявила явное нежелание перейти к неформальному
общению и, не приняв во внимание даже редакционного удостоверения, прозрачно
намекнула на неуместность нахождения посторонних в служебных помещениях. И, не
дожидаясь, пока я выйду, уткнулась в какую-то невыразимо скучную книгу,
состоящую, похоже, из одних таблиц и графиков. Я почти уже смирился со своей
участью, стал подумывать, не упасть ли самому в объятия Морфея, но на глаза
попался яркий, красный с золотом киоск универсального терминала всеобщей
информационной сети. Последнее время мне приходилось читать только новости
месячной давности, более свежая пресса туда, где я был, не доходила.
  А здесь можно получить любое, самое свежее издание. Эта перспектива меня
взбодрила. Однако пульт, зазывно подмаргивал индикаторами, ни на одну команду не
реагировал. И лишь когда я набрал на клавиатуре индекс родного журнала, внутри
установки началась активная деятельность. Потом с немыслимой скоростью
застрекотал принтер, и в лоток вывалился свеженький, еще теплый экземпляр. Я
узнал его по формату и верстке. Иллюстрации тоже были традиционно хороши, вот
только текст автомат отпечатал по-корейски! Попытки исправить положение
увенчались тем, что я стал обладателем еще четырех аналогичных копий.
  Чувства, овладевшие мной после такого афронта, несколько рассеяли навалившуюся
сонную одурь. Вновь захотелось сделать что-то, позволяющее если и не покинуть
немедленно столь негостеприимный порт, то хотя бы придать своему здесь
пребыванию более осмысленное содержание.
  На одном из межэтажных переходов я увидел малозаметную дверь явно служебного
вида. И дверца эта была немного приоткрыта. На всякий случай оглянувшись по
сторонам, я скользнул в словно специально для меня приготовленный вход. Зачем -
неизвестно.
  Внутри служебной зоны было тихо, безлюдно, горел яркий свет, вдоль длинных
коридоров тянулись пучки всевозможных кабелей и волноводов, под потолком вдоль,
а также и поперек шли ряды разноцветных труб, решетчатые площадки висели над
машинными залам, наполненными агрегатами неведомых предназначений, и,
разумеется, здесь мои мысли и ощущения не имели ничего общего с теми, что
овладели мной наверху. Вместо уныния и апатии вновь появился интерес к жизни,
легкое приятное возбуждение исследователя и даже неуловимое, как радиация, но
вполне реальное ощущение близкой опасности.
  Короче, я вновь почувствовал, что живу. Толкнув очередную массивную дверь,
оснащенную кремальерным запором, я оказался в просторном помещении типа
блокгауза. В углу, среди десятков ящиков, контейнеров и иных упаковок грузов,
которые в старину назывались "генеральными", я увидел первого нормального на вид
человека - могучего и неумеренно бородатого парня. Этот бородач, показавшийся
мне смутно знакомым, возлежал на обширном ложе, изготовленном из тех же ящиков,
мягких тюков и разноцветных то ли парусов, то ли тентов, то тентов. Он читал
толстую бумажную книгу, ел салями, откусывая от целого батона, и отхлебывал кофе
из литровой термосной крышки.
  Парень увидел меня и тоже узнал. Сделал приветственный жест, с усилием
проглотил слишком большой кусок и вытер губы.
  - Привет, журналист. Ты чего тут?
  - Проездом, - ответил я, волевым усилием пытаясь вспомнить, как парня зовут и
кто он такой. Одно из неудобств профессии - тебя знает гораздо больше людей,
знаешь их ты.
  - Сочувствую, - кивнул парень. - Давно?
  - Что давно? - не понял я.
  - Загораешь здесь давно? - спрашиваю.
  - Нет часа четыре...
  Парень презрительно фыркнул:
  - Я уже треть сутки.
  Я уважительно присвистнул.
  - И что, все время здесь? Хотя неплохо устроился. А что везешь? И куда?
  - На Землю, конечно. А груз у меня особый. От него отходить больше чем на
полчаса не положено. Ребята меня сюда прямо с поля перетащили, так и живу.
Плохо, сменщика у меня нет, а то сидел бы я тут. Давно бы уже в город смотался.
Тебя, помнится, Игорь зовут?
  - Игорь... - Я присел рядом. - Какой тут город, откуда?
  - А меня - Володя. Город - это я так просто сказал. Поселок конечно. Все равно
лучше чем здесь. Гостиница хорошая, кафе, девушки встречаются, потанцевать
можно...
  Это показалось мне интересным.
  - А все же, что у них стряслось? Ни от кого добиться ответа не могу. Или не
знают, или говорить не хотят. И народ какой-то странный.
  - И то и другое. Я тут еще вчера с одной девчонкой познакомился. С узла связи.
Когда РД на базу передавал. А потом пропала. Сменилась вроде. А остальные
серьезные чересчур. Но получается так, что корабля скоро не будет. По ряду
признаков. Боюсь, не авария ли. Тогда плохо, застрянем накрепко. А ты меня как
нашел?
  - Да я не искал, - честно признался я. - Случайно в служебный ход сунулся, ну
и решил посмотреть...
  - Ясно, кивнул Володя. - Располагайся. Вдвоем веселее будет. Есть хочешь?
  Но мне располагаться не хотелось. Увлекла новая идея. Раз корабля скоро не
ожидается, вполне можно навестить поселок. С целью ознакомления. Второй раз я
сюда вряд ли попаду. Прибытия звездолета я в любом случае не прозеваю, а если уж
ночевать, так лучше в гостинице, чем в пакгаузе на ящиках. Так я и сказал.
  - Смотри, дело хозяйское. Тогда слушай совет бывалого человека. Вон там, где
погрузочная аппарель, есть дверца. Через нее выйдешь к погрузочному комплексу,
потом влево по бетонной дорожке, она ведет к трассе. Недалеко, метров 500. По
трассе в поселок идут автокары. С рудника. Груженые. Которые пустые, те
наоборот. Не спутай. Роботы, само собой. Махнешь любому - остановится. И езжай.
Когда кар свернет от ворот к заводу - спрыгивай. И вдоль ограды прямо к
гостинице "Горняк" и выйдешь. А там уж - лови момент... Я бы тоже с тобой пошел,
но - сам понимаешь... Вернешься - расскажешь. А если что-нибудь прилетит, я тебя
вызову...
  Володя многозначительно пошевелил пальцами в воздухе, но ничего больше не
сказал и вновь взялся за книгу.
  - Что читаешь? - по привычке спросил я, пытаясь рассмотреть обложку.
  - "Дон Кихота"...
  ... Я вскарабкался по узкому трапу в повисшую на четырехметровой высоте над
дорогой кабину автокара. Здесь было тепло, пахло нитрокраской, смазочным маслом
и горячим металлом, а я успел продрогнуть, пока добирался к трассе через
продуваемое резким ветром поле и ждал эту груженную доброй сотней тонн руды
машину. Володя все объяснил правильно, только забыл сказать, что автокары идут с
довольно таки большими интервалами.
  Сквозь лобовое стекло кабины окружающей пейзаж воспринимался совсем иначе, чем
раньше. Безусловно, жить здесь хоть сколько-нибудь продолжительное время я бы не
хотел. А так, в качестве туриста, начал находить в ландшафте планеты даже
своеобразную прелесть. Главным здесь были, конечно, краски. Особые свойства
спектра лучей Крюгера, рефракция атмосферы, многослойная облачность создавали
неповторимую, непрерывно меняющуюся картину.
  Я и не подозревал о наличии такого количества оттенков красного и синего
цветов.
  По обе стороны от дороги тянулась припорошенная мелким жестким снегом тундра.
Ползущий параллельно горизонту тускло-малиновый диск догорающей звезды
подсвечивал ее так, что любая неровность дороги, любой самый незначительный
холмик отбрасывал длинные багровые тени. И скользящие попрек бетонки снеговые
змейки тоже отливали красным. И такой завораживающе-однообразной была эта
тундра, что даже быстро убегающая под колеса дорога не создавала ощущения
движения. Казалось, что машина мчится по узкой ленте неизвестно зачем
установленного здесь транспортера.
  Тем не менее купола и решетчатые антенны, показавшиеся на горизонте, медленно
вырастали над снежной равниной, показывая, что машина все же приближается к
поселку.
  Гостиницу я нашел легко, и легко устроился, потому что она была практически
пуста. Не все оказались предприимчивыми, за что и маялись в унылом зале
ожидания, хотя спокойно могли бы коротать время с комфортом.
  К ужину я одевался, брился и приводил в порядок свой скромный подходящий
гардероб так тщательно, будто ждала меня в кафе прекрасная дама. Хотя и знал
почти наверняка, что ужинать придется в одиночестве. В лучшем случае, в компании
командированных или ищущих разнообразия местных жителей.
  Я остановился на пороге, окинул взглядом небольшой, ярко, даже крикливо
оформленный зал. Тропическое буйство красок било в глаза со стен, потолка,
колонн, драпировок. Впрочем, наверное, именно такое оформление и нужно было
здесь, чтобы люди отдыхали от монотонных пейзажей планеты. Нашел удобный столик
в углу, почти у самого входа, заказ по каталогу ужин из продуктов, выращенных на
местных фермах, а не синтезированных. Разница между ними чисто психологическая.
  Вокруг, не обращая на меня никакого внимания, ели, пили, спорили, смеялись и
танцевали молодые, давно и хорошо знающие друг друга люди, шла своя, вполне
безразличная к моему в ней появлению жизнь.
  "я в этот мир пришел - иначе стал ли он? Уйду - великий ли потерпит он
урон..." - мне вдруг захотелось сделать что-нибудь необычное, неожиданное,
как-то обратить на себя внимание присутствующих, например, взять из рук вон того
парня с мушкетерской бородкой гитару, спет пару никому здесь неизвестных песен,
заслужить удивленно-одобрительные аплодисменты... Да нет, куда уж...
  "Старею наверное. Или ослабел духом", - подумалось мне. И то и другое
одинаково печально. Я оперся локтями и стол, положил подбородок на сплетенные
пальцы. Только и остается, что глядя на веселящуюся молодежь, предаться
размышления о нравственности в духе позднего Сенеки...
  - Извините, здесь свободно? - услышал Я мелодичный голос и поднял голову.
Рядом со мной стояла девушка. Вполне обыкновенная девушка, лет двадцати двух -
двадцати трех, ничем не отличающаяся от сотен других, виденных мной на внеземных
станциях. В меру симпатичная, но и только. Впрочем, красавицы отчего-то вообще и
в космосе не встречаются. Наверное, на Земле им лучше.
  Девушка смотрела на меня застенчиво и смущенно.
  - Там очень шумно, а мне хочется просто спокойно поужинать...
  - Пожалуйста, - пожал я плечами.
  Девушка села напротив, спиной к залу.
  - И если вам не трудно, не позволяйте меня приглашать, нет настроения
танцевать сегодня...
  - Как вам будет угодно, - кивнул я и подвинул девушке книжку каталога
автоматической кухни. Пока она, наклонив голову, листала плотные страницы со
столбцами индексов и названий блюд и напитков, я краем глаза смотрел на нее,
старясь понять, что она из себя представляет.
  Видимо, ощутив мое внимание, девушка коротким движением убрала упавшую на
глаза косую прядь волос и в упор взглянула на меня большими, редкостного
бирюзового оттенка глазами. Чуть прикусила нижнюю губу.
  - Вы так смотрите... Может быть, я все-таки вам мешаю?
  - Нет, нет, что вы... Это вы меня извините за бестактность...
  Я почувствовал себя глупо. Мне же еще приходится и оправдываться. Впрочем,
девушка, кажется, не совсем ординарна. Смущается очень трогательно и глаза
интересные. Судя по всему, была не местная. На плечевой нашивке золотистой
экспедиционной куртки что-то написано. Скорее всего - тоже транзитная
пассажирка. Здешние девушки все в платьях, и держатся раскованно.
  Я решил упростить позицию, выражаясь шахматным языком, и представился. Девушка
назвала себя.
  - Заря? Необычное имя. Но красиво. Вам подходит. Вот только - какая? Надеюсь -
утренняя?
  - Это уж на чей вкус...
  - Тогда договорились - утренняя. Аврора как бы. Вечерней тут и так с избытком.
Вам известно, что в зависимости от времени года закат здесь длится от 15 до ста
часов?
  - Нет, еще не успела узнать. Хотя вижу, что долго...
  - Только что прибыли?
  - Ну, не только что, но недавно... И мечтаю как можно скорее улететь.
  - Куда, если не секрет?
  Заря снова улыбнулась, и улыбка ее показалась мне милой.
  - Хотелось бы на Землю...
  - Похвальное желание. В таком случае, если вы не против, я смогу и дальше
покровительствовать вам в случае нежелательных посягательств.
  Я с ходу поведал Заре несколько наиболее леденящих историй из практики, не
выпячивая своей в них роли, но деликатно на нее намекая, подбавил немного
самоиронии. Но так, чтобы она тоже работала на образ, который я исподволь
выстраивал, вовремя переключил разговор со своей персоны на нее, сделал
несколько ненавязчивых комплиментов, прочитал подходящие по случаю стихи и с
удовлетворением заметил, что цель практически достигнута. Девушка в должной мере
заинтересована и заинтригована, и дальше знакомство будет развиваться уже в
автоматическом режиме.
  Несколько раз мы с нею, несмотря на ранее высказанное нежелание, все-таки
потанцевали, и я заметил, что все труднее становилось разжимать объятия, когда
музыка смолкала. Короче, к концу затянувшегося до поздней ночи вечера я увлекся
девушкой гораздо сильнее, чем предполагал, имея в виду свой возраст и
определенную в этих делах опытность. И как-то не обратил внимания, что случиться
этого не должно было вообще, поскольку либидо мое перед командировкой надежно
погасили соответствующей "прививкой", и что сама Заря ухитрилась рассказать о
себе удивительно мало.
  Училась в Петрограде, потом в Сорбонне, получила дипломы психолога и
социолога, три года работала в экспедиции на планетах системы Антареса, сейчас
летит в отпуск. Вот практически и все.
  "Странно, - как помнится, подумал я, - тогда ей не меньше, чем двадцать шесть,
а то и вообще под тридцать, но ни по виду, ни по манере держаться не скажешь".
Удивился, но сразу же и забыл об этой здравой мысли.
  Очень легко и изящно(профессионально) Заря обходила почти все прямые вопросы и
делала так, что, поглощенный собственной сольной партией, не заметил, что весь
вечер произносил один нескончаемый монолог.
  - Я устала, - наконец сказала девушка. - Проводи меня.
  Мы шли по плавному закругляющемуся коридору, выстеленному мягким зеленым
паласом, и справа я видел то неугасимое свечение сине-малинового заката на
низких тучах, то Зарю, отраженную в заполняющих простенки между эркерами
зеркалах.
  У дверей номера, когда я, прощаясь, по-старинному, но все так же нравящемуся
женщинам обычаю поцеловал ей руку, слегка сжав пальцы на тонком запястье, Заря
вдруг сказала:
  - Пожалуй, если ты не торопишься, мы могли бы еще немного посидеть... Ты так
интересно рассказываешь...
  В номере Заря указала на кресло, а сама, сделав загадочное лицо, проскользнула
в соседнюю комнату. А когда появилась вновь, я в первое мгновение даже не узнал
ее. Вместо куртки и брюк на ней было надето нечто совершенно немыслимое и
великолепное. Очевидно, так одевались женщины только исключительно в системе
Антареса, потому что на Земле и других посещенных за семь лет планетах я ничего
подобного не видел.
  Я даже привстал, увидев ее длинные, обтянутые серебристыми кружевами ноги,
короткую, до середины бедер, и пышную, как китайский фонарик, шафрановую юбку из
шелестящей и переливающейся ткани, загорелые плечи, прикрытые прозрачной, тоже
серебряной пелериной.
  Заря, довольная произведенным впечатлением, остановилась, чуть запрокинув
голову и тонкую талию.
  - Не нахожу слов... - Я действительно не знал, что еще можно сказать при виде
такого сказочного преображения.
  - Наконец-то увидел во мне женщину, достойную своего внимания... - сказала
она, полуприкрыв глаза длинными ресницами.
  И тут меня кольнула в сердце игла мгновенного сомнения. Все же не двадцать лет
мне было, чтобы вдруг поверить в предназначенную мне свыше встречу и внезапную,
с первого взгляда любовь ко мне девушки, которая сто раз уже могла бы найти себе
друга и моложе, и интереснее во всех смыслах. Да, вот еще - момент преображения
она показалась гораздо старше, и опытнее, и как бы похищнее, что ли...
  Заря, похоже, уловила смену моего настроения.
  - Что тебя тревожит? - спросила она, мельком взглянув на перстень с крупным
звездным сапфиром, мерцающим на среднем пальце ее руки.
  - Не знаю... Может, то, что слишком все это неожиданно и невероятно. Случайно
зашел в кафе и встретил девушку своей мечты... Так ведь не бывает.
  - А как бывает? - требовательные нотки прозвучали в ее голосе, и под
пристальным взглядом широко распахнувшихся глаз я вдруг ощутил себя как на
тренировке в искусственной невесомости.
  Закружилась голова, тошнота подступила к горлу и сердце затрепыхалось, потеряв
свой ритм.
  Именно воспоминание о давних этих тренировках и заставило меня собрать все
свои силы, стряхнуть обморочную слабость.
  Я резко выпрямился, свалив легкое кресло, и, перегнувшись через стол, схватил
Зарю за плечи, чтобы хоть так освободиться от гипнотической силы ее взгляда. Она
дернулась, пытаясь вырваться, и я почти с ужасом увидел, как вдруг опять
изменилось ее лицо. Оно мгновенно утратило все, что делало Зарю милой,
обаятельной, слегка легкомысленной девушкой. Это было настолько непонятно и
страшно, что, выпустив ее, я непроизвольно шагнул назад, чуть не упал,
оступившись.
  - Ну зачем ты так? - Заря уже стояла рядом и опять стала точно такой, как
прежде. Однако я был совершенно уверен, что внезапная перемена в ней мне
померещилась.
  Она положила ладонь на мое плечо, приблизилась полуоткрытыми губами.
  - Что с тобой случилось? Тебе плохо?
  - Да. Сам не пойму... С головой что-то...
  Стараясь выиграть время, я сделал несколько неуверенных шагов, сел на диван,
откинувшись на спинку. Заря, встревоженная и напуганная, присела рядом,
коснулась моей щеки.
  Заставляя себя не поддаваться вновь охватывающей меня нежности к девушке и
желанию обнять ее, я перебирал в уме варианты объяснений происходящего.
  Что меня насторожило? То, что она так неожиданно переоделась в бальное платье?
Кто вообще возит с собой такие наряды, да еще держит их в полной готовности? Или
непонятные перемены в собственном настроении и отношении к Заре? От безразличия
- к острому влечению. А может, то, что произошло после ее в буквальном смысле
головокружительного взгляда? Как бы там ни было, что-то было неладно с ней, с
очаровательной девушкой по имени Заря.
  Вот только как все объяснить? Что здесь твориться? Испытание новой конструкции
фантомата? Забавы местных экстрасенсов? Акция космических гангстеров, которым
зачем-то потребовалось завлечь в свои сети известного журналиста?
  Я провел рукой по лбу и глазам, глубоко вздохнул несколько раз, как человек,
перенесший вестибулярный криз, попросил слабым голосом:
  - Принеси воды, пожалуйста, или кофе... Прямо не знаю что со мной...
  Заря с готовностью кивнула, заторопилась к сервис-блоку. Походка ее, пока она
пересекала комнату и холл, вызвала у меня восхищение. И вдруг возникла еще
мысль, которую я отбросил как совсем фантастическую, и тут же вернулся к ней
опять? Почему считаю, что такое предположение невозможно?
  Только потому, что человечество, за полсотни лет достигшее границ Галактики,
начавшее планомерное освоение нескольких десятков планетарных систем, до сих пор
не встретилось с "братьями по разуму"? так ведь я-то как раз не был пессимистом
и неоднократно публично высказывался в том смысле, что оттого, возможно, и не
встречаемся, что не представляем, где, кого и как искать. Даже приводил в одной
из статей такое сравнение: "Допуская, что на территории Москвы проживает всего
десять или даже сто человек, можем ли мы совершая раз или два в день пешие
прогулки, надеяться случайно встретить хотя бы одного из них в течение
достаточно ограниченного отрезка времени? Если даже предположить, что любой из
гипотетических партнеров по контакту хочет избежать такой встречи, то искать его
можно неограниченно долго. Что тем не менее не может считаться основанием как
для отрицания населенности Москвы, так и для прекращения поисков..." И так далее
в том же роде.
  Правда, одно дело - изощряться мыслью в схоластических диспутах и совсем иное
- вот так, сразу поверить, что из десятков миллиардов живших и живущих судьба
избрала именно тебя... Но если все же допустить...
  Заря вернулась, протянула мне большую дымящуюся чашку. Я сделал глоток
обжигающего и очень крепкого кофе, еще один, отставил чашку. Вытер губы и
сказал, сам удивляясь принятому решению:
  - Ну, здравствуй, враг...
  Лицо Зари изобразило недоумение.
  - Почему - враг? Разве я дала основание так считать?
  Я рассмеялся облегченно. Напряженность и двусмысленность ситуации разрядилась.
Ни одна девушка, тем более влюбленная, так не отреагировала бы. Как угодно,
только не так.
  - Нет, я в другом смысле. Это я такую аббревиатуру придумал. ВРАГ - внеземной
разумный гуманоид. Угадал?
  Наверное, не меньше десятка секунд Заря смотрела на меня. Недоуменно,
озадаченно, растерянно. Попыталась тоже засмеяться, но тут же оборвала смех.
Лицо ее стало серьезным, даже строгим.
  - Вот так получилось... Признаться не ожидала... Но, пожалуй, так будет
лучше... Однако самообладания тебе не занимать... Другой на твоем месте, если бы
догадался, реагировал бы совсем иначе...
  - Неужели так их было много - других? - тут же спросил я.
  - Я была уверена, что ты поверил... Мой облик вызвал самые положительные
эмоции в твоем подсознании... Ты всегда мечтал обладать такой, как я... И я
подтвердила свою готовность уступить... Любой на твоем месте не стал бы
колебаться. Но что теперь говорить? Да, ты все правильно понял. Мы действительно
те, кого ты имел в виду...
  Получив подтверждение своей проницательности, я совсем успокоился. Начал
ощущать себя, как положено репортеру, первым оказавшемуся у истоков крупнейшей в
истории сенсации. И тут же начал вести себя соответственно.
  - Если я правильно понял, мне первому вы сообщаете о факте своего прибытия на
подконтрольную Земле территорию? Это случайно или на то есть особые причины?
Поясните, пожалуйста. И еще два попутных вопроса. То, что я вижу, - это ваш
подлинный облик или...
  - Подлинный, - ответила Заря. - Биологически мы с вами аналогичны.
  - Великолепно. Впрочем, аналогичны мы или, предположим, гомологичны - не моя
компетенция. Пусть биологи выясняют. У меня второй вопрос - откуда вы прибыли,
каким, если можно так выразиться, транспортом, и какова цель вашего визита?
Дипломатическая, научная или, может быть... - я сделал паузу, - развлекательная?
Туризм, а?
  Немного юмора в сенсационном репортаже отнюдь не повредит. Больше всего я
жалел, что не могу включить сейчас свой репортерский видеокристаллофон,
опрометчиво оставленный в кармане куртки, которую снял, переодеваясь к ужину.
Запись была бы уникальнейшая. Я даже сделал движение, чтобы встать и сбегать, но
сдержался.
  - Как много вопросов сразу, - Заря изобразила шутливую растерянность. - Давай
лучше отложим интервью на более поздний срок. А сейчас есть дела поважнее.
  Слушая, я одновременно совсем иными глазами смотрел на ее лицо, фигуру,
мимику, вслушивался в звучание слов и построение фраз, искал хоть какое-нибудь
отличия и особенности, подтверждающие ее неземное происхождение. И не находил
ничего.
  - Мы здесь недавно, - продолжала говорить Заря. - И тщательно искали, к кому
из землян следует обратиться. Ты появился очень во время. Твоя психограмма для
контакта подошли идеально. С тобой можно будет договориться...
  - Не сомневаюсь. Я вообще очень сговорчивый человек. Даже подчас во вред себе.
Были прецеденты. И готов выслушать, зачем уважаемые ВРАГи искали меня в
космических безднах...
  - Не тебя, - поправила Заря. - Мы искали контакта с любым человеком Земли,
удовлетворяющим определенным требованиям.
  - Почему вы начали поиски именно здесь, на Крюгере? Мало ли более
цивилизованных систем? Тот же Антарес или сразу Земля.
  Кажется, Заре начала надоедать моя дотошность, а может быть, слишком не
серьезный для такого ответственного разговора тон.
  - Если можно, не употребляй больше этот термин - ВРАГи. Он неприятно звучит, а
если с твоей помощью привьется, то психологически осложнит взаимоотношения наших
народов. Пусть уж лучше, как у вас принято, - "пришельцы". И давай говорить по
существу. Согласен ты вступить в официальный контакт с нашей цивилизацией как
полномочный представитель земного человечества?
  - Ну, это ты уже слишком. Какой из меня дипломат?
  - Не беспокойся. В верительных грамотах мы не нуждаемся. По нашим правилам
каждое разумное существо может представлять свою расу...
  - Оригинально. Впрочем, очевидно, у вас есть на это какие-то основания. Но
дело в том, что мои соотечественники придерживаются иного мнения. У нас
индивидуум, чтобы представлять интересы общества, должен быть предварительно
облечен специальными полномочиями. Впрочем, раз ты якобы Сорбонну закончила,
зачем я тебе все объясняю? Ты лучше меня знать обязана.
  - Знаю, конечно. Но это ваша проблема. На наш взгляд, любой член общества
равно правоспособен, если не страдает необратимыми нарушениями психики, конечно.
Как я убедилась, ты вполне полноценный представитель своего вида, индекс
разумности у тебя значительно превосходит необходимый минимум, так что у нас тут
нет вопроса. Таков галактический закон. А местные юридические казусы он не
учитывает.
  Я подумал, что как-то все это вдруг перестает мне нравится. Даже преамбула
наводит на неприятные ассоциации, а дальше что будет? И еще. Она сказала -
"галактический закон". Значит, есть у них целая сложившаяся система цивилизаций,
звездная конференция, к примеру, а мы об этом даже и не подозреваем. Носимся по
Галактике из конца в конец и считаем, что умнее и могущественнее нас никого
нет....
  - Мы обращаемся к тебе с важным и взаимовыгодным предложением, - говорила Заря
тоном парламентера побеждающей стороны.. - Мы предлагаем согласиться на
переселение определенного количества землян на одну из планет нашей федерации...
  Я в буквальном смысле ощутил себя ошеломленным.
  - То есть как - переселение?
  - Очень просто. Мы наведем внепространственный мост и переместим часть
населения Земли на специально подготовленную планету с идеальными условиями
обитания. Ты же не можешь отрицать, что плотность населения у вас превосходит
все мыслимые нормы, у вас очень напряженная экологическая ситуация, да и прочие
параметры вашей цивилизации далеки от совершенства. С нашей помощью вы
значительно ускорите свое развитие.
  Она говорила все это с таким убежденным в собственной правоте видом, огромные
ее глаза светились такой великолепной наивностью, что я не сразу сообразил, как
мне следует реагировать.
  - Послушай, - наконец нашел я выход. - Идея, предложенная тобой, кажется мне
заманчивой. Специальная планета, помощь слаборазвитым расам, план Маршалла как
бы... Очень благородно. Однако недоговариваешь ты что-то. За что нам такая честь
и какой в этом деле ваш интерес? Неужели такой уж альтруизм без берегов? Так что
ты попробуй пояснить, а то мы, земляне то есть, такая странная раса, что всегда
стремимся добраться до сути вещей. И не хотели бы злоупотреблять чужой
добротой... Отдать вам сколько-то совершенно лишних на Земле людей и получить
массу немыслимых благ. Почти то же самое, как за никчемные прозрачные камешки,
что под ногами валяются, потребовать такие великолепные вещи, как карманные
зеркальца и перочинные ножи... Обманывать убогих Бог не велит!
  Заря действительно хорошо владела русским языком, а может, и в истории кое-что
смыслила. По крайней мере иронию уловила сразу.
  - Да, разумеется. Мы имеем здесь свой интерес. Скажу больше: мы жизненно
заинтересованы в достижении соглашения. Нашей цивилизации грозит гибель. У нас
очень мало энергии, и мы много столетий ищем ее источники. Для этой экспедиции
мы использовали последние резервы, и то смогли добраться только до системы
Крюгера. Без пополнения ресурсов мы достичь Земли не можем.
  - Не понимаю, - искренне удивился я. - Как же так? Можно сказать, повелеваете
Галактикой, обогнали нас, даже не знаю на сколько, и не имеете энергии? А
энергия звезд, планет, термоядерный синтез, наконец? Мы с нашими скромными
познаниями и то считаем, что наши ресурсы неисчерпаемы...
  - Это совсем другое. - Заря поморщилась. - Вся наша цивилизация основана на
использовании психической энергии. Мы существуем миллионы лет, а сейчас едва в
состоянии поддерживать минимально допустимый уровень жизни. Мы сворачиваем
космические программы, наша родная планета начинает приходить в упадок... - И
наверное, испугавшись, что я превратно истолкую ее слова, тут же поправилась: -
Однако это упадок только в нашем понимании. Вам до нашего уровня не дойти и за
тысячу лет...
  - Ах, вот в чем дело! И вам нужны люди, чтобы пополнить запасы психической
энергии? Живые генераторы нужны?
  - Да, ты правильно понял...
  - Однако... И как же вы ее намерены извлекать?
  - Очень просто. Специальные антенны будут улавливать выделяемую людьми
энергию, направлять в накопители и преобразователи. Это будет полезный симбиоз.
Ведь вы все равно не умеете использовать свое "богатство", оно пропадает
бесцельно. Как та же тепловая энергия, которой вы согреваете космическое
пространство...
  - Надо же. Неужели у нас ее так много?
  - Бесконечно много. Вы уникальные существа в этом смысле. Психополе Земли
улавливается за тысячи световых лет...
  Разговор меня все больше увлекал. Истины, открываемые Зарей, далеко выходили
за пределы расхожих представлений о форме и содержании контактов с братьями по
разуму. Человечество в роли источника энергии для некоей высшей расы. С чем это
можно сравнить? Рабовладение, крепостное право? Или вообще следует подыскивать
термины не из политэкономии, а из энтомологии, скажем?
  Но положение обязывает, и я сохранял внешнюю невозмутимость. Я же только
репортер, мне важны прежде всего факты, оценки и выводы пусть делают другие.
  - Постой, а к чему вам вообще устраивать переселение Ставьте свои антенны на
Луне, в поясе астероидов, или где там вам удобнее, и собирайте излишки. Думаю,
ради спасения долгожданных "братьев" никто возражать не будет.
  - Не подходит. Излучение вашего Солнца будет мешать
  отбору энергии в чистом виде. Да и передача на десятки парсек нерентабельна.
Потери составят девяносто процентов Но чем тебя смущает переселение? Ведь вы
осваиваете даже такие неудобные планеты, как эта...
  - Есть и похуже...
  - Вот видишь! А мы дадим вам планету абсолютно идеальную. С любыми заранее
согласованными параметрами Предоставим условия для неограниченного прогресса. А
не большого замедления реакций никто и не заметит, раз не чем будет
сравнивать...
  - Стой-стой! А ну-ка, поподробнее насчет замедления... Заря, похоже, чуть
смутилась. Однако уходить от ответа не стала.
  - Да, при активном отборе энергии могут проявиться некоторые побочные явления.
Ты не обратил внимания, что люди в порту выглядят не совсем обычно? Но это
абсолют" безвредно. Имеется даже терапевтический эффект - исчезает
агрессивность, устраняются неврозы...
  - Слушай, так вы что, уже начали от нас "подзаряжаться"? То-то я не мог
понять, отчего они все сонные. И мен;
  тоска одолела, пока я там ходил... И вот так со всеми будет?
  - Не совсем. Здесь мы работаем на полном режиме, рас ход энергии у нас сейчас
большой, а людей мало, вот и...
  "Так вы вампиры, ребята, - подумал я. - Вовремя удалось выскочить..."
  И спросил, вспомнив Володю в подземелье:
  - А что, через стены не берут ваши приемники? Когда '. из здания вышел, мне
сразу полегчало. Я думал, от свежел воздуха...
  - Да, через стены отбор энергии затруднен, здесь у вас использованы сильно
экранирующие материалы...
  - А как же закон? Он что, позволяет такие действия без согласия пациентов?
  - Это вынужденная мера. Крайняя необходимость. Мы готовы принести извинения.
Даже как-то компенсировать ущерб. Как только аккумуляторы зарядятся, мы отключим
энергоприемники. А после переселения отбор энергии будет постоянным, но
умеренным, он почти не отразится на самочувствии...
  - И без моего согласия вы ничего не можете сделать?
  - Нет.
  - Это физическая невозможность или моральная?
  - Для нас это одно и то же.
  Я помолчал, глядя на Зарю, стараясь не терять любезно-бесстрастного выражения
лица. "Черт знает что, театр абсурда прямо. Но ведь и понять ее можно. Миссия -
не позавидуешь. Подумать только - сознавать, что от успеха или неуспеха
переговоров зависит судьба целой цивилизации. В нашей истории и аналогий такому
случаю не подберешь, а уж в ней чего только не было... Однако, с другой стороны,
то, что она предлагает, не лезет ни в какие ворота".
  - Да, кстати, - спросил я, - а сколько людей вам нужно, чтобы решить все
проблемы?
  - Как можно больше.
  - Ну а все же? По порядку величины. Тысяча? Миллион?
  - Больше. Хотя бы миллиард. Но можно и два...
  - Что?! Четверть населения?
  - Чему ты удивляешься? Нас двадцать миллиардов, и у нас очень большие
потребности... О том, что приобретаете вы, я уже говорила...
  - Ну логика! Чудо просто! Хотите лишить два миллиарда человек родной планеты,
своей культуры, истории, общества, оборвать им все личные связи... Хуже, чем
пожизненная каторга. А взамен предлагаете сделать место их изгнания максимально
комфортабельным...
  Все было настолько абсурдным, что в какой-то момент мне захотелось махнуть
рукой и с обычными шуточками согласиться на все, что они просят. Мол, чепуха
ведь, и не может быть правдой, а если даже и правда, так кто воспримет всерьез
мое разрешение? И еще интересно, а что могу получить по дурацкому договору лично
я? Вот позволю им целиком переселить Китай... Китайцам на новой планете будет
хорошо, просторно и противные европейцы под ногами не станут больше путаться...
  Что это со мной? Неужели - из-за взгляда Зари, такого дружелюбного, такого
манящего?
  Но психика пока держится, не слишком большого усилия хватает, чтобы выйти
из-под ее власти и тут же понять, что соглашаться никак нельзя. Даже в шутку.
Потому что если сейчас согласиться, то потом исправить уже ничего будет нельзя.
  И одновременно я не перестал ей верить, ее словам о возможной гибели
цивилизации. Это ведь тоже проблема, да какая! Отчего же именно мне выпало
решать? Я же просто не готов. Я не могу принимать на себя такую ответственность!
  Обернувшись, я увидел, что, опираясь спиной на раму двери, перекрывая выход из
комнаты, стоит неизвестно откуда возникший мужчина лет тридцати, неуловимо, но
сильно похожий на Зарю, и смотрит на меня безразличным или даже невидящим
взглядом.
  Вот здесь они переиграли. Не надо было появляться этому красавцу. С Зарей мы
уже наладили какой-то внутренний контакт, как бы там ни было, и могли бы
поискать взаимоприемлемое решение, а недвусмысленная поза нового персонажа
слишком отдает угрозой, попыткой силового давления. А вот этого я никогда не
любил. В любых видах и проявлениях, с раннего детства. От кого бы они ни
исходили.
  И совершенно неожиданно я вдруг увидел выход. Увидел сразу во всех деталях и
подробностях, как будто подсказанный со стороны кем-то гораздо более умным и
решительным. Такое со мной бывало в критических ситуациях.
  - Хорошо, - сказал я, старательно игнорируя появление "врага" мужского рода. -
Гибель 20 миллиардов братьев по разуму допустить, конечно, невозможно. История
нам этого не простит. Но ведь и альтернатива чересчур сомнительна. Право каждого
человека - самому определять свою судьбу - священно.
  - Тысячи землян живут вдали от Земли, даже на абсолютно не приспособленных для
жизни планетах... - мягко, но настойчиво повторила свой прежний довод Заря. -
Так что в принципе ничего экстраординарного не произойдет. Для вас это будет
просто дальнейшее расширение колонизации Галактики. Причем взамен
проблематичного права на выбор судьбы ваши соотечественники получат неизмеримо
больше... Мы готовы поделиться с вами не только знаниями и технологией...
  - Человек может переносить любые лишения, даже страдания, но только
сознательно. Утешением ему будет служить целесообразность тех причин, из-за
которых он страдает. Это не мои слова, это еще римские стоики так считали. А вы
хотите, чтобы я сейчас один все решил за всех, лишая их даже такого утешения...
  - Но не можем же мы спрашивать мнения каждого из миллиарда по отдельности? Это
невозможно даже технически! - в голосе Зари послышалось раздражение.
  - А решать одному за миллиард - тем более невозможно. Даже за одного решать, и
то безнравственно... У нас есть такая надежная, демократическая процедура, как
референдумы, плебисциты...
  - Не будь догматиком, - в разговор вдруг вмешался мужчина, до этого молчавший
так упорно, что я почти забыл о его присутствии.
  - Подлинно мыслящую личность отличает способность видеть настоящую, а не
воображаемую правду вещей. А ты повторяешь стереотипы. Право выбора - это
великолепно. Но имеешь ли ты его, это право, если на одном полюсе абстрактные
интересы индивидуума, а на другом - судьба не просто 20 миллиардов личностей, а
древнейшей и мудрейшей в Галактике цивилизации? Сохраняешь ли ты в этих условиях
свое право?
  - Да... - сказал я почти искренне. - Это - вопрос. Но от теории давай перейдем
к практике. Предположим, чисто умозрительно, что будет, если я все же откажусь
принимать нужное вам решение? Пока я еще свободен в выборе, уточните - как вы
поступите в случае моего категорического отказа?
  Заря улыбнулась совершенно очаровательно. Я подумал, что мимику она наверняка
отрабатывала по земным видеопрограммам определенного жанра.
  - Безусловно, мы найдем способ убедить тебя принять нужное решение.
  - Вот как? Уже интересно. И как же сие сочетается с декларациями о гуманизме и
прочей свободе воли? Тем более что я считаю себя достаточно крепким физически и
морально, чтобы выдержать любые воздействия. По крайней мере - пока буду
оставаться в здравом уме...
  - Нет, - Заря взмахнула длинными ресницами, словно всего лишь отказывалась
прийти вечером на свидание, такой у нее был невинно-сочувствующий взгляд. - Нет.
Сопротивляться ты не сможешь. Мы знаем такие способы, против которых никто не
устоит. Ты тоже. И принцип добровольности будет соблюден, пусть и несколько
формально...
  - Тогда зачем вообще весь этот цирк? - с усмешкой спросил я, хотя мне стало не
слишком весело.
  - По той же самой причине. Мы тоже имеем свои принципы. И должны быть уверены,
что исчерпаны все другие пути и способы. Наш великий мудрец учил: "Расстояние
между тем, как люди живут и как должны бы жить, столь велико, что тот, кто
отвергает действительное ради должного, действует более во вред, нежели на
благо, так как, желая исповедовать добро во всех случаях жизни, он неминуемо
погибнет, сталкиваясь со множеством людей, чуждых добру. Из чего следует, что
тот, кто стремится к истинному добру, должен приобрести умение отступать от
добра кажущегося и пользоваться этим умением, смотря по надобности..."
  - Это очень мудрая мысль... - сказал я раздельно, словно пробуя каждое слово
на вкус.
  - Вот видишь, мои доводы тебя убеждают, - сказала Заря, глядя мне в глаза. -
Приятно иметь дело со здравомыслящим...
  Не зря я большую часть студенческих лет отдал занятиям фехтованием, теннисом и
регби. И при росте 195 сантиметров имел около ста килограммов веса. В
стремительном и внезапном броске я пролетел от окна до середины комнаты, сгреб в
охапку Зарю, вышиб из дверного проема ее напарника, протащил их через холл и
прихожую, не заботясь о возможных травмах, и вбросил в кабину шарового душа.
  Щелкнул замок. Я оглянулся в поисках чего-нибудь тяжелого, не нашел ничего
подходящего и ударил по панели сенсорного управления автоматикой номера кулаком.
Еще через секунду я уже летел ногами вперед из окна на покрытый снегом газон. От
удара о мерзлый грунт боль отдалась в коленях и даже позвоночнике, но я только
со свистом втянул воздух сквозь зубы и, прихрамывая, побежал к стоянке, где еще
днем заметил несколько снегоходов. Разгоняя машину по пустынной главной улице
поселка, я думал, что если здесь не чтят обычаев средневековья и не запирают на
ночь ворота города, то все будет хорошо.
  Створка ворот при моем приближении послушно поползла в сторону, машина
впритирку проскочила в приоткрывшуюся щель, едва не зацепив правой гусеницей
столб, и, разгоняясь до предельной скорости, полетела напрямик через затянутую
поземкой тундру.
  Теперь все зависело от двух факторов - как быстро Заря и ее коллеги кинутся в
погоню и догадаются ли они, в чем смысл моего внезапного и бессмысленного
побега. Если нет - шансы на успех не так уж плохи...
  Примерно в километре от порта я переключил управление на автомат, приказав
машине выйти на трассу и по ней ехать к главному входу, а сам, так как давно уже
не бегал, побежал к знакомой тропе.
  Володя все так же возлежал на своих ящиках. Теперь он хрустел соленым
миндалем, запивал его ядовито-зеленым пенящимся напилком из пузатой мягкой
бутылки и смотрел приключенческий фильм, развернув под потолком гиперкуб экрана.
  - О! Ты опять здесь, - констатировал он без удивления. - Хочешь? - и протянул
мне пакет с миндалем.
  - Кажется, нет. - Я присел на ближайший ящик, вытер с лица пот и тающие
снежинки. Внутри экрана загорелая девица с визгом карабкалась на скалу, спасаясь
от гигантского тарантула.
  - Может, выключишь?
  - А что? Довольно забавно... Там вначале еще интересней было...
  Я молча взял пульт и убрал изображение. Стало тихо. Даже слишком. Володя
посмотрел на меня внимательно и перестал жевать.
  - Ну-ка, давай, рассказывай. Похоже, ты там не скучал...
  Я вдруг совершенно успокоился. Этот десантник (теперь я совершенно отчетливо
вспомнил, что Володя именно десантник, и встречались мы в базовом лагере на 22-й
планете Серых солнц в позапрошлом году) наверняка сможет сделать все, что нужно.
Лишь бы поверил. И как можно более четко и убедительно я стал говорить о том,
что уже произошло, как я представляю себе дальнейшее и какая роль в этих планах
отводится Володе.
  - Пожалуй... Пожалуй, так будет хорошо... - десантник не стал задавать лишних,
риторических или просто глупых вопросов. Во-первых, он доверял мне как
представителю столичной прессы и не считал способным на глупый розыгрыш, а
во-вторых, и это главное, всю свою сознательную жизнь Володя, как и три
поколения его предшественников готовился как раз к подобной ситуации, а все
остальное, чем они занимались, было либо тренировками, либо выполнен" ем задач,
хоть и сложных, зачастую опасных, но не основных.
  Мой рассказ он поэтому воспринял как одну из бесчисленных вводных на
тренажере, сделав в глубине сознания пометку, что, похоже, на этот раз играть
придется всерьез И сразу перешел к вопросам практическим.
  - На станцию связи пройти не проблема. Это я сделаю независимо от того, есть
там кто или нет. И передам все, что надо. Не думаю, чтобы они смогли перехватить
или засечь передачу. По гиперканалу это скорее всего вообще невозможно. В любом
случае - это мое дело... Только... Не уверен, что так уж нам сразу поверят.
Тебя-то я знаю и вижу глаза в глаза, а по радио, да через сколько-то световых л
все иначе может прозвучать...
  Я задумался. Через секунду решение пришло.
  - Есть. Адресуй сообщение так: "Космофлот. Маркину лично. Ростокин просит
взять вопрос под особый контроль". И дальше - текст. Продумай сам, чтобы
понятнее и прочее.
  Десантник приподнял бровь.
  - Маркин - это какой?
  - Тот самый. Начальник службы безопасности. Были мы с ним пару раз в веселых
историях. Он все сразу поймет и поверит... Лишь бы ему доложили.
  - Это уж я постараюсь...
  ...Дальше я делал все то, что делал бы на моем месте смертельно напуганный и
потерявший от страха голову человек. Я проник в верхний зал, нашел там наиболее
скрытое от глаз окружающих место - узкую щель позади серебристых шкафов
справочно-информационного стенда, улегся на низком коробе, теплом от проходящих
под ним термоэлементов, и стал ждать. По идее, здесь можно было бы отсидеться до
прихода первого же космолета, а потом тем или иным способом прорваться к трапу.
  Нашли меня довольно быстро, минут через сорок. Один из пришельцев, которого я
безошибочно узнал, хоть и не видел никогда раньше, заглянул в мое укрытие и
поманил рукой с вполне человеческой презрительной гримасой. Я представил, как
мне сейчас должно бы быть страшно и тошно на душе, и вышел, подергивая щекой.
  Меня привезли в тот же самый номер, и там опять оказалась Заря. На щеке ее
алела свежая ссадина, но выражение лица оставалось по-прежнему благожелательным.
  - Зачем все это было нужно? - спросила она. - Неужели ты поверил, что сможешь
скрыться от нас? Я пожал плечами и не ответил.
  - Впрочем, я понимаю. Гордость землянина... Подчиниться насилию - это же так
унизительно... Но все же, на что ты рассчитывал? Ответь, мне интересно понять
ход твоих мыслей. Я считала, что до конца поняла твой психотип, а оказалось, что
между расчетным и реальным поведением есть расхождения... Нам придется
подрегулировать наши детекторы...
  - Долго придется регулировать, - позволил я себе буркнуть предельно мрачным
тоном.
  - Отчего же долго? У нас совершенные приборы и проверенная методика.
  - Оттого, что мы сами себя не понимаем, а вам куда уж... Но к делу это не
относится...
  - Нет, как раз относится, и я надеюсь, что у нас еще будет время об этом
поговорить. Но позже. А сейчас нам надо прийти к окончательному решению. Ты
готов, или?..
  - Альтернативы, как я понимаю, нет?
  - Кое-какая есть... Либо согласие сразу и сопряженные с ним моральные и
материальные стимулы, либо то же согласие, но достигнутое после ряда отнюдь не
приятных процедур...
  -Хорошо, тогда поговорим о стимулах... Только не представляю, чем вы меня
могли бы соблазнить.
  ...Все в свое время кончается, закончилась и гравитационная буря. Заря
сообщила мне, что через несколько часов рейсовый лайнер прибывает в порт.
  Вжившийся в роль морально сломленного человека, я с трудом встал с дивана, на
котором по преимуществу и провел последние двое суток.
  - Да перестань ты так нервничать, пожалуйста... Смотри на вещи шире, - она
говорила со мной так, будто мы Бог знает как давно знакомы и нас связывают
многолетние близкие отношения. - Тем более что делать тебе ничего
сверхъестественного не придется. После старта ты должен найти способ вместе со
мной пройти в навигационные помещения корабля, а остальное - не твоя забота...
  - Что вы сделаете с экипажем?
  - Абсолютно ничего страшного. Просто нам потребуется разместить по трассе
полета внепространственные ретрансляторы. Без них нельзя навести мост. А для
этого нам нужна навигационно-вычислительная система корабля. Вреда экипажу мы не
причиним, просто... попросим не мешать. Позже они об этом даже и не вспомнят...
- Заря с трогательной заботой всмотрелась мне в глаза.
  - Тебя волнуют нравственные проблемы? Успокойся. Мы сделаем так, что на Земле
никто никогда не узнает о твоей роли...
  - Да, обязательно, - рассеянно сказал я.
  ... Энергозаборники в порту были уже отключены, и он своей предотлетной суетой
и оживлением ничем не отличался от любого другого космопорта Вселенной.
  - Только смотри, чтобы больше никаких неожиданностей, - предупредила Заря. -
Любая попытка сопротивления будет немедленно пресечена. Раз договор заключен,
руки у нас развязаны...
  Пока посадочный модуль медленно опускался на поле, пока из его трюма выгружали
адресованные сюда контейнеры, а пассажиры, улетающие на Землю, подвигались к
трапу, я пытался определить, кто же из них инопланетяне. Кроме Зари, я знал в
лицо троих, но даже и они ничем не выделялись среди прочих пассажиров, а угадать
в подвижной и довольно однотипной по внешнему виду толпе остальных
представлялось мне задачей неразрешимой.
  Я издали увидел Володю-десантника, но приближаться не стал, да и тот был занят
на погрузке своих тюков и ящиков, в мою сторону даже не смотрел. Правда, мне
показалось, что в какой-то момент Володя на миг повернулся и поднял над головой
кольцом сложенные пальцы.
  Сама посадка прошла на удивление гладко. То есть как обычно. Лифт поднял нас к
площадке шлюза, потом модуль бесшумно и без всяких перегрузок взлетел и
пристыковался к ждущему его на пятисоткилометровой высоте кораблю.
  В тамбуре, обтянутом по стенам тисненой кожей, пассажиров встречал старший
помощник в мундире, изукрашенном погонами, позументами и аксельбантами.
  Заря держала меня под руку и прижималась так, словно мы были молодоженами,
отправляющимися в свадебное путешествие. В двух шагах позади держались два тех
самых ВРАГа, что изымали меня из порта, а Володя-десантник затерялся в самом
конце очереди.
  "Приветствуем вас на борту лайнера "Никколо Макиавелли" и желаем приятного
путешествия", - лучезарно улыбнулся офицер, а стоящий позади него пассажирский
помощник с пультом бортового компьютера в руке поднял голову от "дисплея со
схемой свободных мест, и я встретился со спокойным, даже скучающим взглядом
начальника галактической службы безопасности Валентина Петровича Маркина. Кому я
адресовал свое тревожное сообщение и которого никак не рассчитывал здесь увидеть
"о натюрель", то есть собственной персоной.
  - Многих периодических изданий корреспондент Игорь Ростокин с супругой, - от
радости, что все позади и уж кто-кто, а В. П. Маркин решит все как надо, меня
вновь потянуло на привычный ернический тон. Тем более что роскошное оформление
итальянского лайнера располагало к высокому стилю.
  - У нас заказан двухместный люкс...
  - Разумеется. Все в порядке. Четвертая палуба. Вас проводят. Еще раз всего
наилучшего... - Маркин в такой роли смотрелся, пожалуй, лучше, чем в
адмиральской. Я не отказал себе в удовольствии подольше задержать на нем вдетый
в петлицу объектив видеокристаллофона. Хороший получится кадр.
  В каюте, когда за нами закрылась массивная герметичная дверь, Заря вдруг
расслабилась и опустилась на диван чисто по-человечески. Я подумал, что момент
посадки и ей дался нелегко.
