агрессивной сотруднице.
- Лучше всего будет, - продолжал я, если вы прямо сейчас со мной
рассчитаетесь, и адью. И адрес забудете, во избежание дальнейших неприятностей.
Тем более что я тут тоже не задержусь. По тысяче фунтов с носа вам не
обременительно будет?
Насколько я знал нынешние цены, на такую сумму можно было приобрести в Англии
небольшой домик в Лондоне и роскошный – в сельской местности. Или скромно всю
жизнь существовать на проценты.
- Ну, это вы загнули, изобразил удивленное возмущение Станислав. – мал, что
чересчур запрашиваете, так у нас собой и десятой доли такой сумму не найдется...
- Это не вопрос. Одни может за деньгами съездить, остальные здесь подождут. И
счетчик включим. Час ожидания – еще сотня. Пойдет? Вы ж все время из внимания
упускаете, что я не идейный боец, я человек в меру способностей зарабатывающий
себе на жизнь. И только...
- Ну подождите, Игорь Моисеевич. Наде же поговорить, договориться. Разумеется,
сегодня обстановка совсем не та, что вчера, из данности и будем исходить, -
примирительно сказал Кириллов и снова поморщился от боли.
- Травматическая невралгия, - поставил я диагноз. - Хорошо помогает перечный
пластырь. Договориться я тоже не против, но исходные условия остаются прежними.
Три тысячи вы мне и так и так должны, все возможные впредь услуги - по
прейскуранту...
Мой скромный "Рено", основательно продырявленный пулями, чего я ночью не
заметил, Герасим закатил в каретный сарай, а взамен предоставил синюю
"Испано-Суизу" с полностью закрытым купе, сияющими никелем радиатором,
бамперами, колесными дисками и спицами, шелковыми шторками на окнах хрустального
стекла и с дипломатическим флажком Швейцарии (похожим одновременно на влаг
Красного Креста) на капоте.
- Кузов бронированный, сообщил он мне, поглаживая машину по лаковому крылу, -
стекла пуленепробиваемые, шины тоже. Мотор сто сорок лошадиных сил. Под сидением
два автомата, в кармане на левой стороне дверцы пистолет, в перчаточном ящике
гранаты. Александр Иванович наказал, чтобы я проследил, бронежилет чтоб под
пиджачок непременно поддели, и фуражечка вот шоферская, тоже кевраловая.
Убедительнейший тип заботливого дворецкого, провожающего барина в дальнюю и
опасную дорогу.
- Паспорт вот вам дипломатический приготовил, - протянул Герасим зеленую
книжку. – Швейцария такая страна, что хоть красные, хоть белые, хоть еще кто с
природным уважением относятся. Бандиты всякие, те, конечно, да, им все одно, с
каким документом к стенке ставить. Но в Москве, да днем, особенно можно не
опасаться. А может, и мне с вами поехать? Я и за руль могу, и навроде охранника.
В словесах андроида я вдруг явственно уловил интонации и скрытую усмешку
Шульгина. Не кто иной, как хитроумный Александр Иванович его программировал.
- Нет уж, ты здесь оставайся. Дом охраняй, оборону держи. Куда мне прикажешь
возвращаться, если что?
- Как угодно. Дом сберегу. При всех властях берег. У меня для каждого и бумага
серьезная найдется, и что еще другое, смотря по обстоятельствам. Еще одно в виду
имейте, господин Риттенберг (в паспорте мою фамилия мне оставили прежнюю, а имя
транскрибировали в Игвар, и был я теперь, получается швейцарец шведского
происхождения, дважды нейтрал), что в салоне между шоферским креслом и
пассажирским купе перегородка стеклянная, звуконепроницаемая, и пассажиры ваши,
свободно себя чувствуя, разговориться могут, и даже наверняка, так вот на этот
случай там микрофоны чувствительные, а возле уха у вас динамик, и все вам
великолепно слышно будет...
- Ну спасибо братец. Все у тебя предусмотрено.
- Служба такая, барин, - и не был бы он роботом, я поклялся бы, что в бороде
промелькнула ироническая усмешка, мол, мы ж с тобой все великолепно понимаем, но
– положение обязывает валять дурака.