  Сам же я, наоборот, успокоился. Теперь мы дома. Правда, удивляло внезапное
появление Маркина. Я обратился к нему просто для того, чтобы тот сообщил, кому
надо - Ростокину следует верить. А вот каким чудом сам он оказался на борту
лайнера, если путь от Земли сюда занимает в лучшем случае месяц? Мне отчего-то
не пришла в голову простая мысль, что адмирал к моменту получения информации о
вторжении пришельцев мог по своим служебным делам находиться не на Земле, а
гораздо ближе.
  Пока я обходил все помещения каюты, Заря не отставала ни на шаг. Мне стало
совсем весело.
  - Да успокойся ты. Куда я теперь денусь?.. - спросил я с несколько
издевательской усмешкой, словно действительно был мужем ревнивой жены, которая
боится, как бы ее супруг не закрутил романчик с пассажиркой посимпатичнее.
  "А такие здесь наверняка есть", - подумал я. - Ты лучше переодевайся в свое то
самое платье, и пойдем изучать обстановку...
  - Никуда ты отсюда не пойдешь, - отрезала Заря, подтверждая аналогию. - Мы
выйдем вместе, и только один раз, когда отправимся занимать ходовую рубку...
  - Не знаю, как у нас получится. Не можем же мы действительно сидеть в каюте
весь месяцу наверняка аги вылиос! подозрения. Разве нет?
  К исходу второго часа дискуссии Заря наконец согласилась, что действительно
пойти поужинать в один из ресторанов можно, а заодно осмотреться на местности,
оценить обстановку.
  - Только ты переоденься, - снова пришлось ей напомнить. - Здесь в рабочем в
рестораны не ходят, не Антарес, чай... Мне бы тоже смокинг неплохо надеть или, к
примеру, фрачную пару... Заказать, что ли? - задумчиво спросил я.
  Заря открыла свою сумку, и мне почудилось, что внутренний объем ее значительно
превосходит внешние размеры. Там свободно умещалось и вечернее платье, и иные
детали туалета, и, похоже, многое другое тоже. Снаружи же казалось, что кроме
обычных женских пустяков туда ничего не всунешь.
  "Это до каких же пределов они в своих науках дошли, если девчонки с
четырехмерными сумочками прогуливаются..." - подумал я и деликатно отвернулся,
потому что Заря начала переодеваться тут же, не смущаясь моим присутствием. То
ли у них обычаи такие, то ли по-прежнему из поля зрения выпускать меня не
рисковала.
  Я отошел к пульту сервисной автоматики, прикидывая, нельзя ли как-нибудь
незаметно связаться с Маркиным. Нашел формулу вызова пассажирской службы, но,
услышав за спиной шорох, обернулся. Заря стояла рядом, и взгляд ее был весьма
подозрительным.
  - Что ты делаешь?
  - Смотрю, что у них за фонотека, на классику потянуло... - и нажал клавишу
музыкального каталога. - Вот. Кшиштоф Пендерецкий. XX век. Очень оригинальный
композитор...
  В каюте загремели первые такты старинной симфонии. И за ее звуками ни я, ни
Заря не услышали, как тихо открылась вроде бы надежно запертая входная дверь и в
каюту боком скользнул высокий молодой итальянец в фиолетовом космофлотском
кителе. Неизвестно, что он подумал, увидев весьма прелестную, притом еще и
полуобнаженную девушку, но на мгновение явно растерялся, и заготовленная заранее
фраза: "Прошу поднять руки и оставаться на местах!" прозвучала совсем не так,
как должна была прозвучать. Я успел заметить, что рука его с тяжелым
парализатором качнулась, будто не зная, на кого из нас двоих направить ствол, а
Заря уже стремительно метнулась к сумке, и ярко-зеленая молния пересекла каюту,
отбросив парня к стене. Китель на его груди вспыхнул. Следующим выстрелом Заря
наверняка убила бы меня, но я - вот уж не думал, что подобные навыки так быстро
войдут в привычку, - падая, швырнул в инопланетянку подвернувшийся под руку
золоченый ампирный стул, который, как городошная бита, снес со стола сумку Зари,
а рикошетом задел и девушку. Это меня и спасло. Раскаленный плазменный заряд
пронесся над головой, а сам я, перекатившись через голову и чудом не сломав при
этом шею, вылетел в коридор.
  Следующий выстрел выжег извилистую пузырящуюся борозду на кремовой переборке.
  Чья-то рука схватила меня за ворот и втянула в дверь напротив. Я поднялся,
машинально отряхивая брюки на коленях. Акробатический трюк даром не прошел, боль
отдавала в поясницу и плечо.
  Передо мной стоял Маркин. Щека у него подергивалась нервным тиком. Не помню,
был ли он у него раньше.
  - Зачем это, Валентин Петрович? - выдохнул я возмущенно. - Мы с ней уже
договорились... Все бы нормально прошло, без стрельбы, без крови... - я махнул
рукой, отвернулся. Забавное поначалу приключение обернулось печально. Перед
глазами, ослепленными вспышками плазменных зарядов, стоп кадром застыло
изображение упавшего на спину парня с насквозь прожженной грудью и Зари, из руки
которой бьет смертоносная молния. А воображение дорисовывало и то, что случится
дальше...
  В коридоре гулко хлопнула фотоимпульсная граната. Из тамбура моей каюты
прогремело подряд несколько выстрелов. В ход пошли настоящие боевые пистолеты, а
не безвредные парализаторы.
  Кто-то оттолкнул меня, кто-то загородил спиной дверь. Я рванулся вперед, но
меня крепко держал за плечо коренастый итальянец с надписью "Секьюрити" на левом
рукаве.
  Мимо пронесли человека, наскоро замотанного в зеленую асептическую пленку, и я
почувствовал, что свободен. Вход в салон был открыт, но внезапная слабость в
ногах заставила опереться о переборку и сделать несколько глубоких вдохов. Я
представил, что сейчас войду и увижу лежащую на ярком ковре Зарю и рваные, в
кулак величиной раны на прекрасном девичьем теле, а может быть... на том, что
является ее телом на самом деле.
  Заря, живая и даже не раненная, стояла лицом к стене, один из боевиков группы
захвата целился ей в смуглую обнаженную спину из короткого автомата, еще двое
стояли по сторонам с пистолетами неизвестной конструкции, похожими на старинные
ракетницы.
  Четвертый, уже не в форме корабельной службы безопасности, а в легком
светло-сером костюме, погружая руки до плеч, извлекал из сумки Зари и
раскладывал по столу предметы странной формы и непонятного назначения. Два его
помощника осматривали их и укладывали в герметические контейнеры.
  Услышав мой голос, Заря обернулась. Всю правую сторону ее лица покрывал быстро
синеющий кровоподтек. И тут только я понял, что за пистолеты в руках у
итальянцев. Для стрельбы пластиковыми пулями. Значит, несмотря ни на что, рискуя
жизнью, они все же постарались обойтись без кровопролития. От взгляда Зари мне
стало неприятно. Хотя и не чувствовал я за собой никакой вины.
  Не понимая до конца, в чем причина охватившей меня неловкости, я как можно
небрежней заметил, избегая смотреть девушке в глаза:
  - Я же говорил, что ничего не выйдет. У нас не любят, когда гости считают себя
умнее хозяев. По-другому надо было...
  Заря ничего не ответила и отвернулась. Мне показалось, что она дрожит, то ли
от холода, то ли от чего-то другого. Я взял со стула золотистую куртку и
набросил ей на плечи.
  Издалека донеслась торопливая дробь выстрелов. Похоже, привыкшие к схваткам со
своей бессмертной мафией итальянцы развернули широкие боевые действия по всему
кораблю.
  Окончательно почувствовав себя военным корреспондентом, я запрыгнул на
пролетающую по коридору грави-площадку, перегруженную вооруженными и возбужденно
переговаривающимися офицерами службы безопасности. На меня глянули удивленно, но
потеснились.
  Площадка влетела в просторный холл с зимним садом и остановилась. Похоже,
здесь собрался весь личный состав линейного управления. Пахло озоном, порохом,
горелой пластмассой. А центром всеобщего внимания была действительно странная и
эффектная картина.
  Переборка угловой, выходящей в холл каюты треснула и вывернулась наружу словно
от метеоритного удара, и через пролом была видна прозрачная и радужная, как
стенка мыльного пузыря, полусфера, внутри которой в позах буддийских монахов
сидели на полу два инопланетянина. С десяток эсбэшников держали их под прицелом
своих автоматов, а еще один поднес к губам блестящую фишку мегафона. Голос его
гремел, отражаясь от стен:
  - Предлагаю снять защитное поле и сдаться. Ваша безопасность гарантируется
командованием корабля. По прибытии на Землю вам будет предоставлена возможность
встретиться с представителями Генерального Совета ООН...
  Пришельцы внутри купола не реагировали. Я снова увидел Маркина и подошел к
нему. Обратился намеренно официально:
  - Господин адмирал, несколько слов для наших читателей. Поясните, чем все же
была вызвана необходимость столь решительной акции? Рассматривались ли иные
варианты действий? И кто будет нести ответственность за человеческие жертвы?
  Маркин непроизвольно поморщился, увидев направленный на себя объектив. Я
подумал, что услышу сейчас какую-нибудь резкость, однако ответил адмирал ровным
и тихим голосом.
  - Считаю необходимым уточнить - жертв при проведении операции не было. Один из
сотрудников, Умберто Мад-зони, действительно был ранен, но жизнь его вне
опасности. Необходимость быстрых и решительных действий с нашей стороны
диктовалась недопустимостью пребывания на корабле значительного количества
вооруженных лиц предположительно внеземного происхождения, имеющих агрессивные
намерения. По вашей, кстати, оценке... Которая и подтвердилась. Инопланетяне
применили смертоносное оружие первыми, не сделав попыток вступить в переговоры.
Это все, что я могу сообщить в настоящее время.
  - Благодарю вас. Еще один вопрос. Сколько всего инопланетян задержано и каким
образом вы сумели так быстро определить, кто именно из пассажиров принадлежал к
пришельцам? Я, например, этого не знал.
  Маркин слегка усмехнулся.
  - Видите ли, они допустили небольшой тактический просчет. Все инопланетяне
имели на своей одежде или предметах снаряжения эмблемы Антаресской комплексной
экспедиции. Поскольку та дама, которую вы представили как свою супругу, была
"помечена" так же, логично предположить, что это - одна компания. Разумеется, мы
проверили данную гипотезу. Так что позвольте, пользуясь случаем, выразить вам
благодарность от лица службы безопасности космофлота, которую я здесь
представляю. Извините, я вынужден прервать интервью, временем для его
продолжения не располагаю...
  Потом он сделал извиняющийся жест и осторожно отобрал у меня кристаллофон.
  - Прошу прощения. В интересах сохранения секретности до выяснения всех
обстоятельств. Впоследствии аппарат будет вам возвращен. Возможно...
  Делать нечего, когда адмирал начинает говорить в такой тональности, спорить
бессмысленно.
  Я отошел к группе праздных зрителей, в центре которой увидел
Володю-десантника. Мое появление было встречено взрывом энтузиазма.
  - Вот он, наш скромный герой, гроза пришельцев! Следите за прессой! Благодаря
самоотверженным действиям нашего корреспондента сорвана попытка космической
агрессии! А чего это ты какой-то скучный? Все отлично! Ловко ты со своей
подружкой управился. Нервная она оказалась. Но стулом ты ее здорово... А то бы
она тоже сбежала...
  - Постой, Володя, - перебил я его, - кто-нибудь может объяснить спокойно? Что
у вас все же произошло?
  - Ну, брат, это так просто не расскажешь. Сами еще не разобрались. Но вкратце
так. Всех вычислили, разместили на одной палубе, входы-выходы заблокировали,
стали ждать. Сначала хотели тебя как-то из каюты вызвать, но не успели...
  Володя говорил так, будто именно он был руководителем операции.
  - Двое их ребят вышли на разведку, мы так поняли. Деликатно их попросили
поднять руки и сдать оружие, если есть. А они как-то сумели оповестить
остальных. И началось... В общем, взяли тех двоих, твою подружку, да еще эти вот
застряли. Остальные сумели сбежать, отстреливаясь...
  - Как сбежать, куда?
  - А это мы у пленных выясним - куда. Как - уже понятно. У них каждый имел при
себе нечто вроде индивидуальной черной дыры, если так можно выразиться, а точнее
- входную диафрагму внепространственного туннеля, - пояснил худой светловолосый
итальянец с опаленными бровями и заклеенным пластырем лбом. - У твоей девушки
она помещалась в сумке. Если бы ты не сбил сумку со стола, она бы в нее нырнула
- и все. А так не успела. Почему эти двое не ушли, а закуклились - непонятно.
  - Ничего, вытащим, - оптимистично заверил Володя. - Пленных допросим,
разберемся... Сейчас вокруг них аварийный кессон поставят, и пусть сидят, пока
не надоест. Деваться им теперь некуда...
  ...Разумеется, ничего больше об этой истории мне узнать не удалось. После
нескольких "собеседований", которые правильнее назвать допросами, я подписал
кучу бумаг, дал несколько подписок о неразглашении, и до сих пор не имею
понятия, удалось ли уполномоченным ведомствам выяснить что-то о загадочной
цивилизации ВРАГов? Боюсь, что нет, иначе хоть какие-то слухи непременно бы
просочились.
  Я вообще иногда склонен думать, что пал жертвой внезапного психического
расстройства. Иначе... Да что иначе? В шкафу у меня висит форменный китель с
тремя нарукавными нашивками, и крестиком "За отличие", врученный мне без особой
огласки, как бы по совокупности заслуг перед Космофлотом. Вот и все. Жизнь
научила меня не слишком задумываться о предметах, суть которых умозрительно
постичь невозможно, а достоверной информации нет и не предвидится. Но вот теперь
я начинаю подозревать, что и эта давняя история каким-то образом связана с ныне
происходящими событиями.
  Как именно - другой вопрос. Пока что общее во всех творящихся со мной и вокруг
меня чудесах - это моя к ним ко всем причастность. Вроде бы достаточно
искусственный силлогизм, но тем не менее... Другого пока нет и не предвидится.
Глава 18
  С утра мои гости были в полном порядке, только Кириллов кряхтел и то и дело
хватался левой рукой за бок при неловком повороте или даже глубоком вдохе. Я
снова испытал опасение, не сломаны ли у него ребра (хотя какое мне, казалось бы,
дело), но Герасим, еще раз его осмотрев, сказал, что ничего страшного, "зашибло
сильно, а так ничего, через пару дней оклемается барин". Да и Станислав при
ходьбе заметно прихрамывал.
  - Так отчего вы не убежали, воспользовавшись моментом? - спросил Кириллов,
пока сторож подавал плотный завтрак. - Могли бы даже, в целях повышения
собственного авторитета, передать нас в руки своих коллег...
  Я поднял вверх указательный палец.
  - Слушайте...
  Все дружно повернули головы в сторону окна. Стрельба в городе с ночи гуще не
стала, но как-то расползлась, окружая центр. Слышнее всего были винтовочные
выстрелы в районе трех вокзалов.
  - Вот так уже часов десять погромыхивает. Откуда я знаю, что там сейчас
творится? Кто, в кого и зачем? И чья берет и возьмет, тоже неизвестно. Я человек
осторожный. Решил, что лучше пока в надежном месте отсидеться и на свежую голову
сообразить, где теперь "патриа" и где будет более "бене"{Uni bene, ib patria –
где хорошо, там и Родина (лат) } тем более засветили вы меня... Если хоть один
из тех, кто в доме был, уцелел, мне не отмазаться. Ну а с вами худо-бедно
договорились.
  Слова мои были восприняты вроде бы с пониманием, хотя Людмила по-прежнему
искрила на меня своими зелено-карими глазами. Плохая разведчица, раз так и не
научилась эмоций сдерживать. Хотя, может быть, ее истинное положение и роль в
организации такого умения и не требуют.
  - И что теперь, - спросил Станислав.
  - Это уж ваше дело. Отдохнули, поели-попили, начинайте решения принимать.
Хотите – можете уходить, а я здесь останусь, хотите – чего иного предлагайте. И
не забывайте, должок за вами, и за ночь он порядочно вырос.
  - В каком смысле?
  - В наипрямейшем. Я условия договора выполнил, сдал вам своих прежних коллег с
потрохами. Как минимум вдвое сверх того, что мне от них причиталось, надеюсь с
вас получить. А за спасение, лечение и ночлег с пансионом – это уж во что вы
свои три жизни сами оцените... – кривляться мне было нетрудно, я вспомнил к
случаю одного из своих давних приятелей и копировал его стиль поведения и манеру
выражаться, хотя на ходу расцвечивал свой словарь оборотами из здешнего
лексикона.
  - Это он называет сдал! – Людмила вмешалась, упорно продолжая говорить обо мне
в третьем лице. – Подставил целый отряд под засаду...
  Кириллов только зыркнул на нее раздраженно-недобро, а тут и я не смолчал.
  - Ага подставил! А кто предупреждал, что не отвечаю, если мышке кошке не по
зубам окажутся? Хотел бы подставить. Где б вы были сейчас милая мадам? Забыли
уже, как вас от страха колотило, когда в машину заскакивали, Артемида-охотница?
Да и прочих господ имел полную возможность... да просто предоставить собственной
участи. Скажите еще, что я вас вчера за руки хватал и просил меня в плен взять.
А потом уговаривал поскорее в Марьину рощу ехать. Так было Станислав
Викеньтьевич, или может, несколько иначе?
  "Англичанин" молчал, видимо, соображая, как получше ответить и мне и своей
агрессивной сотруднице.
  - Лучше всего будет, - продолжал я, если вы прямо сейчас со мной
рассчитаетесь, и адью. И адрес забудете, во избежание дальнейших неприятностей.
Тем более что я тут тоже не задержусь. По тысяче фунтов с носа вам не
обременительно будет?
  Насколько я знал нынешние цены, на такую сумму можно было приобрести в Англии
небольшой домик в Лондоне и роскошный – в сельской местности. Или скромно всю
жизнь существовать на проценты.
  - Ну, это вы загнули, изобразил удивленное возмущение Станислав. – мал, что
чересчур запрашиваете, так у нас собой и десятой доли такой сумму не найдется...
  - Это не вопрос. Одни может за деньгами съездить, остальные здесь подождут. И
счетчик включим. Час ожидания – еще сотня. Пойдет? Вы ж все время из внимания
упускаете, что я не идейный боец, я человек в меру способностей зарабатывающий
себе на жизнь. И только...
  - Ну подождите, Игорь Моисеевич. Наде же поговорить, договориться. Разумеется,
сегодня обстановка совсем не та, что вчера, из данности и будем исходить, -
примирительно сказал Кириллов и снова поморщился от боли.
  - Травматическая невралгия, - поставил я диагноз. - Хорошо помогает перечный
пластырь. Договориться я тоже не против, но исходные условия остаются прежними.
Три тысячи вы мне и так и так должны, все возможные впредь услуги - по
прейскуранту...
  Мой скромный "Рено", основательно продырявленный пулями, чего я ночью не
заметил, Герасим закатил в каретный сарай, а взамен предоставил синюю
"Испано-Суизу" с полностью закрытым купе, сияющими никелем радиатором,
бамперами, колесными дисками и спицами, шелковыми шторками на окнах хрустального
стекла и с дипломатическим флажком Швейцарии (похожим одновременно на влаг
Красного Креста) на капоте.
  - Кузов бронированный, сообщил он мне, поглаживая машину по лаковому крылу, -
стекла пуленепробиваемые, шины тоже. Мотор сто сорок лошадиных сил. Под сидением
два автомата, в кармане на левой стороне дверцы пистолет, в перчаточном ящике
гранаты. Александр Иванович наказал, чтобы я проследил, бронежилет чтоб под
пиджачок непременно поддели, и фуражечка вот шоферская, тоже кевраловая.
  Убедительнейший тип заботливого дворецкого, провожающего барина в дальнюю и
опасную дорогу.
  - Паспорт вот вам дипломатический приготовил, - протянул Герасим зеленую
книжку. – Швейцария такая страна, что хоть красные, хоть белые, хоть еще кто с
природным уважением относятся. Бандиты всякие, те, конечно, да, им все одно, с
каким документом к стенке ставить. Но в Москве, да днем, особенно можно не
опасаться. А может, и мне с вами поехать? Я и за руль могу, и навроде охранника.
  В словесах андроида я вдруг явственно уловил интонации и скрытую усмешку
Шульгина. Не кто иной, как хитроумный Александр Иванович его программировал.
  - Нет уж, ты здесь оставайся. Дом охраняй, оборону держи. Куда мне прикажешь
возвращаться, если что?
  - Как угодно. Дом сберегу. При всех властях берег. У меня для каждого и бумага
серьезная найдется, и что еще другое, смотря по обстоятельствам. Еще одно в виду
имейте, господин Риттенберг (в паспорте мою фамилия мне оставили прежнюю, а имя
транскрибировали в Игвар, и был я теперь, получается швейцарец шведского
происхождения, дважды нейтрал), что в салоне между шоферским креслом и
пассажирским купе перегородка стеклянная, звуконепроницаемая, и пассажиры ваши,
свободно себя чувствуя, разговориться могут, и даже наверняка, так вот на этот
случай там микрофоны чувствительные, а возле уха у вас динамик, и все вам
великолепно слышно будет...
  - Ну спасибо братец. Все у тебя предусмотрено.
  - Служба такая, барин, - и не был бы он роботом, я поклялся бы, что в бороде
промелькнула ироническая усмешка, мол, мы ж с тобой все великолепно понимаем, но
– положение обязывает валять дурака.
  - Однако вы человек предусмотрительный, - сказал, увидев машину, Станислав. –
И не поймешь, как с вами обходиться. То вы маклером представляетесь, за сотню
фунтов готовым головой рискнуть, то вдруг оказываетесь владельцем роскошной дачи
и царского выезда... Странно как-то...
  - Чего же странного? Товарищ Кириллов, кажется, специалист в таких вопросах,
ему труда не составит выяснить, кто хозяином дачи числится, и соответствующие
выводы вам доложить....
  Я блефовал, конечно, но был почти уверен, что даже проверка по линии ГПУ, если
бы они решили ей сейчас заниматься, ничего меня компрометирующего не показала
бы. Шульгин в таких делах разбирается четко...
  Усаживая гостей в машину, я демонстрируя полное доверие, вернул им оружие. Мне
они ничего не сделают, не в их интересах, а в городе обстановка смутная, мало ли
что может приключиться.
  - Куда прикажете следовать? – поинтересовался я, как заправский шофер у
пожелавших прокатиться господ.
  - Вообще-то нам... – начал Станислав, но Кириллов его перебил не полуслове:
  - Поезжайте в сторону центра, как если бы к Никитским воротам, только
поосторожнее, нам совсем ни к чему в перестрелку попадать. Старайтесь, так чтобы
и не рисковать, и увидеть побольше.
  - Сложнее задача. Ну да, Бог даст, по дипломатам стрелять не станут. У вас
какие-нибудь подходящие документы есть?
  - Найдутся.
  - Тогда трогаем. Имейте в виду, стекло здесь толстое, если что сказать хотите,
вот тут переговорная труба есть. Пробку из амбушюра выдерните, тогда я услышу.
Под обстрел попадем – на пол ложитесь, а буду на скорости прорываться.
  Купе в машине было просторное, в нем помещался широкий кожаный диван, еще два
откидных сиденья и столик с пепельницей, кольцами для бутылок и стаканов,
хрустальной вазочкой для цветов.
  Поехали...
  Москва еще больше, чем накануне, производила впечатление города, в котором
никто не понимает, что, собственно происходит и как должны развиваться события в
ближайшее время.
  Я имею в виду, разумеется, активных участников событий, а не обывателей.
  Беспорядки само собой, кем-то организовывались и направлялись. Но стороннему
наблюдателю представлялась только внешняя канва событий.
  На площадях митинговали, но на какую именно тему – понять из движущегося
автомобиля было невозможно.
  В разных направлениях двигались колонны, в которых перемешались и военные, и
штатские, причем вооруженных людей было на удивление мало.
  Несколько раз мне попадались намалеванные мелом на кумаче корявые по шрифту и
смыслу лозунги. Иногда интересные: "Долой буржуйский нэп, да здравствует
пролетарская революция!", "Бей жидов, спасай Россию!", "Завоеваний Октября не
отдадим!", "Красноармейцы, вы с нами?", "Требуем внеочередного съезда партии".
  Выходило, что смутное брожение последней недели выкристаллизовалось в массовые
выступления народа против правооппортунистического правительства. Очередное
возмущение "обездоленных масс" вновь наметившимся "неравенством".
  Однако частные магазины и трактиры еще не громили. По крайней мере там, где мы
проезжали.
  И, что меня начало удивлять еще три дня назад, - явная пассивность власти.
Такое впечатление, что милиция, войска, ГПУ больше всего боятся спровоцировать
беспорядки, а не озабоченны тем, чтобы пресечь их в корне.
  Впрочем... Как я могу судить? Здесь другой мир, и у людей какая-то особенная
психология. Не случайно же в моей реальности не было ничего подобного здешней
гражданской войне. Моим соотечественникам и "братьям по реальности" просто не
пришло бы в голову, что ради каких-то лозунгов можно ввергнуть собственную
страну в многолетнее кровопролитие. Такие вещи случались, конечно, и в моем
мире, но только в наиболее диких странах, чье население из всех завоеваний
прогресса постигло только умение нажимать на спусковой крючок.
  Кто и в кого стрелял на улицах, я тоже не успел выяснить за те полчаса, что мы
ехали от Сокольников к центру. Очень может быть, что вся пальба была лишь
шумовым оформлением, азартные любители свободы без берегов сопровождали
стрельбой в воздух речи любимых ораторов.
  Иначе не были бы так спокойны обыватели. Нет, наученные горьким опытом, люди,
конечно, нервничают, стараются побыстрее миновать места особенно шумных сборищ,
кое-где в первых этажах закрывают ставнями окна, но и не более.
  В целом обстановка похожа на ту, что запечатлели кинохроники первых дней
февральской революции в Петрограде.
  И в то же время... Жизненный опыт мне подсказывал, что в любой момент может
полыхнуть по-настоящему. Кое-что в подобное я видел полтораста лет спустя и
запомнил психологическую ауру, свойственную очагам начинающихся мятежей, нечто
похожее на предощущение землетрясения или цунами.
  Сначала мы ехали по переулкам. Примыкающим к Сущевскому валу, и здесь все было
спокойно. Иногда впереди появлялись вооруженные патрули, по всей видимости, от
московского гарнизона, тогда я давил на кнопку редкого здесь электрического
сигнала, и громкий музыкальный рев в сочетании с дипломатическим флажком
открывал нам дорогу.
  Но по мере приближения к центру города такие простые приемы уже не
действовали. И вооруженных людей попадалось больше, и настроены они были гораздо
недружелюбнее.
  Одновременно я слушал происходящее в салоне разговоры. Удивительно, как
ощущение изолированности и относительной защищенности развязывает людям языки.
  - Куда мы все-таки едем? – спросила Людмила. Я впервые сегодня услышал ее
нормальный голос. И говорила она сейчас не просто уверенно, но и с чувством
некоторого превосходства, не знаю, правда, чем вызванного.
  - Единственно, куда можно, - на Гнездовский, - ответил ей Кириллов.
  - Да вы что с ЭТИМ?- даже голосом выделила последнее слово, и я понял, что
имела она в виду именно меня. Нет, это не женщина, а какая-то "черная вдова".
Неужели только вчера я лежал с ней в одной постели и даже в какой-то момент
испытал к ней вполне человеческую симпатию?
  - Есть другие варианты?
  - Предлагаю в Щукино. Там и в обстановке разберемся, и решим, что с ним
делать...
  Кириллов зашелся болезненным смехом пополам с кашлем. Мне показалось, что у
него с легкими не все в порядке. Был, допустим, притушенный туберкулезный
процесс, а шульгинская пуля его резко активизировала. Посмотреть бы, не кровью
ли кашляет.
  - Поздно, поздно, милая Ванда... – раз уж сразу не убили господина
Риттенберга, теперь за него держаться надо. Вы хоть примерно догадываетесь, кого
он здесь может представлять?
  - А мне... - она выразилась чересчур для женщины грубо. Не эстетично. Такое
впечатление, чтобы позлить. Только вот кого?
  И что их вообще объединяет? Бывшая рижанка Людмила, она же пролетарская
выдвиженка Бутусова, оказалась теперь какой-то Вандой. Станислав безусловно
британец, Кириллов, пожалуй, на самом деле русский, но на рабочего "от станка"
не похож. Однако и не аристократ из "бывших". На самом деле изменивший своему
долгу, а может быть таким образом его исполняющий агент ГПУ?
  - Вопросы вашей физиологии - ваше личное дело, дорогая, - вежливо ответил
Кириллов, - и пока я остаюсь вашим командиром, я не позволю вмешивать личные
эмоции в серьезное дело. Мне, кстати, гораздо проще избавиться от вас, чем
потерять столь перспективную возможность...
  Похоже начался интересный разговор, и мне стоит ориентироваться именно на
Кириллова, кем бы он ни был. А я отчего-то думал, что Станислав тут самый
главный.
  - Ладно, под вашу ответственность я потерплю. Но кажется, вы делаете
непростительную ошибку, - Людмила-Ванда чуть не прошипела последние слова.
  Нет, в самом деле, за что она на меня так зла? За то, что уступила зову плоти?
  Но как бы ни интересно было слушать голоса из динамика, внешняя обстановка
требовала куда больше внимания.
  По мере приближения центру заслоны стали гуще. И постреливали теперь, как мне
казалось, не только в воздух.
  Где-то в глубине дворов-колодцев шестиэтажных доходных домов вдруг загремели
часто-часто пистолеты, рванули воздух несколько ружейных залпов - и опять
тишина.
  Когда я вывернул с Новослободской на Садово-Триумфальную, путь мне преградила
довольно частая цепь красногвардейцев с намерениями самыми серьезными.
  Прорваться и здесь в принципе было можно, но далеко ли? Беглый огонь почти что
полной роты сзади, а впереди может оказаться поваленный поперек дороги столб,
или даже целая баррикада, что тогда?
  Я выключил скорость и надавил на тугую педаль механического тормоза.
  К машине направился человек в обычной здесь кожаной куртке и зеленой суконной
фуражке со звездочкой, перепоясанный ремнями и с револьвером в руке. Сзади его
прикрывали двое солдат с винтовками без штыков.
  Какую из противоборствующих сторон он представлял, я понятия не имел. Тем
более что общение с местными жителями рождало во мне чувство неуверенности и
даже тревоги, слишком трудно было каждый раз убеждать себя, что это не
воскресшие из гроба покойники, умершие больше столетия назад, а живые люди,
ничуть не мертвее меня.
  Но делать нечего, не дожидаясь пока он откроет дверцу купе и обратиться к моим
пассажирам, реакцию которых в данном конкретном случае я спрогнозировать не мог,
я сам вышел из машины ему навстречу.
  И заговорил на опережение, старательно ломая слова:
  - Ми сеть дипломаты, Свисс... Швейцарска республик. Нейтрал, друзья ваш
правительств. - я пощелкал пальцами для убедительности, чтобы быть понятным
аборигену, добавил: - Международный Красный Крест. Что ви хотеть, что имеет быть
произойти здесь? Третий дня ми отъезжаль Тверь, все било спокойно, так. Сейчас
едем - неспокойно есть. Варум?
  Как удачно вышло, что я прилично знал немецкий, потому что человек в коже
сразу же перешел на отчетливый "хохдойч", хоть и чувствовался в нем неистребимый
московский выговор.
  - Дипломаты? Паспорт имеете?
  Я вытащил свой из внутреннего кармана.
  - Зачем ездили в Тверь?
  - Там, в машине, представители европейских фирм и ваш сопровождающий от
Совнаркома. Имеют интерес к концессиям и деловому сотрудничеству в обувной
промышленности. Кожи, готовые изделия из Торжка и Кимр... Вас не затруднит
объяснить, что происходит в городе?
  Я надеялся, что мои пассажиры слышат то, что я говорю, и имеют более-менее
надежные документы.
  Командир непонятной принадлежности полистал мой паспорт. Я рассчитывал, что
лишних вопросов у него не будет, потому что моей "легенды" могла хватить лишь
минут на пять не слишком тщательного допроса. А то, что он говорил по-немецки,
внушало некоторую надежду. Раз знает язык, должен и в прочих аспектах
цивилизованной жизни ориентироваться.
  Я даже спросил для обострения ситуации:
  - А ваш немецкий неплох. В Гейдельберге учились?
  - В Мюнхене. Только не учился, а был в плену...
  - Сочувствую. Но даже в столь печальной ситуации есть свой плюс- не так ли?
  Я чувствовал, что он лжет. В плену даже за три года так хорошо язык не
выучить. Впрочем, если он до того окончил гимназию, а то и университет... Но
лесть моя цели достигла.
  - Езжайте, - он протянул мне паспорт. - Вы сейчас куда намерены?
  Я почувствовал, как пот покатился по спине и мокрыми стали подмышки. Адреса
швейцарского посольства в Москве я не знал. Спросит - конец.
  - На Сивцев Вражек, - ляпнул наугад. - У нас там арендован гараж и гостевые
комнаты... Но, может быть, вы все же меня просветите - что тут у вас случилось?
  - Езжайте, - повторил человек. - И лучше - в окружную, к Москве-реке, а там по
Волхонке. Повезет - доберетесь... - он криво усмехнулся. - Очередная революция у
нас здесь. Народ свергает продажный режим иудушки Троцкого...
  - Ну и как, успешно? - позволил и я себе улыбнуться, садясь за руль.
  - Пока да, - ответил, как я теперь понял, инсургент.
  Я кивнул понимающе.
  - Но если вдруг что-то не выйдет - добро пожаловать в наше посольство.
Спросите господина Риттенберга, это я. Честь имею. Долг платежом красен... -
последнее я снова произнес по-русски.
  - Данке шен. Только у нас и посольское гостеприимство безопасности не
гарантирует. Пан или пропал...
  Я поднес два пальца к козырьку кепки и дал газ. Пожалуй, и правда лучше
воспользоваться добрым советом и крутить руль вправо, потом влево, выезжать
сначала на Пресню, а уже оттуда прорываться через Даргомилово, Смоленскую,
Арбат. Раз здесь патрули мятежников, то где-то поблизости могут появиться и
правительственные войска...
  - Вот видите, наш волонтер проявил себя совсем неплохо, - снова раздался их
динамика голос Кириллова. Похоже из троицы он относился ко мне с наибольшим
доверием и симпатией, а это неплохо, раз именно он здесь "царь, Бог и воинский
начальник". - Причем общался он не со своими, а как раз с нашими союзниками, так
что...
  - Ничего не "так что", - опять вмешалась Людмила. - Еще неизвестно, наши ли
это люди или очередная подставка...
  - Ну-у, вы, милочка, скоро заявите, что вообще все нынешнее восстание
организовано именно для того, чтобы позволить господину Риттенбергу внедриться в
наши ряды.
  - А я бы и этого не исключала, - буркнула женщина, но ее агрессивный порыв
явно иссяк.
  - Обещаю, - невнятно, из-за того, что он в данный момент прикуривал найденную
в подвесном шкафчике сигару, сказал Станислав, - сто когда придет время, я
позволю вам застрелить или зарезать его собственными руками. Но до этого
сладостного момента прошу демонстрировать полную лояльность и дружелюбие. Вы
меня поняли?
  - Поняла, - с тоской в голосе ответила Людмила, - но когда будет можно, я его
лучше задушу... Он же совершенно не тот за кого себя выдает. Разве не видно?
  - А вы та? И за кого должен себя выдавать еврей, чтобы вам понравится?
  - Да какой же он еврей! - воскликнула Людмила и осеклась.
  - А что, была возможность убедиться в обратном:? - с ехидством в голосе
спросил Кириллов, видимо, большой знаток по этой части.
  - Я это, хочу сказать, где вы видели евреев под два метра ростом, светлых
шатенов с серо-голубыми глазами? И совершенно не картавит. Он остезийский немец,
клянусь. А фамилия?..
  - Евреи бывают всякие, запомните на будущее. В том числе и черные и желтые.
Евреев-индейцев не встречал, врать не буду, но крючконосые брюнеты с пейсами и
вывернутыми губами живут только в Польше и на Волыни, да и то не составляют там
доминирующего типа. Так что успокойтесь... если человек добровольно называет
себя евреем, значит, он на самом деле еврей. Стопроцентно. Исключений не бывает.
Даже сам Троцкий заявлял, что он не еврей, а интернационалист...
  Беседа была для меня крайне интересна, но впереди замаячил очередной патруль,
и я сбросил скорость почти до нуля, обернулся и, отодвинув стекло форточки,
перебил ее:
  - Таки вы мне скажите куда ехать, или опять будем выяснять рекомендательный
маршрут у людей с винтовками?
  Станислав засмеялся, насколько четко мои слова совпали с тем, что он только
что говорил.
  ... Мы проехали мимо того самого "Мотылька", где позавчера все и началось,
затем по длинному и узкому переулку позади Никитских ворот, остановились возле
зеленых шелушащихся ворот под каменной аркой. Они как бы сами собой открылись, и
мы оказались в небольшом, но очевидно, типичном для этого времени и этого района
Москвы дворике. Вымощенном белым, сильно уже потертым плитняком, с каретными
сараями справа от ворот и длинным одноэтажным флигелем слева. Посередине
калитка, ведущая в крошечный чахлый садик из десятка деревьев, нескольких кустов
сирени и сухой цементный фонтан посередине. С трех сторон двор окружали глухие
брандмауэры пятиэтажных домов, так что ощущение изолированности, безопасности и
покоя здесь присутствовало.
  Через низкую дверь погреба мы ступили на крутую каменную лестницу, и через
минуту я понял, что иду тем же путем, что и вчера, только теперь в качестве
зрячего. Число ступенек, повороты, запахи, гулкость отражающихся от кирпичных
шагов - все тоже самое.
  Только пришли мы в совсем другое помещение, а не в то, где меня содержали
вначале.
  Это была типичная штаб квартира, какими они бывают всегда и везде, независимо
от времени и места. Столы, заваленные картами, несколько телефонов, задерганные
и не выспавшиеся люди в военной и штатской одежде, табачный дым, приглушенный,
но заполняющий весь объем помещения гул голосов.
  Появление Кириллова и Станислава было воспринято с удивлением (конечно, они
уже вполне могли числиться в покойниках или пропавших без вести) и хорошо
заметным со стороны облегчением. Очевидно, тот, кто заменил их сейчас, замучился
отвечая на все более настойчивые вопросы вышестоящего командования и
одновременно принимая на бремя лишений, к которым этот человек был явно не
готов. Так я сообразил, увидев открывшуюся мне мизансцену.
  Этот заместитель, человек лет сорока, неуловимо похожий взглядом и манерой
говорить на секретаря-распорядителя журнала, в котором я проработал последние
десять лет, одетый в зеленый офицерский китель без погон, отбросил при нашем
появлении толстый красный карандаш и метнулся на встречу.
  - Вадим Антонович, слава тебе Господи, нашлись. А то уж мы тут совсем не
знали, как быть, что делать... Разрешите доложить обстановку?
  - Пойдемте ко мне, Иван Ипатьевич, там и доложите. И карту захватите...
  Как я понял из доклада, состоявшегося в том самом кабинете, где принимал меня
Кириллов вчера вечером, мятеж (или, как деликатно называл его исполнявший роль
как бы начальника штаба Центрального сектора товарищ Иванов - Операция
Водоворот) развивался Вроде бы достаточно успешно. Бой за опорный пункт Шульгина
логично вписался в его первую фазу, потому что одновременна ударные отряды
мятежников начали захватывать ключевые объекты города по периметру Садового
кольца с выдвижением по радиальным направлениям к центру разведывательных групп.
В настоящий момент под их контролем накалялось пять или шесть плацдармов на
подходах к Бульварному кольцу, а также практически все вокзалы. Даже Людмила
словно бы меня не замечала, очевидно, категорический приказ Станислава на нее
подействовал. Тем хуже для меня, в свое время она постарается расквитаться за
вынужденную сдержанность с особой изощренностью. Видимо, подумал я, она страдает
каким-то психическим нарушением, может быть - паранойей, ничем другим не
объяснить столь агрессивной и непримиримой ненависти к человеку, который не
сделали ей ничего плохого, скорее, напротив.
  К сожалению, я не имел возможности задавать вопросы, хотя многие моменты
происходящего мне оставались непонятны.
  Меня, в частности, удивила странная позиция и роль войск московского
гарнизона. Он как бы оставался принципиально нейтральным, хотя прошли уже почти
сутки, вполне определилось и направление действий мятежников, и их цели.
  Еще - ни сам Троцкий, ни кто-нибудь из членов его правительства до сих пор не
выступили с какими-либо заявлениями, не призвали народ и партию к сопротивлению
провокаторам и предателям, замахнувшимся на завоевания Октября, не дали даже
собственной оценки происходящего. Впрочем, все это могло объясняться тем, что
большинство райкомов РКП, обладавших всей полнотой власти на своей территории,
или уже перешли на сторону "восставших", или занимали выжидательную позицию,
сохраняя при этом контроль за местными охранными и карательными структурами
  Выходило так, что сам Троцкий заперся в Кремле, не знал, как поступить, а на
улицах шли полу стихийные стычки между не слишком значительными формированиями
инсургентов и не имеющими единого командования, на верными центральной власти
отрядами ГПУ, ЧОНа и городской милиции.
  Я, несмотря на полученную подготовку в реалиях советской жизни разбирался не
слишком глубоко, однако собственный жизненный опыт и звание истории
подсказывали, что здесь все не так просто.
  Вокзалы, конечно, банки, почта и телеграф объекты важные, и владение ими
приносит известные выгоды, но при условии, когда весь город, и прилегающих
губернии тоже находятся в твоих руках, а иначе это лишь иллюзия успеха.
Признающие главенство Предреввоенсовета войска с периферии вполне могут обойтись
и без вокзалов, высадиться и вагонов на окраинах, на любом полустанке и даже
прямо в чистом поле и оттуда наступать к центру, блокировав все выходящие из
города железнодорожные и шоссейные дороги. Телеграф тоже имеет смысл занимать,
когда у неприятеля отсутствуют другие способы передачи информации, а самому есть
с кем и для чего поддерживать связь. Ну и так далее.
  Не проще, было Бы всеми имеющимися у мятежников силами нанести удар именно по
Кремлю и Лубянке, арестовать правительство, а уж тогда заняться чисткой города?
  Но я промолчал. Каков мне, и по легенде, дай в действительности, дело до их
военно-политических забав?
  Пусть Шульгин с Новиковым сами разбираются в беспорядках на подведомственной
им территории.
  Я же, исходя из исторического опыта, чисто теоретически предполагал, что
подобная тактика, мятежа оправдана лишь в единственном случае, если достижение
решительного результата не планируется, а имеется в виду обозначит успех, взять
центральную власть за горло и предъявить ей какие-то условия.
  При этом нужно быть заведомо уверенным, что армия сохраняет и, главное,
сохранит полный нейтралитет, а полицейские силы неприятеля небоеспособны.
  Мои догадки тут же и подтвердились. Кириллов указал карандашом в центр карты
города. С моего места не видно было, куда именно, но явно внутри Бульварного
кольца.
  - Когда вы рассчитываете занять Лубянку? - спросил он.
  - С наступлением темноты. Подготовлено восемь штурмовых групп, которые атакуют
здание и одновременно блокируют все радиальные улицы. К этому времени будет
проведена подготовительная работа изнутри. После ареста членов коллегии и,
возможно, самого Агранова мы сможем по спецсвязи дать команду о прекращении
вооруженного сопротивления "восставшему народу".
  А с крыши здания можно будет организовать прямой обстрел внутренней территории
кремля и корректировку артиллерийского огня, если потребуется.
  - Благодарю, продолжайте работу. Возможно, я сам поприсутствую при штурме.
  Иванов не слишком отчетливо щелкнул каблуками и удалился, зажав карту под
мышкой.
  - Все слышали - неожиданно обратился ко мне Кириллов.
  - В основном, но я не особенно прислушивался...
  - Хм! Трудно поверить...
  - И тем не менее. Не имею привычки вникать в то, что меня не слишком касается.
  - А разве происходящее в Москве вас не касается?
  - Я сказал - не слишком. Я ведь не генштабист, даже не строевой командир.
Задача брать штурмом Кремль или оборонять его передо мной не стоит. Так зачем я
буду забивать себе голову? Она потребуется, когда придется решать
непосредственно ко мне относящиеся вопросы.
  - Странный вы человек, - включился в разговор Станислав. - Какие же вопросы вы
считаете непосредственно для себя касающимися?
  - Пока - личное выживание и благополучие. Других передо мною никто не ставил,
и цели моего "похищения" по-прежнему остаются для меня загадкой.
  - Совершенной загадкой?
  - Ну конечно не совсем так... Используя дарованный мне Богом и природой
мыслительный аппарат, я могу предположить, что вы надеетесь меня использовать в
целях скорее внешне политических, поскольку моя личная боевая ценность
практически равна нулю, и ни с Троцким, ни с Аграновым, ни с Мураловым я связей
не имею. Те же люди, которых знаю я и которые знают меня, находятся не в Москве.
  - Так вы себе это приблизительно представляете?
  - Приблизительно так. Поскольку ничего более разумного и логичного в голову не
приходит. Кое-что подобное мы и хотели вам предложить. Пока же вас ждет другая,
хотя тоже весьма ответственная миссия. После захвата штаб-квартиры ГПУ вы
пойдете парламентером лично к Троцкому...
  Вот это предложение меня по настоящему поразило. Прежде всего своей видимой
бессмысленностью. Захватить в плен представителя вражеской стороны, тем более
простого курьера (откуда они могли знать, что курьером окажется человек, мягко
говоря, не совсем обычный?), убедиться, что этот курьер располагает довольно
обширной информацией и готов к сотрудничеству, и не придумать ничего лучшего,
как посылать его для переговоров с главой государства, против которого поднят
мятеж.
  Бред, если я хоть что-то понимаю в политике. Или игра, настолько тонкая и
сложная, что мне, чужаку, незнакомому с местными традициями, постичь ее правила
самостоятельно не под силу.
  Примерно так, хотя и в гораздо более сдержанных выражениях, я и ответил.
  - Необходимый инструктаж вы получите, - успокоил меня Станислав. - А на досуге
можете поупражнять воображение. Я вас заверяю, что смысл здесь кроется глубокий.
Догадаетесь - хорошо. Нет - в свое время все разъяснится само собой.
  Возможно, так оно и есть, но я пока не видел ни малейших зацепок для дедукции
или индукции. Разве что...
  - А чтобы вам было не слишком скучно ждать, пока придет время вашей миссии,
предлагаю вам нетрудную, но интересную работу... Не против?
  - Отчего же мне быть против? А справлюсь ли?
  - Вне всяких сомнений. Людей, у нас видите ли, не слишком много, все загружены
делами выше головы. Так я вас попрошу - поработайте несколько часов фронтовым
разведчиком. На верхнем этаже дома, где мы находимся оборудовано нечто среднее
между запасным командным и наблюдательным пунктом. Будете смотреть в
стереотрубу, наносить обстановку на план города и каждый час докладывать ее
непосредственно мне по телефону. И все. Чтобы не было скучно, товарищ Бутусова
составит вам компанию. Вдвоем вы будете иметь постоянный круговой обзор. Заодно
она удержит вас от опрометчивых поступков. А затем, исходя из складывающейся
обстановки, мы с вами подробно побеседуем о предстоящей миссии.
  ... Интересно у них тут все устроено, думал я, обходя помещение, в котором
оказался.
  Насколько я успел узнать, это десятиэтажное, почти пятидесяти метровой высоты
здание, "первый Московский небоскреб", как его гордо тогда величали в газетах,
было сооружено незадолго до мировой войны на Тверской, несколько ниже ее
пересечения с бульварами, в глубине узкого, изогнутого подковкой переулка.
Относясь к категории "доходных домов", здание состояло из нескольких десятков
роскошных квартир в шесть, семь и более комнат, а нижние три этажа
предназначались для всякого рода частных контор, адвокатских, финансовых и
прочих... Сейчас, в частности, там помещалось представительство богатой и
влиятельной газеты "Накануне", совместно издаваемой
московско-харьковско-берлинскими сторонниками консолидации всех русских людей на
платформе "Евразийского союза истинных национал-патриотов". И совершенно
непонятно было мне, для каких целей еще в благополучное довоенное время хозяин
заказал, а архитектор спроектировал и встроил внутрь дома этот потайной бетонный
ствол, догадаться о существовании которого, из-за сложной внутренней планировки,
ни жильцам, ни обслуге было практически невозможно.
  Ствол этот шел из подвала до крыши, внутри находилась лифтовая шахта и
обвивающая ее чугунная лестница. Из-за какой-то давней поломки, устранить
которую, по понятным причинам, теперь оказалось некому, лифт не работал, и нам с
Людмилой пришлось подниматься пешком четырнадцать маршей, вдыхая затхлый воздух,
пахнущий ржавчиной и машинным маслом. Которым были некогда смазаны тросы лифта.
  Через каждые два этажа в глухую стену были врезаны неизвестно куда ведущие
железные двери. Судя по покрывавшей их пыли и паутине, они тоже не открывались
очень и очень давно.
  Над десятым, последним этажом располагался обширный чердак, где размещались
огромные, оснащенные чугунными колесами машины, поднимающие и опускающие восемь
"легальных" лифтов, водонапорные баки и связанное с ними хозяйство,
электрощитовые и траснсформаторные залы, многочисленные выводы дымовых и
вентиляционных труб - одним словом, все, потребное для автономного
жизнеобеспечения громадного дома. В то время в Москве общегородского
коммунального хозяйства, можно сказать и не было, всякий домовладелец полагался
на собственные возможности и предусмотрительность.
  Вдобавок чердак разделялся на секции несколькими глухими противопожарными
перегородками.
  Так что в этот лабиринт великолепно вписалось крестообразное помещение. Четыре
комнаты, выходящие окнами на все стороны света, соединенные двумя узкими
перпендикулярными коридорами, а на их пересечении - лестнично-лифтовая площадка.
На стенах мраморные щиты с десятком больших медных рубильников. Очевидно, для
независимого и тайного управления домовой электросетью. Имелись здесь и туалет и
ванная комната, достаточно большая кухня, несколько кладовых с холодильными
шкафами.
  Установить существование этого убежища можно было только путем тщательных
обмеров дома снаружи и изнутри. Что скорее всего никому до сих пор сделать в
голову не приходило.
  Я сразу представил себе сумасшедшего домохозяина, решившего жить инкогнито в
собственном доме, незаметно его покидать и так же незаметно возвращаться. И,
судя по дверям на этажах, обеспечившего себе возможность тайно проникать внутрь
чужих офисов и частных квартир.
  Все это я выяснил и рассмотрел примерно за час. Насколько можно судить, сейчас
постоянных жильцов здесь не имелось, в скудно меблированных комнатах везде
лежала пыль, только в выходящей двумя окнами на запад - было прибрано, и низкая
деревянная кровать аккуратно застелена чистым бельем. Однако в примыкающей к
кухне кладовке обнаружились солидные запасы консервов в ящиках, мешки с крупами,
сухим картофелем, яичным порошком и сухарями, на полках - не меньше сотни
бутылок с еще дореволюционной водкой, шустовскими коньяками, головы сахара,
обернутые в синюю плотную бумагу, и десятифунтовые ящички с чаем. В случае
необходимости здесь можно было отсидеться не одну неделю.
  И все же вопрос, для чего солидному домовладельцу в благополучные царские
времена потребовалось оборудовать подобное убежище, оставался. Версия с
сумасшествием, конечно, отпадала. Навскидку я нашел сразу четыре объяснения.
  Хозяин мог быть очень предусмотрительным человеком, может быть даже
ясновидцем, и готовился к грядущим революционным беспорядкам. Не к тем, что
произошли здесь на самом деле, а гораздо более скромным, того типа, что
случились в моем мире в 1919-1920 годах.
  И рассчитывал эти беспорядки пережить здесь, исчезнув бесследно на время и
наблюдая за происходящим из невидимых снаружи окон.
  Другой вариант - домовладелец, носивший, кстати, немецкую фамилию, знал о
грядущей войне и приготовил в самом центре Москвы тайную штыб-квартиру для
разведчиков любезного фатерланда. Почему в Москве, а не в тогдашней столице? А
откуда мы знаем, может, и там имеется нечто подобное? Москва же в любом случае
не может не представлять интереса.
  А отсюда весь город как на ладони. До самых дальних, пригородных деревень и
теряющихся в туманной дымке глухих подмосковных лесов.
  Третий - уголовный. Здесь могла размещаться, к примеру, лаборатория
фальшивомонетчиков.
  И четвертый - данное помещение предназначалось не для самого господина
Нирензее, а, с равной вероятностью, для жандармского управления или каких-нибудь
эсеров и социал-демократов. И построено вообще без ведома хозяина. По сговору с
архитектором и подрядчиком. Менее вероятно, но не исключено.
  В комнате, выходящей в сторону Кремля, я нашел военный полевой телефон в
футляре из толстой кожи, красный лакированный проводи которого уходил вниз, в
лестничный колодец, и артиллерийскую стереотрубу на треноге. Рядом, на столе
лежала карта города, на которую я должен был наносить визуально наблюдаемую
обстановку. Не хватало только поблизости артиллерийской батареи, которой я мог
бы давать корректировку огня.
  А может быть, и есть где-то, только я об этом еще не знаю.
  Вид отсюда открывался, с точки зрения туриста, великолепный. Бесконечное
пространство крыш, то красных, то ржаво-желтых, то зеленых, двух-, трех-,
пятиэтажные дома с квадратными и треугольными глухими дворами внутри, о
существовании которых я и не догадывался, проезжая по улицам мимо, полоски и
пятна покрытых осенним золотом и багрянцем бульваров и скверов...
  Ни одного здания, сравнимого по высоте с этим, в поле зрения не было, разве
только торчащий чуть левее модерный серый замок универмага Мюра и Мерилиза,
семиэтажная коробка Лубянки, стена Китай-города, а сразу за ней кремлевские
башни и колокольня Ивана Великого. Если бы на ней сидел грамотный наблюдатель с
дальнобойной крупнокалиберной винтовкой или ракетным станком, он бы сумел меня
достать, а больше некому.
  Я подстроил цейсовскую трубу по своим глазам, потом выглянул в коридор и
прислушался. Полная, глухая тишина. Только вдалеке - легкое металлическое
погромыхивание. Людмила, все время, пока я изучал помещение, ходившая за мной по
пятам и злобно молчавшая, решила, наконец, заняться приготовлением обеда.
Неистребимая женская сущность или просто ей есть захотелось гораздо быстрее, чем
мне.
  Стараясь ступать бесшумно, но и не так, чтобы это выглядело будто я
подкрадываюсь, я пошел по направлению звука. На пороге кухни остановился.
Людмила уже успела разжечь высокую и длинную, обитую черным железом печь, за
приоткрытой дверцей полыхало алое пламя, рядом с топкой громоздилась куча
поленьев и торчала ручка совка из помятого ведра с синевато поблескивающими
кусками угля.
  Сама она стояла у стола и, тихо ругаясь сквозь зубы, неумело ковыряла плоским
ножевым штыком консервную банку.
  Сапоги Людмила сняла, переобувшись в стоптанные войлочные шлепанцы, но
револьвер оставила. Странные они здесь люди. Воображают, что наличие кобуры на
поясе уже повергает в страх возможного противника. Расхаживает с отстегнутой
крышкой, из-под которой торчит изогнутая деревянная рукоятка, и считает, что это
я ее должен бояться, а не она меня. Не может себе представить, что человек с
расстегнутой кобурой привлекает к себе лишнее внимание и провоцирует желание у
него этот пистолет отнят, пока он не совершил какой-то глупости...
  Ощутив спиной мой взгляд, Людмила обернулась. И, как я и предполагал, рука у
нее дернулась, возможно, и непроизвольно, к правому бедру.
  Широкой улыбкой и протянутыми вперед пустыми руками я остановил ее порыв.
  - Нервы, да? Понимаю. Проще всего приковать меня наручниками к водопроводной
трубе в дальнем коридоре и ни о чем не беспокоиться. Я даже сам сопротивляться
не буду. А со своими начальниками сама разберешься... Только пушку не трогай,
слишком часто последствия бывают необратимыми.
  Она снова шепотом выругалась.
  - Кончай валять дурака. Я просто от неожиданности. Не выношу, когда тихо
подходят со спины. А о том, что я говорила и как себя вела - забудь. Так было
надо. Есть хочешь?
  - И пить тоже, - ответил я. Что ж, если она снова меняет стиль игры -
пожалуйста. Я не догматик.
  - Чем угощать собираешься?
  - Разносолов не обещаю. Вот бобы с свининой. Можно найти говяжью тушенку.
Что-то овощное есть. Или омлет из яичного порошка. Не ресторан, сам понимаешь.
  - Что подашь, то и будем. Чем могу помочь?
  - Банку открой, а я сковородку прогрею. Потом хлеб нарежешь...
  Идиллия, можно сказать. Мы с ней выпили граммов по сто водки, причем в ее
стакане я заблаговременно растворил шульгинскую обезволивающую таблетку.
  Местные консервы, на мой вкус, оказались гораздо лучше тех, что
изготавливались у нас. Отчего-то на войнах и в космических перелетах я ел
совершенно неудобоваримые продукты. Хотя, правда, тогда они мне казались почти
нормальными.
  Время, пока препарат подействует, мы провели в каком-то необязательном
разговоре. Я не хотел задавать вопросов по существу происходящего, она, как мне
казалось, просто не определила для себя, о чем со мной стоит говорить, а о чем
нет.
  Но вот, кажется, контрольное время вышло.
  -Ванда, - тихо сказал я, - тебя ведь Вандой зовут?
  Она взглянула на меня изумленно и тут же взмахнула темными ресницами.
  - Да...
  Смотри-ка, все получается, не обманул Александр Иванович.
  - Встань. Иди, - свистящим шепотом сказал я, и она походкой сомнамбулы вышла
из кухни в коридор.
  - Налево.
  Она повернула и пошла в направлении своей секции.
  В совсем маленькой спаленке, где едва помещалась койка, стол, комод и два
стула, я приказал ей сесть. Не до конца еще уверенный, что полностью овладел ее
волей. Однако вряд ли женщина эта способна была столько безукоризненно
изображать полную подчиненность.
  - Раздевайся...
  Мой приказ наложился на ее воспоминание о позавчерашней ночи, и она начал
расстегивать пуговицы своей солдатской гимнастерки со странной, неприятной
гримасой на лице, торопясь, не попадая в петли. Честно говоря, тяжелое зрелище
видеть, как сравнительно нормальный человек по твоему приказу превращается в
куклу. Валентин Терешин, который учил меня кое-каким основам гипнотических
воздействий, признанный специалист и мастер психотехники, признавался как-то,
что ремесло патологоанатомов кажется ему более достойным и приличным. Покойники
хоть не ходят и не склонны в случае чего предъявлять претензии. А с его
пациентами бывало всякое, если как следует вспомнить...
  Но он же говорил, что охотно взял бы меня в свою лабораторию, мол, у меня
сильный, хотя и не стабильный "эффект внушения". Слава Богу, я отказался, хватит
с меня и того, что этот эффект я успешно реализую путем воздействия на
зрительные и слуховые нервы потребителей моего литературного творчества.
  А сейчас я использовал свой "талант" в сочетании с неизвестной мне химией
вполне бесчеловечного века.
  О стриптизе Людмила не имела никакого понятия, поэтому раздевалась, как солдат
перед вагончиком полевой бани, торопливо и без фантазии.
  Через минуту она уже стояла совершенно... Нет, не обнаженная, а именно голая,
лишенная всякого эротического ажура. Даже странно. Хорошая фигура, вообще все,
что не может не вызвать интереса у нормального мужчины. Но - по нулям. Ничего
подобного тому, что я испытывал глядя на нее позавчера.
  Но сама Людмила, пребывая в трансе, помнила как раз о минувшей ночи и только
что не мурлыкала, ожидая, когда я брошу ее на постель...
  А глаза у нее были широко открытые и странно пустые.
  - Сядь! - приказал я ей. Людмила посмотрела на меня с жалкой надеждой. Ее
гладкое тело покрылось гусиной кожей, хотя в комнате не было холодно.
  - Сначала немного поговорим...
  Она с готовностью кивнула.
  - Твое настоящее имя?
  - Ванда Валишевская.
  - Сколько работаешь на "Систему"?
  Людмила вздрогнула.
  "Черт, неужели я ошибся?" - запоздало подумалось мне, но тут же я помнился. В
этом мире не существует еще методик глубоко программирования личности, которые
могут заставить объект самоликвидироваться, услышав одно из табуированных слов
  - Четыре года.
  - Должность или, иначе - положение, которое ты занимаешь в организации?
  Мне показалось, что она испытала некоторое затруднение с переводом моего
вопроса на употребительный здесь язык. Секунд пять она молчала, морща лоб, потом
ответила:
  - Старший референт-консультант восточного направления.
  - Референт - чего? Английской разведки, польской, германской, чьей еще?
  - Нет, не разведки, нет. Наша организация независимая, внегосударственная.
Иногда мы сотрудничаем и с разведками тоже, но это мы их используем, а не они
нас.
  Вопросы я придумывал на ходу, экспромтом, подготовиться времени у меня не
было, да и не предполагал до последней минуты, что придется вести такой допрос.
И я не знал, сколько времени мне удастся держать ее под контролем. В любой
момент все может закончиться истерикой или обмороком. Значит, нужно спешить. Что
сейчас самое важное? Конечно, моя собственная судьба.
  - Организация собирается меня убить?
  - Нет, на тебя очень серьезные виды. С твоей помощью "Система" (я отметил, что
методика допроса несовершенна, будучи абсолютно внушаемой, она усваивает
употребляемые мной термины некритично. Спросить бы иначе, она возможно, назвала
бы настоящее имя организации, а так повторила мое, условное) рассчитывает выйти
на подлинных вдохновителей вашего дела. Возможно, начать переговоры о совместной
деятельности, о разделе сфер влияния. Не можем же мы враждовать вечно. Гораздо
удобнее договориться. Но сначала нам нужно иметь выгодную позицию для
переговоров...
  Так, это понятно, совпадает кое в чем с информацией, полученной от Новикова и
Шульгина. Только что же, другого способа выйти на "Братство" у них до сих пор не
было?
  - А ты лично? Зачем ты собиралась меня застрелить? Что я тебе сделал?
  Ее лицо передернула гримаса. Еще одна болевая точка.
  - Отвечай, ты выполняешь еще чей-то заказ?
  - Нет. Я не знаю. Я тебя ненавижу безмотивно. Мне хочется тебя убить просто
так. Это... Это как навязчивая идея... Кажется, я знаю тебя всю жизнь, у нас
давняя вражда... Кровная месть, так это называется, да?
  - Ты ошибаешься. - Я напряг все свои силы. Неужели все-таки она уже находится
под воздействием наведенного императивного приказа? чьего?
  У меня словно даже мозги задымились.
  - Все, что ты обо мне думала и знала как о противнике, забудь навсегда.
Приказываю стереть эту информацию со всех уровней памяти, сознания и
подсознания. Там нет и ни слова обо мне. Только то, что ты узнала с момента
встречи в "Мотыльке". Если был иной приказ - отменяю! Ты меня любишь. Тайно и
страстно. И ревнуешь к высокой красивой женщине с изумрудными глазами. Ты просто
вообразила, что готова меня убить, если еще раз увидишь нас вместе...
  Никаких политических проблем. На политику тебе плевать. Пока нас связывает
общее дело, ты готова на все, чтобы со мной ничего не случилось. Ни в коем
случае не показывай этого посторонним, веди себя как раньше, но помни - без меня
жизнь твоя не имеет смысла...
  На лице Людмилы появилось нечто вроде мечтательной улыбки, и одновременно от
шеи вверх, к щекам и лбу, стала разливаться меловая бледность, на лбу выступили
капли пота. Глаза подкатились под веки, так, что не стало видно зрачков. Она
явно впадает в шоковое состояние. Значит, я угадал. Слишком глубоко внедренный
приказ и слишком сильная психика, пытающаяся на пределе возможностей
противостоять внешнему влиянию. И в итоге - срыв...
  - Сейчас я тебя отпущу. Ты будешь спать два часа. Когда проснешься, вспомнишь
только то, что мы с тобой занимались любовью. Усталость, слабость и глубокое
удовлетворение...
  Я был уверен, что она приняла этот последний посыл до того, как медленно
завалилась на спину.
  Я сжал ей запястье, нащупал пульс. Он был слабым, медленным, но ровным. Я
принялся массировать ей сердце, похлопал по щекам. Какие еще под руками можно
найти стимуляторы?
  Разжал ей зубы, вставил между ними горлышко коньячной бутылки, аккуратно
наклонил. Людмила хоть и была в обмороке, но все же историческом, поэтому
несколько раз глотнула, даже не закашлявшись. Лицо женщины почти тут же начало
розоветь.
  Я накрыл ее простыней, сверху одеялом. Очень быстро обморок перешел в
гипнотический сон. Людмила-Ванда перевернулась лицом вниз, обхватила руками
подушку, стала шумно вздыхать и постанывать. Под тонким солдатским одеялом видно
было, как вздрагивает ее тело.
  Так во сне, бывает, повизгивает и дергается пес, которому снится охота.
Глава 19
  Узнал я, честно говоря, не слишком много. Да и как я мог узнать больше,
находясь внутри совершенно чуждой для меня реальности, в условиях жестокого
цейтнота? Чем больше я в ней обживался, тем отчетливее понимал, насколько она
для меня чужая. Еще в своем собственном прошлом я бы как-то ориентировался, а
здесь... Эти люди сформированы другой историей, у них другой менталитет. Иначе
не разошлись бы так сильно наши реальности. Эти люди уничтожили миллионы своих
соотечественников и людей других наций в гражданской войне, придумали фашизм,
привели свой мир ко второй мировой войне, сбросили ядерные бомбы на
густонаселенные города... Мои предки сумели удержаться от всего этого. Рая на
Земле они тоже не построили, но сумели хоть сохранить на ней "не ад". То, что
принято называть человечностью. В моем мире за сто тридцать прошедших после
Мировой войны лет во всевозможных конфликтах погибло миллионов двадцать, а здесь
до рубежа восьмидесятых годов прошлого века - наверное, полтораста. А сколько
может быть убито за следующие семьдесят?
  Пожалуй, Новиков и Шульгин правы, взяв на себя функцию всемирной службы
безопасности. Что-то у них, может быть, и получится? Но как поступить мне?
  Кому я потребовался, кто знал обо мне еще до того, как я был принят в
"Братство" и доставлен в Москву, чтобы глубоко запрограммировать эту
неординарную женщину?
  Никто, если только это не сами "мои друзья" постарались.
  Или - что, пожалуй, вероятнее, - Людмила получила внушение лишь утром, уже
после нашего близкого знакомства. Слишком разительной была перемена в ее
поведении. Сколько мы не виделись после моего заточения в камеру? Часа
три-четыре. Вот тут все и случилось. Но кто мог сделать это, а главное -
зачем?..
  Разве что... Это сделал кто-то из лидеров "Системы", имеющий другие точки
зрения на дальнейшее...
  Людмила... Она не ехала с нами в машине на базу Шульгина, она появилась позже
и вполне могла бы меня там застрелить. Из темноты, в предписанный момент. А игра
пошла не по сценарию... И если бы я не дал ей на даче в Сокольниках
обезволивающую таблетку и не приказал "Спать!", она постаралась бы реализовать
свою программу ночью. Так, нет?
  Может быть, удастся узнать это позже.
  Провести с ней еще один сеанс "химиотерапии"...
  ... Стрельбы за окнами вновь усилилась, сухая дробь рассыпалась далеко внизу
по огромной дуге от Таганки до Арбата.
  В конце концов, я сюда прислан работать. В стереотрубу было хорошо видно, как
перебегают от перекрестка к перекрестку крошечные, сплющенные фигурки с иголками
винтовок в руках, скапливаются под арками подворотен, рассыпаются вправо и влево
вдоль цепочки пылающих последним осенним золотом толстых лип.
  Правительственных войск по прежнему не видно, но кто-то ведь сдерживает
продвижение мятежников, в кого то они стреляют?
  Подкрутив барабанчик вертикальной наводки, пошарив объективами между домами на
Неглинной и Трубной, я наконец понял, в чем тут дело.
  Главная линия обороны (а точнее - цепь опорных пунктов, сохраняющих между
собой минимальную зрительную и огневую связь) защитников правительства проходила
где-то ближе к Кремлю, может, по линии стен Китай-города, по Кузнецкому мосту и
камергерскому переулку, а вдоль бульваров маневрировали несколько двухбашенных
броневиков, ведущих огонь короткими очередями и постоянно меняющих позицию...
  И тут же я отметил деталь, несомненно, могущую представлять интерес для моих
нынешних "коллег". Довольно часто в поле зрения стереотрубы попадались две-три
верткие машины БРДМ, явно не принадлежащие этой эпохе. Какое-то их количество
имелось на вооружении Югоросской армии, но я знал, что "производство" и
распределение этих машин находилось в руках "Братства".
  Лишенные номеров и знаков принадлежности на бортах, они возникали с
удивительной регулярностью в самых разнообразных местах, куда позволяла
заглянуть двадцатикратная оптика. Я видел характерные угловатые корпуса и
конические башни на Скобелевской площади, на Страстной, у Никитских ворот, на
Трубной и даже возле храма Христа Спасителя. Замоскворечье с моего НП не
просматривалось.
  Нанеся на карту места и время появления машин, я экстраполировал их
предполагаемый маршрут и убедился, что абсолютно прав.
  Выходило так, что БРДМ, оправдывая свое наименование, совершали
зигзагообразный челночный рейд вдоль линии Садового кольца, то проникая в
глубокие тылы контролируемой мятежниками территории, то выходя к позициям
правительственных войск. Иначе как провоцирующей рекогносцировкой, назвать это
было трудно.
  Я специально минут пятнадцать наблюдал только за одной машиной. Это было
интересно.
  Она ни разу не ввязалась в серьезную перестрелку. Выскочит в интересующее ее
место, постоит, двигая тонкой черточкой пулемета, лишь иногда, без системы,
стрельнет короткой очередью по окнам или вдоль квартала и снова, вяло
проворачивая рубчатые черные колеса, продолжает свой извилистый маршрут.
  Буквально через час-другой у тех, кого это интересует, будет подробнейшая
картина происходящего...
  Куда уж тут с моей кустарной видеоразведкой. Следовательно, в ближайшем
будущем грядут некие важные события. Да, наступающим остро не хватает
самонаводящихся снарядов и вертолетов огневой поддержки. Даже обычных штурмовых
карабинов, способных с пятисот метров насквозь пробить двадцатисантиметровую
керамзитовую плиту. А с антикварными винтовками много ли навоюешь!
  Впрочем, навоевать-то можно, дело тут в другом. И я об этом другом уже начал
догадываться...
  За спиной громыхнуло, и я дернулся, уже привычно подхватив лежащий рядом на
подоконнике Людмилин "борхарт-люгер". Мог бы и выстрелить из-под плеча
навскидку, если бы не сообразил, что угрозы для меня сейчас быть не может.
Рановато...
  - Ну, вы слишком остро реагируете, - сказано было по-английски, и я
неторопливо обернулся, опустив ствол пистолета.
  Станислав Викеньтьевич стоял на пороге и потирал ушибленное колено. Табуретку,
видишь ли, неосторожно я оставил у порога.
  Как-то незаметно за окном по вечернему поголубело, а здесь вообще стояли
бледно-чернильные сумерки.
  - Жизнь, прошу прощения, приучила. А вам бы я не советовал подходить столь
неожиданно. Результаты, боюсь, могут оказаться печальными.
  - Ничего-ничего, это входит в общие опасности профессии. А где Людмила, она
должна была вас прикрывать, так сказать с тыла...
  - Устала Людмила, день, ночь и снова день выдались трудными. Я позволил ей
отдохнуть пару часиков...
  Станислав не сумел скрыть недоумения и недоверия. По его мнению, такое было
невозможно. Исходя из порученного ей задания и четко просматривающейся неприязни
к "чужаку" она не должна была просто не могла уйти спать, оставив меня без
присмотра.
  Пожал плечами и показал стволом пистолета в направлении ее комнаты.
  Станислав вернулся буквально через три минуты.
  - Не скрою, я удивлен...- он поднял поваленную им же табуретку, сел на нее,
извлек из кармана свой портсигар. По его интонации и выражению лица я понял, что
он увидел гораздо более того, что имело место. Путь так, сейчас мне все было на
руку.
  - Допустим, допустим, что даже и так. Не осуждаю никого, но более чем
странно...
  - Чего же странного?
  - Так. Фантазии ума, как говорил великий русский писатель. Вернемся к делу.
Что вы можете сказать об увиденном за окнами? Вы же успели хоть немного
понаблюдать?
  - Разумеется. Конкретика - на карте. Впечатление - печальное. Если воевать
таким образом, не стоило бы и затеваться...
  - Вы помните одесское выражение: "Еще не вечер"?
  - Помню, но вечер тем не менее уже наступил...
  - Фигурально, фигурально давайте выражаться. Вечером ли, ночью, но тому, что
положено, случиться...
  - Не имею оснований вам не верить, однако же...
  Снова я вывел его из равновесия своей манерой разговора. Отчего это даже не
слишком далекие люди, не умеющие как следует излагать свои мысли, тем не менее
остро чувствуют издевку, если с невинными глазами начинаешь копировать их стиль?
А Станислав, или как там его, тем более не относился к разряду людей неумных. А
вот поди ж ты...
  - Достаточно, Игорь Моисеевич, вам не кажется?
  На всякий случай я молча кивнул. Он тяжело вздохнул.
  - А я ведь шел к вам, чтобы впервые поговорить спокойно, на равных, как
цивилизованные люди...
  - Yes, - согласился я. - Предварительно приставив ко мне даму, одержимую
манией убийства.
  - Да оставьте вы, - досадливо махнул он рукой. - А как же иначе? Что, оставить
вас одного в сверхсекретной базе, снабженной, кстати, солидным запасом самого
современного оружия?
  - Простите, сэр, не знаю, как вас назвать в рассуждении серьезного разговора,
но это не слова мудрого мужа. То вы собираетесь меня использовать, как
парламентера, то как агента-двойника в логове врага, а относитесь как к
подозрительному перебежчику. Я вас искал? Я к вам в компанию набивался? Зачем
это все? Я мог сбежать вчера вечером, мог зарезать вас бритвой во сне, мог уйти
и десять минут назад. Однако я здесь. Что дальше?
  Я бы на его месте просто вял бы и убил столь раздражающе-наглого пленника.
Однако Станислав был терпелив, как истинный сын Альбиона.
  - Ну хорошо. Вы, по вашим словам, контактировали со своими друзьями коллегами
года два, так?
  - Примерно.
  - И ничего в них странного не заметили?
  - Заметил, и очень многое. Но люди, которые занимаются тайно политикой, не
могут не быть странными по определению. Нормальный человек, имеющий десять тысяч
фунтов, купил бы усадьбу на берегу реки ил моря, ловил бы форель, вступил бы в
приличный клуб, а то и просто в Индию бы уехал, где магараджи, йоги, слоны и
игра в конное поло ранним утром, пока жара не наступила... Человека, который
предлагает мне те самые десять тысяч за то, чтобы я украл набитый скучными
бумагами портфель, я справедливо считаю его дураком... А эти господа тратят не
десятки тысяч, а сотни миллионов, и ради чего?
  - Но вдруг содержимое портфеля стоит в тысячу раз больше?
  - Во-первых, я этого не знаю, а во-вторых, десять миллионов мне не прогулять
до наступления старости при самом богатом воображении...
  Станислав вздохнул.
  - А вот... Вот если вашими трудами будет возрожден Эрец Исраэль? Неужто
вековая мечта...
  - Ох, бросьте, диа френд! Ведь я могу и вправду счесть вас ненормальным, вроде
того, что начал строить Шартрский или какой там еще собор. Ага, вот я поупираюсь
сорок лет, помру, как полагается, от туберкулеза или от натуги, а еще лет через
двести кто-то с молитвой разрежет ленточку у входа. И мир задохнется в
восхищении. "Слава, слава нашему самоотверженному Игорю Моисеевичу, притащившему
на гору краеугольный камень!"
  Не желая больше втягиваться в бессмысленный и бесконечный разговор, Станислав
молча вышел в коридор, повозился там, погромыхивая металлом о металл и вернулся,
неся перед собой универсальный пулемет "ПКМ" с пристегнутой с боку патронной
коробкой.
  - Приходилось вам такое видеть? - спросил он, ставя пулемет на стол, на
откидные сошки.
  - И неоднократно, а в чем дело?
  - Этот пулемет стоит на вооружении армии Югороссии, бывшей Белой...
  -Да.
  - А чем вооружена Красная армия, да и все остальные европейские армии тоже?
  - Мало ли... "льюис", "шош", "максим", "кольт", "гочкис", "браунинг", - я
четко выдавал марки пулеметов, виденных в коллекции Шульгина. Мог также с ходу
перечислить их тактико-технические данные.
  - И вас ничего не удивляет?
  - Абсолютно. Пулемет как пулемет. Аккуратно сделан, но и не более.
  - А почему русский же "максим" весит 64 килограмма, а этот 12?
  - А почему русский же "льюис" - тоже 12 или 13, не помню точно... - ответил я,
в соответствии с легендой, вопросом на вопрос?
  - Так невозможно же сравнивать! Этот пулемет по боевым качествам превосходит
даже "максим", а "льюис"... Самоварная труба и диск на сорок выстрелов.
  - Ну и что? - не понял я хода его мысли. Прикинувшись дураком, я кое-что
выиграл.
  - Да то, что не должно быть такого разрыва в качестве техники! Кто его сделал,
где? - Станислав быстро и умело произвел неполную разборку. Сунул мне под нос
крышку ствольной коробки.
  - Где клеймо завода, год выпуска, номер наконец? А вот, посмотрите, - он
протянул мне затворную раму, шток газового поршня, возвратную пружину.
  - И это в сущности, все. Вместо ненадежных - только вот это...
  Я понял, что его волнует. Конечно, если он не совсем дурак, а еще скажем и
инженер, несоответствие конструкции техническому уровню века обязательно должно
удивлять. Но я-то по легенде не инженер. Пришлось пожать плечами и растерянно
развести руками.
  - Почему бы и нет? когда мы с вами родились, простые пятизарядные винтовки
были в диковинку, а уж ручные пулеметы... Ваш отец тоже хватался за голову от
изумления и, как великий русский режиссер провозглашал "Не верю?"
  Он сообразил, что я безнадежен. И решил зайти с другой стороны.
  - Тогда послушайте и поверьте на слово, потому что именно сейчас мне
подтвердить это нечем. Мы три года наблюдаем за происходящим. И удивление только
нарастает. Пулемет - частность, но очень наглядная. Я держал их в руках не один
десяток. И знаете что, все они идентичны!
  Я в самом деле не понял его пафоса, и потому удивился от души, без наигрыша.
  - Так, по-моему, уже с начала восемнадцатого века любое оружие выпускается
серийно и все детали взаимозаменяемы. А с тех пор как Форд внедрил конвейер...
  - Ерунду вы говорите. То-серийность, а здесь - идентичность. Они все
совершенно одинаковы, - вразрядку произнес он. У нас есть хорошие эксперты. Они
изучали, сличали, фотографировали. Снаружи - да. Там имелись индивидуальные
отличия, появившиеся в процессе эксплуатации. Но внутри!.. В местах, совершенно
недоступных случайному повреждению, имеются абсолютно одинаковые спилы,
раковины, другие дефекты обработки. То же касается и пружин...
  Мне осталось только задать последний вопрос:
  - И что из этого следует?
  - А сами вы не знаете? - со смешанным любопытством и нетерпеливым ожиданием
спросил Станислав.
  - К глубокому сожалению - нет. И даже затрудняюсь представить, какие выводы
можно сделать из этого столь тщательно проведенной экспертизы.
  Я не лицемерил сейчас, я и вправду не знал ответа, хотя какие-то смутные
догадки у меня появились. И собеседник мне поверил. Это сразу нас как-то
сблизило. Странно, но мне даже расхотелось ерничать.
  - Вот и я не знаю, - кивнул Станислав. - Чувствую, что разгадка где-то очень
близко, но - увы... Согласитесь, не может же это быть просто так?
  - Вы знаете, а ведь может. Принцип средневекового философа Оккама. Не нужно
искать сложных объяснений, если можно найти простое. Предположим, имеется
отлаженное, очень... - я хотел сказать автоматизированное, но подобрал более
уместный термин - высокомеханизированное производство, специальные станки,
выполняющие заданные операции с большой степенью точности и быстроты... Я не
инженер, но кое-что видел. Так вот, если это все так, то дефекты резцов,
штампов, каких-то суппортов могут оставлять одни и те же следы на деталях...
  - Возможно, и это возможно, - без особого энтузиазма ответил Станислав, - но
все же, все же... - и неожиданно сменил тему, вернее, перешел на новый виток.
  Знаете, Игорь, я все больше проникаюсь к вам доверием. Вы - непонятны мне, но
врага я в вас не ощущаю. Поэтому скажу - я же вижу, вы терзаетесь сомнениями:
для чего вы нам нужны? Пытаетесь угадать, как себя вести и чего опасаться.
Опасаться не следует. вы нам нужны очень и очень. Не здесь. В Москве мы
справимся сами, уже справились, завтра все будет кончено. Но и это - только
эпизод в грандиозной борьбе цивилизаций, извините за высокопарность. Дело в том,
что ваших прежних хозяев мы не можем выявить и разгромить уже три года, а ведь
это ведь вопрос выживания человечества! Мы даже не сумели за это время узнать -
кто же они, кто за ними стоит и что им нужно. Это тоже странно. С нашими
возможностями, с организацией, которая может начинать и прекращать войны,
смещать и возносить на трон династии, предписывать миллионам людей, что им
любить и кого ненавидеть... и не в силах справиться... С кем?
  - Да так ли они страшны, как вы рисуете? Я вот не знаю, с лидерами ли
пресловутого "Союза" я встречался или с таким же, как я и вы пешками... - На его
лице мелькнула тень протеста. - Ну пешками, слонами и конями, на ладью я не тяну
точно. Так то были совершенно нормальные люди. Интеллигентные, вежливые...
Богаты, да, богаты до неприличия, и меня они сделали богатым, но где же угроза
миру, помилуйте? Ваши соотечественники говорят: "Кто взял тот и прав". И это
бесспорно. Угроза чьим-то интересам, даже глобальным - понимаю, грандиозные
убытки, - тоже понимаю, но миру?! Нигде не сказано, кроме как в вашем гимне:
"Правь, Британия..." Сегодня Британия, завтра Америка, потом хоть бы даже и
Китай... Эпоха сменяет эпоху. Закон природы.
  - Не совсем так, к сожалению. Именно угрозу миру мы видим и в меру сил
пытаемся противодействовать. Потому что определенный миропорядок складывается не
моей, не вашей, даже не королевской и царской волей, а... - он пощелкал
пальцами, пытаясь подобрать слово.
  - Марксисты говорят, непреложными законами общественного развития.
  - Пусть даже и так. - Он вдруг взглянул на часы. - Увы, как ни жаль, но пора
прервать нашу крайне конструктивную беседу. У вас будет время подумать над моими
словами, несколько позже мы вернемся к нашим баранам. Но я чувствую - понять
друг друга мы сумеем. Если победим сегодня. А сейчас не сочтите за труд
разбудить нашу даму, и - в путь. Ночь будет трудная и, надеюсь, удачная для всех
нас...
  - Вот-вот, компаньеро, сорок веков смотрят на нас с вершин этих пирамид...
  Станислав посмотрел на меня словно бы даже с обидой.
  - Шутить, конечно, можно. Но есть же и границы...
  - Границы есть всему, но кто их вправе определять? - отпарировал я.
  - Вот еще один пример разрушительного еврейского юмора...
  Я молча развел руками.
Глава 20
  Москву окутывал густой туман. И очертания домов, и полуоблетевшие деревья едва
угадывались в этой влажной пелене. Свет редких фонарей едва-едва ухитрялся
пробиться сквозь нее, коснуться грязных тротуаров, но уже в нескольких шагах от
края судорожно подрагивающего круга желтоватая мгла становилась особенно
непроглядной.
  "Хорошее время для решительной атаки, - думал я профессионально, независимо от
личных пристрастий. - Только ведь и для обороняющихся не хуже, особенно если они
контролируют обстановку".
  Шульгин, к моему разочарованию, на связь не вышел. А без инструкций что я мог?
Только пассивно следовать развитию событий.
  На телефонный вызов ответил равнодушный вялый голос "Седьмого и четвертого в
пределах зоны моей ответственности нет. Общая - команда действовать согласно
диспозиции. Ваш запрос поставлен на контроль. Желаю успеха".
  Я грубо выругался в трубку и сунул ее под сиденье. Робот Герасим и тот был
более человекоподобен, чем этот...
  На моей "Испано-Сюизе" я, Станислав и Людмила объезжали позиции ударных групп.
  Предназначенная для нанесения смертельного удара в нервный узел власти
штурмовая группировка, общим числом до пятисот человек, как удалось мне
посчитать, сосредоточивалась отдельными отрядами по дуге от Неглинки до
Мясницкой, у Сретенских ворот, на пересечении Пушечной и Рождественки, в
Фуркасовском переулке.
  Довольно беспорядочный, то усиливающийся, то совсем стихающий
ружейно-пулеметный огонь доносился от Калачевской площади, с Арбата, из
Замоскворечья, а здесь, на наших позициях, было тихо. И бойцы, готовящиеся к
атаке, показались мне совсем другими людьми, чем те, что беспорядочно
маневрировали по городу. Я был почти уверен, что тогда проводились просто
демонстрации, тревожащие и отвлекающие операции, а настоящее начнется только
сейчас.
  И вооружены штурмовики были куда более подходящим для ночных уличных боев
образом. Короткие карабины без штыков, "маузеры" и "парабеллумы" с пристегнутыми
кобурами - прикладами, пистолет-пулеметы Бергмана и Томпсона, легкие ручные
пулеметы. На поясах гирлянды ручных гранат. Серьезная сила. Если у мятежников
есть хотя бы 2-3 тысячи таких бойцов, намеченная операция может и удаться.
  Так что же с Шульгиным? Отчего он забыл обо мне? Уверен, что и так не
подкачаю, нарочно заставляет поработать в автономном режиме, делая личный выбор,
или настолько занят в другом месте?
  Я испытывал раздражение и злость. Вот уж попал в чужое похмелье. Не хватает
только поймать шальную пулю для полноты впечатлений.
  Кевларовый жилетик в какой-то мере защитит, ноги, руки, лоб открыты пулям и
осколкам...
  И не казались сейчас совсем лишенными смысла недавние слова Станислава. Что я
знаю о происходящем в стране в конце концов? Ну оказался по чистой случайности в
стане "Братства", так это еще не основание считать их цели священными, а замыслы
противной стороны - дьявольскими происками.
  Может, и вправду куда правильнее не вмешиваться в исторические закономерности?
Не отягощать, выражаясь высоким слогом, свою совесть участием в кровопролитии,
никаким образом для меня не оправданном. Пусть все идет как идет...
  А через несколько секунд уже эти мысли показались мне бессмысленными. Я же там
еще, в форте Росс, сознательно признал объективную правоту Шульгина и Новикова,
хотя и не без колебаний, так что ж теперь задергался?
  Высунувшись из машины, Станислав вполголоса отдавал распоряжения человеку в
кожанке с поднятым воротником и нахлобученной на глаза фуражке. Коротко махнул
рукой, подводя под разговором черту, и обернулся ко мне:
  - Давайте, Игорь, подъедете прямо, потом сразу направо, станем за углом
Политехнического. Оттуда и обзор хороший, и свобода маневра обеспечена. Да и
начнем, помолясь...
  Я еще подумал, что британец-то британец, но уж очень он сжился со своей
русской личиной. Лет пять, наверное, прожил здесь безвыездно.
  Он еще успел сообщить мне свой - а так выходило, что именно он разрабатывал и
координировал - стратегический план. Теперь сохранять тайну уже не было
необходимости. Одновременным ударом намечалось захватить господствующие над
местностью здания- ГПУ на лубянке, магазин Мюра и Мерилиза в начале Петровке,
гостиницу Метрополь, Исторический музей и Городскую Думу. Храм Христа Спасителя
уже занят. После этого Кремль окажется плотно блокированным, и Совнарком во
главе с Троцким потеряет всякую возможность влиять на положение в городе. Утром
он будет объявлен низложенным, власть примет на себя "Военный кабинет
Рабоче-крестьянского правительства", а дальше или начнутся переговоры об
условиях капитуляции и передачи власти, или - штурм.
  Воззвание к народам России уже печатается в нескольких типографиях и утром
будет передано по всем каналам связи.
  Посольства великих держав проинформированы и готовы признать новую власть.
  - Повторяете сценарий Октябрьского переворота в Питере? - поинтересовался я.
  - Для чего выдумывать новое, когда есть оправдавший себя образец?
  Я не стал напоминать, что тот сценарий разрабатывал и проводил в жизнь как раз
сам Троцкий, и вряд ли он успел его забыть. Спросил только, заняты ли мосты
через Москву-реку и хватит ли сил, чтобы надежно удерживать такие большие здания
и при этом сохранить достаточно войск для маневра по улицам.
  - Это предусмотрено. Как только мы займем указанные объекты, к нам
присоединяться Латышская дивизия и еще некоторые полки гарнизона. Нехватки войск
для обеспечения контроля над городом не будет. - Он не стал вдаваться в
подробности, вытащил из полевой сумки громоздкую двуствольную ракетницу, поднял
ее над головой и выстрелил дуплетом. Зеленая и красная ракеты с шелестом ушли в
низкое небо, лопнули прямо над площадью искристыми шарами.
  А я успел подумать, что не стал бы очень полагаться, организуя мятеж, на
войска, которые ставят условием своего в нем участия достижение неких
предварительных результатов.
  Секунд двадцать еще сохранялась тишина, она стала даже более плотной, будто
обе стороны затаили дыхание перед решающим мигом, а на самом деле, конечно,
атакующие просто бежали сейчас молча, стремясь как можно быстрее преодолеть
простреливаемые зоны, пока не опомнились защитники.
  Положение мятежников было тактически выгоднее, в ночной туманной мгле их было
почти не видно, а громады многоэтажных домов довольно отчетливо рисовались на
фоне сероватого, подсвеченного сзади розовым неба.
  Потом где-то в направлении Кузнецкого моста гулко грянул первый винтовочный
выстрел, будто бы стрелок проснулся от вспышки ракет и с перепугу нажал на
спуск. И тут же загрохотало по всему окружающему Лубянскую площадь кольцу стен и
переулков. В звуках беспорядочной ночной перестрелки ориентироваться трудно, но
мне показалось, что плотность огня со стороны наступающих во много раз превышает
нестройный ответный огонь защитников ГПУ.
  Неужели "красные" так и не сумели подготовиться или, не располагая
достаточными силами, заблаговременно оттянули все, что имели, под защиту
кремлевских стен?
  Тогда хватит и десяти-пятнадцати минут, чтобы штурмовые группы, заняв первые
этажи нужных им зданий и не ввязываясь в бой за вертикаль, скатились по улицам
переулкам к Охотному ряду и Манежу, по Никольской и Ильинке пробились на Красную
площадь. Тогда, пожалуй, действительно Троцкому и данному варианту Советской
власти конец.
  Кремль или не Кремль, а артиллерийский огонь прямой наводкой по воротам и
перекидной по внутренним и площадям быстро парализует оборону. Хотя, конечно,
держаться на стенах, в развалинах дворцов и храмов можно долго, только это уже
будет агония...
  - Проспали, проспали они там, - возбуждено вскрикивал Станислав, а Людмила
просто подалась вперед через спинку переднего сиденья, кусая губы, всматривалась
в происходящее. Однако видно было не так уж много. Мелькающие тени людей,
вспышки дульного пламени в черных тоннелях улиц, у подножия нависающей над
площадью семиэтажной громады дома, с парапета Китайгородской стены.
  - Вперед, подавайте вперед немного, - распорядился Станислав. - Как только
ворвутся в подъезды, мы следом. Очень нужно мне там успеть кое-что найти... И
наблюдательный пункт наверху хорош...
  - Без нервов, друг, без нервов, - остановил я его, отнюдь не собираясь
высовываться из-за укрытия, образованной мощной кладкой угловых выступов музея.
Не верилось мне, что защитники ГПУ так легко сдадутся. Не знаю, как Шульгин, а
полковник Кирсанов должен понимать ценность этого объекта.
  - Вас, может, и не учили, а я знаю, в XX веке генералы в атакующей цепи не
ходят...
  На улицах было совсем темно. Но темно в обыкновенном смысле, с моей точки
зрения, человека, привыкшего к постоянным огням реклам, газосветным шарам через
каждые полсотни метров, сверкающим витринам и мягко светящимся окнам квартир. В
моей Москве темно на улицах не бывало никогда, разве что в укромных уголках под
сенью густых деревьев на бульварах и в скверах. А здесь люди привычнее к
темноте, им даже в комнатах остаточно керосиновой лампы или двадцатипятисвечовой
лампочки, на улицах же обходились редкими электрическими или даже газовыми
фонарями, при свете которых что-либо рассмотреть можно только стоя у самого
столба. Я бы сказал, уличное освещение здесь вообще не освещает, а лишь
обозначает направление улиц.
  Но все же ориентироваться можно было и здесь. В разрывах туч проявлялась
полная луна, и тогда различались даже белокаменные бордюры между мостовой и
тротуаром, а когда луна скрывалась, на помощь сражающимся пришел наверняка никем
не запланированный фактор. Совершенно внезапно там и тут темнота вдруг стала
прорезаться высокими голубыми факелами. Они вспыхнули и возле занимающего центр
площади бассейна с бездействующим фонтаном, и в сквере напротив музея, и вниз по
Большому Лубянскому проезду. Я не сразу понял, в чем дело.
  - Газ, - с досадой бросил Станислав. - Горит осветительный газ. Пулями
разбивает фонари и трубы. Совсем не к месту...
  Дрожащий, мертвенный газовый свет придавал окружающей местности совершенно уже
мистический ореол.
  Сзади из серо-фиолетовой мглы возникла смутная фигура. Человек бежал вдоль
тротуара, шарахаясь от колеблющихся теней и натыкаясь на неподвижные столбы.
Вначале мне показалось, что бежит сумасшедший, потерявший голову уличного боя.
Наперерез ему выскочил кто-то из взвода охраны командования, то есть нас со
Станиславом.
  - Стой, брось оружие...
  - Братцы, я связной, из главштаба. Мне Девятый нужен. Пароль - "Водоворот",
никто его не видел?
  - Молчи дурак, чего разорался? Ты один?
  - Один я, один...
  - Оружие спрячь, руки за спину. Сейчас отведем...
  Все это происходило в трех метрах от нашей машины. Связного подвели к правой
дверце. Указали на Станислава.
  - Товарищ Девятый, Третий передать велели, что наши вышли на подступы к
Хрустальному переулку. Если у вас все в порядке, то поддержите атакой вдоль по
Никольской. Будут ждать до двадцати трех ровно...
  Я тут же отдернул вверх обшлаг куртки. Фосфорные стрелки показывали 22.21.
  Хрустальный - это совсем рядом с Красной площадью. Мне пришла в голову
неожиданная мысль. А что, если все наоборот? И Шульгин с "Братством"
заинтересованы как раз в том, чтобы сегодня победили мятежники. Взять их руками
Кремль, свергнуть Троцкого, а уж потом... Это стыковалось с некоторыми фактами
происходящего со мной и вообще в городе.
  - Много вас там? - спросил я, опередив Станислава.
  - Два взвода, сорок человек...
  - Сейчас поддержим...
  Станислав обернулся ко мне с некоторым удивлением. Будто не ожидал моего
вмешательства. Я поднял руку.
  - Спокойно. Сделаем. Я возьму тех, кто под рукой, - по моим подсчетам у стен
Политехнического толпилось не меньше полусотни вооруженных бойцов, - и двинулись
через дворы. Главное, не терять темпа... Здесь уже все решено, а если мы еще и к
Кремлевской стене под шумок вскочим...
  - Я с вами, - тут же вскинулась Людмила. Она уже несколько минут сидела сзади,
как бы невзначай положив руку мне на плечо, и дышала прямо в ухо. Все-таки
внушение действует. Знать бы, надолго ли, и что в случае чего возобладает, моя
воля или "служебный долг"?
  Станислав не успел ответить. Случилось наконец то, чего я уже отчаялся
дождаться. Огромное здание Лубянки словно содрогнулось изнутри ( так мне в этот
миг показалось), опоясавшись пламенем по всем этажам. Так, наверное, выглядел
бортовой залп старинного парусного фрегата по пиратским бригантинам. И почти
такой же огневой шквал ударил во фланг и тыл атакующим отрядам с верхних этажей
Политехнического музея и из-за зубцов Китайгородской башни, запирающей въезд на
Никольскую улицу.
  Стреляло, наверное, десятка три пулеметов и в несколько раз больше винтовок и
автоматов.
  Причем момент для сокрушительного фронтального залпа, кинжального и
перекрестного огня был выбран идеально точно. Ловушку готовил явно
квалифицированный командир. Он дал команду в тот самый миг, когда в атаку
поднялась вся масса наступающих, и от фасада Лубянского дома их отделяло всего
метров тридцать. При такой концентрации свинца на единицу площади добежать до
цели у первых трех-четырех шеренг шансов не было. А отступить назад тоже было
невозможно.
  Площадь мгновенно покрылась не отдельными телами убитых и раненых, не кучками
даже, а рядами и грудами изорванных пулями тел.
  Пулеметы били без пауз, то есть конечно, какие-то смолкали, чтобы перезарядить
ленту, сменить воду в кожухах или воткнуть в приемник полный диск взамен
расстрелянного, но общий темп огня не снижался.
  - Мать твою... - еще не испуганно, просто ошеломленно выдохнул Станислав.
  Над нами и вокруг пули засвистели и защелкали тоже, рикошетящие от брусчатки и
стен окружающих домов. Хорошо, что под прямые выстрелы мы пока не попали. Да и
внимания на удачно скрытую густой тенью машину никто пока не обратил.
  Но это ненадолго. Уцелевшие от чудовищного по своим результатам залпа бойцы
начали отход. Хотя отходом то, что происходило, назвать было нельзя. Те, кто
остался за пределами зоны сплошного поражения, начали просто разбегаться по
дворам и переулкам. Остальные же... Под крики, стоны, верещание рикошетов,
непрекращающийся грохот выстрелов кто-то пытался отползти назад, кто-то прячась
за трупами, сам старался притвориться мертвым, еще кто-то, укрывшись за
ограждением бассейна, уже размахивал прицепленной на штык тряпкой - полотенцем
или портянкой, что нашлось под рукой, и кричал сорванным голосом, тщетно
стараясь перекричать адский грохот:
  - Сдаемся, не стреляйте, сдаемся!..
  И лишь одиночки, от отчаяния, пребывая в шоке или, что самое редкое в таких
ситуациях, сохраняя рассудок и боевую выучку, продолжали вести неорганизованный,
судорожный огонь. Без всякого, впрочем, смысла, потому что защитники здания,
убедившись в полной своей победе, наверное уже отходили от пулеметов,
закуривали, накапливались внизу для вылазки. И лишь отдельные снайперы,
снабженные скорее всего ночными прицелами, продолжали для собственного
удовольствия гасить последние очажки сопротивления.
  К этому моменту я уже выдернул свою роскошную "Испано-Сюизу" из-под огня без
малейшей царапины, задним ходом, выворачивая шею в попытках разобрать, что там
делается в темноте, дополз до Ильинских ворот, развернулся, не включая фар,
медленно поехал в сторону Солянки.
  Станислав, по-моему, пребывал в полушоковом состоянии. Он жадно, со всхлипами
втягивал дым, курил, откинувшись на спинку заднего сиденья, и даже не спросил
куда я еду.
  Понять его было можно, но все же до такой степени терять лицо не стоило бы.
  В 2047 году мне пришлось вести репортажи с улиц горящего Карачи, когда не
удалось очередное восстание мусульманских сепаратистов, попытавшихся в четвертый
раз отделиться от Индийской федерации. Ночь я провел в подвале, где генерал
Айюб-хан отдавал последние распоряжения о порядке и условиях капитуляции, после
чего вышел в соседний отсек и застрелился. До последнего мгновения жизни он
сохранял абсолютное спокойствие, ни губы, ни пальцы у него не дрожали...
  - Может вам коньяку стоит выпить? У меня есть. И какие дальше будут
приказания?
  Не знаю, возможно, в моих словах ему послышалась насмешка, но он вдруг
повернулся и вцепился мне в рукав.
  - Это ты! Ты все знал и не предупредил! Потому и собирался сбежать перед
началом...
  При свете слабых лампочек приборного щитка я увидел, что оружия у него в
свободной руке нет. Не сильно, но резко толкнул в грудь.
  - Успокойся. Будь мужчиной. Что я знал? Откуда? Ты мне до последнего не
говорил даже, куда и зачем едем. Раньше надо было думать. Разведчики, вашу мать!
Даже на верхний этаж Политеха не доперли подняться. Поставили бы там сами
пулеметы... Разворачиваются для штурма, а в тылу у них вражеский батальон с
тяжелым оружием. Кретины!..
  - Он прав, Сидней, - внезапно поддержала меня сидевшая до того тихо как мышь,
Людмила. - Только мы здесь виноваты. С чего ты взял, что в ГПУ осталось не
больше сотни чекистов и половина из них на нашей стороне? Кому ты поверил, что у
Троцкого надежных войск - только кремлевский полк? Да что сейчас говорить?! Надо
думать, может, еще не все потеряно...
  - Так куда все-таки ехать? - вмешался я в их спор. - Налево, направо?
  - Где мы сейчас?
  - Налево - Яузский бульвар, направо - Устьинский мост...
  - На мост, через Замоскворечье и к Арбату. Попробуем еще кое-что сделать. Рано
отчаиваться. Наступление, наступление и еще раз наступление. Если удержим
инициативу, то победим. Пусть хоть одна боевая группа выполнит свою задачу, и
остальные воодушевляться. А помирать, так с музыкой...
  ... Надо признать, взял себя в руки Станислав, он же, как выяснилось, Сидней,
так же быстро, как до этого сорвался. Глухими купеческими и мещанскими
переулками Замоскворечья, где обывателям было, кажется все равно, что там
происходит в центре, мы добрались до Крамского моста, с него выехали на
Остроженку.
  Здесь было почти тихо, только со стороны храма Христа Спасителя изредка
постреливала малокалиберная пушка. Наверное с броневика или танка.
  Дорогой мои пассажиры обсуждали положение, в котором мы оказались.
  Станислав все еще не оставлял надежды, что случившееся на Лубянке - только
неприятный эпизод. Что все еще можно изменить.