- Однако вы человек предусмотрительный, - сказал, увидев машину, Станислав. –
И не поймешь, как с вами обходиться. То вы маклером представляетесь, за сотню
фунтов готовым головой рискнуть, то вдруг оказываетесь владельцем роскошной дачи
и царского выезда... Странно как-то...
- Чего же странного? Товарищ Кириллов, кажется, специалист в таких вопросах,
ему труда не составит выяснить, кто хозяином дачи числится, и соответствующие
выводы вам доложить....
Я блефовал, конечно, но был почти уверен, что даже проверка по линии ГПУ, если
бы они решили ей сейчас заниматься, ничего меня компрометирующего не показала
бы. Шульгин в таких делах разбирается четко...
Усаживая гостей в машину, я демонстрируя полное доверие, вернул им оружие. Мне
они ничего не сделают, не в их интересах, а в городе обстановка смутная, мало ли
что может приключиться.
- Куда прикажете следовать? – поинтересовался я, как заправский шофер у
пожелавших прокатиться господ.
- Вообще-то нам... – начал Станислав, но Кириллов его перебил не полуслове:
- Поезжайте в сторону центра, как если бы к Никитским воротам, только
поосторожнее, нам совсем ни к чему в перестрелку попадать. Старайтесь, так чтобы
и не рисковать, и увидеть побольше.
- Сложнее задача. Ну да, Бог даст, по дипломатам стрелять не станут. У вас
какие-нибудь подходящие документы есть?
- Найдутся.
- Тогда трогаем. Имейте в виду, стекло здесь толстое, если что сказать хотите,
вот тут переговорная труба есть. Пробку из амбушюра выдерните, тогда я услышу.
Под обстрел попадем – на пол ложитесь, а буду на скорости прорываться.
Купе в машине было просторное, в нем помещался широкий кожаный диван, еще два
откидных сиденья и столик с пепельницей, кольцами для бутылок и стаканов,
хрустальной вазочкой для цветов.
Поехали...
Москва еще больше, чем накануне, производила впечатление города, в котором
никто не понимает, что, собственно происходит и как должны развиваться события в
ближайшее время.
Я имею в виду, разумеется, активных участников событий, а не обывателей.
Беспорядки само собой, кем-то организовывались и направлялись. Но стороннему
наблюдателю представлялась только внешняя канва событий.
На площадях митинговали, но на какую именно тему – понять из движущегося
автомобиля было невозможно.
В разных направлениях двигались колонны, в которых перемешались и военные, и
штатские, причем вооруженных людей было на удивление мало.
Несколько раз мне попадались намалеванные мелом на кумаче корявые по шрифту и
смыслу лозунги. Иногда интересные: "Долой буржуйский нэп, да здравствует
пролетарская революция!", "Бей жидов, спасай Россию!", "Завоеваний Октября не
отдадим!", "Красноармейцы, вы с нами?", "Требуем внеочередного съезда партии".
Выходило, что смутное брожение последней недели выкристаллизовалось в массовые
выступления народа против правооппортунистического правительства. Очередное
возмущение "обездоленных масс" вновь наметившимся "неравенством".
Однако частные магазины и трактиры еще не громили. По крайней мере там, где мы
проезжали.
И, что меня начало удивлять еще три дня назад, - явная пассивность власти.
Такое впечатление, что милиция, войска, ГПУ больше всего боятся спровоцировать
беспорядки, а не озабоченны тем, чтобы пресечь их в корне.
Впрочем... Как я могу судить? Здесь другой мир, и у людей какая-то особенная
психология. Не случайно же в моей реальности не было ничего подобного здешней
гражданской войне. Моим соотечественникам и "братьям по реальности" просто не
пришло бы в голову, что ради каких-то лозунгов можно ввергнуть собственную
страну в многолетнее кровопролитие. Такие вещи случались, конечно, и в моем
мире, но только в наиболее диких странах, чье население из всех завоеваний
прогресса постигло только умение нажимать на спусковой крючок.
Кто и в кого стрелял на улицах, я тоже не успел выяснить за те полчаса, что мы
ехали от Сокольников к центру. Очень может быть, что вся пальба была лишь
шумовым оформлением, азартные любители свободы без берегов сопровождали
стрельбой в воздух речи любимых ораторов.