  - Предположим, Агранов, Самсонов, Вацетис действительно нас предали. Перешли
на сторону Троцкого и Муралова вчера-сегодня или даже с самого начал вели
двойную игру. Но есть и другие. Нам обещали поддержку конвойная дивизия,
бронедивизион, Ходынский полк, кавалеристы... Они должны были выступить
одновременно с нами... Если выжидают, надо их заставить. Любой ценой. И есть еще
наши два батальона. Слышишь, - он указал пальцем в сторону едва угадывающегося в
дали храма, - бой продолжается. Там до Кремля тоже недалеко. Дождемся утра -
посмотрим еще. А пока есть у меня одно дело...
  Во дворе приземистого двухэтажного особняка толпились люди, горело несколько
костров, перед воротами попыхивали моторами грузовики, в кузовах которых
виднелись треноги пулеметов.
  Здешние бойцы мало чем отличались от тех, что я видел на Лубянке. Одетые в
штатское и форму, примерно так же вооруженные, только настроение их показалось
мне не слишком боевым. Курили, перекусывали, грели над огнем руки,
переговаривались хриплыми голосами.
  Пока Станислав искал старшего, мы с Людмилой потолкались между кострами,
прислушались к темам разговоров.
  О неудаче штурм Лубянки здесь уже знали, но в основном по слухам, которые
имеют свойство распространяться непонятным образом и с немыслимой скоростью. По
моим часам с момента начала боя прошло лишь сорок пять минут.
  Задачей этого подразделения - батальоном я бы его не назвал - было пробиться к
Боровицким воротам и штурмовать их по общему сигналу. Сигнала не последовало, и
передовые отряды вели сейчас вялую перестрелку с силами прикрытия "троцкистов",
окопавшихся за оградой Александровского сада.
  - С утра надо ехать по заводам, поднимать рабочих, раздавать оружие...
  - Каких там рабочих, деревня одна на заводах, настоящих за войну повыбивало...
  - Глупо было, что войск не дождались, пока войска на улицы не вышли все без
толку...
  - Точно, как в Питере в семнадцатом...
  - Х.... городите. В Москве в ноябре семнадцатого все войска против нас были, и
юнкера тоже, а за неделю разделались...
  - То семнадцатый, а то сейчас, ты одно с другим не равняй. Теперь ни вождей,
ни лозунгов...
  - Красные курсанты если по Кремлю ударят, за час все решится.
  - Они ударят, только вот по ком, в чем вопрос.
  - Брешут все, никогда армия против Троцкого не пойдет, и станут нас с вами
завтра на фонарях вешать...
  - Не болтай, чего не знаешь, армия не за Троцким, а за Фрунзе пойдет, а он за
нас...
  - Ты как хочешь, Михалыч, а я бы сейчас винтовку в кусты, и тишком-тишком
домой. Хлопнут нас или те, или другие, а кто мальцов наших кормить будет?..
  Обрывки этих и им подобных разговоров я слышал, перемещаясь по двору и
стараясь не привлекать к себе внимания.
  Пахло вокруг густо, так, что горло перехватывало. В замкнутом квадрате стен и
каких-то амбаров неподвижно висела парфюмерная композиция из дыма сырых дров,
махорки, дегтя и колесной мази, которыми здесь смазывают сапоги, несвежих
портянок, развешанных перед кострами на палочках для просушки, переполненным
отхожим местом и просто мочой, обильно стоящей лужами вдоль стен...
  Людмила держалась за моим правым плечом как привязанная.
  - Что-то непохоже это на лагерь победоносной армии, - тихо сказал я ей. - Или
надо немедленно и их вести в бой, или к утру половина разбежится. По опыту знаю
- волонтерам для начала нужна хоть маленькая победа, а главное - постоянная и
настойчивая агитация, иначе они задумываться начинают...
  - Будто я не понимаю. Сейчас Станислав вернется, посмотрим...
  - Не мое, конечно, дело, но, может, его лучше вправду Сиднеем называть? Вроде
как поддержку Запада символизировать...
  - Да какая разница? Сейчас не слова и не имена решают, а пушки. И ты бы лучше
не выведывал, кто да что. Я же не добиваюсь, как тебя правильно звать. Игорь,
так Игорь...
  - А мне как-то Ванда больше, чем Людмила нравится...
  Она как-то странно хмыкнула.
  - Ну, если и это знаешь... Может, и сам признаешься, кто же ты есть? Вдруг до
утра не доживем, хоть знать буду, с кем судьба свела...
  - Доживем, куда денемся? Я вообще, по методу того мужика, считаю, что пора
винтовку в кусты, и искать место, где отсидеться и сообразить, что дальше
делать. А если так интересно, могу сказать - имя у меня настоящее,
национальность - русский, хотя отдаленные какие-то поляки у меня в роду тоже
были, а по натуре авантюрист, как вы все тут. Ты, может быть, себя новой Мариной
Мнишек вообразила?
  В углу двора, рядом с крыльцом черного хода, между двумя кустами пышной,
наверное, по весне сирени, а сейчас голыми, мокрыми и жалкими, оказалась
почему-то незанятая скамейка на чугунных лапах. На нее мы и присели.
  - Ты говорил, у тебя коньяк есть? Дай, - попросила женщина.
  Я протянул ей плоскую серебряную фляжку, подаренную Шульгиным. Пока еще полную
до пробки за всю ночь не довелось причаститься.
  Отпили. Я глоток, она гораздо больше.
  - Какая из меня Мнишек? Я за идею воюю. Лет десять уже. Войны начинаются и
кончаются. Люди приходят и уходят, а я воюю и воюю. Втянулась...
  - Что же за идея такая? - искренне удивился я.
  - Великопольша от моря и до моря. Начинали - Польши вообще не было, кусок
немецкий, кусок австрийский, кусок русский. Потом независимая Речь Посполита
возникла, через двести лет как Феникс. А все равно неполная. Опять кусок под
Литвой, кусок под немцами, почти треть у красных с белыми...
  - А сколько тебе нужно?
  - Вся с Вильно, с Гданьском, с Карпатами...
  - С Одессой, и с Киевом, и с Крымом, - добавил я. - А зачем?
  Что удивительно, в голосе ее не было национального фанатизма, скорее грусть и
усталость.
  - А зачем вам, русским, и то, и другое, и третье, и Сибирь, и Камчатка?
  - Мне незачем. Я бы обошелся.
  - Ты может быть. А вы все - завоевываете, завоевываете, остановиться не
можете. Теперь еще Интернационал придумали, чтобы дальше завоевывать...
  Я подумал, что этот мир испытывает такие же проблемы, как наш. Если мы
избежали крупных мировых конфликтов между "приличными" державами, так в полном
объеме получили бесконечную череду локальных войн как раз на этноплеменном
уровне. Рано или поздно почти каждое этническое образование воображало, что без
собственной территории, армии, парламента и прочих глупостей - жизнь не в жизнь.
И начиналось. Причем в итоге они теряли до половины населения и те жалкие блага
цивилизации, которые имели до этого, а кое-как выбравшись из кровавой каши
начинали зализывать раны и в равно степени проклинать своих вождей и более
сильных соседей.
  - Русские, кстати, я к этим русским (что совершеннейшая правда) и не слишком
принадлежу, никогда ничего не завоевывали. В общепринятом смысле. Они, по
возможности, убегали от своей центральной власти, а она за ними гналась. Вот и
добежали до всех наличных океанов, кроме Атлантического пожалуй... И никого по
дороге особенно и не трогали, в отличие от вас, так сказать, европейцев... - Я
постарался вложить в голос возможную степень иронии, потому что знал дальнейшую
судьбу Польши, хотя бы и в моем мире.
  Она не успела мне возразить или, наоборот, согласиться. По лестнице сбежал
Станислав в сопровождении еще двоих человек, выглядевших куда более воинственно,
чем толпящиеся во дворе инсургенты.
  - Все, сейчас начинаем двигаться, - сообщил он нам.
  А те люди стали командовать с выраженным прибалтийским акцентом, строить
бойцов в колонну, оглашать боевой приказ.
  - Это кто еще? - поинтересовался я.
  - Те, кто нужно. Представители Латышской дивизии. Они только что привели целый
укомплектованный полк. Через час подойдут остальные два. Вот тогда и ударим.
Возможно, перелом наступает. Утром все станет ясно. Должны восстать Алешинские
казармы, а в них стоит почти две дивизии, набранные из крестьян с Тамбовщины и
Ярославщины. Они-то не забыли и не простили Троцкому и Тухачевскому 1918 и 1920
годы...
  Можно представить, что здесь начнется, если и в самом деле на улицы выйдет
несколько дивизий с той и с другой стороны и разгорятся ожесточенные уличные
бои...
  Однако меня больше интересовало ближайшее будущее.
  - Сейчас мы прогуляемся не слишком далеко. Этих, - он пренебрежительно махнул
рукой за плечо, - отправим на передовые позиции, а с надежными латышами нанесем
дружеский визит кое-кому...
  ... Во главе двух хорошо вооруженных рот полного штатного состава мы двигались
в сторону Поварской улицы. Успокоивший меня и даже повеселевший Станислав
рассказывал нечто, вроде бы совершенно не относящееся к происходящему. Впрямую
не относящееся, а косвенно, конечно, да.
  В частности, он произнес довольно примечательную фразу:
  - Правильные вещи обычно случаются в неправильное время. А другие правильные
вещи вообще не случаются. Этот дефект исправляют историки. В данном случае - мы!
  - А что это значит? - не совсем понял я. В этом мире я вообще многое понимал
не совсем так, как имели в виду мои собеседники.
  - Только то, что подобную акцию следовало бы провести лет на пять раньше.
Когда большевики сидели в Кремле и готовились избавиться от Деникина. Если бы мы
свергли их тогда, мир был бы избавлен от множества бедствий.
  - И что помешало? Вы же были союзники Деникина... И если располагали такими
возможностями и не реализовали их...
  - Имперское мышление. Знаете, что это такое? Слишком многие власть имущие
считали, что после гибели трех великих континентальных империй, своими руками
восстанавливать одну из них, да еще наиболее опасную для мирового равновесия -
по меньшей мере неразумно. А с победившими, но истощенными войной и лишенными
интеллектуального и военного потенциала большевиками договориться будет гораздо
проще. Это была ошибка. Теперь мы имеем чрезмерно активную Югороссию и еще более
непредсказуемую Советскую Россию, которая выполняет более чем странную роль...
  - И что теперь, если все удастся, - интервенция?
  Он посмотрел на меня подозрительно, будто я выведывал у него военные тайны, а
не поддерживал им же начатый теоретический разговор.
  - Да господи, плевал я на ваши секреты, - пришлось мне сказать, что, кстати
было правдой. - У меня одна мечта, в отличие от вас, - уехать подальше с
приличной суммой в бумажнике, а еще лучше с чековой книжкой на солидный банк, и
творите, что заблагорассудится. "Есть острова, далекие, как сон, и нежные, как
тихий голос альта - Майорка, Минорка, Родос, Мальта..." Поняли, к чему это я?
  - Не похожи вы на человека, способного жить в таком захолустье, - вмешалась в
разговор Людмила.
  - А на кого же я похож? Уж во всяком случае, не на того, кто готов класть
голову за бессмысленные абстракции вроде величия империи или чего-то там от моря
до моря... Скажите лучше, куда мы сейчас-то направляемся?
  - Теперь можно и сказать. Сейчас нападем на посольство Югороссии, устроим там
хо-ороший погром, вряд ли сумеем удержать массы революционных бойцов от
пролетарского гнева в адрес кровопийц и золотопогонников, что скорее всего
повлечет за собой врангелевский ультиматум, наподобие предъявленного
Австро-Венгрией Сербии в четырнадцатом году...
  - Казус белли, короче говоря. Много стрельбы и трупов, случайно найденные в
посольстве секретные документы, подтверждающие все, что угодно, демарш
Югороссии, оскорбительно грубый ответ "нового " советского правительства,
вторжение белых дивизий... Красиво придумано, - я говорил, не скрывая иронии,
потому что мне стала понятной игра обеих сторон. Такая "тонкая" операция -
вообще верх макиавеллизма.
  Больше я ничего не сказал, подумал только, что если даже опыт двух последних
суток их ничему не научил, то мои слова тем более не изменят ситуации.
  Просто нужно опять ухитриться не подлезть под не мне предназначенную пулю, а
что их сейчас и здесь будет в избытке, я уже не сомневался.
  На этот раз Станислав постарался не повторить прежних ошибок. В узком
Скатертном переулке, так, где тот делал крутой поворот перед тем, как влиться в
Поварскую улицу, он остановил роты, подозвал к себе командиров и четырех
взводных, как на подбор, высоких и худых прибалтов в мятых, низко надвинутых на
глаза фуражках, говоривших по-русски хорошо, но с неистребимым акцентом.
  Разложив на коленях план объекта и прилегающих кварталов, устроил короткий
военный совет. Видимо, цель похода командиры узнали только что. Водили пальцами
по схеме, вполголоса высказывали соображения, распределяли направления атаки.
  Это здание я знал. Огромный подковообразный дворец, расположенный в глубине
обширного парка, по правую сторону от Поварской улицы, неподалеку от места, где
она вливалась в Садово-Кдринскую. В наше время в ней размещался клуб
конформистов с хорошим рестораном и казино, и я там бывал неоднократно. Хорошо
знал внутреннюю планировку, мог бы кое-что и подсказать, только зачем? Меня это
по-прежнему не касается. Хотя я вроде теперь и член "Братства", но прежде всего
- наблюдатель. Историк и естествоиспытатель.
  Люди здесь подобрались явно опытные, и ночной штурм вполне мог бы удастся,
особенно если неприятель будет застигнут врасплох. Охрана посольства, судя по
информации, состояла из нескольких внешних постов от московской милиции и
примерно двух десятков собственных солдат внутри. Если даже допустить, что по
случаю беспорядков в городе весь состав посольства собрался на ночь в здании,
это еще человек пятнадцать боеспособных мужчин, вооруженных легким стрелковым
оружием, а скорее всего - только пистолетами. Против двух сотен имеющих хороший
опыт кадровых бойцов им долго не выстоять.
  Следует ли мне отнести предстоящие жертвы на свой счет? Способен ли я
что-нибудь сделать, чтобы предотвратить кровопролитие, от которого могут
пострадать и члены семей дипломатов, женщины, дети, если их не отправили
заблаговременно из Москвы?
  Достойного ответа у меня не было. Оставалось утешаться своим предыдущим
репортерским жизненным опытом. Репортер, где бы он ни не работал, не должен
принимать близко к сердцу страдания объектов своего внимания. Как военврач на
поле боя. А если потом будет погано на душе, так есть известные способы снятия
стрессов. В том числе и плата, которую ты получаешь за свое видимое
равнодушие...
  Вразнобой защелкали затворы и спускаемые предохранители винтовок и автоматов,
зазвенели по булыжнику отбрасываемые после зарядки жестяные обоймы "маузеров" и
трехлинеек.
  Роты, разбившись на взводы и отделения, начали рассасываться по близлежащим
переулкам и проходным дворам.
  Людмила, навалившись грудью на спинку сиденья, неровно вздрагивала. Внушенная
влюбленность заставляла ее постоянно искать возможность быть поближе,
прикоснуться к руке невзначай, а глубинная основа личности сопротивлялась столь
несвойственному ей сентиментализму, и чувствовала она себя от этого крайне
неуютно.
  Станислав при свете квадратного, с синими стеклам электрофонарика, продолжал,
шепча что-то неразборчивое, водить пальцем по карте, в последний раз просчитывая
известные только ему варианты.
  Я поставил машину наискось перед перекрестком, чтобы из-за угла обшитого тесом
полутораэтаженого домика были видны ведущие в парк кованные чугунные ворота,
часть фасада с темными провалами окон. В некоторых из них сквозь щели в плотных
шторах пробивались лучики неяркого света.
  Стараясь, чтобы мотор не загудел слишком громко, я продвинулся вперед еще на
пару метров. Теперь с моего места различалось и крыльцо парадного подъезда.
  Станислава этот наблюдательный пункт не устраивал, он выбрался наружу, не
спросив моего, как водителя и хозяина машины, согласия, взгромоздился с биноклем
на крышу, утвердив ноги в сапогах на капоте прямо перед лобовым стеклом.
  - Эй, ваш папа что, стекольщик? - вежливо поинтересовался я, высовываясь в
окно.
  - В каком смысле? - не понял "англичанин".
  - Сдвиньтесь в сторону. Сквозь вас плохо видно.
  Людмила фыркнула, Станислав переместился левее.
  - И каблуками от азарта не топочите, лакировку попортите... - Пусть видят, что
я совершенно спокоен и никаких личных пристрастий к воюющим сторонам не
испытываю.
  После полуночи погода стала улучшаться, дождь прекратился, тучи почти
рассеялись, показалась над крышами полная луна. Она довольно прилично освещала
подходы к посольству, только в парке лежала плотная тьма, а широкая аллея от
ворот к подъезду поблескивала мокрой брусчаткой.
  "Испано-Сюиза" тоже весьма удачно маскировалась в тени дома, за которым мы
прятались.
  Я пожалел, что у меня с собой не было ноктовизора. Впрочем, не слишком он мне
был и нужен. Что бы не случилось, наружу я решил не выходить и а бою не
участвовать. Разве когда все кончится, сходить посмотреть, как там сейчас в этом
здании внутри, многое ли изменилось?
  Людмила была настроена аналогично. Было ли на то распоряжение
Станислава-Сиднея, или ей самой так захотелось, но нежным шепотом в ухо она
пригласила меня перебраться из водительского отделения в пассажирскую каретку.
Сжав мое запястье, сказала, что выпила бы еще моего прекрасного коньяка, и еще -
что ей меня жалко. И действительно, тогдашние машины этого класса устроены так,
что водительское место не имело боковых стекол, тепло от мотора шло только
назад, в герметичное господское купе, а шофер за рулем имел полную возможность
замерзать и мокнуть или перед выездом одеваться как Амундсен на Северный полюс.
  В салоне действительно было тепло и уютно, пахло французскими духами,
которыми, наверное, пользовались еще прежние, законные пассажирки этого
автомобиля.
  И для занятий любовью там были все условия. Не зря же боящиеся ревнивых мужей
и не желавшие снимать номера в отелях дамы приглашали своих кавалеров в машину и
приказывали шоферу везти по "большому кругу", Парижа ли, Москвы или Петербурга.
  Людмила задернула шторку и с ходу кинулась мне на шею. Я отнесся к этому
спокойно.
  Позволил ей шарить по моему лицу горячими влажными губами, но до определенного
предела.
  Потом пришлось деликатно, но решительно освободиться и даже пояснить, что
почем.
  Тем более снаружи наконец началось. Я высунулся в боковое окно. Две редкие
цепочки латышей добрались, маскируясь и прижимаясь к стенам до парадного входа
(сняв, очевидно, предварительно внешние посты охраны) и заколотили прикладами в
толстые двери.
  На их месте я сразу, не давая гарнизону времени опомнится, взорвал бы дверь
гранатами или динамитным зарядом. Это дало бы серьезные тактические преимущества
и нейтрализовало внутреннюю охрану, если она сосредоточилась в тамбуре и рядом.
  Теперь же нападающие потеряли темп. Впрочем, другие штурмовые группы уже
успели окружить здание и по общему сигналу предприняли атаку сразу со всех
направлений.
  Зазвенели разбиваемые стекла окон первого этажа, с противоположной стороны
здания кто-то сдуру или по необходимости первый раз выстрелил. И пошло!
  Я еще раздумывал, чем такое начало для латышей чревато, когда ответ прояснился
сам собой.
  Парадная дверь то ли не была заперта вообще, то ли ее быстренько открыли. Два
десятка бойцов штурмовой группы разом ввалились внутрь.
  Дальнейшего я не видел, мог только догадываться по едва слышным звукам. Но
догадаться было нетрудно.
  Пока с заднего фасада здания громыхал беспорядочные выстрелы (что и нормально
- атакующие, видимо, лезут в окна довольно высокого цокольного этажа,
немногочисленные защитники отстреливаются как и из чего могут), внутри
посольства решительные события уже начались.
  Во время непродолжительных, но напряженных занятий с Александром Ивановичем я
научился различать дробный перестук автомата "АКСУ", и когда его услышал, то
понял, что очередная авантюра товарища Станислава, или господина Сиднея,
благополучно закончилась для него неудачей. Слишком деловито и спокойно звучали
доносившееся сквозь толстые стены очереди. Так стреляют люди, которым некуда
спешить. Отдельные хлопки драгунских винтовок и звонкие длинные очереди
длинноствольных "маузеров" на этом фоне звучали неубедительно.
  Я представлял происходящее так, будто сам находился в здании посольства.
  Штурмовые группы проникли в здание, в его обширный холл перед парадным входом,
и сзади в длинный, пересекающий первый этаж коридор.
  Сопротивления им не было оказано специально, а потом на четырех дубовых
лестницах и окружающей холл галереи вспыхнули яркие аккумуляторные фонари и
ударили короткие, предписанные уставом очереди в два-три патрона, которые с
расстояния в несколько метров все шли в цель.
  Стрелять снизу вверх, в растерянности и панике, против слепящего света -
практически безнадежно.
  Думаю, поняли это Станислав и Людмила. Только отреагировали по-разному.
"Англичанин" вскочил, вопреки моему предупреждению, яростно ударил ногой по
тонкому металлу капота и заорал, адресуясь к залегшему с незначительным резервом
за парапетом ограды латышскому взводному:
  - Вперед, вперед, вашу мать, к окнам, гранатами - огонь!
  Команда разумная, но запоздалая. Им бы с этого начать... А Людмила, наоборот,
вцепилась мне в плечо.
  - Скорее за руль, заводи, назад...
  Заводить было незачем, мотор и так работал на холостых оборотах, но идея была
здравая, только вот... Дверцу я открыл и уже поставил ногу на подножку.
Одновременно увидел, как из распахнутой двери парадного начали высыпаться
уцелевшие латыши, которым идея участия в ночном бою внутри незнакомого, пугающе
- запутанного лабиринта лестниц, коридоров и комнат показалась совсем не
заманчивой.
  А тут вдруг, снова без всякого предупреждения, из-за деревьев парка ударили
сосредоточенным огнем автоматы группы тыловой поддержки защитников посольства.
"Засадный полк воеводы Боброка", можно сказать.
  - Ну нельзя же так подставляться, - просто в азарте болельщика заорал я
Станиславу. - Что ж вы, кретины, снова без разведки?!
  Здесь не было той вакханалии огня, как на Лубянской площади. Зашедшие в тыл
латышам автоматчики стреляли короткими, сухо потрескивающими очередями, которые
на удалении в сотню метров звучали совсем нестрашно. Но зато огонь велся
прицельно и, я бы сказал, беззлобно. Как в тире.
  Судя по вспышкам и алым цепочкам трассеров, в парке нападающих поджидало всего
человек десять, но хорошо умевших стрелять и не испивающих нехватки в
боеприпасах. Позиция у них была идеальная. Толстые, в обхват деревья надежно
защищали от ответных выстрелов, если бы таковые и последовали, никто не
показывался на открытом месте, а перебежки, если они и были, совершались на
открытом стремительно, где-то чуть выше уровня земли. Даже я, находясь вне
простреливаемой зоны и имея возможность наблюдать сравнительно спокойно, ничего
и никого не видел.
  Потери наступающих даже нельзя было назвать "тяжелыми". Это был расстрел мало
что понимающих и уже не способных к активным действиям и даже самозащите людей.
  Совершенно аналогично той, что уже осуществилась на Лубянке, подготовленная
операция. И режиссер у них явно один.
  Бежать надо, немедленно бежать, спасая себя и немногих уцелевших в грамотно
подготовленной (но только вот беда, без всякого учета реального противника)
атаке.
  Так я и хотел сказать Станиславу, но не успел. Наверняка посольство защищали
отборные профессионалы кадровой белой армии, снабженные самым совершенным
оружием, в том числе и приборами ночного видения.
  Я даже знал, кто именно здесь был. Виденные мной на полигоне в Харькове
рейнджеры Корниловской дивизии. Истинные монахи-рыцари, заслужившие свою схиму в
самоубийственных, но победоносных сражениях под Ростовом, Екатериноградом и
Ставрополем еще в восемнадцатом - девятнадцатом годах.
  Наверняка одетые в гибкие, непробиваемые даже винтовочными пулями бронежилеты
и титановые шлемы-сферы с прозрачными бронещитками, приборами ночного видения и
лазерными целиуказателями на лбу, да вдобавок исполненные холодной брезгливой
ненависти к любому, носящему пятиконечную звезду на фуражке и цветные клапаны, -
"разговоры" на груди...
  Еще три-четыре минуты, и живых латышей в ближайших окрестностях не останется.
  А интересно - уж они-то здесь и сейчас за кого воюют? За коминтерновское
золото или за право безнаказанно убивать любого и каждого, кто не принадлежит к
избранной "прибалтийской расе", притом что сами они своим же собственным народом
тоже признаны предателями и ландскнехтами. Судьба, которой не позавидуешь.
  Интуиция меня не подвела и на этот раз, только вот я отчего-то не подумал, что
и меня касается сейчас ее предупреждение.
  Оглушительно, покрывая все звуки ожесточенной перестрелки, из парка ударил
противотанковый гранатомет. Совершенно машинально я отшатнулся в глубь машины,
шкурой ощутив, что ракета направлена на нас. Как при близком ударе молнии гром
выстрела почти совпал с разрывом под радиатором автомобиля. Я почувствовал, как
днище машины ударило мне по ногам, толстые хрустальные стекла разлетелись
брызгами, а окружающие дома, звездное небо и покрытая антрацитовой грязью
брусчатка беспорядочно закрутились вокруг, словно "Испано-Сюиза", подобно
истребителю, стремительно пошла в восходящую "бочку".
  На какое-то время я если и не потерял сознание, то полностью лишился
ориентировки во времени и пространстве.
  Длилось это, очевидно, не слишком долго, потому что когда я разлепил чудом
уцелевшие глаза, то раньше чем звук глухих, словно через вату, выстрелов,
услышал журчание льющейся на меня жидкости.
  "Бензин", - подумал я с ужасом, потому что даже подсознанием помнил, каково
это - гореть заживо. Но в следующую секунду сообразил, что это вода из
развороченного радиатора.
  Окончательно пришел в себя и начал карабкаться наружу из кучи мятого металла,
в щепу размочаленного дерева, кожаных подушек сидений, в которую превратился
роскошный автомобиль, чудо современной техники и дизайна. Левая нога была
тяжелая и малоподвижная, словно я ее отсидел.
  Станислав, которого я увидел, привстав на четвереньки, был убит на месте. То
есть он был настолько мертв, что не потребовалось даже искать пульс или
предпринимать еще какие-то уместные в данном случае действия. Конкретно - целыми
остались только сапоги и правая рука с зажатым в пальцах цейссовским биноклем.
  "И вот все об этом человеке", - пришла отчего-то в голову стандартная фраза из
"Тысячи и одной ночи"
  А Людмила была жива. Я оттащил ее в переулок. Тут и пригодился шульгинский нож
с фонариком. Женщина была в сознании и старалась не стонать, однако, срезав
тугие пуговицы, расстегивать которые не было ни времени, ни сил, я увидел, что
дело плохо.
  Рваная ранка чуть ниже правой груди, судя по всему - осколочная, выглядела не
слишком страшно, даже почти совсем не кровила, зато кровавая пена пузырилась на
губах.
  Легкие пробиты как минимум, а там еще поблизости и печень, и желудок с
кишечником... В нормальном госпитале особых проблем с такой раной не было бы, да
где ж тот госпиталь? Сколько у нее в запасе времени, я не знал. Не врач
все-таки. Может несколько часов, а может, минут...
  Черт возьми, о чем думает Шульгин? Он же обещал, что будет постоянно держать
меня под контролем!
  Лично мне на его контроль плевать, но как быть с раненой женщиной?
  Первой, самое разумное, что мне пришло в голову, это выскочить сейчас на
улицу, размахивая белым флагом, и обратиться к милосердию врангелевских
дипломатов. Должен же быть в посольстве врач, чтобы оказать неотложную помощь,
или хотя бы телефон?
  И я бы это непременно сделал, если бы немногочисленные латыши, отступая из
парка и от ограды, не подняли совершенно бешенную, абсолютно бессмысленную
стрельбу не только из винтовок, но и из оставшегося в резерве при ротном
командире "льюиса".
  Выскакивать в таких условиях на открытое место с попыткой сдаться означало
лишь гарантированную пулю с той или с другой стороны. С той - скорее, снайперы у
них наверняка к толстовцам не относились.
  А вскоре они окончательно разделаются с нападающими, и что потом? Выйдут на
улицу и станут добивать уцелевших? Или, соблюдая принцип экстерриториальности,
запрут ворота и предоставят убитых и раненых во власть законных органов
правопорядка, когда и если таковые появятся?
  Время же уходило. Людмила чувствовала себя пока еще не слишком плохо,
жаловалась на слабость и боль в боку, но изъявляла готовность идти сама, ну,
может быть, опираясь на мою руку.
  Идти - куда?
  - Давай постараемся добраться до "Мотылька", ну, то кафе, где мы
познакомились, - поясняет, как будто я мог забыть об этом за два минувших дня,
пусть и выдались они на удивление длинными. - Там наши люди, там помогут...
  Возможно, и помогут, не знаю только чем. Хотя у них, в такой разветвленной и
мощной организации, должны быть и свои врачи тоже.
  Добираться туда не так уж и далеко, километра два. Если по прямой, да быстрым
шагом, за полчаса дойти можно. А в нынешнем состоянии...
  Только тут я спохватился, что и со мной не все в порядке. Нога. Я думал,
просто ушиб или контузия, но боль не утихала, становилась даже сильнее. Под
коленом неприятно пекло и дергало.
  Посветил фонариком и увидел, что штанина потемнела от крови. Осколок гранаты
или просто кусок металла от днища машины распорол голень вместе с толстой
кожаной крагой, хорошо еще, что ни крупные сосуды, ни сустав не задело. Однако
крови вытекло порядочно.
  А у нас нет даже перевязочных средств. Усадив Людмилу под стеной, рядом с
водосточным желобом, я вернулся к машине. Там, где и сказал Герасим, я нашел
автомат, все тот же "АКСУ", подсумок с четырьмя полными магазинами. В
перчаточном ящике три ручные гранаты. Хотя они и были со вставленными запалами,
но при попадании в машину не сдетонировали. Тогда бы нам точно был полный абзац.
  Сколько я не рылся в обломках, ни аптечки первой помощи, ни даже перевязочного
пакета не обнаружил. Как-то все, и я в том числе, выпустили из виду, что может
сложиться и такая вот ситуация.
  Я оборвал с окон каретки шелковые шторы и тут же, на месте, замотал, как мог,
свою рану. Поверх тряпок и штанины перетянул ногу ремнем от подсумка. Магазины и
гранаты рассовал по карманам, автомат забросил за спину.
  Теперь за себя можно не опасаться как минимум до полудня. Даже если начнется
заражение, к этому времени моя судьба как-нибудь да определится.
  С Людмилой хуже. Перевязать ее сумею, но что толку? Если бы хоть рана была
сквозная. А так... Я не хирург, и не могу судить о реальной тяжести ее
состояния. В самом оптимистическом варианте осколок мог застрять между ребрами,
а кровотечение изо рта - просто следствие контузии...
  И надо еще решить, куда мы все же пойдем? В ее "Мотылек" или... примерно такое
же расстояние отделяет нас от Столешникова переулка, где размешается главная
база "Братства". Я был там всего один раз, но знаю, что если суметь добраться
туда, все проблемы будут решены автоматически.
  Браслет! С его помощью и я, и Людмила будем здоровы сегодня же. Вот только как
мне ее туда дотащить?
  Женщина сидела тихо, стараясь почти не дышать. Мне показалось, что она теряет
сознание.
  - Как себя чувствуешь? Тебе плохо?
  - Нет, ничего. Терпимо. Только при глубоком вдохе больно очень...
  - Подожди, сейчас пойдем. Глотни для бодрости, - я протянул ей фляжку, где
оставалось еще граммов триста коньяка.
  - Только немного, глоток-два...
  Если бы обстановка вокруг была нормальная, я бы смог донести ее до места на
руках, не слишком она тяжелая, а сейчас...
  Как раз там, куда нам нужно было попасть, стрельба разгоралась с новой силой.
Можно представить, что верные Троцкому войска, завершив первый, оборонительный
этап, перешли наконец к активным действиям. И расширяют зону своего контроля как
раз в том направлении, где нас ждет спасение. Если бы я был один, я все равно
пробрался бы или прорвался, смотря по обстановке, невзирая даже на раненую ногу,
а с Людмилой...
  Мысль оставить ее здесь и выбираться в одиночку пришла мне в голову вроде бы
неожиданно, однако я знал, что она уже давно ворочалась в подсознании, вызревала
исподволь, и только когда окончательно оформилась, выбралась наружу.
  А что - вполне разумная и логичная мысль. Кто она мне? Никто. В лучшем случае
- женщина, с которой невзначай, по пьяному делу провел ночь. А не в лучшем - она
мой враг, предавшая не только меня лично, но и "Братство", на которое работала,
высказывавшая недвусмысленное желание при первой же возможности убить меня
собственными руками. И это же благодаря ей, в конечном итоге, я оказался в
теперешнем невеселом положении.
  Встать сейчас тихонечко, бочком, бочком, за угол - и... Она сразу не поймет, в
чем дело, а когда сообразит, я уже и голоса ее не услышу. Самое неприятное и
трудное - суметь не обернуться, когда тебя позовет слабый, задыхающийся голос.
Дальше - проще. Убедить себя, что война есть война, будет не слишком сложно...
  Я же определил, что в этом "хождении за три мира" главная задача - выжить
самому. Остальное - как получится.
  Я протянул Людмиле руку:
  - Встать можешь?
  - Могу. - Она, придерживаясь рукой за водосточную трубу, поднялась медленно и
осторожно, словно боясь что-то там внутри себя расплескать. - И идти смогу, если
не очень быстро... - голос у нее был тихий, но ровный. - Вот как неудачно вышло,
- она слабо улыбнулась. - Хочется думать - это не смертельно?
  - Если не наповал, то, как правило не смертельно. Пойдем потихоньку. Держись
за мой ремень, а я тебя вот так придерживать буду. Ну, потихоньку...
  Она обернулась.
  - А там что?
  За спиной у нас было тихо.
  - Там все. Не по зубам вы себе цель выбрали. Кто бежал - бежал, кто убит -
убит. Завтра из газет узнаем, что тут на самом деле случилось.
  - Извозчика бы встретить, - прошептала Людмила, - он бы нас вмиг домчал. Так
хочется оказаться в тихом, надежном месте, лечь, втянуть ноги...
  - Скоро ляжешь, - успокоил я ее.
  Людмилу нельзя бросать еще и потому, что она теперь, наверное, единственная,
кто знает подробности происшедшего. Ее нельзя потерять, думал я и в то же время
видел, что никуда мы с ней не дойдем. Она слабела на глазах, ноги у нее начали
заплетаться. А мы прошли едва один не слишком длинный квартал.
  Второго она не осилит, теперь это очевидно. Людмила закашлялась и стала
обвисать у меня на руке.
  - Сейчас, сейчас, это пройдет, - булькающим голосом прошептала она. Я на
секунду включил фонарик и увидел, что крови на ее губах стало больше. Но все же
не струей льется. Может, все действительно не так плохо?
  - Подожди, присядь, я сейчас...
  Мы стояли рядом с небольшим, но аккуратным особняком, стоящим в переулок тремя
окнами. По местному обычаю на ночь они были закрыты деревянными ставнями.
  Рядом с резной дверью под железным козырьком - глухие ворота и калитка с
массивным кольцом вместо дверной ручки. Я потрогал ее, и калитка легко
открылась. Мощенная кирпичом дорожка вела в глубь двора. Дом вытянут в длину,
вдоль стены - открытая веранда. В самом ее конце - наклонная лесенка. Еще одна
дверь и окно, за стеклами которого подрагивает слабый желтоватый свет.
  Стараясь ступать бесшумно, я вернулся за Людмилой.
Глава 21
  Я подвел Людмилу к двери и сделал шаг в сторону, прижавший спиной к теплой,
обшитой досками стене.
  Она постучала в окно. Несколько долгих секунд в доме было тихо, потом из-за
двери раздался спокойный мужской голос:
  - Кто там?
  Ей не пришлось играть, и говорила она совершенно искренне, и голос звучал так,
как надо.
  - Откройте, пожалуйста, я ранена, я истекаю кровью... Помогите, ради Бога...
  Еще одна пауза, не слишком долгая, но Людмиле она должна была показаться
бесконечной. Брякнул засов или массивный железный крюк. Дверь открылась.
  На пороге стоял, с керосиновой лампой в одной руке и револьвером в другой,
пожилой мужчина, одетый в темный стеганый халат.
  Людмила держалась из последних сил но, увидев этого человека, а возможно,
ощутив исходящее из дома тепло, начала оползать вниз вдоль притолоки двери.
  - Спокойно, - произнес я как можно более мирным голосом и шагнул в круг света,
держа перед собой открытые ладони. - извините за беспокойство. Мы не причиним
вам вреда. Женщина действительно ранена. Тяжело, в грудь. Я тоже, но в ногу. Нам
нужна помощь. Хотя бы перевязка. Утром я найду врача.
  Мужчине было лет около шестидесяти. Правильное умное лицо, твердо сжатые губы.
Коротко подстриженные волосы с сильной проседью и совсем белые усы. Револьвер в
руке не дрожал. Теперь он был направлен мне точно в солнечное сплетение.
  - Ранены? Где? Кто вы?
  - Во время перестрелки у посольства. Вы ее слышали, надеюсь? Мы ехали на
автомобиле, в него бросили гранату...
  - Просто ехали и все? Говорите лучше правду. Вы кто - троцкисты или из тех, из
других? Почему пришли именно ко мне?
  - Это долгий разговор. Если угодно, я расскажу все. Но помогите сначала хотя
бы женщине...
  - Нет, - ответил мужчина спокойно. - Я вам не буду помогать. Кем бы вы не
были. Меня теперь ничего не касается. Я бывший статский советник. В молодости
служил в гвардии. Штаб-ротмистр, лейб-улан. Так что стрелять умею, имейте это
ввиду. Мой старший сын погиб на фронте в пятнадцатом году. Младшего расстреляли
большевики в восемнадцатом. Осталась одна дочь. Я вас пущу, следом придут... не
знаю кто, все равно, и увезут меня на Лубянку, за помощь врагам революции. Или
наоборот. Уходите. Каждый сам хоронит своих мертвецов... Чем больше вы будете
убивать друг друга, тем лучше. Уже неделю я с нетерпением жду, когда же начнется
очередная Варфоломеевская ночь...
  голос его был настолько ровен и равнодушен, что я понял - уговаривать старика
бессмысленно. Но и отступить уже не имел возможности.
  - Зачем же вы вообще открыли? - спросил я.
  - Дурацкие пережитки прошлого, как сейчас принято говорить. Подумал, вдруг
действительно женщина, случайная прохожая, ранена шальной пулей. А тут вы...
Опять обычная советская ложь и провокация.
  Он сделал движение, чтобы шагнуть назад и захлопнуть дверь, не отводя от моего
живота револьверный ствол. Он даже придавил спусковой крючок, потому что
изогнутый клюв курка шевельнулся и чуть приподнялся.
  - подождите. Все не совсем так, хотя вы и правы в главном. Мы не красные, не
те и не другие. Я вам все объясню, но сначала помогите. Ей нужна перевязка,
что-нибудь укрепляющее сердце, ну я не знаю... Положите ее где-нибудь, я побегу
искать врача. Есть же в вашем районе частнопрактикующий врач? Я вам денег дам,
сколько угодно...
  - Зачем мне ваши деньги? Когда я просил районного комиссара ЧК отпустить моего
сына, взятого на улице заложником, он, знаете ли, не снизошел. Ну а я тоже не
Христос...
  Я мог бы отнять у него револьвер, даже убить, только зачем? Умножение зла, не
больше. И старик по-своему совершенно прав...
  Не знаю, уловил ли он мое душевное движение, но словно бы заколебался.
Пробормотал что-то неразборчиво. По-моему - просто выругался.
  - Вот там, видите - флигелек, - он указал стволом револьвера. - Замок там
хлипкий. Сломайте его и заносите свою... даму. Если что - я ничего не знал о
вас. - Еще помолчал. - Схожу, посмотрю, что там у меня есть. Бинт, кажется и
йод. Не знаю...
  ... Людмила лежала на узком топчане, накрытом старым шерстяным одеялом,
обнаженная по пояс. В углу, потрескивая, разгоралась буржуйка, старик стоял
рядом и без любопытства смотрел на ее большие - в других обстоятельствах весьма
соблазнительные груди.
  Я обработал края раны йодом, забинтовал как можно туже, израсходовав два
больших рулона бинта. Я слышал, что если пробито легкое, надо изолировать рану
от доступа воздуха. Только, наверное, все это напрасно. Кровь из уголка рта
сочилась не переставая. И пульс явно слабел. Но женщина пока оставалась в
сознании.
  Никаких сердечных средств, кроме настойки валерианы и ландыша, у статского
советника, конечно, не оказалось, да и были ли они в то время вообще?
  - Займитесь собой, - сказал наконец старик, - а я попробую найти врача. Живет
тут один, насколько я знаю, в сексотах не числится... Пока не вернусь, из
флигеля не выходите. И в дом войти не пробуйте. Там только дочь, но у нее ружье,
заряженное картечью. Простите, доверять вам не имею оснований...
  Он с сомнением покачал головой и вышел на улицу. Я накрыл Людмилу ветхой, но
чистой простыней, а сверху своим пиджаком.
  - Интересный старик, да? - с трудом выталкивая слова, не только из-за раны, но
и сжимавшей грудь повязки, прошептала она. - А он ведь совершенно прав. Ему надо
радоваться тем сильнее, чем больше нас подохнет. А он еще за врачом пошел. Ноя
ведь все равно умираю, да?
  - Глупости. Вот придет врач...
  - Да чем он поможет? Операцию ведь не сделает, а в больницу меня везти...
побоится.
  - Чего ему бояться? Скажет, что на улице раненую подобрал. А пока до ГПУ эта
информация дойдет, мы тебя выручим. Лишь бы операцию сделали.
  - Нет, не утешай меня. Так и должно было кончиться. Я сама виновата. Все-таки
нужно было или отдать тебе фотопленку и отпустить по добру, или там же и
застрелить. Ошибка в выборе цели. Все могло быть иначе. Я догадывалась, что ты
подставка. Душа подсказывала - не связывайся. Не послушалась. Все и всегда
пользовались энтузиазмом дураков. Сначала думала - дурак ты, потом поняла, что -
я. А легла с тобой, потому что так захотела. Расслабилась впервые за... Не
помню, год, два, больше... У нас хорошо получилось. Другие мужики здесь просто
кобели. Быстрее, быстрее - и в сторону. Можно было все изменить. Не сдавать
тебя, а наоборот... Бросить все и сбежать. С тобой. Ты денег хотел заработать? У
меня денег много. На двоих на всю жизнь хватит. Идеи - плевать на все идеи. Я бы
тебя уговорила, ведь правда?
  Я кивнул. Щеки у нее разгорелись, она покашливала все чаще, и тогда лицо у нее
мучительно кривилось. Похоже, скоро потеряет сознание. Язык уже заплетался.
  Я намочил тряпку в ведре, положил ей на лоб. Людмила благодарно кивнула.
  - Ты бы согласился. Ты меня не любишь, а я вот, кажется, да... Сама поражаюсь.
Думала, давно разучилась, и надо же... Ну, в постели любовь не обязательна. Года
два-три мы бы с тобой продержались. Я тебя в Торунь повезу. У меня там дом.
Торунь красивый город...
  - Знаю, я там был. Там Коперник родился, костел есть, такой громадный,
красный, ратуша с часами, стена высокая и городские ворота к реке выходят...
  - К Висле... Правда, был... Видел. Все так и есть. У меня дом недалеко от
рыночной площади. Из окна Вислу видно. Скоро поедем. Я мечтала быть польской
Жанной д'Арк, не получилось. Теперь буду... - она снова захрипела и наконец
потеряла сознание.
  Сделать я все равно ничего не мог, просто сидел возле нее и курил, пуская дым
в сторону приоткрытого окна, и вспоминал красивы город Торунь, где оказался
двенадцать лет назад, всего на один вечер и две половинки двух дней. Ничего,
кроме тех достопримечательности, о которых сказал сейчас Людмиле, нет, теперь
уже окончательно Ванде, я и не запомнил. Осталось только впечатление -
миниатюрный, как макет в архитектурном музее, средневековый город, в котором
можно с приятностью провести несколько дней. Но вот как там жить постоянно, да
еще с такой женщиной, как она - не представляю.
  Хотя именно как женщина она была интересна. В отличие от Аллы и всех других,
что у меня были, - первобытная страсть, изобретательность, удивительное
отсутствие предрассудков. На Аллу я ее, конечно, не променял бы, однако отводить
с ней время от времени душу было бы приятно.
  Удивительно, какие мысли могут приходить в голову у одра умирающей женщины.
Истинно сказано - мозг не имеет стыда.
  Ванда начала бредить. Теперь исключительно по-польски, русский язык уже ушел
от нее, как уходила и придуманная жизнь. Бессмысленно и страшно - молода
женщина, генетически созданная, ну не для любви, может быть, утверждать не
берусь, но для чувственной и роскошной жизни, умирает в жалком сарайчике, в
ненавидимом ей городе ради совершенно бессмысленной идеи.
  Польский я знал плохо, да и говорила она быстро и бессвязно, так что понять в
ее предсмертных словах почти ничего не смог.
  Я ведь и не знаю, о ней ничего кроме имени и фамилии, кто она на самом деле,
сколько ей лет. Вряд ил и тридцать исполнилось.
  ... Когда пришел хозяин в сопровождении такого же, как он, а может быть и
более старого врача, Ванда уже умерла. Слишком, по-моему быстро. Но зато легко,
в забытьи.
  Врач профессионально поднял ей веки, опустил, вздохнул, изобразив сдержанную
скорбь. Он ведь не догадывался, кем она мне приходятся. Вдруг - жена или сестра.
  - Да-с, ну что же... Мой приход на полчаса раньше ничего бы не изменил.
Вскрытие покажет, но... - он развел руками. - А что у вас?
  Моя рана его, очевидно обрадовала. Здесь он мог проявить свои способности, не
неся никакой последующей ответственности.
  Хотя и выглядела она откровенно погано. На мой непросвещенный, но
заинтересованный взгляд. Ржавый перекрученный осколок металла разворотил икру
так, что поразительным казалось, как нога вообще уцелела.
  - Заживет. Недели через две непременно заживет, - приговаривал он, закончив
ковыряться в ране, без всякой анестезии надергав оттуда массу всякой дряни,
включая обрывки металла, чешуйки ржавчины, лоскуты от брюк и кожаных краг. При
экзекуции я громко шипел сквозь зубы, а иногда даже и вскрикивал.
  - Может вам морфия уколоть? - поинтересовался врач, на что я замычал,
отрицательно мотая головой, дотянулся до фляжки и допил коньяк до конца, пусть и
было там не более ста граммов.
  - Ну, вы молодец. Фронтовик, наверное? - сказал он, густо засыпая поле своей
варварской деятельности отвратительно воняющим порошком йодоформа. - Полежать
придется, само собой, перевязки через день, усиленно питание... Коньяк не
возбраняется, в меру потребности. Если желаете, могу продолжить вас пользовать.
Вы далеко проживаете?
  - Далековато. Так что уж простите великодушно...
  - Ничего, ничего, случай не сложный. Любой фельдшер справится... - То, что нам
не придется больше встречаться, врача обрадовало еще больше. - Тогда я пойду, с
вашего позволения, - он посмотрел на часы. - Четвертый час уже, а у меня с утра
визиты... - и кашлянул смущенно.
  Я понял. Вытащил из кармана на ощупь несколько бумажек. Белые советские
червонцы. За вызов на дом и перевязку многовато, конечно, хватило бы и десятой
части этой суммы, здешний трудящийся на такие деньги полгода проживет, да мне-то
чего скупиться? Я их не зарабатывал.
  Однако доктор, видимо, считал, что пациент сам знает, во что ценит свое
здоровье. Взял, не чинясь, аккуратно уложил в бумажник, вежливо раскланялся.
  Хозяин проводил его до калитки, возвратился, сел напротив.
  - Ну и что мы с вами будем делать? - поинтересовался он, выразительно
посмотрев на мой раскрытый портсигар.
  Прикурив, и похвалив, как здесь водится, мою папиросу, он взял небрежно
брошенный мной на скамейку автомат, повертел в руках рассматривая.
  - Понапридумывали... Бьет хоть хорошо?
  - Получше "маузера", похуже винтовки. Тридцать патронов, на сто метров попасть
в человека можно...
  - Вот-вот. Легко это у вас.
  - Да как будто у вас труднее получалось...
  - Тоже правильно. Я-то в настоящих войнах не участвовал, на турецкую не успел,
на японскую опоздал, так что в людей, слава Богу, стрелять не пришлось, а
учиться учился. Не только стрелять, а и палашом рубить, и пикой колоть...
  - Знаете, я сейчас уйду, но не найдется ли у вас какой-то старой шинели,
например? Я поменяю ее на свою кожанку, она очень хорошая, я могу еще и деньгами
добавить... В шинели за рядового проще сойти, а с рядового какой спрос, глядишь,
и доберусь до дому.
  - И далеко идти?
  - На Столешников...
  - Может и дойдете. Однако мне кажется, что положение на улицах с каждым часом
будет осложняться. Поверьте моему опыту. Пять лет гражданских войн - это
кое-что. Куда там Великой французской революции...
  Старик, как принято в этом возрасте, вдруг замолчал, посидел, пыхая
папироской, посмотрел на меня со странной смесью удивления и сочувствия.
  - Поищем, а что же. Поищем. Генеральская шинель с красными отворотами,
наверное, не подойдет, а другая... Где- то была старая, наверное, молью
траченная, так вам это неважно... Главное рост у нас с вами почти одинаковый,
слишком нелепо выглядеть не будет.
  Он ушел, на какое-то время оставив меня наедине с телом Ванды. Я не мог
спокойно смотреть на ее профиль, отчетливо просвечивающий сквозь тонкую
простыню. Все время казалось, что она вдруг шевельнется и начнет вставать со
своего ложа. Слишком быстро все произошло, слишком недавно она была живой, не
желавшей умирать и вдруг сделавшей это. Просто так, без всякого усилия.
  - Вот, возьмите. - Старик вошел, неся через руку отнюдь не шинель, а темное,
тоже старое пальто, пахнущее табаком, и какой-то нелепый котелок.
  - Я тут подумал - шинель, зачем шинель? Вас любой просто так подстрелит. Ночь,
человек издали похожий на военного, пусть и мало похожий, - старик лукаво
улыбнулся. - Что ж и делать, как не стрельнуть, хотя бы от скуки? А в штатского,
да издали на юродивого смахивающего, зачем стрелять? Костылек еще возьмете...
Пока подойдут, пока спросят... Документы у вас какие-нибудь есть?
  - Какие-нибудь есть, - ответил я, удивляясь мудрости статского советника. Как
е7го зовут, я так и не спросил. И он меня не спросил. Наверное - правильно. К
чему? Встретились, разошлись, а знание имени вроде бы к чему-то и обязывает.
  - А вы ведь не русский, милостивый государь, так ведь? - он снова хитровато
прищурился.
  - Отчего вдруг такая мысль?
  - Да вы и не отвечайте, мне и вашего вопроса достаточно. Я ведь, думаете, по
какому ведомству действительный статский? По судебному, милейший, по судебному.
В юности мне казалось, что я похож на Андрея Болконского, а оказалось - на
Порфирия Петровича... Может, обидно немного, да что сделаешь? Не мы решаем, за
нас решают... Только вы меня не отвлекайте - ответьте, раз уж пришлось из каких
краев к нам залетели?
  Не помню, что за писатель, причем этого, XX века, употребил термин,
великолепно подходящий к моему собеседнику: "Обоюдный старичок". Вот уж
именно...
  - Не понимаю, чем я вас заинтриговал, только русский я, стопроцентно.
  - Этим и заинтриговали. Говорите по-русски, да не по-нашему. Не знаю, где
языку учились, а за час нашего с вами знакомства столько неизвестных мне
оборотов употребили, столько раз ударения неправильно ставили, и, главное -
думаете не так. Очень быстро в уме переводите, не знаю, с какого языка на
русский, но "сапиенте сат". Это вы хоть поняли?
  - Чего же не понять. В латынях наслышаны.
  - Изумительно! - Мне показалось, что не будь здесь покойницы, старик
зааплодировал бы. - Что начитаны и наслышаны - сомнений нет, а вот какой стиль
когда употреблять - не постигли еще. Поэтому совет примите от опытного человека.
В образованном обществе вращаться можете почти невозбранно. А с простонародьем
будьте поосторожнее. Они на такие вещи куда как чутки. Те же солдаты, которые с
командирами из немцев общались, - особенно. Да кто ж вы все-таки есть? Попробую
угадать. По облику - северный европеец. Для немца легки и раскованны. Для
англичанина - простоваты и остроумны. На француза совсем не похожи, я сними жил,
знаю. Швед, что ли, с примесью русской крови?
  За интересным разговором я почти забыл не только о недавней смерти почти
близкой мне женщины, но и об одуряющей боли в раненой ноге. Коньяк, наверное,
помог, да и нервное возбуждение подстегивало.
  - Знаете, господин генерал, все равно не угадаете, а тому, что скажу, не
поверите. Нет в вашем мире адекватно соответственной мне нации, посему
предпочитаю называть себя евреем шестнадцатого колена Израилева...
  Старик слегка опешил. Словно бы принял мои слова всерьез.
  - Шестнадцатого? Гм... Двенадцать знаю, тринадцатое вроде бы как потерялось,
а?..
  - Потому что есть такой офицерский тост, не вашего, впрочем, времени.
"Повторим, сказал почтмейстер, наливая по шашнадцатой..." Отсюда, наверное, и
пошло...
  Сам тост, признаюсь, я позаимствовал у отца Григория, происхождение же его
явно теряется в дали времен. Возможно, и мой собеседник мог его слышать.
  - Ага. Так, значит, - кивнул генерал, делая вид, что понимает. Или и в правду
понимая намного больше, чем я предполагал. Они ведь в свои первобытные времена
тоже далеко не дураками были в рассуждении общей сложности жизни.
  - Тогда я вот что вам скажу. Дай вам Бог здоровья, конечно, но и покойницу не
грех помянуть...
  Он вытащил откуда-то из-под топчана темного стекла бутылку.
  - Так-то мне здоровье не позволяет и дочь препятствует, а уж тут не по
христиански будет...
  Я с ним выпил. Какого-то непереносимо скверного, вонючего, обжигающе крепкого
пойла. Китайский самогон "Маотай" из проса как бы даже и не изысканней на вкус.
  Но все в конце концов кончается, и эта импровизированная тризна не могла более
длиться, чтобы не стать очередным фарсом.
  Мне ведь еще идти и идти, как бы это ни казалось ненужным.
  Я уже встал, собираясь откланяться, но старик меня остановил.
  - А вот это? - он показал на тело Ванды. Наверняка с моей головой что-то
случилось. Я будто бы забыл о ней. Смотрел и не видел. Словно думал, что умерла
и все, а остальное меня не касается.
  - Вы уж знаете, господин-товарищ, с чем пришли, с тем и уйти извольте. Не
ставьте меня в трудное положение.
  Слова его, по контрасту с нашим душевным разговором, прозвучали почти
бестактно.
  А мне что с ней делать? Вопрос, конечно, глупый, и не этому гостеприимному
старику его задавать. Он и так сделал для нас куда больше, чем можно было
ожидать.
  - А может быть, вы позволите ее здесь до утра оставить? Я найду машину и
заберу... А сейчас куда же? Денег вот в залог оставлю...
  Не понял, чего было больше в голосе и выражения лица хозяина - возмущения или
презрения.
  - Послушайте, любезнейший, кажется, вы переходите все мыслимые рамки. Сожалею,
если дал повод. Пусть живым я не сумел от чего-то отказать, но устраивать из
моего дома мертвецкую!
  Нет, как здорово он выразился: "живым"! Словно не только Ванда, но и я уже не
слишком живой. Вдруг?
  И мне опять вспомнился Артур, который видел меня в "серой зоне". А сейчас я в
какой?
  - Не будем говорить о худшем, - словно бы прочел мои мысли старый судейский
волк, - но вообразите, что в следующем квартале вас тоже подстрелят. И что мне
прикажете делать? в саду вашу даму закапывать или в милицейский участок с
заявлением бежать? Нет, уж, будьте так любезны...
  И снова сменил гнев на милость.
  - Если вам действительно сейчас некуда ее девать, послушайте совета. Вынесите
на улицу, положите там, под кустиком где-то. Только уж попрошу, от моей калитки
подальше. Утром успеете забрать - хорошо. Нет - и без вас подберут и похоронят.
В общей могиле, конечно, но уж это... Реалии гражданской войны. Не нами
начато... А меня избавьте. Я так и сделал для вас больше, чем можно требовать от
порядочного человека. Не смею вас задерживать. Разве что на посошок...
  - Благодарю, ваше превосходительство. Здоровье более не позволяет. Но...
  А в принципе старик ведь прав. И в практическом смысле, и в том, что я
действительно перешел некие нравственные пределы.
  Я поднес стакан к губам. От запаха меня чуть не вывернуло наизнанку, однако я
сдержался, пригубил, с омерзением наблюдая, как генерал выцедил свою порцию до
дна.
  - Ну хорошо, господин генерал. Спасибо за все, что вы для нас сделали. Я не
хочу думать, что у вас останутся ко мне претензии.
  Я взял куртку Людмилы, обшарил карманы, чтобы не оставить там чего-нибудь
нужного. В левом кармане - "браунинг", запасная обойма, облепленная табаком от
раздавленной пачки папирос.
  А зато во внутреннем кармане - перетянутая резинкой солидная пачка не
чего-нибудь, а как раз фунтов стерлингов. Не о них ли она говорила, помина о
своем богатстве?
  Без всяких эмоций я протянул их генералу.
  - Возьмите. В память о нашей встрече. И о рабе Божьей Ванде. Она католичка, но
Богу, думаю, это безразлично. Поставьте свечку за упокой ее души. Или там
молебен, не знаю, как оно принято... - я махнул рукой. - Понимаю, что давать
деньги благородному человеку оскорбительно, но в нынешние времена какой может
быть этикет? Возьмите, жить-то как-нибудь надо...
  Что самое интересное - он взял. А я почему-то думал, что откажется из глупой
гордости.
  Взял, как получил карточный долг, не пересчитывая сунул в карман халата.
  - Ну, Бог в помощь. Не скажу, что наша встреча была слишком приятна, но все
же... Желаю дойти туда, куда идете... И автоматик свой не забудьте. Пригодится.
Только под пальто от греха спрячьте...
  Мудрый старик. Держа Ванду, обернутую простыней, на руках, я вышел в переулок,
постоял, не зная, что делать дальше. Странно все это, в такой ситуации я еще не
оказывался никогда. Не знаю, для чего, почему, но я вернулся назад, к
перекрестку, где все началось и кончилось. Бой давно утих. Настолько, что тишина
была даже неестественна. Я положил Ванду рядом с исковерканным корпусом
автомобиля. Постоял, склонив голову. Вроде так принято. Но скорби я не
испытывал, к стыду моему, даже наоборот. Облегчение. Теперь я ничего не боялся и
отвечал только за себя. Как тогда, в Сан-Франциско. А это гораздо проще.
Постоял, потом захромал обратно.
  Только вот сейчас я почувствовал, насколько плохо лично мне. Нога опухла,
будто бревно, хотя рана была благополучно очищена, продезинфицирована, и кость
не задета, от колена дергало вверх до пояса, и наступать было почти невозможно.
  И куда идти? Район, в котором я оказался, представлял себе весьма
приблизительно. С тем, как эти места выглядели в нашем мире, эти улицы и
переулки не имели ничего общего, аза истекшую неделю я выучить наизусть карту
Москвы, конечно, не успел. Безошибочно я мог выйти к цели одним из двух
кратчайших маршрутов: через Бульварное кольцо до Большой Дмитровки или же по
Поварской до Моховой, а там на Тверскую или ту же Большую Дмитровкиу, только
снизу. Даже с моей покалеченной ногой я бы добрался за час, беда только в том,
что как раз на этих магистралях появляться никак нельзя.
  Именно там уже начинался или вот-вот начнется давно задуманный и тщательно
подготовленный моими друзьями, теперь в этом сомнений не было, процесс
ликвидации мятежа. И все с этим связанное - планомерное выдвижение войск,
блокирование перекрестков, прицельная и беспорядочная стрельба во все, что
движется, бессудные расстрелы подозрительных, и так далее и тому подобное.
  Сутки-двое благоразумным обывателям лучше сидеть за закрытыми ставнями и
крепко запертыми воротами. Во избежание...
Глава 22
  Я решил, что пробираться к цели следует самыми глухими непроезжими переулками.
Но при том возрастала опасность заблудиться, они здесь идут под совершенно
непонятными углами и вполне способны вывести как раз туда, где появляться не
следует.
  Меня вдруг охватила острая тоска. Не от страха за свою жизнь, а от
бессмысленности происходящего. Даже на улицах Сан-Франциско, преследуемый
умелыми убийцами, я подобного чувства не испытывал.
  Чужой город, чужой мир, чужое время. И для чего-то я тут нахожусь.
  Стоило радоваться избавлению от смертельных опасностей дома, чтобы попасться в
ловушку здесь.
  Был бы я местным, я бы так не нервничал. Даже в разгар ожесточенных уличных
боев обыватели ухитряются как-то перемещаться по улицам, не слишком и рискуя.
Именно потому, что это их город и их время, они интуитивно знают, как себя вести
и как разговаривать с вооруженными людьми, хоть красными, хоть белыми. Я этого
не знаю, и каждый легко увидит во мне чужака. Как, например, сообразил этот
статский советник. Чужаков же проще всего убивать на месте, а не конвоировать
куда-то для выяснения.
  И значит, у меня теперь один выход - при малейшей опасности стрелять первым,
как мне ни претит такая перспектива.
  Размышляя подобным образом, я брел вперед, ориентируясь по памяти и отчетливо
представляя только одно - что двух опасных рубежей мне не миновать, но
преодолеть их все-таки можно, если сохранять постоянную бдительность и выдержку.
  Московские переулки, они даже в благополучном и цивилизованном двадцать первом
веке представляли собой проблему. Старательно сохраненные и даже злонамеренно
реставрированные на потребу иностранным туристам в самом центре исторической
части города, где-нибудь на Чистых или Патриарших прудах, все эти Кривоколенные,
Армянские, Сверчковы и Петроверигские, являли собой узкие, едва ли не
трехметровой ширины, щели, по бокам которых стояли тщательно отреставрированные
дома в стиле чудовищно извращенного ампира.
  Кое-кто называл этот стиль - "вампир".
  Нормальный переулок такого типа по своей длине трижды меняет название, трижды
- направление и в конце концов становится поперек самого себя. Выхода в таком
случае нет. Переулок обращается в ленту Мебиуса. Даже днем без плана или без
совета случайно встреченного старожила выбраться в цивилизованные кварталы
города крайне проблематично.
  А что сказать про те же переулки ночью, да сто двадцать лет назад? Положение
практически безнадежно. Исковерканный, покрытый жидкой грязью булыжник, мертвые
стены домов, ни единого лучика света из-за глухих ставень. То, что опрометчиво
кажется выходом, оказывается углубленным в промежуток между домами въездом
частного владения, оберегаемым собаками с очень скверным характером.
  И вдобавок в процессе передвижения с удивлением убеждаешься, что Москва
действительно стоит на семи холмах, подъемы и спуски чередуются с утомительной
монотонностью, и на десятой или двадцатой минуте странствий начинаешь понимать,
что от лабиринта Минотавра избранный маршрут отличается только присутствием над
головой грязно-серого, подсвеченного почти полной луной неба. А по луне я
ориентироваться не умею. Никогда не мог запомнить, где она должна находится в
каждый данный момент ночи и каковы ее фазы.
  Зато я подумал - все здесь чужое, совершенно все. А вот небо - то же самое.
Как дома. Как в детстве...
  Если бы я не был сейчас ранен и озабочен проблемой собственного спасения,
путешествие могло оказаться даже и романтическим.
  Темные ущелья между глухими брандмауэрами, время от времени возникающие звуки
коротких огневых стычек, гул автомобильных моторов, мелькающие над крышами лучи
прожекторов. Но все это будто бы в другом мире. Словно из-за кулис, не
выглядывая на сцену, пытаешься догадаться о содержании пьесы.
  Очевидно, рана моя оказалась тяжелее, чем думали и я, и доктор, или к ней
прибавился травматический шок, потому что моментами я замечал, что сознание мое
мутится.
  Вместо черных низеньких домов мне вдруг начинало казаться, что бреду я вдоль
белоснежных, освещенных мертвым неоновым светом небоскребов, и приходилось даже
щурится от этого нездешнего света.
  Потом сознание прояснялось, и я с удивлением отмечал, что нахожусь совсем не
там, где рассчитывал.
  Однажды я вдруг понял, что стою на Тверском бульваре, по другую сторону
Никитских ворот, площадь которых пересек непонятно каким способом. Поскольку там
прямо сейчас шел довольно жаркий бой.
  От Пушкинской с минутными перерывами раздавался гулкий гром пушечного
выстрела. Резкий вой проносился на уровне вторых этажей, и снаряд разрывался
где-то возле ресторана "Прага".
  С крыши шестиэтажного дома на углу Большой Никитской и Леонтьевского переулка
длинными очередями отвечал орудию станковый пулемет.
  Кто и с кем здесь перестреливался, я не понял. Инстинкт погнал меня вправо,
под защиту темных стен.
  Вокруг беспрестанно мелькали огоньки дульных вспышек и на разные голоса
свистели пули. Идущие над головой посвистывали тонко и нестрашно. Рикошетные
отвратительно верещали, еще какие-то странным образом клекотали, будто
кувыркаясь в полете. Возможно, это были распиленные для пущей убойности
безоболочечные пули старых берданок.
  Привалившись плечом к арке глубокой подворотни, я старался увидеть людей,
участвующих в ночном сражении, но освещения не хватало. От этого казалось, что
здесь бьются не люди, а какие-то уэлсовские морлоки.
  Самое странное, я совершенно ничего теперь не испытывал. Ни страха, ни боли,
ни желания жить. Просто двигался, выполняя программу, как робот, даже и не
человекообразный.
  Запомнился момент, когда на встречу мне выскочило несколько человек, с
оружием, в коротких, перепоясанных ремнями бушлатах или телогрейках.
  - Стой, эй ты там, стой! Кто такой?
  Автомат оказался у меня в руках раньше, чем я подумал, что надо бы его снять с
плеча. И сам собой выплеснул вперед больше половины рожка.
  Очередь прошла от стены до стены переулка, и никто больше не шевельнулся, не
попытался задержать меня или выстрелить в спину, хотя ушел я с этого места не
спеша и не пригибаясь. Так мне показалось. Но потом что-то с размаху ударило
меня чуть повыше правого уха. Я упал на колени, опершись плечом о стену,
потрогал голову.
  Крови на пальцах не оказалось, очевидно, меня достала рикошетная пуля.
Кевраловая подкладка фуражки спасла, но одурел я окончательно.
  Дальнейшее представляло из себя какие-то странные обрывки впечатлений.
  Я ввалился в разбитую витрину магазина. Помнится, перешагнул через бруствер из
мешков то ли с мукой, то ли с сахаром. Сел на пол рядом с темной человеческой
фигурой, обозначенной алыми вспышками самокрутки.
  - Эй, мужик, ты че, раненый? - спросил меня участливый голос.
  - Немножко есть, - ответил я.
  - Перевязать нечем, - обрадовали меня.
  - Спасибо, уже перевязался...
  - А за кого воюешь, за нас или за этих?.. - непонятный человек без всякой
агрессии отодвинул в сторону упершийся ему в грудь ствол моего автомата.
  - За себя воюю, остальные мне без разницы.
  В темноте помолчали, хотя там угадывалось присутствие еще нескольких дышащих,
хлюпающих носами людей.
  - Дык вроде и мы также. Выпить хочешь?
  - Хочу...
  Мне протянули жестяную кружку, где плескалась, судя по запаху, водка. Я сделал
пару глотков.
  - Закусишь?
  - Не хочется.
  Странные люди. Для чего им я, и сами они здесь что делают?
  Наверное, я спросил об этом вслух, потому что мне охотно ответили.
  - Да вот ввязались сдуру в эту революцию, а потом решили, на кой оно нам
нужно? Прибарахлиться чуток, тай и годи... Две телеги добра отправили, а сейчас
и ждем. Что-то долго Митрич не возвращается. Мабуть, сбежал, мабуть, и убили.
Война, сам понимаешь. Ну, водки тут хватает, колбасы целая поленица. До утра
посидим, а там и подумаем...
  Я порадовался, как просто и спокойно настоящие люди реагируют на исторические
коллизии.
  - А ты, земляк, что ли из идейных?
  - Почему так думаешь?
  - Дак машинка у тебя серьезная. Мы вот попросту, с винтарями да обрезами, а у
тебя вона что...
  - На улице подобрал, - ответил я.
  - Ну-ну, понятно, - согласился прежний голос.
  - Сам-то из офицеров царских или как?
  Надо же, насколько был прав судейский генерал. Простой народ, он к интонациям
чуткий.
  - Из анархистов я. Сам по себе, голый человек на голой земле, вот моя
философия.
  Это народу тоже нравится. Когда с апломбом и непонятно.
  Когда я передохнул и решил отправляться дальше, мне не препятствовали.
  Что происходило в следующие полчаса или час, я не помню, но в очередной раз
очнувшись, я увидел, что стою на углу Трубной и Цветочного бульвара. То есть я
как-то сумел пересечь и Тверскую, и Петровку, и прошел гораздо больше, чем нужно
было. и от Столешникова сейчас находился едва ли не дальше, чем в начале пути.
Черт его знает, может быть, я даже прошел мимо спасительного дома, совершенно
этого не заметив.
  Захотелось сесть на тротуар и заплакать. Ноги своей я не чувствовал, но как-то
она меня все слушалась, а в подсознании, наверное, пробудился инстинкт и дух
древних предков, которые и руководили моими бессмысленными перемещениями по
охваченным мятежом улицам. Я словно невидимкой здесь оказался, и ни одна шальная
или прицельная пуля не могла меня больше перехватить.
  Надо отдохнуть, подумал я, садясь на асфальт в глубокой нише перед запертыми
воротами трехэтажного особняка.
  - Что, плохо тебе, герой? - раздался голос из-за моего правого плеча, оттуда,
где никого быть не могло, потому что я ощущал спиной и грубую, холодную каменную
стену, и твердые, внахлест сколоченные доски.
  - Ну плохо, а тебе какое дело? - ответил я, сразу узнав этот голос.
  - По-прежнему не хочешь к нам присоединиться? - спросил Артур.
  - К вам?
  Что удивительно, услышав голос покойника, я вновь стал мыслить ясно, отчетливо
и логично. Как мне тогда казалось. Подобное бывает в процессе длительной,
перешедшей все границы разумного гулянки. Вдруг, в три часа ночи, наступает
момент холодной, стеклянной, нечеловеческой трезвости. Видишь себя и
собутыльников как будто со стороны, говоришь пророческие, мудрые слова. Кажется,
еще чуть-чуть, и постигнешь главную истину. Или - научишься летать. Помню, еще в
студентах, на встрече какого-то Нового года, именно в такой час я осознал себя
сидящим на подоконнике кухни, в чужой квартире, перед распахнутым окном. Внизу
было тридцать этажей, на уровне глаз пролетали крупные снежинки, по ту сторону
Москвы-реки сверкал огнями Кремль.
  За руку меня держала незнакомая девушка с несколько растрепанной прической и
тоже не слишком трезвая. А я ей доверительно сообщал, что если достаточно сильно
пожелать, то вполне можно сейчас оттолкнуться от подоконника и воспарить над
городом.
  - Новый год, все же, ночь чудес. Полетели вместе...
  Уверен, что если бы она сдуру согласилась, я бы постарался воплотить эту идею
в жизнь, но девушка оказалась или слишком умной, или слишком трусливой, и изо
всех сил потащила меня внутрь квартиры.
  Наверное, она была права. Мы с ней еще выпили на брудершафт и отправились
искать свободную комнату, чтобы познакомиться поближе... Кажется, кто-то у меня
ее по дороге отобрал, но это уже не существенно.
  - Зачем, Артур? Зачем опережать события? Шлепнут меня сегодня - воссоединимся,
никаких проблем. А сейчас я еще побарахтаюсь. У меня две сотни патронов и
граната. Если сумею встать, то еще до Столешникова доковыляю. Дорогу покажешь,
по старой дружбе? Или еще чем-нибудь сумеешь помочь?
  Его фигура выступила на фоне стены, словно нарисованная светящейся краской
голограмма.
  - Летать, к сожалению, не могу, - ответил он, словно читая мои мысли. - В
материальном виде, разумеется. а то бы донес, никаких вопросов. Хочешь - пойдем.
Буду указывать дорогу и предупреждать об опасностях.
  - Как Вергилий Данте? - спросил я. - И куда приведешь? На Елисейские поля? В
Элизиум? Или в тот самый утренний сад с теплым озером и обнаженными девушками?
Гуриями в мусульманском понимании?
  - Рад бы, - ответил мне печально Артур. - Нам с тобой там было бы куда как
интереснее. И ты опять очень близок к переходу. Раз я тебя вижу. Ты помнишь
прошлый раз?
  - Как не помнить? - Мне стало легко и тепло, словно замерзающему в степи
ямщику. - "Путь далек ли, жид?" но что-то пока еще мешало отдаться убаюкивающему
умиротворению духа.
  - А ты, не иначе, уже прилетел, будто стервятник на свежую падаль? Не терпится
тебе? Ну, попробуй. И посмотрим...
  - Снова не доверяешь? Напрасно. Я не скрываю - хотел бы увидеть тебя здесь.
Навсегда. Но... Ты, может, и не поймешь... Я заблудился. Потерял Веру... А ты
можешь указать мне путь. Если пока задержишься, у себя...
  - Знать, бы как это сделать, - ответил я с тоской, понимая, что брежу наяву и
дела мои, значит, плохи. Контузия, шок, а то и сепсис начал развиваться.
  - Тогда слушай совет. Сюда направляются вооруженные люди. Идут по Неглинной.
По твоим следам. Через пять минут будут здесь. Убежать ты не сможешь. Сделай так
- разбей ближайшее окно, в этом доме советская контора. Там есть телефон. Звони
своим друзьям. Пусть тебя заберут. Не успеют - встретимся окончательно...
Спасешься - не забудь обо мне. У тебя появится возможность. Пожалуйста... - его
печальный голос растворился в тишине, как шелест ветерка в прибрежных камышах.
Самым краем сознания я еще успел, кажется уловить слова: - Выбирай сам...
  Артур исчез, а в сотне шагов вверх по улице я действительно услышал грохот
кованых каблуков по брусчатке.
  Совет был здрав и современен. Цепляясь руками за выступы стены, я добрался до
окна. Затыльником автомата ударил в нижний угол. Толстые стекла обрушились с
грохотом, осколки едва не рубанули по рукам и голове, зазвенели по тротуару.
  - Эй, эй, кто там, стоять! Руки вверх... - Оранжевая вспышка озарила улицу.
Кто-то выстрелил из пистолета. Кажется в воздух. И не попал.
  Я ответил тремя короткими очередями, услышал, как дернулся и замер в задней
позиции затвор, отбросил на мостовую пустой магазин, в долю секунды воткнул в
приемник новый и с непостижимой даже для меня самого ловкостью подтянулся на
руках, перевалился через подоконник внутрь помещения.
  Чтобы прекратить раздражающие звуки снаружи, выбросил на улицу две гранаты.
Переждал слитный грохот разрывов и стал искать телефон.
  О том, что телефонная станция захвачена мятежниками или правительственными
войсками и соответственно отключена, я старался не думать.
  Аппарат нашелся в соседней комнате. После трех оборотов ручки индуктора
станция ответила. Грубым мужским голосом:
  - Центральная слушает.
  - Товарищ, станция у нас? Слава Богу. Дай мне 22-17. Поскорее...
  - Бога нет. Соединяю.
  До чего здесь простодушный народ! Я физически чувствовал, как боец мятежников,
или наоборот, чекист, шевеля губами ищет нужные гнезда и сует в них длинные
штекеры на толстых шнурах с противовесами.
  А те, на улице, подобрав убитых и раненных, перегруппировались, с непостижимой
для меня настырностью решили все же достать обидчика. Сквозь приоткрытую дверь я
видел, как темные силуэты заслонили проем окна. И бросил свою последнюю гранату,
так, чтобы она пролетела над головами и лопнула на тротуаре.
  Гениальное изобретение человеческого разума - осколочная граната "Ф-1" в
чугунной рубашке, не претерпевшее за век с лишним никаких принципиальных
изменений.
  Пламя метнулось за окном оранжевым парусом, раздались крики боли и
негодования. Кому-то отчего-то моя акция не понравилась.
  Но пару минут я выиграл. Пока там не нашелся сообразительный человек, который
ответит мне тем же.
  - Кирсанов слушает, - прозвучал в трубке перебиваемый треском разрядов голос.
  - Кирсанов, здесь Ростокин. - Я не стал излагать ему свое возмущение тем, что
меня бросили на произвол судьбы. - Меня зажали крепко, продержусь минут пять.
Выручайте, мать вашу...
  - Понял. Ты где?
  Я ответил.
  - Вот черт! Наших близко нет. Посылаю броневик. Продержись хоть минут
десять... - Я слышал, как прикрыв ладонью микрофон трубки, он кричит что-то
людям поблизости. - Выехали. Держись. Голову не высовывай. Позиция у тебя
приличная?
  - Черт знает! Если с тыла не обойдут и фугас не грохнут, вроде приличная. Две
комнаты, окно на улицу одно. Патроны есть. Вот он!..
  Навскидку я дал короткую очередь по мелькнувшей за окном тени. Что этим людям
надо? Шли бы себе мимо. А то ради того, чтобы убить совершенно им незнакомого
человека, лезут под пули и взрывы, кладут головы безо всякого личного интереса и
пользы.
  Я толкнул дверь, ведущую из комнаты, где находился, в следующую, возможно,
имеющую выход во двор или на улицу.
  Заперта. Сломать ее сил у меня больше нет. Таща за собой уже совершенно
мертвую ногу, я вдоль стены добрался до окна. Мои противники (а может быть, даже
и единомышленники) суетились по обеим сторонам Неглинки, перебегали через
площадь, чтобы, наверное. Зайти мне в тыл со стороны монастыря. И было их больше
взвода.
  Вот дураки... Чего им нужно? Небо ясно... Под небом места хватит всем, но
беспрерывно и напрасно один воюет он - зачем?
  Сколько времени требуется, чтобы БРДМ доехал от Столешникова сюда? Пусть даже
заведется не сразу? Квартал по переулку, крутой поворот налево с визгом покрышек
на Петровку, тут же направо Петровские линии, налево на Неглинную и...
  Я выставил автомат за окно и отжал спуск. Расстрелял, водя стволом, как
брандспойтом, целый магазин, вставил третий. Выпалил и его, не целясь, но
распугивая нападающих. Здесь до сих пор боялись автоматического огня.
  Четвертый и последний использовать не успел. Услышал рокот дизельного
двигателя. Вот они! Броневик вывернул на Неглинную, и тут же характерным, ни на
что не похожим грохотом застучал башенный тяжелый пулемет Владимирова ("КПВТ").
Его 14-миллиметровая пуля свободно пробивает навылет бетонную или кирпичную
стену, а также любую туземную бронетехнику вместе с экипажем. Но стреляли
пулеметчики явно лишь на устрашение, поверх голов, потому что я видел оранжевые
плети трассирующих очередей, летающие вдоль улицы.
  Бронеавтомобиль остановился прямо под мои окном, два человека в камуфляже
выскочили на брусчатку из низкой треугольной дверцы. Такие они были резкие,
худые, подтянутые, а главное - непринужденные, ничего здесь не опасающиеся, что
уцелевшие местные солдаты торопливо рассосались по окрестностям, как тараканы в
кухне при внезапно включенном свете.
  Я крикнул что-то слабым задыхающимся голосом и, упав грудью на подоконник,
почувствовал, как судорожно сокращается в рвотных позывах пищевод.
Часть третья
Привилегия живого.
Право на смерть - привилегия живого.
Л. Н. Гумилев
Глава 1
  К некоторым вещам невозможно привыкнуть. Даже если разумом понимаешь их
объективную реальность, эмоционально все равно испытываешь растерянность и
недоумение. К разряду таких явлений для меня относится и браслет-гомеостат.
  Разглядывая гладкую загорелую кожу на том месте, где еще несколько часов назад
присутствовала рваная, с размозженными краями, наполненная черными кровавыми
сгустками рана, я старательно убеждал себя, что определенным образом
возбужденный внутриатомный резонанс активизирует латентные программы регенерации
тканей... В сущности, просто в сотни раз ускоряет процессы, которые и так сами
собой происходят в организме... Но чем в таком случае объяснить, что
естественным образом мышечная ткань не восстанавливается, на месте любой раны
всегда и обязательно образуется рубец или шрам, у меня самого на теле их раньше
было не меньше десятка, а здесь - смотри не смотри - никаких следов.
  Одна из таких мелочей, которые способны перевернуть представления о
действительности сильнее, чем явления не в пример более масштабные и
величественные, вроде старта нового типа звездолета.
  Прошлый раз мое чудесное спасение с помощью этого же браслета удивило меня
гораздо меньше, вытесненное в подсознание бурным потоком последующих событий, а
сейчас я мог размышлять спокойно, лежа в широкой и мягкой постели, никуда не
спеша и разглядывая новенькую, с иголочки ногу.
  В квартире было тихо, как в подводной лодке, лежащей на грунте. Сквозь
раздвинутые шторы пробивался серый свет, глядя на который, невозможно
сообразить, утро сейчас или ранний вечер.
  Как бы в ответ на мои сомнения из соседней комнаты донесся густой и низкий бой
часов. Досчитав до двенадцати, я убедился, что за окнами полдень.
  Проспал я почти восемь часов, и этого хватило, чтобы лечебный процесс
завершился полностью. Экран гомеостата светился сплошным зеленым светом, что по
предыдущим объяснениям Новикова означало стопроцентное здоровье, не только в
клиническом, но и в генетическом смысле тоже. То есть в моем организме не
осталось ни одной поврежденной клетки, ни малейшего возрастного или
благоприобретенного дефекта. Грубо говоря, я как бы только что родился, и
теоретически имею теперь шанс прожить ровно столько, сколько запланировано было
для меня природой, даже, пожалуй, на тридцать пять лет больше, поскольку счетчик
моего жизненного "моторесурса", фигурально выражаясь, "сброшен на нули".
  Судя по тишине в квартире, здесь, кроме меня, не было никого. А ночью,
кажется, когда меня втащили на руках двое басмановских рейнжеров, здесь дым
стоял коромыслом. В памяти всплыло лицо Кирсанова, который о чем-то меня
спрашивал, и я, кажется, ему отвечал, но что именно - не помню.
  Меня положили на диван, раздели, сунули в рот горлышко бутылки и я, давясь,
пил холодную минеральную воду.
  Потом откуда-то возник Шульгин, одетый в советскую военную форму. Он и
распорядился перенести меня в эту спальню, и сам защелкнул на моей руке браслет.
И сразу наступил глубокий сон без сновидений или просто обморок.
  Не одеваясь, я обошел все пять комнат, заглянул и в кухню. Действительно
никого, квартира чисто убрана, невозможно представить, что всю ночь здесь
толпились, следили грязными сапогами и непрерывно курили многочисленные военные
люди.
  Словно бы голландская хозяйка только что завершила еженедельную уборку, после
чего отправилась по своим делам в город.
  В этом тоже было что-то неестественное. Впрочем, Шульгин принадлежал к тому
типу начальников, которые в состоянии заставить своих подчиненных поддерживать
корабельный порядок даже в прифронтовой землянке.
  В обширной ванной с зеркалом во всю стенку я тщательно осмотрел себя. В самом
деле, ни одного из украшавших меня ранее шрамов, начиная с полученных в детстве
и вплоть до последнего момента, я не обнаружил. Нет - и все.
  Да, если бы я успел дотащить сюда Ванду или, как догадался сделать это часом
позже, просто позвонил по телефону, женщина была бы сейчас жива...
  Мне стало ужасно стыдно за собственную глупость. Или не глупость то была, а
подсознательное желание избавиться от неудобной личности? Кто это говорил,
Шульгин или Новиков: "Нет человека, нет проблемы"?
  Но постой, Игорь Викторович, сказал я себе, ты разве сам догадался позвонить
или?.. Померещился мне в полубреду явившийся по мою душу Артур или он все же был
в этом мире, чтобы... Чтобы что? Чтобы уговорить меня присоединиться к себе в
прекрасной загробной реальности, или "прослышал", то есть учуял, что Алла вновь
занялась проблемой "фактора Т"?
  Кстати, как она, где сейчас находится? С момента встречи с Людмилой я почти и
не вспоминал о ней. Не потому, что увлекся прелестями случайной любовницы, а
просто - на войне, на переднем крае гораздо реже вспоминают о тех, кто сейчас в
тылу и в безопасности, чем наоборот.
  Я растерся махровым полотенцем и, совершенно голый, подобно античному герою,
прошлепал в спальню, поискать, во что здесь можно одеться.
  Белье в шкафу нашлось, а из одежды подходящего размера я обнаружил только
черно-зеленый полосатый банный халат.
  Для начала сойдет, а там появится кто-то из хозяев и озаботится моей
экипировкой.
  В этой квартире я был всего однажды, и не больше получаса, но о ее
непостижимой сущности кое-что знал.
  Вместе с гомеостатом она была явлением какого-то иного, одинаково чуждого и
моему, и здешнему миру. Никаких реальных предпосылок для существования подобных
артефактов ни в ХХ нынешнем веке, ни через полтора столетия в куда более
высокоразвитом нашем нет, и даже теоретической возможности их появления не
просматривается.
  Возможно, именно постигнув суть этого феномена, мне удастся расшифровать и все
остальное.
  Существующая вне времени и пространства и в непонятном пространстве квартира,
похоже, является коридором или тоннелем, связывающим "нормальные",
взаимопроникающие и взаимодополняющие реальности с чем-то совершенно недоступным
моему пониманию.
  С абсолютно иной исторической линией, отщепившейся от общего ствола столетиями
раньше, на которой возникла цивилизация совершенно иного типа.
  Или с другой Галактикой, другой вселенной? С мирами инопланетян, подобных тем,
что перехватили меня на межзвездном полустанке? Кем и для чего была
срежиссирована та странная, ничем вроде бы и не кончившаяся встреча? Не может
быть, чтобы и она тоже - просто так. Не верю я в случайности космического
масштаба.
  Я понимал, что все мои построения могут оказаться абсолютно ложными и я
пытаюсь связать воедино никак не коррелирующие события и факты, общее между
которыми только одно - они произошли не с кем-то, а со мной. И только...
  Теоретически можно допустить, что из квартиры открываются пути и к нам домой,
и в десятки других реальностей. Как-то же попали к нам Новиков с Ириной,
откуда-то доставляется в двадцать четвертый год произведенные в совсем другие
времена оружие и прочая техника...
  И сами они - Новиков, Шульгин, Ирина, все прочие - люди ли вообще или хорошо
замаскированные и натурализовавшиеся пришельцы?
  Вопросы, вопросы... А что мне дадут ответы? Нужны ли они мне сейчас, когда не
решены дела куда более практические? В чем смысл нынешних московских событий,
для чего и кому требовалось мое в них участие и чем все это вообще кончится? Вот
о чем нужно думать.
  А может быть, вообще думать ни о чем не нужно? все разумное действительно, все
- действительное разумно...
  Я сообразил, что испытываю зверский голос. Почти сутки без пищи, нервные и
физические перегрузки, да и регенерация, наверное, потребовала огромного расхода
энергии, если, конечно, она не извлекается гомеостатом непосредственно из
мирового эфира.
  В большом белом холодильнике, выпущенном, кстати, судя по алюминиевой
табличке, в 1962 году на московском заводе имени Лихачева, нашлись яйца,
ветчина, чешское пиво в коричневых стеклянных бутылках. Едва я успел расколоть о
край скороды третье яйцо, в глубине коридора лязгнула входная дверь и
послышались громкие голоса.
  - О! С выздоровленьицем! - воскликнул, появляясь на пороге Александр Иванович,
одетый, как и ночью, в военную форму, только теперь при дневном свете я увидел
на ней знаки различия комиссара ГПУ второго ранга. Отчего же не первого?
  - И завтрак, смотрю, поспел. Весьма к месту. На двоих хватит, или как? Ребята,
вы там подождите чуток...
  Я выглянул, к кому это он обращается. В дальнем конце коридора привалившись
плечами к стенкам двое крепких парней в неуместной здесь желто-зеленой
камуфляжной форме, увешанные всевозможным оружием и амуницией сверх всяких
мыслимых пределов. Словно бы готовились к двухнедельным автономным боям на
Сейшельских островах.
  - А отчего бы и ваших охранников к столу не позвать? - спросил я тоном,
который и мне самому показался неприятным. Я испытывал сейчас сильнейшую
антипатию к человеку, которого всего неделю назад готов был считать чуть ли ни
идеальным образцом мужчины эпохи смутного времени.
  - Обойдутся. Вестовых и ординарцев к столу приглашают только в определенных
обстоятельствах. Сейчас таковых не наличествует. Кстати, еще в приказе Николая
II Александровича от 1896 года сказано: "запрещается господам офицерам
употребление спиртных напитков в присутствии нижних чинов, хотя бы и
услужающих..." А именно обозначенные напитки я имею в виду немедленно
употребить...
  Слегка натужное, на мой взгляд, балагурство Шульгина вызвало у меня новую
волну раздражения. Он, похоже, это почувствовал, слегка сбавил тон.
  - Охота вам дурака валять, Александр Иванович, - пробурчал я, ставя на стол
сковороду. Меня сейчас нервировала не только его манера поведения, но и вообще
весь он, неприлично веселый и благополучный после всего, что произошло за двое
истекших суток. С кем-нибудь из своих близких знакомых по прошлой Земле я бы,
наверное, вообще не стал разговаривать, но сейчас решил ограничиться максимально
холодным тоном.
  Но он если и уловил мои эмоции, то предпочел их просто не заметить.
  - Когда ж и не повалять дурака, как сейчас. Ответственейшая и важнейшая для
судеб всего прогрессивного человечества операция завершена более чем успешно.
Бог даст, еще несколько лет стабильности нам обеспечено, а что там дальше
будет... Нет, налить по чарочке надо всенепременнейше да заодно и мнениями
обменяться, уточнить кое-что, точки там над разными буквами расставить...
  По-прежнему сохраняя каменное выражение лица, я слегка посторонился, когда
Шульгин в обход моей спины проник к холодильнику, извлек из него покрытую инеем
бутылку и резким движением большого пальца сбросил металлическую пробку.
  - Ладно, за победу, штабс-капитан! - Шульгин мало что разлил пол-литровую
бутылку водки за один прием в два граненных стакана, так и выцедил свой разом,
медленно, но и не отрываясь, будто в жару апельсиновый сок. Меня аж передернуло
от отвращения. Однако, чтобы не слишком уж обострять обстановку, я тоже пригубил
свою посудину, сделал два маленьких глотка.
  Видимо, Александр Иванович уловил мое настроение.
  - Что, парень, думаешь, с алкашом дело имеешь? С утра - и стаканами! Ужас
какой-то... - усмешка его была не то чтобы двусмысленная, скорее - мудрая и
грустная.
  - А знаешь, что такое настоящий дзен? Это умение разлить четвертинку на два
полных стакана. И - не выпить! Да ты не расстраивайся. Вот посмотри... - Он,
потянувшись через стол, отстегнул с моего запястья браслет и надел его на руку
себе.
  - Водка - это что? Алкалоид и вообще яд. Значит, через N минут он из моего
организма выведется полностью. Но сам процесс употребления - приятен. - И тут же
посерьезнел. - У тебя, Игорь Викторович, чувствую претензии ко мне серьезнейшие
имеются. Господин кореветтен-капитан, как я понимаю, до сих пор не окончательно
врубился в ситуацию и предполагает, что с ним обошлись не совсем по
джентельменски. Ведь так? Охотно приношу свои извинения, не упуская, однако
возможности заметить, что на войне как на войне, война же - дело грязное по
определению. И ни малейших этических норм я не нарушил. Обижаться же на то, что
руководитель операции, генерал, кстати, по воинскому званию, не раскрыл офицеру,
забрасываемому в тыл врага, весь стратегический план, ограничившись лишь
необходимым минимумом, я считаю - неуместно. Или в вооруженных силах вашего
Отечества иные понятия? Тогда - еще раз миль пардон!
  Произнесенная с благодушной усмешкой, но по сути довольно резкая отповедь меня
несколько образумила. Да ведь и в самом деле - я просто забыл в суматохе дней о
своем истинном статусе. Это я там, у себя, даже, даже оказываясь в больших
штабах, в обществе многозвездных генералов, ощущал себя независимым
корреспондентом солидных информационных агентств, никому не подчиненным и лишь в
самой малой степени ограниченным рамками естественной субординации, а
здесь-то...
  Меня подвела психология. Я слишком всерьез отнесся к нашим
непринужденно-дружеским отношениям, как они сложились с первых дней знакомства с
Шульгиным, и с Новиковым. И забыл о вроде бы вскользь сказанных словах о
генералах, офицерах и кандидатах в рыцари.
  Осталось только с достоинством наклонить голову, словно бы принимая извинения.
  Шульгин, похоже, тоже счел инцидент исчерпанным.
  - Конечно, жаль, что не удалось выдернуть тебя раньше. После гибели Рейли
операция утратила смысл. Однако если бы хоть Ванда уцелела... Мы еще кое-что
могли бы подправить... Да что теперь говорить. Я оказался слишком занят в другом
месте, чтобы следить за вами непрерывно. Думал, Сидней не такой дурак, чтобы
бездарно подставиться под выстрел...
  - Вы его знаете? - по-глупому спросил я.
  - Кто же не знает старика Рейли? Звезда британской разведки, главнейший спец
по русским делам. Нынешний Джеймс Бонд можно сказать. Но и на старуху бывает...
Вон его старший коллега Лоуренс куда круче был, а банально на мотоцикле убился,
на пустой сельской дороге... Не сейчас, правда, но это неважно...
  Я читал о полковнике Лоуренсе, герое африканских войн прошлого века но о
Сиднее Рейли в тех книгах не упоминалось, кажется.
  Шульгин оборвал себя на полуслове, будто ему показалось, что он сказал лишнее.
  - Давай-ка, Игорь Викторович, одевайся, и поедем. А выпить тебе все-таки надо.
Чтобы прийти в адекватное обстановке состояние. - Он непринужденно отлил из
моего стакана половину в свой, после чего буквально вставил мне его в руку.
  - Давай. Залпом. Это я пью исключительно ради процесса, поскольку к состоянию
опьянения испытываю стойкую неприязнь, а тебе нужно... - подчинясь его взгляду,
я выпил водку, которая оказалось действительно приятной на вкус и ударила в
голову тепло и мягко.
  И вдруг впервые после пробуждения я осознал, что за окнами больше не гремят
выстрелы.
  - Так как, Александр Иванович, все кончилось что ли?
  - А я о чем? Кончилось. Победа как бы. Однако иди в гардеробную, приоденься.
Ехать надо...
  В той комнате, которую Шульгин назвал гардеробной, действительно висели на
плечиках десятки костюмов, военных и штатских, принадлежавших, как я понял, к
разным эпохам здешнего мира и очень мало соотносящихся тем, что носят у нас. За
проведенную здесь неделю научится автоматически выбирать одежду по ситуации я не
успел.
  - А что надевать-то? - спросил я. - И отчего вдруг так вы заторопись? Раз уж
победа, так почему не поговорить спокойно, обменяться мнениями? Уютно здесь у
вас, особенно при такой погоде за бортом...
  - Куда уютнее, - смутно улыбнулся Шульгин. - Моя б воля, век тут жил, тем
более что истинных прелестей означенного жилища ты и не знаешь пока... Только
сдается мне, тебя уже повело, парень. Вы там у себя в аркадиях Золотого века уже
и водку пить разучились?
  Той частью сознания, которая оставалась трезвой, я с ним согласился.
Действительно, натощак выпитые двести граммов водки возбудили во мне желание
покоя и долгого, тихого общения у камина, начищенную медную решетку которого я
заметил в одной из дальних комнат.
  - Однако в этой квартире сверх крайне необходимого времени оставаться не
следует. Возьми вот это, - Шульгин указал на коричневато-зеленый костюм-тройку,
оказавшийся на удивление моего размера.
  - Воевать нам больше наверняка не придется, а вот явится пред светлы очи
здешнего правителя - вполне возможно. Так что давай. И туфельки вон внизу,
югославские, тоже подойдут. И плащ возьми, и шляпу. Имидж твой по-прежнему -
иностранный дипломат неизвестной державы. Подробности - позже.
  - А почему в этой квартире оставаться нельзя? - спросил я, заканчивая
одеваться. - Что за примета?
  - Примета? - Шульгин даже рассмеялся. - А может, ты и прав. Именно примета.
Шутка в том, что мы до сих пор понятия не имеем, каким образом эта штука
функционирует. Даже не выяснили, где у нее, так сказать, "порт приписки".
Перемещается вдоль и попрек пространства и времени словно бы по собственному
усмотрению. И внутри ее время течет непонятным образом. Обычно вообще-то
соответствует "забортному", но бывают и сбои. То чуть замедляется, то
ускоряется. Один раз вообще Андрей с Ириной через нее на семь лет вперед
выскочили, слава Богу, вернуться сумели без последствий... И никто гарантировать
не может, что в следующий миг произойдет. Вдруг она самопроизвольно в 66-й или
91 год опять отскочит или прямо в мезозой провалится? Поэтому мы и стараемся без
крайней нужды в ней не задерживаться, а тем более на ночевку оставаться.
Жутковато как-то... И еще меня страшно нервирует, что одновременно со мной это
пространство, - он обвел рукой вокруг, очерчивая сферу, - еще Бог знает сколько
людей занимают. Из нынешних пролетариев, что в ней коммуналку устроили, и
особенно из прежних "хозяев"... - последнее слово он произнес со смесью
брезгливости и странного почтения, что ли? - Так что давай не будем без нужды
судьбу испытывать.
  Мои ощущения настолько совпадали с высказанным Шульгиным, что оделся я гораздо
быстрее, чем обычно. Внизу нас ждала машина, черный, сверкающий никелем отделки
двухдверный "Мерседес-кабриолет" с утопленным в нишах крыльев запасными
колесами, широкими подножками и поднятым кожаным верхом. Судя по справочникам,
которые я изучал в Новой Зеландии, - выпуска конца тридцатых голов этого века.
  Человек десять охраны, тоже одетой в форму войск ГПУ, сопровождали нас на
тяжелом армейском вездеходе. На турельной стойке между задними сидениями
возвышался крупнокалиберный пулемет с ребристым кожухом и длинным раструбом
пламегасителя.
  -Поедем в надежное место. Там и обсудим все, и кое с кем из старых знакомых
повидаешься. Только сначала через центр проскочим, поглядим обстановку. Возьми
на всякий случай, положи на колени и сними с предохранителя, - он указал рукой
назад, где на стеганых подушках сиденья грудой были свалены несколько автоматов
вперемешку с желтыми пластмассовыми магазинами и брезентовыми гранатными
сумками.
  - Главные очаги мятежников подавлены почти повсеместно, но мало ли... Половина
наверняка по домам и чердакам разбежалась. Кто затаился до лучших времен, а кто
с отчаяния в вервольфов играться вздумает... Вон, слышишь?
  Действительно, время от времени в разных концах города еще слегка бабахало, но
судя по звукам, - совсем на окраинах. Беспорядочные хлопки винтовочных
выстрелов, заполошные, перебивающие друг друга автоматные залпы, а то вдруг даже
звонкие, с оттяжкой, удары пушек, полевых или танковых.
  Шульгин резко дал газ, покрышки взвизгнули по мокрой брусчатке. На Дмитровке
мы повернули влево, на углу Кузнецкого снова влево и не спеша покатились вниз к
Петровке.
  - ... Операцию "Никомед" мы готовили больше двух лет. Поименована она в честь
одного древнего грека, принадлежащего к философской школе киников и
отличавшегося даже среди своих единомышленников редким цинизмом. Как-то он довел
своими хамскими выходками одного из достойных афинских до нервного срыва, тот
естественным образом дал ему в морду. После чего означенный Никомед повесил себе
на щеку табличку. Над синяком: "В это место меня ударил недостойный Кратет". И
все афиняне жалели Никомеда и осуждали грубого Кратета. Ну вот и мы тоже...
  - Что, осуждали?
  Шульгин, откинувшись на спинку сиденья и едва придерживая руль руками,
рассмеялся.
  - Отнюдь. Использовали его методику. Целых два года всеми силами
способствовали тому, чтобы враги нынешнего режима создавали подпольные
организации, вооружались и, наконец, выступили, вывели честных коммунистов,
недовольных предательской позицией Троцкого, на улицы...
  - И что? - спросил я, уже догадываясь о возможном ответе.
  - А вот что... - Шульгин затянутой в узкую черную перчатку рукой показал за
окно машины. Улицы, по которым мы неторопливо проезжали, несли на себе следы
скоротечных, но жестоких домов.
  После вчерашнего вечера и ночи у меня в памяти остались довольно
сюрреалистические сцены вспыхивающих перестрелок, бессмысленных ударов
"растопыренными руками " во все стороны, будто драка пьяных мужиков после
престольного праздника.
  Сейчас же кое-какая реальная картина начинала у меня складываться.
  Со стороны правительственных войск четкий, скоординированный замысел наверняка
был. Причем основывался он, что теперь очевидно, на хорошем знании обстановки и
замыслов противника.
  На каждом направлении главного удара противника непременно оказывались готовые
к отпору силы, превосходящие неприятеля по вооружению и опережающие в
тактическом развертывании. Центр Москвы представлял крайне удобный театр военных
действий как для атакующих, так и для обороняющихся, вопрос был лишь в одном - в
качестве разведки и наличии единого, обеспеченного решительным управлением и
надежной связью плана. На этом мятежники и прокололись. Шульгин (то есть его
организация) знал о них все, заставлял выявить и главные силы, и резервы, а
потом бил насмерть.