Иначе не были бы так спокойны обыватели. Нет, наученные горьким опытом, люди,
конечно, нервничают, стараются побыстрее миновать места особенно шумных сборищ,
кое-где в первых этажах закрывают ставнями окна, но и не более.
В целом обстановка похожа на ту, что запечатлели кинохроники первых дней
февральской революции в Петрограде.
И в то же время... Жизненный опыт мне подсказывал, что в любой момент может
полыхнуть по-настоящему. Кое-что в подобное я видел полтораста лет спустя и
запомнил психологическую ауру, свойственную очагам начинающихся мятежей, нечто
похожее на предощущение землетрясения или цунами.
Сначала мы ехали по переулкам. Примыкающим к Сущевскому валу, и здесь все было
спокойно. Иногда впереди появлялись вооруженные патрули, по всей видимости, от
московского гарнизона, тогда я давил на кнопку редкого здесь электрического
сигнала, и громкий музыкальный рев в сочетании с дипломатическим флажком
открывал нам дорогу.
Но по мере приближения к центру города такие простые приемы уже не
действовали. И вооруженных людей попадалось больше, и настроены они были гораздо
недружелюбнее.
Одновременно я слушал происходящее в салоне разговоры. Удивительно, как
ощущение изолированности и относительной защищенности развязывает людям языки.
- Куда мы все-таки едем? – спросила Людмила. Я впервые сегодня услышал ее
нормальный голос. И говорила она сейчас не просто уверенно, но и с чувством
некоторого превосходства, не знаю, правда, чем вызванного.
- Единственно, куда можно, - на Гнездовский, - ответил ей Кириллов.
- Да вы что с ЭТИМ?- даже голосом выделила последнее слово, и я понял, что
имела она в виду именно меня. Нет, это не женщина, а какая-то "черная вдова".
Неужели только вчера я лежал с ней в одной постели и даже в какой-то момент
испытал к ней вполне человеческую симпатию?
- Есть другие варианты?
- Предлагаю в Щукино. Там и в обстановке разберемся, и решим, что с ним
делать...
Кириллов зашелся болезненным смехом пополам с кашлем. Мне показалось, что у
него с легкими не все в порядке. Был, допустим, притушенный туберкулезный
процесс, а шульгинская пуля его резко активизировала. Посмотреть бы, не кровью
ли кашляет.
- Поздно, поздно, милая Ванда... – раз уж сразу не убили господина
Риттенберга, теперь за него держаться надо. Вы хоть примерно догадываетесь, кого
он здесь может представлять?
- А мне... - она выразилась чересчур для женщины грубо. Не эстетично. Такое
впечатление, чтобы позлить. Только вот кого?
И что их вообще объединяет? Бывшая рижанка Людмила, она же пролетарская
выдвиженка Бутусова, оказалась теперь какой-то Вандой. Станислав безусловно
британец, Кириллов, пожалуй, на самом деле русский, но на рабочего "от станка"
не похож. Однако и не аристократ из "бывших". На самом деле изменивший своему
долгу, а может быть таким образом его исполняющий агент ГПУ?
- Вопросы вашей физиологии - ваше личное дело, дорогая, - вежливо ответил
Кириллов, - и пока я остаюсь вашим командиром, я не позволю вмешивать личные
эмоции в серьезное дело. Мне, кстати, гораздо проще избавиться от вас, чем
потерять столь перспективную возможность...
Похоже начался интересный разговор, и мне стоит ориентироваться именно на
Кириллова, кем бы он ни был. А я отчего-то думал, что Станислав тут самый
главный.
- Ладно, под вашу ответственность я потерплю. Но кажется, вы делаете
непростительную ошибку, - Людмила-Ванда чуть не прошипела последние слова.
Нет, в самом деле, за что она на меня так зла? За то, что уступила зову плоти?
Но как бы ни интересно было слушать голоса из динамика, внешняя обстановка
требовала куда больше внимания.
По мере приближения центру заслоны стали гуще. И постреливали теперь, как мне
казалось, не только в воздух.
Где-то в глубине дворов-колодцев шестиэтажных доходных домов вдруг загремели
часто-часто пистолеты, рванули воздух несколько ружейных залпов - и опять
тишина.