  На колеса автомобиля неторопливо наматывались кривые и узкие улицы осторожно
приходящей в себя после очередного шока Москвы. Вот сгоревший каркас трамвая,
оставшегося на рельсах, но обсыпавшего все кругом осколками своих окон. На
булыжнике - клубки медных проводов. Хорошо, хоть не видно внутри трамвая трупов:
люди, значит, успели разбежаться.
  Вот перекресток, где совсем недавно случился скоротечный встречный бой, и
победили в нем явно "наши", потому что тротуары и мостовая покрыты россыпью
свежих золотистых автоматных гильз, а у стен домов грудами серого тряпья
валяются убитые. Кое-кто до сих пор сжимает в окостеневших пальцах оказавшиеся
никчемными в уличных схватках длинные винтовки с примкнутыми штыками.
  Двенадцати- тринадцатилетние мальчишки возникают на мгновения из подворотен,
то торопливо обшаривают убитых, то тащат что-то из магазинных витрин.
  Насколько это похоже на аналогичные картины охваченных гражданскими войнами
городов Азии и Африки, где мне доводилось бывать. Ничто не меняется под солнцем.
  Дом на Лубянской площади встретил нас выбитыми окнами трех нижних этажей,
запахом дыма и копоти, опять же грудами и рядами трупов, которые лежали здесь
особенно густо.
Однако ночью все равно было страшнее. Впрочем, убитых уже начали убирать.
  Десяток грузовых пароконных платформ двигались по кругу, и люди, похожие на
каторжников, забрасывали на них тела, как дрова на лесном складе. (Вот у меня
уже и местная терминология непроизвольно начала проскакивать. Что я в своей
прошлой жизни мог знать о лесных складах и дровяных биржах?)
  От ступенек здания наркомата иностранных дел и до самого фонтана площадь уже
очистилась.
  - Хорошо, погода прохладная, - сказал Шульгин, - а то б скоро санитарные
проблемы возникать начали.
  Даже на самый первый взгляд защитники Лубянки уложили наповал не меньше двух
сотен мятежников.
  - Возьми левее, - показал я рукой в проезд, где стоял ровно полсуток назад
вместе со Станиславом и Людмилой.
  Там тоже от стены до стены лежали трупы тех, что на короткий миг были вроде бы
моими соратниками. Странно, но я подумал именно так. Остановиться сейчас, выйти
из машины, посмотреть, не узнаю ли кого-то, кто ночью был жив и вместе со мной
готовился к штурму ГПУ.
  Хорошо, что мы с Сиднеем вовремя отсюда уехали. Судя по мелким, окантованным
по краю копотью воронкам в булыжном покрытии, после того как атакующая пехота
залегла, ее накрыли сосредоточенным огнем из ротных минометов. А это на голом
пространстве верная смерть, от которой и не убежишь, и не спрячешься.
  - Нельзя было обойтись без этого? Вы ведь все знали. Могли пресечь события в
корне. Без жертв. Ну, почти...
  Шульгин плавно нажал на тормоз и сцепление, выключил скорость. Остановил
машину, специально или случайно, как раз посередине круга из веером разбросанных
тел. Здесь 82-миллиметровая мина упала особенно удачно. Внутри коридора каменных
стен осколки, даже не нашедшие с первого раза свою жертву, рикошетами летали по
кругу на метровой высоте и рубили людей в капусту.
  - "Никомед", парень, "Никомед", прошу не забывать. Как здорово жить на свете,
убежденным, что... Ну как там у Достоевского про слезинку ребенка? Черт, не могу
вспомнить! А просто дай ты этим ребятам, невинно убиенным, на твой взгляд,
реализовать свое право на свободное волеизъявление, и - сколько бы грузовиков
трупов прибавилось в Москве и в мире? Очень многие сегодня висели бы на
фонарях...
  Александр Иванович обернулся ко мне, и впервые я увидел на его лице гримасу
ненависти. Мне ли она была адресована или в пространство, я не понял...
  - А почему вы думаете, что ваша позиция верна, а их нет? - спросил я. -
Насколько я понял, очень многие выступали всю последнюю неделю на демонстрациях
под лозунгами социальной справедливости, против нэпа, новых эксплуататоров,
предателей пролетарской революции, тех, кто снова стал жить за счет трудового
народа. Может быть, они тоже по-своему были правы, а их вот так вот. Сначала
спровоцировали на выступление, а потом беспощадно расстреляли...
  - Ничего я не думаю. Жизнь такова, какова она есть, и больше никакова. А эти,
- он презрительно махнул рукой, - просто недограбили в свое время. Сливки
достались другим, вот и захотелось очередную дележку устроить. Настоящие
идеалисты кончились сорок лет назад, на тех, что шли в народ с просветительскими
целями. Тоже глупо, но понять было можно. А как только в приличных людей бомбы
бросать начали... С самого 1881 года судить надо было исключительно
военно-полевыми судами, и либо к стенке, либо на пожизненную каторгу... Глядишь,
теперь бы жили в России, как люди. Вроде Швейцарии или Голландии. А игра и
сегодня была честная. Каждый делал, что мог и что хотел. Выиграли бы они - их
счастье. Но выиграли мы.
  Убив - заметь, Игорь, я специально подчеркиваю, без эвфемизмов - не уничтожив,
не обезвредив, не ликвидировав даже, - именно убив, чтоб понятнее было, большую
часть наших противников, то есть тех, кто захотел силой изменить установленный
нами порядок вещей, мы спасли от аналогичной гибели в сотни раз большее
количество людей и обеспечили им какое-то, пусть условное, но спокойствие и
стабильность на ближайшие десяток лет.
  А то и на века... Главная ошибка гуманистов XIX-XX веков заключалась как раз в
этом. В получившей широкое распространение идее, что обдуманно и целенаправленно
уничтожить два десятка политических экстремистов - даже законно, по приговору
суда, за конкретное преступление - недопустимо, отвратительно даже. Они, мол,
нигилисты, ради святого дела бомбы в царей бросают и в городовых стреляют (между
прочим, из тех же крестьян да отставных солдат на службу пришедших), посему
имеют право на убийство без суда, сами же неподсудны.
  Ну а хоронить после этого тысячи совершенно посторонних и невинных покойников,
в том числе и детей, нормально - закономерные издержки классовой борьбы. Главное
- вовремя успеть объявить свою цель возвышенной и благородной! Угрохать пару
миллионов ради захвата, скажем, Босфора с Дарданеллами - империализм и
варварство, а пятьдесят миллионов ради мной лично придуманного светлого будущего
всего человечества - величайший подвиг духа. Тогда ты - "Ум, честь и совесть
нашей эпохи!.." Столыпина называли вешателем, а Ленина самым человечным из
людей. Ну не прелесть ли?!
  Такая вспышка эмоций со стороны Александра Ивановича была мне в новинку,
однако понять его было можно. Он ведь тоже русский человек, несмотря ни на что,
и пытается сейчас убедить и меня, "постороннего", а главное себя, в собственной
правоте.
  Чуть позже мы выехали на Красную площадь. Ворота Никольской и Спасской башен
были открыты, возле них стояло несколько танков, направивших стволы пушек в
перспективы улиц, на башнях сидели, курили, свесив ноги, экипажи в замасленных
комбинезонах, один за одним выезжали и устремлялись в город грузовики и
бронетранспортеры, полные вооруженных десантников, по виду скорее югоросских,
чем советских.
  Я спросил об этом.
  - Кончено. Так и есть. В учебнике стратегии генерала Леера написано, что
основное предназначение резерва - нанесение решительного удара по неприятелю. У
Троцкого в нужный оказалось три надежные дивизии, что начали сегодня на рассвете
сегодня на рассвете очистку города извне, еще один маневренный полк ГПУ был
сосредоточен в Кремле. А вот то, что мы сумели втихаря перебросить сюда две
ударные корниловские бригады, твои вчерашние коллеги наверняка прохлопали.
  - Они думали, что гарнизон Москвы или на их стороне, или нейтрален, а в Кремле
защищает Троцкого едва батальон...
  - Что и требовалось доказать, - удовлетворенно кивнул Шульгин и слегка
прибавил скорость. С Ивановского спуска мы выскочили на Москворецкий мост.
  - Все точки базирования главных сил мятежников, их стратегические замыслы,
конкретные планы и содержание отдаваемых приказов мы знали почти со
стопроцентной достоверностью. Наши люди были внедрены во все звенья их
командования, линии связи были под контролем. Да и ты нам здорово помог. В самый
критический момент мы через тебя протолкнули грандиозную дезинформацию,
последние сутки Рейли и компания практически работали по нашему сценарию...
  Перспектива Ордынки за полтора века изменилась очень мало, разве что дома были
гораздо более неухоженными, запущенными, и неровной булыжное покрытие заставляло
машину трястись и подпрыгивать.
  Здесь, кстати, обыватели, посторонние и безразличные к происходящему в центре,
перемещались по улицам свободно и почти спокойно, милиционеры, аналогичные
царским городовым своими черными шинелями с красными воротниками, стояли на
перекрестках, наблюдая за порядком и делая вид, что стрельба по ту сторону
Москвы-реки их волнует мало.
  Отвечать на слова Шульгина, пусть и хвалебные, мне не хотелось.
  Опять я терзался глупым раздвоением личности. Как добровольно вступивший в
члены "Братства" должен был бы гордиться своим вкладом в общее дело, а как
человек с определенными жизненными принципами не мог не сожалеть, что сыграл не
слишком благовидную роль провокатора, пославшего на верную, заранее
подготовленную смерть несколько сот или тысяч человек. Подтверждая тем самым
слова Шульгина - любит российская интеллигенция размазывать по щекам розовые
сопли, жалеть преступника больше, чем жертву, а уж вынужденного стрелять
защитника правопорядка вообще причисляет к исчадиям ада.
  Часа два мы еще кружили по улицам и площадям, кое-где останавливались, Шульгин
вступал в разговоры с воинскими патрулями, командирами взводов и рот,
совершавших какие-то малопонятные для меня марш-маневры по кольцам и радиусам
города, иногда даже с пленными из сгоняемых на сборные пункты колонн. Пленных,
кстати оказалось удивительно много.
  Я понял так, что сейчас арестовывали уже не только тех, кто был задержан с
оружием в руках, но и всех более-менее причастных к мятежу, согласно оперативным
данным и заблаговременно составленным проскрипционным спискам.
  В целом Москва от двухдневных уличных боев пострадала мало. Выбитые стекла,
несколько сгоревших домов, меньше тысячи убитых, по моей оценке. Но это только с
одной стороны, потому что правительственные войска, конечно, своих убитых и
раненых уносили сразу. И еще мне было совершенно очевидно, что большинство
погибших убито точно так же, как и бойцы тех групп, с которыми я был сегодня
ночью. В упор, из засад, нередко - в спину, в тех местах, где по имевшимся у них
фальшивым разведданным на серьезное сопротивление не рассчитывали...
  - Именно так, спокойно согласился Шульгин. - Мало толку разгромить главные
силы неприятеля в открытом бою. В нем погибают лишь самые смелые и честные.
Остальные успевают разбежаться или вообще отсиживаются в тылу. В том-то и
замысел, чтобы заставить выступить и тех, кто на открытый бой не способен.
Трусов, мародеров, предателей и перебежчиков, выжидающих, чья возьмет. Вот мы и
дали им такую возможность... Урок преподан не только "активистам", но и, как
писал Козьма Прутков, "их самым отдаленным единомышленникам"...
  Спрогнозировать замысел противника, навязать ему генеральное сражение в нужное
время и в нужном месте, разгромить наголову, конечно, здорово, - продолжал он
позже. - Но, по условиям нашей ситуации, недостаточно. Имей в виду, Игорь, нас
ведь всего несколько десятков человек против всей планеты, если быть
откровенным, и чисто военная победа свободно может обернуться поражением,
поскольку ни на одного союзника полностью полагаться нельзя, а затяжной войны на
несколько фронтов нам не выдержать. Чисто физически...
  Поэтому и возникла идея - не просто победить в очередной компании, а на много
лет вперед лишить неприятеля не только армии, но и каких-либо мобилизационных
возможностей... Я понятно выражаюсь?
  - В основном. Только что значит последняя фраза? Что-то в духе Чингисхана.
Надеюсь, вы не предполагаете вырезать всех мальчиков, доросших до тележной оси?
  - Что ты, что ты, отнюдь! Мы гуманисты... Я совсем о другом. Лишить врага
возможности даже помыслить о повторении подобных силовых решений.
  Одним словом, план "Никомед" предполагал спровоцировать "Систему" на такие
действия, которые позволили бы выявить и заставить выйти в чистое поле абсолютно
всех, на кого они рассчитывали как на своих союзников. И внутри обеих Россий, и
за их рубежами... Дай Бог не ошибиться, но, похоже, удалось. А на это ты не
смотри, - он заметил, что я опять вглядываюсь в очередную группу разбросанных на
тротуаре тел. Поскольку мы подъезжали к подножию храма Христа Спасителя, я
предположил, что среди них наверняка есть кто-то из тех людей, с кем я курил и
грелся у костров перед налетом на Югороусское посольство.
  - К вечеру уберут, и все будет снова тихо и спокойно... Тебе ночью стрелять
приходилось?
  - Вот именно, что приходилось.
  - Попал в кого-нибудь?
  - Думаю, что не в одного...
  - А зачем? - Шульгин повернулся ко мне, и лицо его выразило искренний интерес.
И снова я попался в расставленную ловушку.
  - Как зачем? В меня стреляли, хотели убить, ну и я...
  - Что и требовалось доказать! Уголовный кодекс гласит, что действия в
состоянии необходимой самообороны или крайней необходимости могут содержать
формальные признаки преступления, фактически таковыми не являясь. Так что не
нервничай сверх меры, дорогой товарищ.
Глава 2
  Остановились мы возле очень симпатичного двухэтажного особняка в стиле
"модерн" на углу Сивцева Вражка и Гоголевского бульвара. Весь примыкающий к нему
квартал патрулировался вооруженными солдатами в камуфляжной форме без знаков
различи и национальной принадлежности.
  Шульгина они, очевидно, знали в лицо, потому что даже не попытались нас
задержать для проверки документов.
  Шульгин припарковал свою машину прямо перед крыльцом.
  - Приехали. Надеюсь, я тебя морально подготовил, и здесь ты неуместных
рефлексий демонстрировать не будешь. Народ предполагает в твоем лице видеть
человека серьезного и уравновешенного...
  По обеим сторонам подъезда вяло трепыхались под ветром два флага - красный
советский и трехцветный Югоросский. А на бронзовой доске стилизованным под
полуустав шрифтом было обозначено: "Культурный центр московского отделения союза
беспартийных евразийцев".
  Я рассмеялся.
  - Для полноты картины следовало бы еще на трехцветном флаге изобразить серп и
молот, а на красном - двуглавого орла.
  - Посмотрим. Может, и такое будет. входи и постарайся не выглядеть глупее, чем
ты есть. Держи себя с достоинством и спокойно.

  ... В доме этом в царские времена жил, наверное, человек чрезвычайно богатый и
обладающий изысканным вкусом. И архитектура, и интерьер, и меблировка, картины
на стенах гостиной первого этажа, зимний сад под стеклянным куполом второго -
все напоминало об устоявшейся привычке к утонченной, аристократической роскоши.
Даже удивительно, как все это сохранилось неизменным за семь лет бушевавших в
стране катаклизмов.
  Главное - здесь меня ждала Алла. Она, тоже одетая в полном соответствии со
здешней, вернее принятой в высших кругах югороссийского общества, модой, отнюдь
не бросилась мне навстречу, как можно было ожидать в подобной ситуации, а просто
с выражением радости на мастерски подкрашенном лице подставила для поцелуя
пахнущую терпкими духами щеку.
  - Как у тебя, все нормально? - и чуть пожала мне руку.
  Сначала я подумал, что она просто не хочет проявлять чувства при посторонних,
а потом сообразил, что это для меня минувшие дни были наполнены опасностями и
роковыми событиями, для нее же - всего лишь привычной и даже не слишком
продолжительной разлукой.
  Ну и я в таком случае не стал изображать живую картину по известному
библейскому сюжету в исполнении Рембрандта.
  - А ты какими судьбами здесь? Ты ж вроде в Харькове научными изысканиями
занималась?
  - Ну как же? По тебе соскучилась. А тут у вас победа, разгром мятежа и даже
будто бы дипломатический прием. Говорят сам Троцкий обещал подъехать. Как можно
пропустить? Я ведь женщина светская... а ты неплохо выглядишь, - сменила она
тему. - Помолодел даже. Мне сказали, ты тут вовсю геройствовал. Да я и не
сомневалась... - И легонько провела рукой по моей щеке. Я, натурально, тут же и
растаял.
  Действительно, чего теперь грустить? Все свои живы и здоровы, а остальное -
ну, будем считать, неизбежности исторического процесса. И не такое видели...
  - Было кое-что, - с должной степенью небрежности ответил я. - Повоевал
немножко... В глубоком вражеском тылу.
  - И внес выдающийся вклад в нашу общую победу, - подтвердил возникший, как
черт из табакерки, из-за ближайшего рододендрона Шульгин. Очень не вовремя,
поскольку я, пользуясь уединенностью места, собирался обнять Аллу гораздо более
пылко, чем допускалось протоколом.
  На мой взгляд, это было несвоевременно и странно, но в "культурном центре"
готовился торжественный прием, посвященный успешной ликвидации
контрреволюционного и в некотором смысле даже антироссийского заговора "темных
сил".
  То есть с улиц еще не убраны тела погибших, и явно никакого следствия и суда
не производилось, но политическая оценка событий уже определилась.
  Ну, может быть, у них так принято, и не банкет здесь будет, в нечто вроде
тризны.
  В примыкающих к зимнему саду двухсветном белом зале я встретил всех знакомых
по форту Росс членов "Братства" и еще массу людей, ранее не виденных,
принадлежавших к "высшему свету" столицы и, как я понял, особо проявивших себя в
разгроме мятежа.
  Многие - с дамами, которые выглядели гораздо пристойнее своих кавалеров. Что
тоже понятно - новая советская элита подбирала себе подруг отнюдь не из
беднейших слоев крестьянства и не пролетарских девушек "от станка".
  - Будь морально готов, мы намереваемся представить тебя Льву Давидовичу в
качестве скромного героя тайной войны, и не исключены проявления с его стороны
знаков признательности...
  - Ну уж это... - Я не успел закончить, как Шульгин. Похлопав меня по плечу,
пресек всякие возражения: - Делай что должен, случится, чему суждено. И не
вздумай объяснять Председателю Совнакорма, что недостоин и вообще к этому миру
отношения не имеешь. Не порть нам дипломатию...
  Александр Иванович так же внезапно и бесследно исчез, оставив нас с Аллой
снова наедине. Но желание обниматься у меня прошло.
  - Да, в самом деле, Игорь, к чему ломаться? Ты что, не получал туземных
орденов и медалей после тех своих командировок? А оказаться в числе личных
друзей советского деспота совсем не вредно. Кто знает, когда удастся домой
вернуться?
  Алла всегда была практичной женщиной, я только удивился, как быстро она
освоилась в новом для себя мире.
  Пожалуй, гораздо лучше, чем я, и держалась, что с мужчинами, что с женщинами,
совершенно как равная. Впрочем, чему удивляться? По логике она и должна бы
ставить себя выше их. Ну как мы это всегда представляли: наше время - вершина
цивилизации, а те кто жил раньше, - словно бы слегка обиженные Богом. Не дожили,
не успели попользоваться благами прогресса. С одной стороны, это понятно, люди
прошлого проигрывают прежде всего в том, что уже успели умереть, а мы еще живы,
чем и счастливее их. Но с другой стороны, в таком вот невероятном повороте - при
личной встрече разделенных полутора веками поколений оказалось, что нисколько мы
их не лучше, а во многом и уступаем. Но опять же не потому, что они нас в чем-то
существенном превосходят, а просто они более адекватны окружающей обстановке.
  - Что ты так озабочен, Игорь? - спросила Алла, уловив мою депрессию. -
По-моему, все очень даже неплохо. Интересно. Я пока обратно не рвусь. А ты?
  - Ей Богу не знаю. Смутно все как-то. Непривычно. Даже выразить не могу, но...
Знаю, что нет особых причин тосковать, но сосет что-то... Депрессия. А может,
уехать нам куда-нибудь, отдохнуть, тогда и полегчает?..
  Алла презрительно вскинула голову. Такое с ней тоже бывало не раз. Не попал я
ей в тон.
  - Может, ты просто ревнуешь: как только мне становится хорошо, у тебя портится
настроение.
  Не хватало мне сейчас еще семейной сцены. А я знал, что одно неосторожное
слово - и Алла может раскрутиться по полной программе. Просто так. Или потому,
что интуиция у нее почище моей? Каким-то образом догадывается о Людмиле?
  А ведь про нее почти уже забыл. Ну, было что-то, а может быть и не было.
Конфабуляция, плод контузии. Мелькнула какая-то мысль, что интересно было б с
этой дамочкой вплотную пообщаться, вот и привиделось в бреду. Так, пожалуй, к
этому и надо относиться... Не забывая русскую поговорку: "Быль молодцу не в
укор".
  К счастью, прием здесь был организован по вполне европейским стандартам.
Скользили по залу официанты с подносами, уставленными бокалами и рюмками, на
столиках теснились тарелки, блюдца и розетки с холодными закусками, и гости
перемещались парами и в одиночку, сходясь, чтобы обменяться парой фраз, или
задерживаясь для более существенного разговора.
  Вот и к нам вовремя, словно почувствовав, что назревает конфликт, подошел
Новиков под руку с супругой. Я не видел их с самого прощания в форте и сейчас
искренне обрадовался. Под мягким взглядом Ирины даже Алла мгновенно успокоилась.
  Я приложился губами к руке женщины, на которую да сих пор не мог смотреть без
замирания сердца. Причем без всякой сексуальной доплели. Просто так.
  И вдруг моя депрессия удивительным образом прошла. Наверное, правы были
средневековые рыцари, изобретя понятие "дамы сердца". Не вкладывая в это понятие
ничего телесного, исключительно возвышенное обожание...
  Я испугался, что Алла опять догадается о моих чувствах, но, к счастью она
отвлеклась на что-то другое. Или просто уже успела привыкнуть, не видя в том
греха...
  - Я слышала о ваших делах, Игорь, - ласково улыбнулась Ирина, - рада, что все
так удачно обошлось... Простите наших "гвардейцев", они конечно, на ваш взгляд,
несколько грубоваты, но ведь не со зла...
  Какая тонко чувствующая женщина. Если бы она начала говорить о признании моих
боевых заслуг - не знаю! А здесь все сказано с таким тактом и сочувствием... Был
бы сейчас здесь XIV век, с каким бы удовольствием я упал бы перед ней на одно
колено... А так пришлось ограничиться только легким полупоклоном. Даже руку
поцеловать еще раз я постеснялся.
  Еще чуть позже Алла подвела меня к молоденькой даме в жемчужно-сером узком
платье, с распущенными бледно-золотистыми волосами и удивительно яркими глазами.
  - Познакомься, Игорь, Анна Шульгина, жена Александра Ивановича...
  Вот тут я поразился окончательно. У беспощадного прагматика и веселого циника
Шульгина - такая жена? Что-то я здесь совершенно не понимаю...
  Потом меня отозвал в сторонку Новиков.
  - Пока время есть, поскольку товарищ Троцкий задерживается, пойдем в укромном
месте парой слов перебросимся.
  В небольшой комнатке где-то в глубине дома, на антресолях второго этажа, мы с
ним оказались вдвоем, хотя я по привычке уже ждал очередного симпозиума с
участием руководящего состава "Братства". Это и к лучшему. Устал я от
непредсказуемых встреч и дискуссий с представителями всех социальных слоев и
групп.
  А здесь уютно, тихо, лампа под зеленым шелковым абажуром, окно в глубокой
полукруглой нише, за стеклами темно, неизменная бутылка какого-то коллекционного
портвейна, в общем полная конфиденция.
  Тем более что пора было расставлять очередные точки... И желательно раньше,
чем Андрей Дмитриевич начнет следующий цикл перманентной идеологической
обработки. Потому как за оказанную мне услугу я, считай, расплатился уже сполна
и дальше имею полное право держаться с ним на равных.
  В таком приблизительно духе я и выразился.
  - Справедливо, - кивнул Новиков. - Тем более что ты никогда и не рассматривал
наши отношения в подобном разрезе. С первого и до последнего момента ты был
абсолютно свободен в своих делах. Я говорил. И сейчас говорю то же самое. Можешь
уехать в любой момент. В Харьков, в Париж, обратно в форт. Только сначала давай
до конца объяснимся. А то так и останешься в недоумениях...
  Портвейн был удивительно густ и ароматен, пить его хотелось именно так, как
задумывали создатели, - маленькими глотками, наслаждаясь букетом, в
сопровождении неспешной беседы.
  - ... Это, конечно, несколько в духе старинных романов, такое вот подведение
итогов, но, думаю, семантически оправдано, - сказал Новиков, поправляя заметно
мешающий ему галстук-бабочку. - Чтобы сразу все прояснить и избежать недомолвок
и ненужных догадок. Я ведь тоже, наравне с тобой, оказался здесь довольно
посторонним человеком. И включался в ситуацию прямо с колес. За год тут многое
успело измениться. Мне проще тоже было бы постоять в сторонке, мол, ребята
начали игру, пусть сами и заканчивают...
  - О какой игре ты говоришь? Шульгин мне говорил, что операция по ликвидации
заговора была тщательно спланирована и подготовлена. Настолько тщательно, что
показалась лично мне очень похожей на провокацию...
  - Не судите, да не судимы будете. Многое они успели сделать, и притом неплохо,
но кое-где крупно просчитались. Очень трудно, скажу тебе, работать в обществе, о
психологии которого имеешь весьма приблизительное представление...
  - А как же?.. - начал я и тут же осекся. Все верно, я ведь и сам оказался в
аналогичном положении. Разница в шестьдесят и даже сто лет кажется небольшой, ты
воображаешь, что все тебе в людях из прошлого (или из параллельного мира)
понятно, ты ведь читал их книги, смотрел фильмы, более того, застал в живых
современников этого мира. Своего деда, допустим, или как я того старика
архитектора в вагоне... А ведь на самом деле... Даже собственного деда подчас
очень трудно понять, вы словно говорите на разных языках, а он ведь уже
адаптирован, прожил значительную часть жизни одновременно с тобой, изменился
соответственно. А мы оказались в обществе своих прадедов, в их, так сказать,
исходном качестве.
  То же самое, разумеется, вынужден чувствовать и Новиков, тем более проживший
год еще и в моем мире.
  - Мы многое прозевали, - продолжил Андрей, не отделяя себя от своих товарищей.
- Когда стало ясно, что фурункул вот-вот вскроется, действовать пришлось в
форс-мажорных обстоятельствах. Тебя ввели в игру потому, что ты, во-первых,
действительно человек бывалый, во-вторых - не похож на здешнего русского, вообще
выглядишь и ведешь себя несколько странно на наметанный взгляд, а уж у Сиднея
Рейли он более чем наметан. А мы знали, что аналитики "Системы" давно нас
вычислили, поняли, что все упирается в весьма странных людей, появившихся
неизвестно откуда и неизвестно чего добивающихся. Поскольку вообразить, что
имеют дело с пришельцами из будущего, у людей нынешнего рационального времени
воображения не хватило, они условно согласились с подброшенной им
дезинформацией, будто мы - реэмигранты, представители некоего еще более тайного
и еще более могущественного общества, чем они сами. Ты, по счастью, очень для
такой роли подходил.
  - Да Рейли мне говорил нечто подобное и подошел к истине довольно близко.
Например, понял, что оружие вы изготавливаете методом молекулярной дубликации...
  - Даже так? Умен был парень. Ну, тем более... Одновременно стало известно, что
из Лондона в Москву направляется агент-координатор, причем двойник, везущий
последние инструкции своим и одновременно дезинформацию для нас. Та самая
Людмила-Ванда. Вот у Шульгина с Кирсановым и возникла идея. Подставить им тебя.
Причем, - Андрей поднял палец, - не просто подставить, но по собственным каналам
сдать. Мол, имеется близкий к руководству "Братства" человек, обладающий
важнейшей информацией, амбициозный, но нестойкий. Беспринципный. Очень любящий
деньги и красивую жизнь, падкий до женского пола. Готовый при первом удобном
случае перебежать на побеждающую сторону. А в том, что они близки к
окончательной победе, у вождей "Системы" сомнений не было.
  - Да, рекомендации блестящие. Так почему же мне сразу этого не сказали? И
пользы больше было бы, и риска меньше...
  - Вот уж нет. Если тебе заранее сообщить все - ты бы себя обязательно выдал.
Если не словом, так хоть взглядом. Слишком понимающим. А так все выходило крайне
естественно.
  Ты проявил интерес к Ванде, понятия не имея, кто она на самом деле, она как
разведчик умный и опытный...
  - Была, - вставил я невольно.
  - Умерла? При каких обстоятельствах?
  Я вкратце доложил.
  - Ну, Бог с нею. Хотя и жаль. Мы имели расчет на серьезное, перспективное
внедрение. На ситуацию "Бой после победы". А вот тебе заодно и маленькое
подтверждение моей правоты. Я о смерти Ванды не знал, ты знал - и автоматически
этим знанием поделился. Просто, как я понимаю, к слову, без всякой цели и
умысла.
  - А разве...
  - Какие у разведчика могут быть "разве"? Прямой вопрос тебе задан не был,
подробного разбора мы еще не проводили, собственных планов, для реализации
которых следовало бы довести до меня эту информацию (довольно важную, кстати),
тоже. Значит, болтнул просто для красного словца.
  - Ну знаешь! - возмутился я.
  - Знаю. И про себя знаю, и про тебя тоже. Отчего и придумали тебе именно эту
легенду, а не какую другу. Но давай продолжим. - Новиков взглянул на круглые
стенные часы в дубовом с медью футляре. Здесь у них вообще отчего-то очень много
часов, и уличных, и в помещениях. Возможно, оттого, что наручные и карманные в
дефиците.
  - Минут у нас еще двадцать есть, а потом придется прерваться... На контакт с
Вандой ты вышел четко, вел себя... адекватно. Когда Шульгин выяснил, что именно
им от тебя требуется, он передал тебе инструкцию. Мы успели подготовить "явочную
квартиру", где наши партнеры обнаружили важнейшую для себя информацию. О планах
действия правительства и людей "Братства", которая и убедила их в том, что успех
гарантирован...
  - Да уж, информация, которую добываешь в бою и которую противник защищал до
последней капли крови, как ей можно не поверить? - согласился я. - Но неужели?..
  Новиков и это предусмотрел.
  - Конечно, при тщательном осмотре и обыске "трупов" об имитации можно было бы
догадаться, для того и устроили мы контратаку. А заодно и чтобы еще больше
упрочить твое положение. Дальнейшее тебе в принципе должно быть понятно и без
моих пояснений. Сам все видел.
  Да, остальное я видел своими глазами. И, вопреки всем прекрасным планам, имел
три отличных шанса никому и никогда об увиденном не рассказать. Кроме, разве
что, Артура.
  Но об Артуре я намеревался поговорить с Андреем несколько позже. Сейчас для
разрядки, а заодно и для удовлетворения собственного любопытства я спросил о
предмете, никакого отношения к драматическим событиям не имеющем.
  - Эти ваши роботы. Я же не совсем дурак. Имею представление об основных
постулатах науки и техники, довольно существенно превосходящие вашу... - я
вспомнил о гомеостате и установке пространственно-временного совмещения и
уточнил, - по большинству параметров.
  - Так. И что с того?
  - Так вот подобные роботы существовать не могут. Я там немного
поэкспериментировал с Герасимом. Мыслящий искусственный мозг невозможен. У нас
созданы и работают компьютеры. Производящие триллионы параллельных и даже
взаимоисключающие операции, но до самостоятельных интеллекта им также далеко,
как таракану до шимпанзе...
  Новиков снова засмеялся. Эта тема ему доставила больше удовольствия, чем
предыдущая.
  - Что ж ты о таракане так неуважительно? Триста миллионов лет существует и
вполне все время процветает. Значит - не дурак.
  А если серьезно - причем тут мышление и человеческий интеллект? Я, признаться,
понятия не имею, какое там у нашего главного компьютера быстродействие, но его
явно хватает, чтобы наши роботы функционировали как раз по принципу охаянного
тобой таракана или любого другого инсекта. Тщательно проработанные программы и
объем памяти, достаточный, чтобы в долю секунды реагировать на любой входящий
сигнал. А число таких сигналов хоть и велико, но вполне конечно. Пусть даже
полсотни тысяч слов и столько же более-менее стандартных фраз. Плюс зрительная,
иная акустическая, осязательная и обонятельная информация. Думаешь, рядовой
сторож с двумя классами церковно-приходской в большем объеме информации
ориентируется? Это при том, я подчеркиваю, что есть еще и стандартные программы,
на девяносто процентов обеспечивающие заданное поведение...
  Возразить было нечего. Кроме одного.
  - И ты хочешь меня убедить, что ваш уровень техники такое позволяет?
Гениальный механик Левашов в своих мастерских серийно таких андроидов
штампует?..
  - Ну, брат, это мы уже в другую область забираемся. Здесь в двух словах не
растолкуешь. Тем более... - он насторожился.
  Я не слышал ничего, но у Андрея, наверное, чувства были развиты тоньше.
  - Судя по характерным звукам, не иначе как товарищ Троцкий прибыли. Пора вниз.
Нельзя такое зрелище пропустить. Тем более что протокол не позволяет. Пошли!

  ... Явление товарища Троцкого народу было обставлено со всей подобающей
торжественностью. Кавалькада автомобилей с сопровождающими лицами, адъютантами и
охраной, выстроенный перед крыльцом коридор почетного караула, который
психологически странно смотрелся как перед зданием "культурного центра", так и
тем, что составлен был - в столице одного государства - из гвардейских офицеров
другого, идеологически враждебного.
  Но офицеры были хороши, вызывающе хороши в своих черных мундирах с белыми
кантами, фуражках с черными околышами и белым верхом, в сверкающих сапога, белых
перчатках и с внушительными винтовками "СВТ" "на караул".
  Конечно, это была демонстрация, с обеих сторон согласованная, чтобы
представить всем, кого это касается, невиданный в мировой истории союз.
  И опять меня поразило - немыслимое в моем мире, - чтобы в день подавления
антигосударственного путча местный диктатор не просто сам устраивает
триумфальный банкет, что и само по себе крайне бестактно, а посещает прием,
организованный иностранным государством, чьи войска приняли активное участие в
подавлении, если судить формально, восстания одно части народа и правящей партии
против другой их части. Конфликт чисто внутренний, и не торжествовать тут нужно
в обществе ландскнехтов, а тихо печалиться о жертвах гражданской смуты... Даже
если формально ты и в своем праве.
  Но здесь ведь не цивилизованная страна, здесь очередная ипостась бессмертной
Византии. "Москва - третий Рим, а четвертому не бывать!" И появление Троцкого -
знак всем прочим, своим и чужим, что б не забывали, с кем имеют дело и что не
прошли времена, когда не считалось зазорным устроить праздничный ужин на телах
пленных вражеских князей. Финал битвы на Калке, если кому непонятно.
  Неся правую руку в кожаной перчатке чуть на отлете от козырька суконного шлема
с огромной красной звездой, посверкивая стеклами пенсне, даже кивая едва заметно
головой направо и налево, когда проходил сквозь строй тех, с кем так отчаянно
воевал три года подряд, Лев Давыдович вошел в вестибюль, встреченный
приветственными возгласами ждущих его гостей, как красных, так и белых.
  Картинно сбросил на руки адъютантов плащ-крылатку и шлем, предстал перед
народом в великолепно сшитом голубовато-сиреневом френче с одиноким орденом
Красного Знамени на клапане кармана и обрамленными лавровыми ветвями выпуклыми
золотыми звездами на алых петлицах. "Маршал революции".
  Успел присвоить себе чин в наполеоновском духе, пока его не переплюнул жалкий
генерал-лейтенант Врангель.
  Троцкий заулыбался сочными губами из-под скобки черных усов, жестом
триумфатора поднял над плечом руку.
  - Здравствуйте, здравствуйте! Душевно рад. И попрошу - без всяких церемоний. У
нас ведь просто дружеская встреча, никак иначе. Я бы даже сказал - просто ужин
после боя.
  Чтобы специально это подчеркнуть, навстречу ему шагнул не занимающий никаких
официальных постов, не более чем попечитель "культурного центра" А. Д. Новиков,
тоже при единственном ордене на шейной ленте, правда, орден этот - святого
Николая Чудотворца, полученный за разгром красных полчищ под Каховкой. А в двух
шагах за его спиной, тоже как совершенно неофициальная фигура, - военный атташе
при посольстве Югороссии генерал Басманов в мундире императорской гвардейской
конной артиллерии.
  Такая вот утонченная игра символами, того типа, когда сорт поданного на
дипломатическом приеме вина или вежливый отказ Великой княжны от первого
полонеза с послом Великой державы значат не меньше, а подчас и больше, чем
публично объявленная нота.
  Ясно было, что и Андрей Дмитриевич, и Лев Давыдович давно и хорошо друг друга
знают, однако сначала они обменялись просто твердым мужским рукопожатием, и лишь
потом Новиков, чуть придерживая Троцкого под локоть, повлек его к парадно
лестнице.
  Я оказался оттеснен в сторону толпой встречающих, которые рвались оказаться
поближе к вершителям - все это понимали - судеб двух сильнейших на сегодня
европейских держав, но не пожалел об этом. Одна только сценка, случайным
свидетелем которой я оказался, принесла мне, как репортеру, больше удовольствия,
чем многое и многое из увиденного на этом банкете.
  Справа и слева от арки главного входа стояли парные офицерские посты охраны.
Тоже демонстративно одетые в царскую гвардейскую форму. Но с совсем не
соответствующими имиджу автоматами "АКСУ" на парадных белых плечевых ремнях.
  А среди адъютантов Троцкого мне в глаза бросился высокий лощенный красный
командир с четырьмя алыми прямоугольниками в петлицах и таким же, как у
Предсовнакорма орденом. Он тоже приотстал, специально или случайно, и когда
масса народа схлынула, устремившись вверх, обернулся к одному из охранников:
  - Виктор, ты ли это?!
  - Господи, Рома, да конечно же!
  Красный полковник и белый капитан бросились друг к другу в объятия. Потом
отошли к окну и, наблюдая со стороны за их оживленной, безусловно дружеской
беседой, которая сопровождалась, кроме повышенной тональности голосов еще и
частым прикладыванием к извлеченной "троцкистом" из кармана плоской фляжке, я в
очередной раз понял, что водораздел в здешней политике проходит отнюдь не по
идеологическому фронту.
  И вообще эта сценка сказала мне о московской ситуации гораздо больше, чем
солидные социологические исследования, если бы они здесь проводились. Кончено, в
двадцатом году она вряд ли могла иметь место, а вообще-то кто его знает... Если
бы иначе, как стала возможной вообще эта никем впрямую не, но объективно вполне
функционирующая красно-белая конфедерация?

  ... Речь Троцкого, произнесенная им за банкетным столом с бокалом шампанского
в руке, была, как всегда (насколько я могу судить по газетным публикациям,
поскольку ранее вождя РСФСР вживую не слышал), блестяща и по форме и по
содержанию. В двадцатиминутный спич он вложил все: и анализ международных
отношений, и оценку внутриполитической ситуации, заклеймил происки мирового
империализма и коммунистов -догматиков, не понявших сути нэпа и скатившихся до
рол жалких прихвостней европейских социал-предателей, популярно объяснил, почему
добрый мир с генералом Врангелем (который тоже демократ, но слегка иного толка)
гораздо лучше худой ссоры с ним же и со всеми другими бывшими врагами, которые,
как показывает практика, куда лучше бывших друзей. Он даже развил эту тонкую
мысль - что враг вообще во многом лучше, чем друг, потому что диалектика
развития говорит о чем? Враг предать не может, а друг - почти как правило. Враг
может эволюционировать только в друга (а куда же еще?), в то время как друг -
только во врага (что, очевидно, хуже), и вообще всегда и везде предают только
друзья...
  Слушающие его речь улыбались, кивали, перешептывались одобрительно. Умеющие
читать между строк и понимать смысл помимо слов русские люди делали для себя
далеко идущие и оптимистические выводы.
  Жаль, что в истории моего мира Троцкий как-то отошел в тень (возможно, что ему
не довелось стать организатором Октябрьского переворота и Главкомом Красной
Армии), и только во всеми забытых библиотечных хранилищах пылятся его труды по
теории так и не наступившей Мировой революции и по литературоведению.
  Завершился его спич совершенно блистательным афоризмом, который я тут же занес
в свою записную книжку: "И пасть наши враги знают - на всякую принципиальность
мы ответим абсолютной беспринципностью!"
  Он вытер пота с разрумянившегося лица, медленно выпил совершенно выдохшееся
шампанское и поклонился Новикову.
  Андрею пришлось говорить ответный тост. Я испугался, что Новиков тоже затеет
нечто аналогичное. Две даже и блестящие речи подряд - это уже перебор. Но Андрей
оказался на высоте. Окинув длинный, на полсотни с лишним персон, стол каким-то
очень печальным, не совпадающим с общим весельем взглядом, он сказал так:
"Недавно я случайно перелистывал книгу одного из величайших русских поэтов... -
пауза. Все, и я в том числе про себя продолжили - Пушкина. Кто-то возможно,
вспомнил Лермонтова. Однако Андрей обманул ожидания. - ...Тютчева, - сказал он.
- И прочитал там строки, которые, случайно или нет, не знаю, но никогда раньше
не попадались мне на глаза..."
  Он опять сделал паузу. Словно колебался, говорить или нет. И все же сказал.
Вот они:
  
 В крови до пят, мы бьемся с мертвецами,
Воскресшими для новых похорон.
  Опять помолчал. И все в зале замерли. Новиков вскинул голову и поднял бокал
повыше.
  - Так вот, дай нам всем Бог одержать в этой мистической битве окончательную
победу...
  Гости еще пару секунд молчали, а потом послышались какие-то неуверенные
аплодисменты, сочувственные междометия, просто вздохи. А Лев Давыдович вдруг
резко поднялся, схватил левую, свободную от бокала руку Новикова двумя своими
руками и выразительно ее встряхнул. И снова сел, не сказа ни слова.

  ... А у меня вдруг холодок пробежал по спине. Хотя Андрей, конечно, говорил о
недобитых большевиках и прочих агентах мирового империализма, осужденных
историей на гибель, но не желающих смириться с таким исходом, мне вдруг снова
представился Артур. Непонятный и таинственный, не то спаситель, не то
смертельный враг. Как правильно подметил товарищ Троцкий, - диалектика.
  И взглянув на сидевшую от меня через Шульгина Аллу, я понял, что и она
подумала сейчас примерно то же самое...
Глава 3
  ... Хотя Шульгин и говорил о своем недоверчивом отношении к таинственной
квартире в Столешниковом, после банкета мы отправились именно туда. Мы - это я с
Аллой, Шульгин, Новиков и присоединившийся к нам уже в вестибюле человек,
который показался мне несколько странным. За столом он сидел у дальнего торца, и
познакомится нам с ним не пришлось.
  А сейчас он продел руки в рукава поданного гардеробщиком длинного
демисезонного пальто, утвердил на голове широкополую шляпу, повесил на сгиб
локтя туго скрученный зонт-трость и лишь после этого подошел к нам. Худощавый,
высокий, пожилой уже мужчина, похожий одеждой и манерами на земского врача, а
выражением глаз, некоторый всклокоченностью бороды и, главное, усмешкой - на
цыгана-барышника. Такое вот сочетание.
  - Честь имею, приподнял шляпу и слегка поклонился мне и Алле. С остальными он
явно был давно и хорошо знаком.
  - Удолин, Константин Васильевич. Экстраординарный профессор многих
университетов обеих Россий. По совместительству чернокнижник.
  Я тоже назвал себя, пожал протянутую руку. Когда мы направились к машине, я
выразил удивление составу нашей компании. Отчего столь приятные дамы, тем более
жены моих друзей, не сочили возможным почтить наш тесный круг своим
присутствием?
  - Ничего особенного. Просто мы бы хотели побеседовать кое о чем в присутствии
Константина Васильевича прямо сегодня. Дамам там делать нечего, у них свои
заботы, ну а поскольку время уже позднее и перебираться еще куда-нибудь смысла
нет, так Алла пускай с тобой будет. Мы еще пообщаемся, сколько нужно, а для нее
тихая спаленка найдется, - ответил мне Новиков.
  - Что, дело настолько неотложное, что и до завтра не терпит?
  - Кто может знать, что терпит, а что нет? - вопросом на вопрос ответил
Шульгин. - Жизненный опыт подсказывает, что от сделанного сразу вреда обычно не
бывает, а вот если откладываешь что-то, рискуешь подчас опоздать навсегда...
  Тут он прав, мой жизненный опыт говорит о том же. И еще я заметил, что,
несмотря на достаточный повод и богатейше накрытые столы, оба моих приятеля
трезвы совершенно. Очевидно, кроме тех самых бокалов для официальных тостов,
ничего больше и не пили. Да и на меня несколько большее количество шампанского с
коньяком особого влияния не оказали. Зато у Аллы глаза выдавали, что ей
по-настоящему хорошо. И профессор был заметно навеселе.
  Ночной город был тих и пуст. Действовал строгий комендантский час, и за
исключением частых парных патрулей вдоль улиц и более мощных постов, оснащенных
автомобилями или броневиками, на площадях, Москва была совершенно безлюдна.
Основная работа переместилась под крыши соответствующих учреждений, где сейчас
непрерывные допросы, из пленных добывали подробную информацию о сумевших
скрыться соучастниках, пока не засветившихся неизвестными властям конспиративных
и явочных квартирах, тайниках с оружием, банковских счетах и прочих интересных
вещах. Рутинная работа, чья очередь наступает после бурных и веселых дней
открытой вооруженной борьбы.
  Устроив Аллу на ночлег в небольшой спальне напротив ванной комнаты, я вернулся
в гостиную.
  Та м я застал живописную сценку. Новиков перебирал древние винипалстовые
граммофонные пластинки, сидя на корточках возле огромного лампового
стереомузыкального аппарата, а Шульгин стоял рядом с открытой дверцей
деревянного буфета.
  Профессор Удолин, видимо, отвечая на ранее заданный вопрос, агрессивно вставил
вперед бороду с сильной проседью.
  - Водки - да, выпью! За победу, если это у вас так называется. А главное,
чтобы легче войти в нужное состояние. Как будто вы не знаете мои методы. Могли б
и не спрашивать...
  - Это точно, - кивнул Шульгин. - Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит... В
том числе и с вашей помощью, дорогой Игорь Викторович. - Он приложил руку к
сердцу и слегка поклонился увидев меня. - Компанию составите? - И, не дожидаясь
ответа, наполнил четыре серебряные с чернью стопки.
  Профессор выпил водку медленно и почти благоговейно, произнеся предварительно
крайне лаконичный тост:
  - Ну, побудем...
  Шульгин выплеснул свою порция в рот одним махом, и она пролетела, как мне
показалось, даже без глотательного движения с его стороны, Новиков отпил
примерно половину, а я слегка пригубил чарку и поставил на тумбочку рядом.
  - Это даже как-то странно, - сделал Удолин обиженное лицо. - Первую принято
пить до дна.
  - Так то первую, - скупо усмехнулся Новиков. - Тем более что вам мы не
препятствуем.
  - Еще бы вы препятствовали! - подбоченился профессор.
  - Короче, я предлагаю перейти в кабинет и за рюмкой чая обсудить не торопясь
последнюю из сегодняшних проблем, - не стал вступать в дальнейший спор Андрей.
  Я не понял, зачем нужно было переходить именно в кабинет, гостиная ничуть не в
меньшей мере подходила для обмена мнениями. Но хозяевам, очевидно, виднее.
Гораздо сильнее меня занимал вопрос - какие еще у гроссмейстеров и командоров
"Братства" остались проблемы, непосредственно затрагивающие меня.
  Нет, в кабинете было, конечно уютнее, чем в огромной, освещенной хрустальной
люстрой с десятком лампочек гостиной.
  Шульгин сбросил свой чекистский френч, в котором он изображал на приеме,
оставшись в белоснежной подкрахмаленной батистовой рубахе, более подходящей
светскому франту, а не суровому красному преторианцу. Уселся, закинув ногу на
ногу, в глубокое кресло рядом с торшером, закурил турецкую папиросу из розовой
бумаги.
  Новиков занял второе кресло, сбоку от письменного стола, профессор устроился
на обширном диване. А я, как бы невзначай, вынужден был сесть на последнее
оставшееся место, в не мене удобное кресло, но расположенное, так сказать в
центре, но расположенное, так сказать, в центре общего внимания.
  - Ты спать не хочешь? Неожиданно спросил у меня Новиков. Заботу, нужно
понимать, проявил. Я и ответил в соответствующем духе. Что в случае
необходимости могу не спать двое суток, и больше, и сегодня успел выспаться
более чем прилично, но вообще в привычном мне обществе такие вопросы принято
задавать до а не после. Хотя про чужой монастырь поговорку, естественно, знаю...
  - Да я собственно, не в этом смысле спросил. Просто от тебя потребуется
определенная ясность мышления. С войной мы счеты, надеюсь, покончили, пора
заняться тем, ради чего мы, собственно, здесь и оказались.
  - Здесь? - Я непроизвольно оглянулся, как будто в квартире что-то могло
измениться в этот момент.
  - Не только именно здесь, - уточнил Новиков, - вообще в нашей реальности.
Думаю, ты давно догадался, что если даже наша с тобой встреча в приморском
ресторане была действительно случайно или почти случайной, то все остальное -
уже нет.
  - Честно говоря, я был уверен, что даже наша первая встреча была не совсем
случайна. Какое-то время я предполагал, что вы с Ириной просто очень
квалифицированные агенты Панина и его партнеров. Потом убедился, что это не так,
и пытался понять, кто же вы такие, и что вам от меня надо?
  - Значит, в полную случайность встречи не поверил? А почему? Ты ведь пришел
туда абсолютно добровольно, после грамотно проведенной операции отрыва от
преследования...
  - Не знаю. Интуиция, наверное, она у меня неплохо развита. Почему и жив до сих
пор.
  - Молодой человек прав, - провозгласил со своего дивана профессор, который
потихоньку продолжал прихлебывать водочку из стакана. - Его аура свидетельствует
о крайне развитой интуиции и общей предрасположенности к взаимодействию с
"тонкими мирами". Вам не приходилось, уважаемый, посещать астрал?
  - Мне не приходилось, зато астрал меня посещал неоднократно...
  - Это как, простите?
  - Игорь вам изложит свою несколько позже. Сначала мы завершим
материалистическую часть нашей беседы, - приостановил исследовательский азарт
профессора Новиков. Он один здесь знал суть моих взаимоотношений с потусторонним
миром в полной мере. И продолжил собственный монолог: - И все же сам факт нашей
встречи следует признать случайным. То есть то, что мы оказались в то утро в
одном и том же месте. Дальнейшее уже закономерно. И я, и Ирина в первые минуты
знакомства поняли, что ты как раз тот человек, что нам нужен...
  - Для чего?
  - Видишь ли, мы с Ириной и в правду оказались в параллельном мире будущего
волею загадочного природного катаклизма. Я говорил тебе - нечто вроде пробоя
изоляции в туго сплетенном жгуте проводов. И нам пришлось почти год просчитывать
закономерности, чтобы найти условия и точки сопряжений. Слава Богу, что Ирина
многому научилась у Левашова в области теории межпространственных переходов, да
и сама имела кое-какую подготовку. В общем, приходить и возвращаться от вас к
нам мы научились с девяносто процентной точностью...
  Вот оно как, оказывается. Далекие предки, по их словам, научились за год тому,
о чем наши высокомудрые теоретики до сих пор понятия не имеют. Более того,
отрицают само существование альтернативных миров. И, что самое поразительное, -
межреальностные переходы возможны без помощи какой-либо аппаратуры, достаточно
оказаться в нужное время и в нужном месте. Вот и все.
  - И много раз вы наш мир навещали?
  - Раза четыре... В чисто экспериментальных целях. Для отработки метода. Ну и
просто так... Жить у вас уж больно приятно, - улыбка Андрея была настолько
искренней и, я бы сказал, печально-доброй, что я ему поверил.
  - только одной закономерности не уяснили, а может ее и вообще нет - как
соотносится наше время с вашим. Иногда совпадение абсолютное - месяц,
проведенный в вашем мире, в точности равен прошедшему здесь, а иногда разнос
огромный. Вот в последний раз... Мы с Ириной пространствовали у вас четыре
месяца, потом встретили тебя и плыли еще две недели, а здесь прошло семь
месяцев. Мало, что ребята испереживались, так еще и заговор успел созреть, а
весьма высокопоставленные и информированные люди, что были у меня на связи, не
знали кому сообщить о готовящемся перевороте. Вот и пришлось посуетиться,
понервничать... - Новиков сокрушенно покачал головой. - Если бы вовремя
вернуться, можно было очень малой кровью обойтись, а то вот...
  Теперь мне последние события стали понятнее. А тоя все удивлялся, насколько
грубо и непрофессионально проводились кое-какие мероприятия.
  Но пока меня интересовало не это. В конце концов, заботы здешнего мира не так
чтобы уж очень меня касаются. Но из слов Андрея следовало, что вернуться домой
нам с Аллой не только можно, но как бы и очень легко. Об этом я и спросил
Новикова.
  - В общем-то, так. Вернуться, наверное, можно, если наши расчеты адекватны. Мы
тут с Олегом прикинули. Примерно через три месяца проход должен открыться в
Северной Атлантике, в вычисленной точке между Англией и Норвегией... - и тут в
его тоне я услышал такое большое "но", что не на шутку встревожился. О чем и
спросил.
  - Катера помнишь? - ответил мне Андрей.
  - Еще бы не помнить...
  - Так катера были немецкие, как мы определили, и предвоенного выпуска.
Принадлежали Кригсмарине тогдашней гитлеровской Германии...
  Я не сразу понял, о какой войне он говорит, и ишь позже догадался, что имеется
в виду бывшая через пятнадцать лет после нынешнего момента и не состоявшаяся у
нас вторая мировая.
  - И какой в таком случае вариант просматривается? - это спросил уже Шульгин,
до сей поры не вступавший в разговор.
  Они проверяют меня на сообразительность, что ли? ну, пожалуйста, отвечу, что
думаю. - Не выходит ли, что мы сначала вывалились в какой-нибудь из годов той
вашей войны, а уже потом проскочили в этот? Тогда, значит, в вычисленной вами
точке существует сразу две зоны перехода?
  Сказал и почувствовал, что чего-то не улавливаю.
  - Если бы так, это еще полбеды, - сказал Андрей. - Тут нечто более сложное и
странное. Мы ведь в каком мы сейчас году пребываем? Правильно, в двадцать
четвертом. Но, прошу заметить, если мы здесь и сейчас, то каким образом могла
случиться та мировая? Мы же собираемся ее предотвратить, и судя по тому, что уже
сделали, ей, той, что была, теперь взяться неоткуда...
  Наверное, они после возвращения Новикова уже не раз обсуждали друг с другом
случившийся парадокс.
  - Может быть, так, что вы с Игорем оказались в точке сопряжения трех
реальностей, - сказал Шульгин. - И вы сколько-то, день, час или даже те самые
три месяца, которые потерялись, прожили в нашей Настоящей Реальности... А уже
потом выскочили сюда.
  - А могли и не выскочить, так? Навсегда остались бы в реальности № 1, то есть
нашей подлинной? В которую Артур дороги таки не нашел?
  - Об этом судить трудно. Если уж Олег не сумел рассчитать вероятность стыковки
трех реальностей, да еще со странным временным разрывом. Можно допустить, что
война там была, но не мировая, а так, локальная, вроде фолклендской. И что вы
были совсем не в той точке, а в любой другой... Ты же только по климату
ориентируешься, обсервации сделать так и не сумел, а когда тучи рассеялись,
оказался уже у нас...
  Из всей последовавшей далее дискуссии я понял только одно - понятия о
физическом смысле явления не имеет никто, но при попытке воспользоваться ранее
вычисленной точкой перехода вполне можно угодить куда угодно, кроме нужного
места, времени и реальности. И такую попытку до полного выяснения обстоятельств
никто предпринимать не станет.
  Однако и здесь я не угадал.
  - Для момента, когда рациональная наука бессильна, имеется выбор, - кривя лицо
в очень нетрезвой улыбке, провозгласил со своего дивана профессор Удолин.
  Я, честно говоря, успел почти забыть об этом персонаже. Вернее - не принимал
его всерьез, посчитав старым пьяницей и забыв, что ни Андрей Дмитриевич, ни
Александр Иванович никогда ничего зря не делали. И если этого колоритного
дедушку сюда зачем-то привел, то рано или поздно он свое слово сказать был
должен. В полном соответствии с режиссерской теорией А. П. Чехова.
  - Дорогу в интересный вам мир можно сказать не только по прямой. Можно и
вокруг... - сказал профессор, выпрямился и сел на диване. - Естественно, через
иные измерения. - Он уткнул палец в висевшую на стене карту мира. Здешнего мира,
подчеркну еще раз. И 1980 года издания. "Москва. ГУГК ССР". Мне эту карту
интересно было рассматривать еще в новозеландском форте. Слишком много там
непривычных границ и неизвестных стран.
  - Вот так, - Удолин черкнул ногтем от Одессы до Вены через Карпаты и
Венгерскую низменность, - идти, особенно если пешком, долго, нудно, и дойдешь ли
еще, неизвестно. А вот так, - он изобразил баллистическую траекторию от Вены
обратно к Одессе, - очень легко и быстро. Практически мгновенно. В чем суть? -
обратил он ко мне взгляд экзаменатора.
  - Естественно, воздушный транспорт удобнее пешего хождения, - ответил я.
  - Правильно, но глупо. Удовлетворенно сказал профессор. - Суть совершенно не в
этом, а... - он еще посмотрел на меня, давая мне шанс реабилитироваться, а потом
заключил: - Неужели не увидели? Я же вышел из плоскости двух измерений. Поняли?
Из двух - в третье. А теперь попробуем из трех - в четвертое. А?
  В моем нынешнем состоянии эта идея была ничем не хуже и не лучше всех прочих.
Хотя я по-прежнему не понимал, каким образом возможно выйти в какое-то еще
измерение, внешнее по отношению к внепространственным. Впрочем, я и о куда более
примитивной хроногации имел крайне смутное представление, куда уж со всем
прочим. А они тут, как выяснилось, давно и свободно между временами и
реальностями маневрируют. Откуда мне знать, может этот пьющий старец самым
главным теоретиком и я является, а господа офицеры у него на подхвате.
  Однако тут же и выяснилось, что если Константин Васильевич и теоретик, так
совершенно в другой области, поскольку он начал густо пересыпать свою речь
терминами дзен-буддизма и прочих оккультных наук, стремясь просветить именно
меня (поскольку всем остальным, похоже, он свои воззрения изложил гораздо
раньше).
  Смысл последующего разговора сводился к тому, что имеется план - используя
его, Новикова, с Шульгиным и отчего-то вдруг мои (интересно, какие?)
способности, отыскать и, если так можно выразиться, картографировать все
наличествующие на Земле точки межмировых пробоев. То есть в идеале получит
функционирующую с четкостью и надежностью довоенных германских железных дорог
транспортную систему, связывающую три, а возможно, и гораздо большее количество
реальностей.
  Смелый и масштабный замысел, ничего не скажешь.
  - Ну и как же это должно выглядеть на практике? - поинтересовался я, заранее
согласившись ничему не удивляться и воспринимать как должное даже самые
абсурдные, на мой взгляд, идеи. Тем более что за последние месяцы сфера
абсурдного для меня значительно съежилась.
  - Если отвлечься от сложностей практической реализации, проблему я представляю
в следующем виде... - сообщил Удолин лекторским (или менторским ) тоном.
  И хоть посылка его по-прежнему не казалась мне слишком убедительной, особенно
в части, касающейся непосредственно моего участия в проекте, я возражать не
стал. Если это поможет нам с Аллой вернуться домой - пожалуйста, можно испытать
и такой метод.
  Да и в конце концов, нечто похожее излагал и Артур тоже. И раз уж он вновь
пришел мне на ум, я решил стрельнуть по двум зайцам. Андрей с Шульгиным в моих
пояснениях не нуждались, и только для профессора я очень коротко сообщил суть
дела. Удолин пришел в крайнее возбуждение. Мгновенно утратив интерес к
транспортным проблемам, он стал жадно расспрашивать о деталях, не слишком
известных ему самому. Я-то мог оперировать только информацией, полученной от
Артура, и не при самых благоприятных обстоятельствах, кстати.
  Загадка происхождения нашего друга-зомби профессора интересовала мало, а вот
все, связанное с его земным существованием в этом качестве, и особенно все, что
он говорил о потустороннем мире и его пограничных зонах, - чрезвычайно. Наше
собеседование, больше похожее на изощренный допрос, он сопровождал потиранием
рук, торжествующими вскриками, картинными гримасами и иными действиями, который
я ранее относил на счет не слишком хорошего вкуса фантазии авторов, описывающих
тип "сумасшедшего ученого". А Удолин был именно таков. (Если только не
отбрасывал добросовестно соответствующую легенду. Как я недавно изображал
"иностранного дипломата".)
  - Если вы принимаете мои слова так близко к сердцу, - сказал я, стараясь
всячески демонстрировать Удолину готовность к сотрудничеству, - и феномен,
первооткрывателем которого я смею себя считать, лежит полностью в круге ваших
научных интересов, так, может быть, удастся применить разработанные вами
методик, чтобы убедиться как в соответствии моих эмпирических наблюдений истине,
так и выяснить живо меня занимающий вопрос - не последовал ли означенный
Артур... то есть артефакт, за нами в межвременной туннель, и не находится ли он
поблизости, ибо вчерашней ночью нечто подобное я ощутил. Благодаря чему,
собственно, и нахожусь среди вас...
  Шульгин из-за спины профессора показал мне поднятый большой палец. Мол, плотно
выражаешься, Игорь Викторович, приятно слушать.
  - Если мое предположение подтвердиться, - закруглил я трудолюбиво выстроенный
период, - тогда и дальнейшие наши планы могут быть исполнены с куда большей
долей вероятности. Артур в них безусловно должен разбираться...
квалифицированно.
  - вне всяких сомнений. Немедленно же приступим. Только сначала проясните мне
один лишь вопрос - а каково в вашем мире состояние магических наук? Далеко ли вы
продвинулись в постижении внечувственного восприятия потусторонних миров? Умеете
ли произвольно посещать хотя бы близкие области Великой Сети? Каковы ваши
отношения с Держателями?
  Его слова звучали для меня как заклинания шамана. Разумеется, и в нашем мире
имеется достаточное количество людей, озабоченных мистикой и всевозможными
неортодоксальными культами, но превращать эти частные увлечения в популярные
идеологии лет семьдесят или восемьдесят никому не приходило в голову. А уж тем
более вводить их в состав официальных наук.
  Мой ответ профессора более чем удивил. Он явно хотел услышать что-то другое.
  - А мое имя вам в исторических анналах не встречалось?
  - Знаете ли, специально я историей нетривиальных учений не занимался, а так
вот, в общеобразовательном плане, ей - Богу, ничего похожего не помню, как мне
не печально...
  Профессор погрустнел.
  - Странно, у вас я должен был существовать. Уже к началу века я определился в
своих научных пристрастиях, а к 1910-му и первую книгу на эти темы завершил,
пусть и неопубликованную. А вот интересно, а может, в вашем мире я
несвоевременно умер? У нас здесь меня Яков Агранов спас от голода и
превратностей судьбы, а там вдруг... Или, в лучшем варианте, вдруг у меня круг
научных интересов изменился под влиянием каких-то жизненных реальностей? Надо бы
повнимательнее изучить все критические точки за последнее десятилетие. А лучше
всего - посетить ваш мир лично и как следует порыться в архивах...
  Удолин сбросил свой сюртук, для его-то поддернул крахмальные манжеты.
  - Вы, Андрей Дмитриевич и Александр Иванович, будете мне ассистировать. Как
всегда. Viribus unitis [Viribus unitis - объединенными усилиями] как принято
выражаться. Нашего же юного друга мы должны включить в круг коллективного транса
и активизировать его пока еще латентные задатки...
  Вот о чем никогда не догадывался, так о своих латентных способностях к
коллективному трансу. Всю жизнь был сугубым индивидуалистом.
  - Послушайте братцы, - вдруг встревожился я. - Я от прежних ваших
экспериментов едва опомнился, а вы еще что-то новенькое затеваете. Может,
просветите вначале, что вы для меня придумали, и зачем, главное?
  На прямо поставленный вопрос мне ответил новиков, со свой обычной спокойно
доброжелательностью и убедительностью. Что их затея только выглядит странно для
неподготовленного человека, но ничего особенного из себя не представляет. Каждый
из них троих здесь присутствующих, уже не раз проникал в разные уровни
Гиперсети, которая по существу и является материальной и духовной составляющей
вей мыслимой Вселенной. Да и я сам на примере Артура должен бы понять, что все
имевшее место коллизии объясняются не чем иным, как взаимодействием нашего
уровня мира с его более высокими уровнями. Он, Новиков, без всяких вопросов
отправился бы в Гиперсеть сам, но проблема в том, что меня с Артуром связывают
давние и, как он выразился, "деликатные" отношения только налаживать, и отнюдь
не в самых выгодных условиях. Если вообще удалось бы совместиться в одном и том
же "горизонте".
  -И вообще, Игорь, телесно ты ведь останешься здесь, - вступил в разговор
Шульгин. - А в сферы поднимешься только и исключительно в интеллектуальном
смысле.
  - Точно так же, как Вера ходила спасать Аллу. А теперь ты им кое в чем
поможешь, - добавил Андрей.
  Довод был выбран неотразимый. Под каким бы предлогом, интересно, я мог
отказаться, если намек был сделан более чем прозрачный? Напомнив об акции Веры,
Новиков заодно поимел ввиду и себя, свое участие в крайне рискованном деле, тем
самым поставив вопрос и о моей способности помнить ранее сделанное добро.
  Психолог, одним словом. Отказаться я не мог, но и не понимал в то же время,
что и как я должен сделать там, в совершенно для меня загадочной Гиперсети. И
как в нее попасть соответственно.
  - Да ничего такого делать и не потребуется. В физическом смысле. Всего-то
нужно будет сесть, закрыв глаза, сосредоточиться и всей силой воображения
попытаться представить себе Артура в том виде, как он являлся тебе последний
раз. Или - каков он был на "Призраке". Мы, в свою очередь, организуем тебе, нет,
твоей ментальной матрице выход в астрал. Там, если повезет, найдешь Артура. И
договоришься с ним...
  - О чем? - перебил я Андрея, начиная как-то даже увлекаться этой идеей.
  - О чем мы уже говорили. Надо, чтобы он согласился поискать с "той стороны"
точки сопряжения с твоей и, по возможности, с другими реальностями...
  - А зачем бы это ему? - задал я вполне логичный вопрос.
  - Затем, что мы теперь в состоянии помочь ему осуществить заветное желание.
Даже - любое из них. Или, если угодно, - окончательно умереть, или - вернуться к
полноценной жизни "по эту сторону заката". Как, устроит его такая плата?
  Я подумал, что скорее да.
  - В общем, стулья против денег, - подвел резюме Шульгин. - От тебя требуется
только проявить дипломатические способности, на которые мы, увы, не способны.
Так как?
  Я пожал плечами, не имея выбора. Действительно, задача не из самых трудных.
Оставались детали.
  - А для релаксации мне никакого средства не будет предложено? -
поинтересовался я. - Мескалин, к примеру, или псилоцибин. Гашиш, в крайнем
случае. Говорят, очень способствует.
  - Указанные препараты хороши для вояжей в вымышленные миры, - ответствовал
профессор, - в нашем же случае нет ничего лучше элементарной водки. Желаете?
  Я прислушался к собственным ощущениям. Пожалуй, что нет. Вообразить Артура я
могу без всякого допинга. Если же попытаться достигнуть кондиции Удолина... Я
скорее не Артура, а зеленых чертиков увижу.
  Но друзья-то мои, но они... вот уж никогда не мог представить себе Новикова
медитирующим, распевающим буддийские мантры и вращающим молитвенную мельницу.
Совершенно не стыкующиеся амплуа.
  Да он, правда, ничем таким заниматься и не собирался. Они с Шульгиным просто
слегка передвинули по навощенному паркету свои кресла, так что я действительно
оказался если и не в круге, то в центре треугольника. Александр Иванович
поворотом реостата притушил свет торшера до минимума, поудобнее устроился в
кресле, скрестив руки на груди и опустив взгляд.
  Андрей же свел нужным хоть кое-что мне пояснить.
  - Есть предположение, что наш друг Артур пребывает где-то поблизости, раз
сумел выйти с тобой на контакт. Скорее всего - в одной из ближайших ветвей
Гиперсети. Что это такое - объяснять долго и не ко времени. Грубо говоря, это
нечто вроде определенной ипостаси гипотетического Мирового Разума. Или -
технократически выражаясь - Вселенского компьютера, который нас всех от скуки
себе воображает и играет с нами в свои многомерные шахматы.
  Мы сейчас попробуем ментальным образом в означенную сеть проникнуть. Ничего не
бойся. Телесно ты останешься здесь. Как оно будет выглядеть в натуре - то место,
куда т, возможно, попадешь, - понятия не имею. Каждый раз и для каждого оно
выглядит по-своему. Обычно - как-то соотносится с предыдущим жизненным опытом.
Веди себя так, как вел бы в подлинном мире. Сосредоточься и... Ну просто будь
самим собой.
  Давай, приготовься - и поехали!
  Новиков тоже откинул голову на изогнутую высокую спинку, смежил веки.
Профессор что-то невнятно забормотал.
  Все происходящее удивительно напоминало мне сеанс у сан-францисского ясновидца
Премтинсуланона. И звучанием выпеваемым Удолиным мантр, и тем, что мне опять
надо вызывать перед внутренним взором образ знакомого человека. Что ж... прошлый
раз медитация, если это так называется, увенчалась успехом, какой результат
будет теперь?
Глава 4
  Я считал себя весьма устойчивым ко всякого рода гипнотическим воздействиям,
сумел устоять даже против психической атаки "пришельцев с Антареса". Но сегодня
я сопротивляться не собирался, решил просто систематизировать и анализировать
ощущения, которые, возможно, предстоит испытать во время мистического сеанса.
  Увы, анализировать оказалось нечего. Последнее, что удалось совершить
осознанно, - это вызвать не перед закрытыми веками, а где-то на внутренней
стороне лобной кости довольно ясное цветное изображение Артура. Отчего-то таким,
как я увидел его в самый первый раз, а отнюдь не в последний.
  И будто провалился, нет, скорее вознесся в воронку смерча, составленного из
мириадов крупных сверкающих снежинок.
  Весь период сравнительно ясного сознания продолжался не более четырех-пяти
секунд. Далее - тьма тишины.
  Когда же она рассеялась я, к своему глубокому разочарованию, ничего подобного
обрисованному Артуром райскому саду, цветам в капельках росы и утреннему солнцу
на лазоревом небосклоне не увидел. Хотя и знал необъяснимым, но совершенно
естественным для меня образом, что пребываю уже в потустороннем мире. Знал о
сущности Великой Гиперсети, о ее структуре и предназначении и о своем в ней
месте. Чувство, без всякой натяжки, удивительное. Как у студента, по совету
бабушки положившего в ночь перед экзаменом под подушку учебник какой-нибудь
совершенно неудобовоспринимаемой органической химии объемом в 1000 страниц, а на
утро при всем своем здоровом скепсисе убедившегося, что знает его наизусть до
последней запятой.
  Что еще следует отметить - все эти мои вновь обретенные знания никаким образов
не мешали мне воспринимать мир, в который я попал, как абсолютно реальный,
подлинный, единственно возможный, и вести себя в нем начал не как актер,
играющий "в предложенных обстоятельствах", а как человек, пусть и
догадывающийся, что спит, но не имеющий возможности произвольно менять сюжет и
"идеологию" выстроенного подсознанием сценария.
  Просто сознание мое расщепилось таким образом, что одна его составляющая
воспринимала только "вещный мир" и ничего не знала о другой, а другая,
мистическая, знала и понимала все, но в дела первой не вмешивалась.

  ... Солнце садилось в дымной и пыльной мгле. Закат был жесток, холоден и
тревожен. Черная зубчатая кромка близкого леса обрезала снизу необычное,
красновато-лиловое полотнище неба. Его пересекали извилистыми лимонно-серыми
полосами странные облака. Химический огонь заката, удаляясь от горизонта,
постепенно угасал, через розовый, кремовый, зеленоватый цвета сливался с
фиолетово-серой тьмой на востоке, где озерная глядь снова встречалась с топкими
берегами. И только оттуда можно было не ждать опасности.
  А на западе и на юге пусть едва слышно, но зловеще погромыхивало.
  Тумены кочевников, вторгшихся из Зауралья, продолжали разливаться по землям
московского и Тверского княжеств, и отважные, но немногочисленные удельные
дружины не могли их сдержать.
  Куда отошла объединенная великокняжеская армия и где она собирается дать
генеральное сражение, я не знал. Связи не было уже два дня.
  Есаул Волк с двумя сотнями степных разведчиков направился на поиск лесами в
сторону Торжка, а я остался ждать. Трудно сказать, чего. Возможно, подтянуться
остатки сумевших выскочить из петли окружения отрядов, возможно, вернуться с
помощью посланные в Новгород и Псков эстафеты.
  Здесь, на нашем последнем опорном пункте, на острове Столбном, огромные склады
боеприпасов и снаряжения, которые охраняет всего один пехотный взвод
осташковского ополчения.
  Если кочевники прорвутся и сюда, сумев форсировать обычно непроходимы, но за
жаркое лето подсохшие болота, я должен буду все это взорвать. А сам, если
уцелею... Да что об этом сейчас говорить?!
  "... Откуда, какие кочевники, какие князья?" мелькнула краем сознания трезвая
мысль. Вон, над крышей двух этажной бревенчатой избы радиоантенна, из-за угла
выглядывают корма и край конической башни пушечного бронеавтомобиля, у меня
самого на ремне револьвер в расстегнутой кобуре, а на крыльце прислонена к
перилам десятизарядная винтовка с оптическим прицелом. Двадцатый век же ,
несомненно, и вдруг кочевники, татаро-монголы? Не набег, даже, а грандиозное
нашествие из далекого XIII века.
  Но так же отчетливо я знал, что все правильно, я чином полковник, а титулом
князь Игорь Мещерский, комендант Селигеро-Осташковского оборонительного района,
волею солдатской судьбы оказавшийся один как перст на этом секретном командном
пункте... Или до завтрашнего вечера возвратятся разосланные по всем направлениям
дозоры, или придется сжечь КП и укрыться за стенами Ниловой пустыни, подключив
провода детонаторов к леммам подрывной машинки. Тридцать человек не смогут
больше пары часов оборонять километровый периметр монастыря.

  ... Сразу после наступления темноты неизвестно откуда хлынул проливной дождь.
Наверное, из тех самых, быстро сгустившихся лимонных облаков. Вода низвергалась
с черного неба сплошным потоком.
  - Слава Богу! - Я перекрестился. - Несколько часов такого ливня, и две
извилистые лесные дороги станут абсолютно непроезжими, напитаются водой моховые
болота, разольются ручьи и речки. Наши-то люди все равно доберутся, хоть ползком
да на карачках, а тысячным конным массам ходу не будет. Повезет, отсидимся до
зимы, а там уж точно и новгородцы с псковичами, и немцы со шведами подойдут.
Против танковых дивизий Ливонского ордена поганым не устоять.
  Почти успокоенный, я по узкому мостику, прикрытому сверху двускатным навесом
из осиновой щепы, пробежал к баньке. Надо растопить, вдруг ночью или под утро
какой-нибудь разъезд вернется?
  Как в воду смотрел княже.
  Ходики в горнице показывали уже половину первого. Я сбросил наушники,
отчаявшись поймать в трещавшем и завывающем эфире хоть один знакомый позывной, и
вышел на крыльцо, перекурить и осмотреться.
  Ливень перешел в мерный обложной дождь. И я вдруг услышал характерный звук,
понятный любому кавалеристу. Совсем близко, раз стук копыт не глушит ни шелест
дождя, ни уже раскисшая до липкой грязи лесная дорога, сбивчивым галопом скачут
несколько всадников.
  На всякий случай, мало ли кто это может быть, я выдернул из кобуры револьвер и
снял с крючка висевший в сенях аккумуляторный фонарь.
  То, что произошло через минуту, поразило меня в самое сердце. Словно бы
судьба, невзирая на трагические последние недели или как раз в воздаяние за
пережитое, решила сделать мне царский подарок.
  На поляну из леса вылетел всадник. Один. За ним на длинном поводе еще две
лошади, вьючная и подседланная заводная. Только вылетел - это слишком громко
сказано. Высокий вороной жеребец скакал неровным, заплетающимся аллюром,
подгоняемый скорее чувством долга, нежели шпорами всадника. И сам наездник
держался в седле едва-едва, вцепившись не столько в поводья, как в переднюю
луку. Тяжело ранен или смертельно устал.
  Увидев человеческое жилье, конь посчитал свои обязанности выполненными.
Доковылял до крыльца и остановился, запалено дыша. Мотнул головой назад, как бы
указывая на своего седока, и уставился на меня блестящим выпуклым глазом, в
котором отражался свет фонаря.
  Верхоконный, очевидно, не понимая причины остановки, вскинулся, дернул
поводья, и тут я узнал в мокром, забрызганном грязью офицере княжну Елену,
младшую дочь Великого князя Михаила. Как она оказалась здесь одна без
сопровождения и охраны, как разыскала в дремучем ночном лесу единственную,
выводящую к монастырю дорогу? Я едва успел подставить руки, как девушка, сомлев,
повалилась с седла, успев еще инстинктивно выдернуть из стремян ноги.
  Пронзительным свистом я вызвал единственного оставшегося при мне бойца -
водителя броневика.
  - Возьми коней, Акинф, отведи в сенник. Расседлай, оботри, попонами накрой,
потом напои, да осторожней...
  - А то я не знаю, княже... Из наших кто прискакал али как? Живой хоть?
  - Смотреть буду. Пока вроде живой, только на ногах не стоит. С конями
закончишь, выезжай по дороге, - я махнул рукой, показав направление, - до
мостика, там и стой. Пушку картечью заряди. Этот проехал, и другой кто может
недобрым часом...
  Почти бегом я донес княжну до дверей бани. Здесь, в отдельном помещении,
традиционно располагалось нечто вроде медпункта. И перевязочная, и аптека, и
санпропускник. Всегда тепло, чисто, в достатке горячей воды, под крышей вдоль
стен развешаны пучки целебных трав.
  При беглом осмотре открытых ран на теле девушки я не обнаружил. Стянул с нее
насквозь мокрый, некогда голубой гвардейский доломан с погонами сотника. Белая
полотняная рубашка почти свежая, надета явно сегодня, без следов крови, но тоже
мокрая.
  Значит, в худшем случае контузия, а скорее всего - смертельная усталость,
отчего и обморок. Откуда она скакала и сколько, и почему одна? Кто указал ей
единственно верный путь? Я похлопал Елену по щекам. Длинные ресницы дрогнули,
она открыла глаза. Долго смотрела, не понимая, где находится. Потом узнала.
  - Это ты, князь Игорь? Слава Богу... - мне показалось, она снова собралась
потерять сознание.
  - Княжна, откуда ты? Что случилось? Ты меня слышишь?
  - Из Ржева. Большое сражение. Отец послал с письмом...
  - Почему тебя одну? Что там случилось?
  - Не одну, с полусотней. В Селижарово засада. Письмо здесь, - она потянулась
рукой к голенищу сапога и уронила голову. Я едва успел поддержать ее, чтобы не
ударилась о край лавки.
  От Ржева, верхом, почти полтораста верст. Даже урожденному степняку тяжело, а
тут - юная девушка, пусть даже и умелая наездница. Одно дело - княжеская охота,
совсем другое - война. Рысью, галопом, карьером, через лес, буераки, речки, под
вражескими пулями... Полусотня, наверное, погибла, спасая Елену... Селижарово -
это плохо, это очень плохо.
  Стаскивая с девушки узкие, покрытые липкой рыжей глиной сапоги, я увидел
заклеенное в пергаментный конверт письмо, скрепленное красной великокняжеской
печатью. Ладно, успею, несколько минут уже ничего не решают, а княжна мокрая до
нитки, продута осенними ветрами, ее растрясло сотнями верст отчаянной скачки.
Если даже не подхватит воспаления легких, завтра не то что в седло вновь сесть,
по комнате пройти не сможет. Нам эти дела знакомы... Вот сейчас пропарить ее как
следует, сделать массаж, напоить крепкой медовухой, завернуть в бурку, тогда,
Бог даст, и обойдется. А поутру такое может начаться...
  Когда я начал раздевать Елену, руки у меня дрожали. Чего скрывать, года два
уже я был влюблен в княжну до умопомрачения. Нет - почти умопомрачения,
поскольку у меня хватало сил не только избегать бессмысленных поступков, но и не
подавать виду, что...
  Хотя Елена, как мне кажется, догадывалась кое о чем, и обращенные на меня
взгляды часто бывали благосклонны, а слова - любезны.
  Хорошо, что по долгу службы мне доводилось появляться при дворе не слишком
часто. И вот сейчас...
  "Нет, нет, ничего не происходит. Ты просто оказываешь помощь раненому
товарищу", - уговаривал я себя, сноровисто, но осторожно освобождал княжну от
неуместных на ее прелестном теле предметов солдатской амуниции. Но кто-то
опытный и умный собирал ее в далекий путь. Никаких не позволил ей надеть женских
штучек, которые через десяток верст растерли б кожу до крови и сами расползлись
бы в клочья на втором десятке.
  Впервые я увидел вблизи и наяву ее остроконечные маленькие груди.
  - Что ты делаешь, князь, оставь меня. - Елена вновь очнулась, дернулась назад,
садясь на лавке, мне показалось - вознамерилась оттолкнуть меня ногами.
  - Не думай о глупостях, Елена, я врач сейчас, а тебе очень плохо. Закрой глаза
и подчиняйся. Перед дворцовым лекарем раздеться не боишься ж...
  Наверное, и вправду чувствовала она себя так плохо, что прочее ей было
безразлично. Она лишь слабо кивнула головой...
  Не меньше часа я отогревал ее в лохани с горячей водой, оглаживал веником в
парилке, проделал все приемы азиатского массажа, кое-чему обучился в банях
Бахчисарая и Тмутаракани. Я трогал, гладил, мял руками каждый вершок ее тела, к
которому вчера еще не мог помыслить прикоснуться даже сквозь одежду. Запоминал
каждый его изгиб, выпуклость и ложбинку, каждую родинку...
  Мне показалось, что полностью уже придя в себя, да и невозможно было прийти
после всех лечебных манипуляций, она специально изображала расслабленность и
безразличие к происходящему, потому что иначе пришлось бы встретиться со мной
глазами, вступить в разговор, а каково это великой княжне признать, что в
здравом уме она, обнаженная, общается наедине с почти равным себе мужчиной?
Древнеримские матроны позволяли массировать и умащать себя благовониями рабам, а
не патрициям, если только они не любовники.
  Потом растер княжну вдобавок крепкой водкой, настоянной на травах, натянул на
нее хоть и грубое, но теплое и чистое собственное белье. Завернув в черкесскую
бурку, отнес в светелку за печкой.
  Елена наконец ожила, лежала, распаренная, посверкивала глазами, понемногу
отпивала медовуху из глинной кружки.
  - Ох, истинно рай земной! - сказала она, отирая пот со лба, и эти слова вдруг
резанули меня по сердцу. Не знаю, отчего, но напомнили мне эти слова о чем-то
страшном.
  - Спасибо тебе, князь, спаситель мой. Ведь я на самом деле, а не для красного
словца заново на свет родилась. Не представляешь, как мне было жутко. Ночь, лес,
дождь, дороги нет, мысли лишь о скорой смерти. До утра бы я не дожила...
  Поверить ли в такое счастье - прекраснейшая девица Руси, завидная невеста, к
которой сватались и кирай мадьярский, и круль польский, даже говорят, сын
базилевса византийского знаки внимания оказывал, к наукам светским столь
расположенная, что прошлым летом экзамены экстерном за курс царьградского
университета сдала, и как бы не собралась в Сорбонне образование продолжить,
лежит сейчас у меня в комнате и разговаривает не по протоколу великокняжескому,
а запросто.
  - Если бы с дороги сбилась - пожалуй, и не дожила. До Осташкова еще тридцать
верст, никак бы не доехала... Тубе до дождя еще надо было шалашик соорудить,
костерчик запалить или около коней согреваться... Но то дела солдатские, это мы
знаем, как в лесу и две недели без еды и огня выжить, а ты, княжна, другим
наукам обучалась...
  Я говорил, а сам со страхом представлял: через версту-другую она бы непременно
свалилась с седла. Только не на мои руки, а в дорожную грязь. Ну и...
  - Бог миловал. - Княжна выпростала другую руку из-под мягкого войлока, вдруг
провела пальцами по моей щеке. - Не только Бог, но и ты, княже. Видишь, как
получилось? Давно я праздно мечтала оказаться с тобой наедине, и вот... Потому и
выжила, что и сознание теряя, помнила, к кому скачу. Самые последние трое
ратников из моей охраны погоню на волжской переправе за собой в сторону Пено
увлекли, а мне этот тайный путь указал и велели никуда не сворачивать.
  Кони, мол, сами выведут... Зачем только для нашей встречи такая страшная война
потребовалась?..
  Я задохнулся от удивления и радости. Значит, она тоже?! Мне захотелось тут же
обнять ее, припасть губами к ее всегда надменным и капризным, а сейчас нежно
улыбающимся губам, и ниже, ниже...
  Однако ж нельзя. Невместно. По европейскому этикету легонько поцеловал горячую
ладонь.
  Елена продолжала сбивчивым шепотом:
  - Отец сказал мне, провожая: "Доберешься до князя Игоря, и Бог даст, победим,
и живы все останемся, отдам тебя за князя. Может, тогда свои мысли об сорбоннах
и флоренциях богомерзких оставишь. А ежели не доживу - сама, дочь, решай..."
  - Так что же князь Михаил знал? Про меня... и что ты тоже?..
  - Великий князь все про всех знает, а уж что говорит, а что нет - на то его
воля...
  Чтобы совсем не потерять голову, я встал.
  - Отдохни, княжна, а у меня еще дел много. Письмо князя до сих пор не
прочитано, да и одежду твою в порядок привести надо, почистить, постирать да
высушить. У меня для тебя сменных туалетов нет. И сам без того обхожусь...
  - Ты что же, князь, женское исподнее своими руками стирать будешь? - глаза у
нее расширились в изумлении.
  - Оно у тебя, как замечен, - усмехнулся я, - отнюдь не женское, а солдатское
тож. А я его с двадцати лет своими княжескими ручками добела оттирать научен,
когда мылом, а когда и песком. Начинай привыкать понемногу...
  - У меня во вьюках и настоящее есть...
  - Там тоже все промокшее, да и твое боюсь, очень еще долго не понадобится.
  В горнице я наискось резанул ножом конверт, развернул плотную бумагу, судя по
почерку, собственноручно написанному Великим Князем. И тут в оконное стекло
тихонько постучали.
  "Акинф, наверное, - подумал я, - а чего в дом не заходит?"
  Открыл тяжелую, набухшую от сырости дверь и зажмурился. В лицо ударил яркий
солнечный свет.
  "Как же так? утро уже? Я что - заснул над письмом?" - мелькнула мысль и сразу
исчезла. Передо мной стоял Артур. Совершенно такой, как я его и представил перед
началом "сеанс". В оливково-желто-коричневом тропическом камуфляже, высоких
испачканных глиной ботинках, только лицо у него было теперь вполне человеческое
и глаза не мертвые, а обыкновенные.
  Так и должно быть, - сообразил я, - это там, у нас, они у него были мертвые, а
здесь на том свете, - нормальные. А вот какие глаза у меня сейчас? Зеркальце
бы... Но - это я тоже вспомнил - покойники и зеркала несовместимы. Не зря же их
принято занавешивать.
  Но как же Елена? Она же согласилась пойти за меня замуж! А татары? До
Селижарова тридцать верст, вот-вот они могут появиться и здесь!..
  Я глубоко вздохнул и все вспомнил. И понял. Из каких глубин памяти они сумели
вытащить это? Мне было девятнадцать лет. В турлагере - вон там, за плесом, по ту
сторону монастыря, я познакомился с девочкой Леной.
  Влюбился в нее мгновенно и страшно. Кстати - впервые в жизни вот так,
по-настоящему. Однажды на танцах даже ухитрился поцеловать ее в щечку. Но ничего
у меня не вышло. Чем-то ей я не показался.
  С полгода еще мы переписывались. Чернилами по бумаге для пущей романтики. А на
лекциях в университете я сочинял исторический роман про нас с не. Вот этот
самый, экранизацию которого я сейчас посмотрел.
  Мне стало так горько, так тоскливо и обидно. Ведь примерно до этого места я и
тогда дошел. В целомудрии своем не решился на более откровенную сцену, хотя в
мыслях, конечно...
  Где-то, наверное, и сейчас валяется та тетрадь. Я отправил распечатку
нескольких глав Лене в Петроград, получил в ответ довольно насмешливое послание,
и от злости и оскорбленной гордости забыл и девушку, и роман, который мог бы...
А что, вполне мог бы быть дописан и даже стать популярным. Народ такие сюжеты
любит.
  И еще стихотворение сочинил для нее, уже совсем на прощание:

  Глядя, как Артур торопливо, по-солдатски "дергает", пряча сигарету в кулак,
ощущая совершенно натуральный запах табачного дыма, я спросил:
  - Разве ты на Земле курил? Не помню что-то.
  Он щелчком сбил выросший на кончике сигареты столбик пепла.
  - Когда живой был - курил. В качестве... зомби - действительно нет. А здесь я
снова идентичен себе - исходному. В твоем обществе...
  Я не понял, о чем это он.
  - Именно в моем? Почему?
  - Так никого же больше здесь нет. Соответственно - нет ни времени, ни
пространства. То есть ничего. Поскольку нет для меня точки отсчета. Сейчас эта
точка - ты. И отсчета, и кристаллизации. Древние греки были правы - нет более
печального места, чем Аид - царство мертвых. Где души в виде полупрозрачных
теней бродят в сумерках, оглашая окрестности тоскливыми стонами...
  Надо же, и память у него в порядке, и даже нечто вроде иронии присутствует.
  - Разумеется, - ответил я в тон. - Мусульманский рай не в пример приятнее.
Фонтаны, гурии, шербет...
  Артур посмотрел на меня, склонив к плечу голову с давно не мытыми
всклокоченными волосами. То ли удивленно, то ли с уважением.
  - Разве только мусульманский? Разве наш, российский, тебе понравился меньше? И
девушка, княжна, хороша, правда? Это же ее ты беззаветно любил полжизни? Вот
она, возьми... Ты сам - настоящий воин. Каким и мечтал быть. Впереди, конечно,
много сражений и бед, но ведь и награда... красавица жена, еще и амазонка
вдобавок. Тесть - Великий князь, а там и на объединенный Великий стол, Тверской,
Московский, Владимирский шансы у князя Игоря не слабые... Спаситель земли
Русской - вполне возможно.
  И еще заметь, - продолжал Артур, не обращая внимания, что у меня сжались
кулаки, а может быть, как раз поэтому. - Рай совсем не в христианском духе,
никаких кущ и песнопений "Аллилуйя" под звон арф у подножия господнего престола.
Вполне достойная мужчины обстановка. "Страна удачной охоты"...
  Хорошо бы сейчас засветить ему как следует в морду. И вернуться... Туда...
  - Нервничай, - сказал он спокойно, видимо, уловив мое настроение. - Людям в
нашем положении приличествует мудрость. Чтобы не ошибиться... Ты думаешь, это
все иллюзия? Гипноз? Происки... Чьи происки? "И удалился Христос в пустыню, и
там дьявол искушал его"? совсем нет. Тебе показали еще одну реальность, из
которой ты сюда пришел, создана под настроение твоих новых приятелей. Ты понял?
Совершенно подлинная реальность, где ты сумеешь быть воистину счастливым.
  Я подумал: "Ну а вдруг он прав?" И спросил:
  - Но там же масса несообразностей. И исторических, и вообще... Реальность
наскоро и примитивно выдуманная...
  - Лишь до тех пор, пока ты можешь сопоставлять и сравнивать. Уйти туда совсем,
и все будет оправданно и единственно возможно...

  ... Как будто ничего не изменилось и все же стало чуть-чуть другим. Куда
сочнее и естественнее. Засверкали капельки росы на листьях пышного куста сирени,
над розовыми шариками клевера с гудением закружились шмели. Вдали заржал конь,
ему откликнулся другой, поближе.
  - А вон тебе и гурии, в натуральном виде...
  Я обернулся.
  По ту сторону невысокой штакетной ограды, в ограды, в глубине запущенного
соседского сада, на краю заросшей иван-чаем и пастушьей сумкой поляны,
распахнулась низкая дверь бревенчатой баньки. Следом за клубами пара на лужайку
выскочили две... Нет, в самом деле гурии, только славянского образца.
  Молодые, фигурстые, докрасна распаренные, с распущенными мокрыми волосами до
пояса, с чуть-чуть утрированными, как в эротических мультфильмах, прелестями. И
оказалось, это не какие-нибудь абстрактные модели, нет, а именно Алла и Ирина.
  Одна - моя многолетняя подруга, другая - вроде бы женщина-мечта... полностью
игнорируя наше близкое присутствие (а не увидеть нас в нормальной ситуации они
никак не могли), молодухи с радостным смехом и визгом подскочили к
сорокаведерной бочке возле угла баньки, здоровенным черпаком вылил друг на друга
по нескольку ведер дождевой воды и бросились обратно. Причем уже на пороге Алла
влепила Ирине оглушительный шлепок по тугой ягодице.
  - Красота, - меланхолически сказал Артур. - Дворовые девки веселятся.
Патриархальные радости жизни. А вот и княгинюшка...
  "Если Елена сейчас проявится на пороге - ох как я ему врежу! " - подумал я с
ненавистью и азартом.
  Артуру или тому, кто стоял за ним, не хватило ума или деликатности вовремя
остановится.
  Елена появилась. Точно такая, какой я видел ее в последний раз, летом 2038
года. Вернее - какой я не успел тогда ее увидеть. Сначала я услышал голос
княжны, сердито что-то выговаривающей служанкам, а потом она вышла из
предбанника на порог, конечно, по замыслу режиссеров, тоже обнаженная, но
величественная, тонкая, с надменно вскинутой головой. За нею выбежали прежние
красавицы, уже чуть меньше похожие на оригиналы. Псевдо-Алла накидывала ей на
белоснежные плечи простыню, а псевдо-Ирина, упав на колени, старалась обуть на
стройненькие ножки сандалии...
  Но самое смешно - как они ошиблись! Не появись сейчас Лена "в натуре", а эдак
мелькни за окном легкой тенью, я скорее всего поддался бы искушению. Снова ее
увидеть и, возможно...
  Выходит, что пятнадцать лет воспоминание о той влюбленности сверлило мою душу,
как червяк, и оттого, наверное, происходили все мои странные, бессмысленные
зачастую метания.
  Но, увидев Лену наяву, красивую, конечно, но, искренне признаться, довольно
ординарную восемнадцатилетнюю девчонку, я испытал облегчение.
  Нельзя дважды войти в одну реку. И первая любовь хороша только в
воспоминаниях.
  И уж никак не следовало бы им изображать мою нынешнюю женщину служанкой.
  Безо всякой злобы, единственно, чтобы показать, "кто в лавке хозяин", как
выразился бы папаша моего альтер-эго, правоверный еврей Моисей Риттенберг, я
Артуру врезал. Как давно собирался. В целях самовыражения.
  Законы Ньютона в этом вымышленном мире действовали безупречно.
  Тем более, что удара он не ждал. И поднимался с шелковой травы довольно долго.
Вот только крови на губах я не заметил.
  А кровь на губах должна была быть обязательно. И несколько выбитых зубов. На
всякий случай я остался в стойке, ожидая возможной задачи. Артур же просто
махнул рукой и снова сел на бревнышко.
  Девушки исчезли, хотя по этому сценарию они могли бы приветствовать мою победу
радостными криками. А самая из них восторженная бросилась бы мне на шею...
  - М-да, - сказал я после продолжительной паузы, увидев, что отвечать на мой
демарш Артур не собирается. - Но как же так у вас выходит? Вы что мне
предлагаете? Остаться здесь, без памяти о прошлой, уже прожитой жизни, значит, в
итоге не получить на самом деле ничего. Какая разница вот лично мне, что там
случилось с неведомым князем в искусственной реальности номер икс? Меня ведь
также не волнует судьба моего прямого предка, жившего полтысячи лет назад.
  - Но...
  Я остановил Артура.
  - А если память сохранится - ведь это ж будет уже полная ерунда. Я так и стану
относиться к происходящему, как к цирку. Анализировать, отмечать все
несообразности и анахронизмы, через неделю или две Елена надоест мне, как
бездарная актерка, пытающаяся... - я снова махнул рукой. - Сам, что ли, не
понимаешь? Не гений я и уж тем более не Бог, чтобы измыслить мир, который будет
мне же самому казаться единственно возможным, безупречным. "И увидел Бог, что
это хорошо..." - Я рассмеялся издевательски. - А еще все время помнить о
потерянном настоящем мире. То есть фактически выйдет так, что с переходом сюда
все мои родные и знакомые умрут для меня. Одномоментно...
  - Вот это можно было бы и совместить, - сказал Артур спокойно, словно
воспринимая мои слова всего лишь как очередную фразу торга.
  - А ты бы заодно пошел ко мне дворецким. Или кем? Боярином думным? Согласен?
  - Сиди, "боярин", - я остановил его мановением пока еще княжеской руки. - Что
тебе обещали очередную псевдожизнь, я догадался, но может, скажешь - для чего
все это? Зачем и кому я нужен именно здесь?
  Он долго молчал, затягиваясь и медленно вдыхая дым. Глаза его подернулись
пеленой беспамятства.
  Что - конец первого акта? Так и оказалось.

  - С чего ты взял, будто я что-то от тебя хочу? - спросил он наконец. - Откуда
ты вообще здесь появился? И зачем?
  - Да как тебе сказать? Сценарий-то писал не я. И даже не читал его. Наверное
так задумано?
  - Задумано... Только кем? Я что-то плохо сейчас соображаю. Ты все-таки умер
наконец, или...
  - Прогуляться вышел, - закончил я за него. - Ты же сам просил, вот я пришел.
Долг платежом красен. Можешь объяснить, что с тобой на "Призраке" случилось? Ну,
тогда... Вечером мы попрощались, вы с Верой ушли к себе. В твою каюту. О чем с
ней говорили, помнишь? Она зачем-то разделась... Когда я вас увидел, лежала на
палубе... без всего, с халатиком в руке. Вы с ней что, этими делами тоже
занимались?..
  - Дай мне еще сигарету...
  Я протянул ему портсигар, заодно, повинуясь давнишней журналистской привычке в
меру сил соответствовать характеру и вкусам интервьюируемого, тоже взял
сигарету, крутнул зубчатое колесико зажигалки. Еще раз убедился, что и для меня
вкус дыма совершенно обычный, запах тоже. Единственно - огонек тлеющего табака
отливал непривычным зеленовато-фосфорным цветом.
  - У меня такое впечатление, что на этом свете все по правде. Телесно и
материально. Сигарета вот. И ты... Челюсть как, не болит?
  - Он потрогал место удара пальцем. Пожал плечами.
  - Не болит. Возможно, здесь все для каждого по-своему. У меня вот ботинок
начал ногу тереть. Как только ты появился... - похоже, что предыдущего сюжета он
уже совершенно не помнит.
  Я повторил свой вопрос, что случилось с Верой сидели в каюте, и - будто на
мину яхта налетела. Жуткий удар - я потерял сознание и очнулся здесь. Ничего
почти не помня. Долго бродил по лесу, вышел к деревне веру искал, она
единственное, что в памяти застряло. Мне без нее совсем тоскливо стало, да и
она, казалось, заблудилась в лесу, меня ищет, зовет... - Он пригорюнился и
развел руками. - Сейчас кое-что вспомнилось из прошлого - сам удивляюсь. Я ведь
раньше хорошо соображал. Аллу твою спасали - у меня все получалось... А здесь
голова будто соломой набита оказалась. Потом вдруг тебя увидел. Ночью где-то, на
улице. Стрельбы, трассы пулеметные воздух рубят, а ты на карачках ползешь, как
краб полураздавленный. Тут я все и вспомнил, что перед этим было. Убивают,
думаю, тебя. Вот-вот, и напарник мне появится. Но ты снова исчез... Как тогда, в
первый раз. Живучий ты, Игорь, однако... Не понимаю.
  - Ты же сам подсказал, как мне выбраться. Значит, знал, что со мной на Земле
случилось?
  - Я?! - Лицо его выразило совершеннейшее удивление. - Мы с тобой не
разговаривали. Я тебя увидел вот так, - он показал рукой расстояние до ближайшей
стены. - Ты с каким-то автоматом вроде был. Очень на покойника похожий. И
такой... неустойчивый, словно в туманном зеркале. Я тебя окликнул, подбежать
хотел, за руку схватить... - Его гримаса вдруг показалась мне настолько
двусмысленной, что холодок пробежал по спине.
  - И все? И мы с тобой не разговаривали?
  - Нет, - Артур снова пожал плечами.
  Теперь уже я ничего не понимал. Потусторонний контакт у нас с ним состоялся,
получается. А вот способ спасения я придумал самостоятельно? Пусть и в
полубреду, но безошибочный, единственно в той ситуации верный.
  - Как ты сюда попал? - вопрос Артура прозвучал теперь уже угрожающе. Вот
странно, сидим два мертвеца ( и я впервые с ужасом подумал, что вдруг я
действительно умер наконец), разговариваем не поймешь о чем и чем-то боимся оба,
хотя чего теперь в нашем положении можно бояться?
  - Ха! Вот взял и пришел. Исключительно усилием воли. Посмотреть захотелось,
так ли уж прекрасен твой загробный мир. Увы - разочарован.
  - Пришел? вот просто и взял и пришел? А как обратно уйти - знаешь?
  И я понял, что знаю. Этим знанием меня снабдили, провожая в неблизкий путь,
как летчика парашютом. Сразу стало легко на сердце. А то ведь я с момента
"переселения души" ощущал неявную, но неизбывную тоску, постоянную, как зубная
боль. Именно такую, что, по описаниям, сопровождала в царстве Аида проникающих
туда древнегреческих героев.
  Даже когда держал за руку Елену. Но там я думал, что это от страха за нее.
  - и меня сможешь вывести? - в голосе Артура прозвучала отчаянная, а грани
истерики надежда.
  Насколько же здешний Артур отличается от тех своих ипостасей, в которых я
успел его узнать.
  Был он нечеловечески зомби, был вполне благожелательным, хотя и заторможенным
получеловеком, спокойным и расчетливым Аллы, приятным, хотя и погруженным в себя
спутником в океанском плавании... Сейчас же - издерганный, измученный, пытающий
бодриться, но глубоко несчастный человек.
  Плохо все-таки на людей смерть действует. Даже такая необычная, как ему
досталась. Вообще-то Гоголь об этом уже писал. Интересно, чисто эмпирически
постиг суть проблемы или же?..
  - А там, внизу (тут же я удивился, почему я сказал именно так? Подсознательно
вообразил, что нахожусь на небе? А не правильнее ли предположить, что внизу как
раз мы, в подземном царстве, Аиде, Тартаре, как там еще, а мир людей - над
нами.), что ты будешь делать? Где тело возьмешь? Твое-то мы... - я осекся.
Прилично ли говорить человеку, пусть даже такому, что его тело мы опустили в
море, в пластиковом мешке, куда вместо традиционного ядра или колосника насыпали
килограммов тридцать стреляных гильз.
  - Похоронили? Ну и ладно, на том спасибо. Ты же помнишь, что мы с Верой
умерли?
  - Да уж помню, такое не забудешь.
  - Выберемся - материализуюсь... Теперь это у меня должно легко получиться. Мне
бы только барьер пробить.
  Я подумал, а как же будет с Верой, вдруг она действительно скитается по этим
призрачным пустошам, но совсем уже одна, оглашая окрестности тоскливыми стонами?
И спросил об этом Артура.
  - Здесь я ее не чувствую. Может, она вообще барьер не перешла, там осталась?
  Я пожал плечами. Говорить о том, что ее тело, одетое в жесткий черный пластик,
растворилось в неуютной штормовой глубине океана, не хотелось. А про судьбу
"души" я судить некомпетентен.
  - Может быть, с Земли мы ее быстрее найдем? Она, в отличие от меня, не
грешница, а мученица. На "серую зону" не осуждалась.
  - Это, получается, "серая зона" и есть? - спросил я.
  Артур на сей раз промолчал. Он стал сосредоточен и мрачен. Выходит, он тоже
понял, что даже на охаянной им после смерти Земле все же лучше, чем здесь? Но я
же по-прежнему не знаю, каково ему было там, у нас. И, пока я еще "жив", в том
смысле, что не прошел через процедуру смерти в физическом смысле, а брожу в
астрале лишь мысленно, вообразить и примерить к себе то, что испытал Артур, так
же не в силах, как и в силах, как ив день нашего первого знакомства.
  - В общем, обещанный рай. Так это у вас называется? И давно ты тут?
  - Тебе, может, и рай, если ты не нормальный покойник, а в качестве туриста
здесь пребываешь. Для меня же - настоящий ад. И время для меня здесь тоже не
существует. Иногда кажется - годы прошли, иногда - несколько часов. О твоему
счету - мы давно виделись в последний раз? И где?
  Я ответил, что в телесном виде - три недели назад личного или сто тридцать лет
исторического времени "назад", смотря как считать, а в "духовном", если так
можно выразиться, позавчера.
  Но та же вновь обретенная мудрость подсказала мне, что ни жалеть его, ни
поддаваться на простенькую ловушку возвышенных эмоций не стоит. А вот если
вспомнить сценку перед дверью бункера? Как тебе с твоими христианскими
чувствами, господин Ростокин?
  Говорил мне как-то битый-перебитый жизнью полицай-президент города Гамбурга:
  - Не верь преступникам, Игорь, никогда, ни при каких условиях не верь. Пускай
валяются в ногах, плачут, землю грызу. Матерью клянутся, самые душещипательные
истории рассказывают - не верь. Плюй на любые презумпции, это - для адвокатов и
присяжных. Имеешь хоть пять процентов убежденности, что перед тобой
профессиональный преступник, - не снимай пальца со спуска пистолета. Лучше
выстрелить и объясняться с прокурором, чем лежать на всеобщем обозрении под
накрытой национальным флагом крышкой гроба...
  Мудрые слова.
  Только как их соотнести с происходящим? Чего еще я могу ожидать плохого от
Артура? Здесь, в воображаемом астральном псевдомире. И тут же я вспомнил о своем
задании. Забытом в навалившихся треволнениях. (Может, для того они и были мне
ниспосланы, чтобы забыл?) Мне ведь нужно добиться от Артура согласия поискать
точки сопряжения реальностей.
  Об этом я его спросил. И сразу, хотя он и попытался скрыть душевное движение.
Увидел, как проскользнула по его лицу тень.
  - Ты правда знаешь выход?
  - Должно быть, знаю. А ты продолжаешь верить, что мы в загробном мире? У меня
несколько другая информация.
  И, как сумел. Объяснил ему теорию Новикова-Удолина. В том числе и о
таинственных Держателях Мира, ведущих в бесконечной Гиперсети миллионолетнюю
Игру.
  - Значит, по-твоему выходит, что мы вообще никто? Не боле, чем два электрона,
болтающихся внутри гигантской компьютерной схемы? И как же, в таком случае,
отсюда уйти? Ты представляешь, как такое возможно - чтобы, пробив изоляцию
провода, элементарные частицы запорхали на свободе?
  - Не верится? А проклятой "душой" в чистилище себя понятней ощущать? Ты же
вроде бы биофизиком был? Атеистом или как?
  - "Пожил" бы в подобном качеств с мое, не знаю, чем бы стал себя ощущать и во
что верить...
  Вполне возможно, что он прав.
Глава 5
  ... По договоренности с друзьями я должен был провести здесь для начала два
часа. После этого они начнут обратную медитацию, создадут условия для выхода.
Как группа обеспечения помогает разведгруппе с "языком" пробиться из вражеского
тыла через передний край и нейтральную полосу.
  Только меня вдруг пронзила мысль, до того неприятная... Кто-нибудь из них
знает, как соотносится время там и здесь? Даже Артур, старожил загробного мира,
признался, что ничего в этом деле не понимает. А все мои беды начались как раз с
того, что ухитрился Артур через свою "серую зону" проскочить в роли покойника аж
на две недели раньше своей собственной смерти.
  Что, если тамошние два часа растянутся здесь на месяцы и годы?
  - Ладно, Артур, спокойно сейчас мы попробуем сами... Я попытался восстановить
в памяти формулу возврата. Константин Васильевич ее мне перед началом камлания
сообщил, как и некоторые несложные приемы погружения в транс. И я точно помню,
что повторил ее вслух. Да и формула-то очень простая и короткая, буквально в
несколько слов, только, к сожалению, не русских. Не ошибиться бы.
  -Возьми меня за ремень на всякий случай, - сказал я Артуру. И повторяй слова
синхронно со мной. Желательно - без искажений, а то может получиться, что
чего-то противоположного пожелаем... - Совет мой, конечно, был не так, чтобы
очень мудр и совершенно непрофессионален, однако же... Если что-то получится, мы
с ним будем хоть как-то связаны. Если не выйдет - мы и так ничего не теряем...
  Замысел мой прост. В магию слов я не верил. Но предполагал, что если вообще в
Гиперсети, в пространстве мыслей, где мы, по определению, пребываем, есть кто-то
или что-то, заинтересованное в моем существовании, то оно позаботится обо мне
независимо от каких-то слов. Пусть даже я и ошибусь в их транскрипции. Кому
нужно - догадаются, что я имею в виду.
  Однако я недооценивал силы этой магии. Нас с Артуром встряхнуло и швырнуло
куда-то, что теряя в очередной раз сознание, я успел подумать о том, что техника
безопасности у них совершенно не отработана. Психический удар оказался не менее
сильным, чем перегрузка у пилота, нажавшего на рычаг катапульты.
  Мелькали в глазах и мозгу огненные вспышки всех цветов спектра, вертелись
искрящиеся колеса, которые могли оказаться как результатом возбуждения
зрительных нервов каким-то внешним энергетическим воздействием, а могли - и я
этого не исключал, видимыми с какой-то неведомой точки самыми натуральными
галактиками. Шульгин мне кое-что рассказывал о собственных ощущениях при
проникновении в Гиперсеть.
  Только у него этот процесс происходил значительно плавнее и, если можно так
выразиться - осознаннее.
  Нас же с Артуром носило, вертело, подбрасывало вверх и обрушивало вниз
совершенно так, как брошенную в Ниагарский водопад пустую бочку.
  В какие-то мгновения я успевал что-то увидеть, например, перспективу ярко
светящихся и пульсирующих туннелей, расходящихся под всевозможными углами из
центра, в котором якобы находился я. Или - нечто напоминающее колонию амеб на
экране электронного микроскопа. Потом - словно карту-схему транспортных потоков
в центре современного мегаполиса. И так далее, причем не видел ни одного
объекта, подходящего для идентификации, и ни одной секунды хотя бы
относительного покоя.
  Конечно, вспомнить и оценить случившееся я смог только после того, как все
кончилось. И конечно же, все, что я пережил, было не чем иным, как бунтом
перевозбужденных нейронов, ни о каких физических перемещениях не могло быть и
речи, поскольку в собственной реальной бестелесности я не сомневался.
  Удивительно, что моя личность не рассыпалась вдребезги, подобно брошенному с
размаха об пол зеркалу.
  Заниматься магией без подготовки, не зная даже простейших правил, весьма
опрометчиво.
  Выйдя из состояния, удивительно напоминавшего, если кто пережил, серьезный
нокдаун, я осмотрелся.
  Прежде всего Артур. Он оказался рядом, нас не разбросало по Всленной в разные
стороны. Неужели и вправду мой импровизированный приемчик помог, или нам суждено
было не разлучаться волею высших судеб? Выглядел он не лучшим образом, что опять
же подтверждало адекватность его физической оболочки внутреннему состоянию. Те,
кто затеял странный эксперимент, явно были реалистами старого закала и
стремились к жизненному правдоподобию, даже - натурализму, в мельчайших деталях.
  И - окружающая среда. На первый взгляд она изменилась мало. Тот же кондовый
пятистенок, у порога которого мы сидели.
  Только - уже вечер. И самое главное - совсем другая степень подлинности. Тогда
я этого не замечал, но сейчас сообразил, что исчез отчетливый привкус бутафории,
присутствовавший в предыдущих мизансценах.
  - Может быть, мы все же вырвались? Очень похоже на Землю, - сказал Артур,
приходя в себя.
  -Это ты меня спрашиваешь? Я думал, ты легко ориентируешься, где тот свет, где
этот. Однако мне тоже кажется, что мы не совсем там, где были.
  - Ты знаешь, я сейчас себя ощущаю... странно. Почти как раньше. Когда... живой
был. - Он улыбнулся недоуменно-растеряно.
  - Я не специалист. Но живым себя тоже чувствую. Только вопрос - где? Если мы
куда нужно выскочили, только слегка по месту промазали - хорошо. В ту самую
Тверскую губернию залетели, в деревню Жар, что я в своем романе изображал. Тогда
до Москвы за сутки-двое даже пешком доберемся. А если по времени недолет-перелет
получился?
  - Это похуже. Ни в прошлом по отношению к двадцать четвертому году нынешней
реальности, ни достаточно близком к нему будущем я ничего привлекательного не
вижу...
  - Нет, будущее все же лучше. К "дому" ближе, и друзей можно попытаться
разыскать. Судя по их возрасту и возможностям, лет пятьдесят еще они прожить в
состоянии, - глубокомысленно заметил я.
  Мы вошли в избу. Увы. Ничего у нас не получилось. Абсурд продолжился. Тот, кто
изготовил для нас очередную псевдореальность, явно преследовал тайную цель.
Добротный бревенчатый пятистенок был пуст, но пуст по особенному. В нем не было
хозяев и хоть какой-нибудь утвари, однако нехитрая самодельная мебель стояла на
своих местах. Окна застелены, полы подметены, русская печь недавно выбелена.
  - Чушь абсолютная, - пробормотал Артур. Но я его мнения на сей раз не
разделил. Я ставил эксперимент, собрав в кулак все свои умственные силы.
Утверждал же профессор, что они у меня недюжинные.
  Толкнул дверь в ту спаленку, где "полчаса" назад лежала на кровати завернутая
в бурку княжна.
  Ее там, разумеется, не было, но прислоненный к табуретке, стоял именно тот
предмет, что я старательно воображал. Визуализировал, иными словами.
  Короткий аккуратный карабин-винчестер, и рядом с ним набитый патронами
пояс-патронташ.
  Тот самый винчестер, что подарил мне Шульгин в форте.
  До последнего мгновения не веря в подлинность изделия, я схватил его, ощутил
приятную тяжесть, фактуру дерева приклада и холодный металл ствола. Передернул
рычаг-скобу затвора. На пол, кувырнувшись, со стуком упал выброшенный
золотистый, бочонком патрон.
  И как же данный парадокс трактовать? Безусловно, мы не на Землю возвратились,
а попали в очередной закоулок пресловутой Сети. Непонятно для чего отобразивший
именно такой квант человеческого мира.
  Умеющий материализовать некоторые желания попадающих в него фигурантов. Об
оружии я мечтал, оружие пытался заставить появится именно в этом месте. Только с
моделью накладка вышла. Я семье рисовал двуствольный дробовик, чтобы в случае
необходимости охотиться на местную дичь в целях пропитания, если бы пришлось
пешком пробираться по лесам в Москву.
  Получил винчестер и к нему сорок патронов, считая те, что в подствольном
магазине.
  Плохо воображал, или некто счел, что в предложенных обстоятельствах именно эта
штука будет мне полезнее?
  Или это своеобразный знак? Привет от друзей с намеком, что связь не утрачена и
что следует, не теряясь, действовать по прежнему плану?
  Вкратце я обрисовал Артуру суть дела. Он не удивился, спросил только, почему я
не пожелал чего-нибудь более практичного.
  - Например?
  - Например, автомобиль. Или даже вертолет. Полетали бы над местностью,
осмотрелись.
  - А ты летать умеешь?
  - Учили...
  - Вот и продолжим эксперимент. Визуализируй теперь ты.
  Сразу скажу, что дальнейшие попытки, ни Арутра, ни мои, не увенчались успехом.
Может быть, мы делали что-то не так, но ни вертолета, ни даже банки консервов с
бутылкой вина или вотки сотворить не смогли.
  Вечерело. Для пробы я два раза выстрелил из винтовки по забытому кем-то на
колу забора глиняному горшку. Он послушно разлетелся вдребезги, а вторая пуля
расщепила сухую древесину. Мы по очереди поковыряли длинные щепки, Артур обратил
внимание, что на дереве остались даже характерные следы нагара и частички медной
оболочки пули.
  - Реальней некуда. Если это иллюзия, так я даже и не знаю...
  У меня мелькнула шальная мысль, что эксперимент стал бы убедительным
стопроцентно, если бы взять и пальнуть сейчас в моего приятеля. Хотя бы даже в
ногу. В свое время я вогнал в него пуль двадцать без всякого эффекта, а сейчас?
  Забросил карабин от греха винчестер на плечо.
  - Что делать будем?
  Артур пожал плечами.
  - Можно к озеру спуститься, можно по дороге пройти. Обычно в России между
деревнями километра по три, по четыре бывает. Взглянем, как дела обстоят.
  - Не пойдет. Если мы, скажем, в Сибири, так и полсотни верст может оказаться.
И солнце садиться... О! - Меня вдруг осенило: - Солнца мы не видим, облака на
небе. Его, может, вообще нет. А звезды? Вдруг к ночи облака растянет, по звездам
мы сразу выясним, на Земле мы или еще где...
  - А если не растянет? - проявил скепсис Артур.
  - Нет так нет. Ничего не теряем. А пока светло, дров надо набрать, печку
растопить. Сядем у огня и будем ждать.
  - Чего?
  - Любого исхода. Рано или поздно нам объяснят, что почем. Ты есть хочешь?
  - Я с момента смерти обхожусь...
  - А я, как сюда попал, не хотел, а вдруг потянуло пожевать что-нибудь.
Странность?
  - Непознанная закономерность. А дрова искать не надо, вон под навесом целая
поленица...
  Русскую печь надо уметь растапливать. Хорошо, что я овладел этим искусством в
своем вологодском "имении", иначе сидеть бы нам в холоде и темноте. А так мы
устроились на табуретах возле гудящей топки и почувствовали себя почти сносно.
Именно что "почти". Потому как особенно радоваться было нечему двум то ли людям,
то ли фантомам, затерянным в дебрях злополучной Гиперсети.
  Если это тоже приключение, то довольно унылое. Если не считать эпизода из
княжеской жизни.
  Предыдущие были как-то поживее, с опасностями, риском, стрельбой во все
стороны и непременным благополучным финалом. А тут? Со скуки можно умереть, если
это уже не случилось по другим причинам.
  Артур поднял руку и коснулся ей чугунной дверцы. И через мгновение отдернул,
чертыхаясь, принялся дуть на обожженное место.
  - Больно, черт!
  - А ты что думал?
  - Думал - не будет. Если еще и волдырь вскочит...
  Волдырь с непременностью вскочил там, где и положено.
  - Нет, я решительно ничего не понимаю...
  А я подумал, что и это может быть намеком. Например, на то, что я все-таки
сумел переместить нас в псевдореальность иного порядка. В ту, где Артур
восстановил свои человеческие качества. И тогда...
  Часа через два пустопорожних, в силу достоверной информации и конструктивных
идей, разговоров я сказал ему:
  - Ты как хочешь, а я еще попробую помедитировать. Сидим, как эти...
потерпевшие кораблекрушение.
  - Может не стоит? Тут хоть тепло и крыша над головой. Проголодаемся - н охоту
сходим. На рыбалку. Зимой санки сделаем, будем с горки кататься...
  - Юмор у тебя...
  - Как у висельника?
  - В этом роде. Моих же экспериментов можешь не опасаться. Никаких заклинаний и
прорывов сквозь мистические барьеры. Я просто хочу заняться ментальным поиском.
Шульгин мне рассказывал, как он через астрал Новикова разыскивал. Нашел между
прочим. И не так себе, не на соседней улице, а через сотни парсеков...
  Артур присвистнул.
  - Не врет? Шульгина твоего не знаю, а Новиков мужчина хоть и импозантный, но
несколько сомнительный...
  - Да уж не сомнительнее нас с тобой.
  - Мы хоть современники и соотечественники...

  ... Что самое интересное - моя импровизированная тактика сработала. Может
быть, и не так, как рассчитывал, либо, как я предполагал, результат был
предопределен не мной...
  В какой-то момент я ощутил и увидел себя словно извне. Не подлинный зрительный
образ, а некую абстрактную композицию, в духе этюдов художников-ташистов,
изображающих собственные эмоции в виде цветных трехмерных клубков и сгустков
непонятной консистенции.
  А старательно конструируемая мной модель Гиперсети приобрела такой невероятный
объем, масштаб и сложность, что если б было чем, я задохнулся бы от изумления
превосходящей всякое разумение грандиозностью панорамы. И от представления о
собственной ничтожности. Я показался себе светлячком, залетевшим в зону
праздничного фейерверка.
  Очевидно, я оказался в одном из Узлов Гиперсти, в котором пресекались
информационные каналы нескольких уровней именно земной ноосферы и обеспечивающих
функционирование ее внешних программ.
  Перегрузка для моей слабенькой матрицы оказалась почти запредельной, еще
немного, и она просто расплавилась бы, подобно микросхеме, попавшей под
напряжение бытовой электросети. Но кто-то или что-то опять обратил внимание на
мое плачевное положение, или просто сработала система предохранителей
"Fullproof".
  Однако несколько информационных пакетов, предназначенных лично для меня, я
принять и усвоить успел.
  В них было кое-что о моем прошлом и о дальнейшей судьбе (в целом -
обнадеживающее) пояснение, что имеет место своеобразное тестирование наших
личностей на предмет пригодности работе в Сети (окончательная оценка осталась
неизвестной), а также и то, что предстоящие нам испытания могут быть расценены
как некий "обряд очищения" перед тем, как даровать Артуру "вечный покой" или
запустить на очередной круг воплощений...
  Выброшенный обратно в здешний, почти уже привычный и совместимый с моей
обыкновенной сущностью мир, я довольно долго реадаптировался к чересчур уж
бедной цветами, звуками, эмоциональным напряжением окружающей среде.
  По-прежнему прибегая к чувственным аналогиям, я бы сказал так - разница между
тем и этим как между главной площадью Рио-де Жанейро в час кульминации карнавала
и цементной два на два метра тюремной камерой-одиночкой в диктаторской стране,
не имеющей понятия об элементарных правах человека.
  Потрескивали жарко разгоревшиеся дрова в печи, на широкие половицы падали
оранжевые блики, за окнами и в трубе гудел неизвестно когда поднявшейся ветер.
Привалившись плечом к стене, подремывал или просто глубоко погрузился в свои
невеселые мысли Артур. Вот и все, этим исчерпывался сейчас окружающий мир.
  Чтобы не потревожить своего не слишком желанного спутника, я осторожно
поднялся, едва не охнув от боли в затекшей ноге, захватил винчестер и вышел в
сени. Сел на пороге, достал с прискорбной быстротой пустеющий портсигар.
  Тоже ведь странность - есть почти совершенно не хочется.
  Облака так и не рассеялись к ночи, но сильный ветер истончил их слой, и время
от времени в зеленовато-белесой мгле просвечивал диск луны. А почему бы и нет?
зачем создавать для единственного зрителя оригинальные декорации, когда в моей
памяти содержатся достоверные картины неоднократно виденных осенних ночей?
  Степень доступности и совместимости полученной от контакта с Гиперсетью
информации предыдущим жизненным опытом была настолько мала, что я сейчас не
чувствовал уверенности, правда ли все было так, как было, или все - лишь плод
моего больного воображения.
  Довод "за" - я только что понятия не имел о том, что мне стало известно, и
результат моей "медитации" более менее совпадает с тем, что я пытался с ее
помощью достичь.
  Довод "против" - я не узнал ничего такого, о чем с уверенностью можно сказать:
"Да, вот это - новое, такого еще не было под солнцем". Все, что мне привиделось,
вполне может быть игрой моего подсознания, небывалой комбинацией бывших
размышлений. А медитация просто вывела догадки, гипотезы и сомнения в сознание и
оперативную память.
  То есть у меня прибавилось пищи для размышлений, но и только.
  И вот, стоило мне мысленно произнести слово "пища", как чувство голода стало
очень острым.
  Степень достоверности окружающей среды продолжала повышаться.
  Я подумал, что, продолжая в этом же роде гонять свои мысли по кругу абсолютно
неразрешимых в данных обстоятельствах антиномий, я могу только уверенно сойти с
нарезки. Никакого другого практического эффекта мои догадки и логические
построения произвести не в силах.
  Настроение мое слегка напоминало то, что могло быть у экипажа подводной лодки
лежащей на грунте с пробитыми балластными цистернами. Всплыть скорее всего не
удастся, но пока вроде в порядке: тепло, сухо, нормально светят плафоны,
регенераторы очищают воздух, на камбузе полно провизии. Умирать, видимо,
придется но не сейчас. И остается какая-то надежда. Спасатели разыщут или через
торпедные аппараты попробуем выбраться. Такая вот оптимистическая трагедия.
  Предаваться же отчаянию было просто скучно. Надоело. Я сидел, медленно пускал
дым тонкой струйкой сквозь сложенные, как для свиста. Губы, и ветер сразу же
срывал его, уносил в темноту.
  Ни самостоятельной гипотезы, ни разумной линии поведения у меня не
складывалось. Чувствовать себя экспериментальной крысой в лабиринте было
противно. Я догадывался, что оттого, как я стану теперь поступать, будет
каким-то образом зависеть дальнейшее развитие событий. Жаль только - невозможно
предугадать, какое именно поведение будет предпочтительнее для благоприятного
исхода.
  В действие слепых сил и законов природы я не слишком верил. В Бога - тоже,
хотя отец Григорий приложил немалые силы к моему обращению. Если со мной
произошла очередная пакость, на первый взгляд намного худшая, чем все, имевшие
место раньше, значит некто сделал свой рассчитанный ход. В то, что к моим бедам
впрямую причастны Андрей с Шульгиным, мне верить не хотелось. Подобное случалось
за многие годы до знакомства с ними, и на совсем другой исторической линии.
Скорее, наоборот - встреча с Новиковым во Фриско - очередное звено в веригах,
что сковала для меня судьба, рок, да та же самая Гиперсеть, которая, очевидно,
едина для всех времен и реальностей.
  Даже можно предположить (я об этом пробовал думать и раньше, только вовремя
останавливался), что мы с Андреем какие-то своеобразные аналоги друг друга,
"ремейку", так сказать одного и того же человеческого генотипа с поправкой на
время и обстоятельства.
  А слепые силы природы - нет, их вмешательства я предполагать не буду по самой
простой причине. Даже если они и существуют. Одно дело, когда тебя в пропасть
стараются столкнуть люди. С ними можно бороться, и неизвестно, кто победит.
Совсем же другое, когда ты просто поскользнулся на обледенелой тропе и твоя
жизнь определяется только формулой E=mgh.
  И вот еще что обнадеживает. Тело ведь мое по-прежнему (а так ли? ) находится
под присмотром друзей, в таинственной московской квартире, а они люди достаточно
опытные, с подобными инцидентами сталкивались и несомненно что-нибудь придумают.
Если же перекинуло сюда вместе с телом (а это как-то объясняет и то, что я все
еще здесь, и вызывающую естественность моих физических реакций), то возникает
целый веер возможностей и вариантов. Хоть так, хоть этак - делай, что должен,
свершится, чему суждено.
  К месту вспомнился кумир мальчика Марка - его тезка, философ-стоик на римском
троне.
  Я докурил сигарету, выбросил окурок, и глаза, которые волей-неволей
фиксировались на ярком алом огоньке, заново стали привыкать к темноте.
Глава 6
  Вдалеке, в самом конце уличного порядка, метрах в двухстах, а может , и
дальше, светился другой огонек. Бледный и слабый, похожий на проблески
карманного фонаря с подсаженными батарейками. Я вскочил, подхватил винчестер,
почти автоматически взвел тугой курок. Ситуация явно осложняется. Раз здесь
появились еще какие-то существа, кроме нас, значит, непонятная игра переходит в
новую фазу. Миттельшпиль или сразу эндшпиль?
  Мои "космические видения" приобретают большую убедительность.
  Бессмысленно опасаясь каких-то еще тайных врагов, я пробирался вдоль
покосившихся заборов правой стороны улицы (здесь я использовал уроки Шульгина,
который учил, что в случае чего стрелять навскидку влево легче, чем наоборот).
  Я проверял - да, действительно. И еще я мысленно обзывал всякими словами тех,
кто сообразил перенести меня сюда в той самой одежде, что хороша названом ужине,
но крайне неудобна в походе. Узкие, парадно-выходные туфли вязли в песке,
колючий бурьян цеплялся за синтетические брюки, тонкий пиджак совсем не защищал
от холодного ветра.
  Лучше бы я оставался в походном мундире князя Мещерского.
  Приблизившись к объекту своего интереса на полсотни шагов, я понял, что ввело
меня в заблуждение. Разросшиеся кусты лещины выбрались далеко за пределы
палисадника, чуть ли не до середины улицы, и их раскачивающиеся под ветром ветви
создавали иллюзию мигающего и движущегося источника света. На самом же деле
неярким, но ровным желтоватым огоньком светилось боковое окно, такой же, как
наша, полутораэтажной, чуть покосившейся избы.
  Картинка эта в вымершей деревне производила не самое лучшее впечатление. Более
того - меня охватила смутная, но острая тревога. Людей тут не было еще
три-четыре часа назад, если только они не прятались в глубоких подвалах, как во
времена татаро-монгольского нашествия, и мои пробные выстрелы заставили их
сидеть еще более тихо, чем к моменту нашего здесь появления.
  Предположение нелепое, но и факт наличия в доме людей и других любых существ,
умеющих с наступлением темноты включать осветительные устройства, опровергнуть
невозможно. Естественных источников света такого спектра и интенсивности,
функционирующих внутри жилых помещений, я представить себе не мог тем более.
  Упирая приклад винчестера в бедро и не снимая пальца со спуска, я подкрался к
окну и заглянул в его нижний угол.
  Сказать, что я замер от ужаса, было бы преувеличением. Означенный ужас я уже
пережил на безымянном острове, причем по той же самой причине.
  Покойники. Я видел их там и снова увидел сейчас и здесь.
  Причем в том же самом обличье. Они сидели по сторонам квадратного стола, в
центре которого горела керосиновая лампа со слегка закопченным у верхнего обреза
стеклом, неподвижно, словно группа восковых фигур из музея. Но муляжами явно не
являлась. Какие-то движения время от времени каждый из них совершал. Мне
показалось, что и губы у них двигаются, хотя и очень замедленно, словно ведут
они какой-то свой, неслышимый для живых разговор.
  Спиной ко мне сидел тот, кого я увидел на острове первым, - мужчина с разбитым
затылком и засохшими потеками крови на плечах и спине.
  Напротив - Вера, в том же распахнутом цветном халатике, что был с ней в каюте
"Призрака", когда мы нашли ее безжизненное тело.
  Справа и слева от нее - еще двое. Их я тоже видел на острове. Один, судя по
его лицу, был задушен, второй - убит ударом кувалды Артура в висок. Такая же
судьба ждала и меня...
  Акт второй того, что оказалось трагедией, а сейчас? Ее автор и режиссер вряд
ли отличаются тонким вкусом. Явный срыв в мелодраму.
  Или... Или эта постановка предназначена не для меня. Но тогда почему Артур,
отличавшийся сверхъестественным чутьем (в буквальном смысле), не уловил сейчас
столь близкого присутствия своих бывших друзей, а тем более - Веры. О разлуке с
которой так печалился.
  Может быть, он действительно здесь, внутри специально сконструированной
псевдореальности, стал обыкновенным человеком? Сменил знак, как при переносе
числа из одной части уравнения в другую?
  Повторяю, страшно в обычном смысле этого слова мне не было, для охватившего
меня чувства я просто не имею подходящего термина. Я ведь не Гоголь, я человек с
неприлично здоровой психикой, без которой не обойтись представителям ряда
профессий, от патологоанатомов до репортеров. Люди с более тонкой душевной
организацией называют это цинизмом.
  Выбор был невелик - повернуться и тихонько уйти или переступить порог дома.
Кого-то же бывшие коллеги Аллы здесь ждут? Тем более с Верой мы в конце концов
стали приятелями, а остальных - Ивара, Кирилла, Самсона - мне бояться нет
оснований. Как и вообще смешно бояться хоть чего-нибудь здесь. Я ведь уже
согласился, что являюсь не более чем электроном или элементарной частицей внутри
грандиозного компьютера.
  Ну а на всякий случай, как рекомендовано в соответствующей литературе,
постараюсь не смотреть покойникам прямо в глаза.
  ... Первой меня увидела Вера, сидевшая лицом к двери. Мое появление, как мне
показалось, было для нее неожиданностью. На ее губах появилась растерянная
улыбка, она даже сделала движение рукой, чтобы прикрыть халатом обнаженную
грудь. Глубинный, подсознательный рефлекс, а то и предусмотренный кем-то жест,
ведь в предыдущей жизни она вполне спокойно щеголяла своими роскошными формами и
в Москве, и на палубе яхты.
  Заодно я подумал, что по возвращении "домой", то есть в настоящую Москву XXI
века, крайне необходимо проконсультироваться с психоаналитиком, меня буквально
преследуют сексуальные сюжеты, видения и ассоциации. К добру это не приведет.
  - Игорь? Ты... - я догадался, что она, как до нее Артур, хотела спросить: "Ты
тоже умер?"
  - Здравствуй, Вера. Здравствуйте, господа. (Как же нелепо прозвучала
стандартная формула, обращенная к персонам, вряд ли способным исполнить мое
пожелание.) Нет, того, о чем ты подумала, я не совершал. Я, возможно, не совсем
жив, но умирать - нет, такого со мной не было. А вы тут какими судьбами?
  - Нам нужен не ты, а Артур, - глухим голосом сказал тот, кого я
идентифицировал, как Кирилла.
  - Зачем? я тоже лицо в определенной степени заинтересованное. И это я его
привел сюда...
  - Скажи - пусть придет сам, - не заметив моего вопроса, продолжил покойник. А
Вера, как бы стараясь снять нехорошую напряженность, добавила:
  - Нам просто не нужно с ним поговорить. Кое-что выяснить. А потом тебя,
наверное, отпустят на Землю...
  - Только меня? Нам нужно туда обоим...
  "Возможно, вы все там окажетесь. И очень скоро. Только будет ли от этого
кому-нибудь лучше?.." - отчетливо вспыхнула в мозгу не произнесенная, а
написанная фосфорными печатными буквами фраза.
  "Шизофрения в загробном мире, - подумалось мне. - С чем вас и поздравляю. Уж
лучше бы я с Еленой остался..."
  одновременно я сообразил, что получил очередной сигнал по каналам Гиперсети.
  Сохраняя остатки достоинства, я изобразил нечто вроде приема "На караул" своим
винчестером и, твердо ступая, вышел на улицу.

  ... Присутствовать на "встрече друзей" меня не пригласили, да я и сам не
согласился бы. Есть вещи, в отношении которых любой нормальный человек
предпочитает пребывать в неведении. Выяснение отношений между убийцей и его
жертвами входит в их число.
  Пока они там решали свои проблемы, я, сидя на завалинке, получил возможность
прочитать содержание еще одного из внедренных в мою память информационных
пакетов. Теперь ко мне напрямую обращался один из тех, кого Новиков называл
Держателями Мира или Игроками.
  Ощущение было странное. За отсутствием адекватных терминов могу сказать, что
более всего наша беседа напоминала фрагмент учебного ментафильма. С возможностью
задавать в непонятных местах мысленный вопрос и тут же получать соответствующие
разъяснения.
  Причем общался я с Игроком, чья очередь сделать свой ход наступила только что.
  Предыдущий ход его "партнера" (или целого клана Держателей, составляющих
"команду") начался в момент моего возвращения на Землю и встречи с Артуром.
Тогда они решили изменить нашу реальность путем внедрения в нее идеи "фактора Т"
и понаблюдать, как это скажется на обитателях "химеры" и на ней самой. Условия
сей бесконечной и загадочной игры запрещают Игрокам непосредственное
вмешательство в судьбы людей, то есть убить кого-нибудь непосредственно, при
всей своей чудовищной мощи они не в силах. Категорический императив. А вот
изменить константу мира - пожалуйста. Например, могут удвоить величину ускорения
свободного падения. И посмотреть, что будет с Землей и человечеством. Пример,
конечно, очень грубый, но отражает суть.
  Обычно они изобретают куда более изящные ходы.
  Я удивился - как же так? существа, способные гасить галактики, забавляются
судьбами исчезающих малых объектов, вроде нас с Аллой?
  "А что здесь странного? - услышал я в ответ. - Люди, умеющие летать к звездам
и взрывом единственной бомбы уничтожить целый континент, со всепоглощающими
азартом двигают на меленькой доске деревянные фигурки или следят за шариком
рулетки. После чего, бывает, и стреляются. А поражение в футбольном матче
способно вызвать полномасштабную войну между государствами, в которой погибает
сотня тысяч человек. Так чем хуже мы?"
  "Пожалуй, что и так, - подумал я. - Еще можно припомнить Олимпийские игры".
  "Ты понял - это хорошо, - сказал мой собеседник. - Тремя ходами раньше "Мы"
сумели сделать так, что стал возможным стык между реальностями, и ты встретился
с Новиковым. Это был изящный ход, партнеры не сумели просчитать его последствий.
Дальнейшее ты знаешь. "Химера" ваша устояла. Без тебя, Аллы, Артура и "фактора
Т" она опять вошла в фазу стабильности. Но - ты ведь хочешь возвратиться?"
  "Хочу", - ответил я.
  "Поэтому тебе предложен выбор. Останься здесь, возникнет еще одна реальность,
с тобой, Еленой, совершенно оригинальной историей, необычайными и любопытными
перспективами развития. Артур не смог тебе доходчиво и полно объяснить. Ее
подлинность будет абсолютной, мы позаботимся об этом. Ведь ты же не испытывал
сомнений в подлинности мира, где прожил тридцать пять лет?"
  "Пока не познакомился с Андреем - нет. И... еще были те два раза..."
  "А мир Новикова, Ирины, Шульгина и Троцкого совсем похож на настоящий?"
  "Конечно, да. Хотя и неуютен".
  "Для тебя, а им он близок и дорог. Тот мир, который мы тебе желаем дать,
совпадает с тобой абсолютно. И, как люди "Братства" здесь, там уже ты станешь
вершителем его судеб. Хочешь?"
  Я не знал, хочу или нет.
  Наверное, это было бы заманчиво. Хотя бы просто посмотреть, какая цепь
непротиворечивых событий могла привести к возникновению гибрида XIII и XX веков.
Побыть Великим князем, а там, возможно... Кем еще можно стать в другой истории?
Однако...
  "А вдруг я откажусь? Я не хочу терять имеющегося ради неизвестного. И я ведь
не властолюбив, ты знаешь?"
  "Никто не может сказать, не получив возможности испытать себя на деле".
  "Но все же. Сейчас я хочу вернуться. Ты меня отпустишь?"
  "Тебя никто не держит. Все происходит в полном соответствии с твоими
желаниями. Ты пришел сюда за Артуром? Ты его нашел. Сумеешь с ним договориться -
вернетесь вместе. Нет - уйдешь один".
  "А с ним что сейчас происходит вот сейчас?"
  "То же, что с тобой. Проблема выбора. Они с друзьями могут договориться, тогда
для них возникнет собственная, новая реальность. Например, с того момента, когда
они только собрались ехать на остров... Тогда все будет по-другому, и мы узнаем
как повлияет на тот мир "фактор Т"".
  "Тогда мы с Аллой?.."
  "Для вас все останется так, как есть... Вы ведь уже начали новый виток своих
судеб, когда Артур и Вера исчезли. Теперь, если ты не решишь иначе, вам, может
быть, удастся возвратиться в реальность после Сан-Франциско"...
  Если бы я находился на Земле и в человеческом обличье, мне было бы очень
трудно сделать выбор. Но сейчас, свободный от эмоций, я мыслил строго
рационально. Я понял главное - придется выбирать между миром, где я останусь
самим собой, таким, каким сумел сформироваться без влияния извне, и миром
вымышленным. Неважно, лучше он будет или хуже. Это будет макет. Не слишком даже
важно, сумеем ли мы с Аллой вернуться домой. В крайнем случае будем жить в XX
веке. Если даже он тоже придуман - но зато не нами и не для нас...
  "Вы будете вмешиваться в нашу жизнь и дальше?"
  "Мы никак не вмешиваемся в вашу жизнь. Вспомни - любой твой шаг был сделан
абсолютно свободно. Среда вокруг тебя менялась, но решения в предлагаемых
обстоятельствах принимал ты сам. Мог не плыть на остров по зову Аллы, мог не
принимать помощи Новикова, а отдать секрет "фактора Т" Панину. Так и дальше
будет".
  "Тогда я возвращаюсь в Москву".
  "Пожалуйста. Только спроси Артура о его решении. И - на прощание. Спасибо за
участие в Игре. Мы получили удовольствие".
  Я открыл глаза. Было холодно и сыро. Луну опять закрыли тучи. Вот-вот сорвется
дождь.
  Сколько времени продолжался сеанс связи?
  Или никакого сеанса не было, я просто слишком ярко смоделировал возможный
диалог с Держателем?
  Сейчас узнаю.
  Встал и решительно вошел в избу.
  За столом сидели только двое - Вера и Артур. Никаких следов присутствия других
покойников.
  Так же горела керосиновая лампа, и, как мне показалось, они только что держали
друг друга за руки, отдернув их при скрипе двери.
  - Ну так и до чего же вы договорились? - спросил я их с таким видом, будто
принял все за чистую монету.
  - Мы остаемся с вами, - ответила мне Вера. Ее халатик был сейчас стянут на
талии пояском. Такой элегантный, тонкий режиссерский штрих.
  Не скрою, я был поражен. По всем психологическим канонам они должны были
выбрать совсем другое. Чего уж лучше - вновь оказаться на острове и просто не
утонуть Артуру. Он же мечтал о чем-то подобном. Когда мы разговаривали в
пентхаусе на крыше небоскреба.
  Или - это опять не их, а мой выбор? Ведь мне нужно, чтобы Артур показал нам с
Аллой дорогу домой.
  И, наконец, вдруг они рассудили так же, как и я?
  Мол, тот вариант отыгран, и жить в придуманной Вселенной им тоже не с руки.
  Даже мысль у меня мелькнула - вдруг именно после "смерти" у Артура с Верой
возникло нечто, называемое у людей "любовь". Тогда и там они были никем друг
другу, а теперь... "Она меня за муки полюбила, а ее за состраданье к ним..."
  Но задавать вопрос я не стал.
  Зачем? при случае расскажут сами.
Глава 7
  ... Шульгин молча взял из коробки на столе папиросу, Удолин раздумчиво пожевал
губами, тоже, наверное, удивленный расхождением замысла с результатом.
  - А ты неплохо выглядишь, Артур, - по праву старого приятеля первым нарушил
Новиков немую сцену. - И Вера, как всегда, очаровательна...
  Словно бы ничего сверхъестественного не произошло, а мы сидим не в квартире в
Столешниковом, а вновь в кают-компании "Призрака".
  -Мы долго отсутствовали? - поинтересовался я. - И как произошло наше
возвращение?
  Вопрос я задал уместный, потому что если не нужно было всего лишь очнуться в
собственном теле, то с бывшими покойниками так не выходило. По логике здравого
смысла.
  - Минут, наверное, пятнадцать, - ответил Шульгин. - Ты открыл глаза и шагнул
вперед, а следом словно бы из пустоты возникли и они...
  Так оно и было. Я толкнул дверь избы, переступил порог и оказался здесь. Артур
и Вера шли следом.
  Но... совмещение несовместимых процессов. Они же ведь теперь телесны? И в
своем прежнем обличье?
  Да, выглядели они точно так, как на борту "Призрака". Тела им возвратили
прежние, в которых они пересекли "барьер". Восставшие из бездны моря?
  - Ты теперь совершенно жив, Артур?
  - Более чем. - Он потрогал свою руку, прикоснулся к плечу Веры. Девушка
неуверенно улыбнулась.
  - Пойди, поздоровайся с Аллой, она будет рада, - взял на себя инициативу
новиков. - А тебе я, Артур, уж ты прости, хочу задать еще несколько вопросов.
Надеюсь, что последних...
  Удолин внимал Артуру с жадным любопытством, потом начал объяснять ему и
комментировать случившееся с ним же, ссылаясь на то, что у человека одновременно
имеются физическое, эфирное, астральное, ментальное и высшее тела, и вот после
разрушения физического тела его функции взяло на себя эфирное, которое под
влиянием перенесенных страданий и просветлений укрепилось настолько, что обрело
материальность и теперь останется таковым до перевоплощения в высшее...
  Мне стало вдруг удивительно скучно. Столько уже со мной произошло событий,
которые я был не в силах, что слушать еще и заумные разглагольствования
полупьяного старика...
  Я пошарил глазами по столу и окрестностям, не увидел ничего подходящего и
движением головы указал Шульгину на дверь. Он понял и встал, а Новиков сделал
рукой успокаивающий жест и остался. Ну, ему, может быть, это нужно для дела.
  В большой кухне с резным дубовым столом на пузатых ножках и примитивной
газовой плитой, которая получала топливо неизвестно откуда, поскольку я знал уже
- нынешняя Москва централизованного газоснабжения не имела, мы по-студенчески
пристроились на широком подоконнике, Александр Иванович сковырнул пробку с белой
цилиндрической бутылки, по-братски поделил соленый огурец. Сглотнул водку. Как
безвкусную холодную воду. Закусили.
  - Хочешь анекдот? - спросил Шульгин, с пониманием глядя на меня. - А то ты
как-то очень серьезно ко всему относишься.
  - Покрутился бы ты с мое, не знаю, что сам бы делал...
  - Да что особенного? Ну война, ну революция, ожившие покойники и живые
мертвецы. Делов-то. Ты, кстати, тост Андрея четко осознал?
  - "... мы бьемся с мертвецами, воскресшими для новых похорон". Тут, как вообще
у гениальных прозорливцев, классиков то есть, каждый может отыскать всевозможные
откровения, а также и намеки на что-то, лично нас касающееся... Лично я это так
примерно и понимаю. Мы живем в неожиданно нестабильном мире. Для нас,
естественно. Для всех прочих он - единственно возможный и непреложный. Так? Но
раз будущее, как следует из нашего с тобой здесь пребывания, существует, то
отчего же не вообразить, что будущее отбрасывает сюда свою тень?
  Я сделал умное лицо, будто бы соглашаясь с высказанным тезисом. А сам подумал:
"Тень? Какую собственно? Если для здешних людей будущее не наступило, о чем
можно говорить? Но если мы и вправду есть, родившиеся на десятилетия и века
позже. Отчего же и нет?"
  - И вот, - продолжал Александр Иванович, - при сем гипнотическом раскладе
отчего ж не вообразить, что по отношению к нам все нынешние люди суть
естественным образом воскрешенные нашей волей или неволей покойники? Я, а тем
более ты имели возможность видеть могилы наиболее известных здешних обитателей
то на Новодевичьем, а то и в Кремлевской стене. Теперь же - вот они.
  Я пока не улавливал хода его рассуждений, но послушать его все равно было
интересно. После всего случившегося, после бесед с потусторонними Держателями
мира приятно было пообщаться с абсолютно нормальным человеком, озабоченным
естественными мужскими проблемами. Выпиваем вот, закусываем чем Бог послал. И,
может быть, это уже - навсегда? Побеседовали со мной Игроки и забыли. Фигурка с
одной из десятков досок во время сеанса одновременной игры.
  А за окном, оказывается, начал падать первый в этом году снег. Медленные,
крупные снежинки пролетали перед окном, словно парашютисты грандиозного десанта,
и ложились на покрытый жидкой грязью булыжник переулка, где мгновенно таяли, и
на бурые крыши двухэтажных домишек напротив, покрывая их нежной белой порошей.
  Господи, как давно я не видел чего-то вот такого же тихого, спокойного
мирного. Все в этом мире чужое, ну почти все, а вот небо здесь такое же, и снег
летит хорошо так, успокоительно... Совсем как в юности.
  - И все же, к чему ты ведешь? - спросил я. - Неудобно как-то уединились вот,
выпиваем, а народ ждет...
  - Да пусть ждет. Нужно делать только то, что хочется в данный момент. Я тебе
анекдот обещал. Русский с евреем решили выпить. Закуска - два огурца соленых.
Выпили, еврей раз - и большой огурец в рот. Русский обиделся. "Вот всегда,
евреи, вы так. Что побольше себе". - "А в чем проблема? - спрашивает еврей. - Ты
бы себе какой взял?" - "Конечно, маленький". - Ну вот и бери..."
  Я подумал, усмехнулся вежливо.
  - Не понравился анекдот, что ли?
  - Да нет, ничего. Это к нашим делам отношение имеет?
  - Думаю - имеет. А если про покойников продолжить, то внимай. Люди, которых мы
считаем живыми, в действительности мертвые. Потому что в отличие от тех, с кем
ты живешь в нормальной реальности, которые тоже, конечно, умрут, но когда-то эти
уже один раз наверняка умирали, раз мы успели родиться после их смерти.
Улавливаешь? А в довершение огромное количество ныне условно живых в своем
гипотетически состоявшемся будущем успели побыть гегемонами, командирами
производства, наркомами и комиссарами госпебезопасности. И, что самое
поразительное, каким-то внепространственным способом сохранили о своем
несостоявшемся будущем хоть смутные, но воспоминания.
  Наш же новотроцкисткий режим лишил их шансов на осуществление непрожитого
будущего. Оттого они сейчас так злобствуют и, сами не понимая почему, испытывают
звериную ненависть вообще ко всему настоящему. И готовы воевать против него -
без всяких позитивных программ. Просто потому, что на их взгляд это -
неправильная жизнь. Ложная.
  - Опять шизофрения? - догадался я. - Массовая?
  - Вот-вот. Конфликт между реальным настоящим и гипотетическим будущим. Каково?
  Я знал, что Александр Иванович был когда-то врачом-психиатром, но сегодняшнее
совмещение генерала контрразведки, практикующего дзен-буддиста и простодушного
выпивохи, показалось мне безусловным психологическим перебором.
  И возник вопрос: для чего ему нужна такая игра и для чего он вызвал меня сюда,
на кухню? Неужели чтобы наскоро хлопнуть рюмку водки? И тут же я догадался. Нет
у него никаких тайных замыслов и желания мне что-то там еще внушить.
  Это ведь я прожил только что чуть ли не еще одну жизнь, а он как настроился на
волну лишь полчаса назад завершившегося банкета, так на ней и удержался.
Хотелось ему поболтать на общие темы, а вот и подвернулся собеседник.
  О том, что это я его позвал, я успел забыть в беспорядке мыслей и эмоций.
  - Одним словом, - неожиданным образом закруглил он свое рассуждение, и я в
очередной раз убедился, что ничего он не делает просто так, - партия сделана.
Рад, что ты нас не подвел...
  - В чем?
  - В том, на что мы с Андреем рассчитывали. Ты - человек нашего круга.
Испытания выдержали все. И во Фриско, когда Андрей тебя нашел, и в Москве, и
там... - он неопределенно покрутил над головой рукою. - Не купился на
предложения и посулы, которые безусловно были заманчивыми. Мы все через это в
той или иной мере прошли. Теперь...
  И что же он предложит мне теперь?
  Я внутренне напрягся.
  - Теперь будем жить. Андрей нам говорил, что ваш мир весьма плох. Состыковать
навсегда. Разумеется, лишь для посвященных. В известных точках оборудовать
стационарные проходы. Да вот хотя бы в Нью-Зеландии, в фиорде. Денег и связей у
нас хватит, приобретем на твое имя в вашей реальности тот же самый участок - и
пожалуйста. Ты даже и вообразить сейчас не можешь, какие открываются
перспективы. Мы здесь, ты наш наместник там - представляешь?.. В случае каких-то
политических потрясений здесь, туда можно свалить.
  Наладить аккуратный обмен особо избранный людьми. Нынешний посылать к вам
будто бы на курорт, пожить в условиях победившего коммунизма или капитализма,
кому что нравится.
  От вас сюда принимать искателей приключений или социальных утопистов, желающих
прикоснуться к истокам. Ну и так далее и тому подобное. Сам додумаешь на досуге.
  Самое же смешное, данное предложение Шульгина словно бы на ином уровне
воспроизводит прежние посулы Держателей.
  Явная или же замаскированная, но все равно власть над миром.
  А в чем здесь очередная ловушка? Не может же, чтобы совсем без нее?
  Так я и спросил Александра Ивановича.
  - Да брось ты, Игорь. все тебя нравственные проблемы терзают. Поскольку ты
порядочный человек. Хочешь еще афоризм: "Порядочный человек существует лишь в
зазоре между бескомпромиссностью и беспринципностью". Запомни, смирись, и все
будет очень просто.
  Но оказалось - далеко не просто...
1986-1989-1997гг.


Набор 20.12.98-2.2.99
Источник: "Право на смерть" Изд-во Эксмо 1998 год 

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: