тлеющие угольки света. Низкие тучи, казалось, были переполнены горем_-
отяжелели и набухли от скопившейся скорби_- и, тем не менее, они были
бесплодны, не способны дать дождя, словно воздух испытывал слишком
сильную жалость, чтобы заплакать. Сквозь этот рассвет неверной и тяжелой
поступью двигались Этиаран и Кавинант, как осколки разбитой погребальной
песни.
Наступивший день не принес с собой никакой перемены для них, не
изменил пути, по которому они безбоязненно_- поскольку вся способность
бояться уже израсходовалась_- шли на север. День и ночь были не что иное
как маскировка, пестрая одежда для неизменной тени сердца Страны. Они не
могли знать, сколько вреда нанесено этому сердцу. Они могли судить об этом
лишь по своему собственному сердцу_- и в течение всей долгой мрачной ночи
и последовавшего за осквернением празднования дня они шли, преследуемые
увиденным и невосприимчивые ни к чему другому, словно даже голод, жажда
и усталость перестали для них существовать.
Этой ночью их плоть дошла до крайней степени измождения, и они
забылись тяжелым сном, будучи более не в силах даже бояться погони. Пока
они спали, напряжение в небе несколько разрядилось. Голубая молния словно
цепом ударила по горам; заворчал, будто выражая долго подавляемую боль,
гром. Когда путники проснулись, солнце стояло над ними, а их одежда была
вымочена ночным дождем. Но солнце и утро не в состоянии были залечить их
израненную память. Они поднялись, шатаясь, на ноги; поели алианты, выпили
воды из источника и пошли дальше, двигаясь так, словно их охватило трупное
окоченение.
И все-таки время, алианта и воздух Анделейна мало-помалу начали
воскрешать в них людей. Усталый мозг Кавинанта постепенно заработал;
сковывающий ужас кровопролития начал отступать, уступая место более
привычной, заурядной боли. Он все еще слышал крик Этиаран: "Кавинант,
помоги им!". И этот крик заставлял его кровь холодеть от бессилия.
"Духи! Духи!"_- внутренне стонал он где-то глубоко в подсознании.
Они были так прекрасны, а он - так бессилен спасти их.
И все-таки Этиаран считала, что он был в состоянии спасти их; она
ожидала, что он применит какую-то силу_- так же, как Лена, Барадакас и все
остальные, кого он встречал на своем пути. Они видели в нем возрожденного
Берека Полурукого, повелителя Дикой Магии.
У тебя есть сила, сказал ему Презирающий, но ты никогда не узнаешь,
как ею распоряжаться. И он действительно не знал. Откуда ему знать это? Что
общего у него с магией или даже со снами?
И все же духи проявили почтение к его кольцу, словно почувствовали
его утраченную человеческую природу. Оно изменяло их.
Через некоторое время он сказал, вернее_- подумал вслух:
-_Если бы я мог, я бы спас их.
-_У тебя есть сила.- Голос Этиаран был лишен всяких эмоций: ровный
и бесстрастный, он словно бы утратил способность выражать горе или гнев.
-_Какая сила?_- с болью в голосе спросил Кавинант.
-_А для чего же ты носишь Белое Золото?
-_Это просто кольцо. Я ношу его... Я ношу его потому, что я
прокаженный. Я ничего не знаю ни о какой силе.
Этиаран не смотрела на него.
-_Я не могу в это поверить. Ты закрыт для меня.
При этих ее словах ему захотелось протестовать, схватить ее за плечи
и крикнуть ей в лицо: "Закрыт? Смотри_- смотри на меня! Я не Берек! Я не
герой. Я слишком болен для этого". Но ему не хватало силы. Он был чересчур
тяжело ранен_- как своим бессилием, так и невозможным требованием
Этиаран.
Как?
Духи!
Как могло такое случиться со мной?
Несколько секунд он вздыхал над этим вопросом. Потом он решил про
себя: "Я должен был знать..."
Он должен был услышать угрозу для себя в песне Этиаран о Береке,
увидеть ее в Анделейне, почувствовать в перемене, произошедшей с его
ботинками. Но он был глух, слеп, нем. Движение вперед так захватило его, он
так стремился убежать от одного безумия, что не обратил внимания на другое
безумие, к которому вела тропа его сна. Этот сон хотел сделать из него героя,
спасителя; и таким образом он соблазнял его, гнал вперед все быстрее и
быстрее, так, чтобы у него не оставалось времени позаботиться о себе; чтобы
он рисковал своей жизнью ради духов Страны, ради иллюзий. При этом
единственная разница между Этиаран и Лордом Фаулом заключалась в том,
что Презирающий желал ему неудачи во всем этом.
Ты никогда не узнаешь, как ею распоряжаться. Конечно, он никогда не
узнает. Под гнетом слабости в нем постепенно росла волна гнева. Ему снился
сон_- это было ответом на все, на невозможные ожидания Страны по
отношению к нему, равно как и на бессилие самой Страны. Он понимал
разницу между реальностью и сном; он был в здравом уме.
Он был прокаженным.
И все-таки духи были так прекрасны. Они были убиты...
Я прокаженный...
Дрожа, он начал осматривать себя.
"Проклятье,- думал он,- что общего может быть у меня с духами, с
Дикой Магией и с этим чертовым Береком Полуруким?_- На нем, казалось, не
было повреждений_- никаких царапин и ссадин, одежда измята, но не порвана,
однако конец посоха хайербренда почернел от испытанной им силы юр-вайла.-
Черта с два! Им не удастся проделать это со мной".
Обуреваемый злобой на собственную усталость, он тащился рядом с
Этиаран. Она не смотрела на него и, казалось, вообще не замечала его
присутствия; и он в течение всего дня не тревожил ее, словно опасаясь, что не
сможет ответить, если даст повод обвинить себя. Но когда они остановились
вечером на ночлег, холодная ночь и хрупкие звезды заставили его пожалеть об
утрате одеял и гравия. Чтобы отвлечься от неприятного дискомфорта, он
возобновил свои полузабытые попытки узнать побольше о Стране. Он робко
попросил:
-_Расскажите мне об этом... О том, кто нас спас. Там, во время
празднования...
Этиаран долго молчала, затем ответила:
-_Завтра.
Ее голос не выражал ничего, кроме апатии.
-_Оставьте меня в покое. Хотя бы до завтра.
Кавинант кивнул ей в темноте, казавшейся густо наполненной
холодными бьющими крыльями, но на это он мог дать лучший ответ, нежели
на тон Этиаран. Долгое время его бил озноб, словно он готовился с
негодованием встретить любой сон, причиняющий страдания несчастному
человечеству, и наконец он впал в какое-то судорожное забытье.
На следующий день_- девятый после выхода из настволья Парящее_-
Этиаран рассказала Кавинанту об Освободившемся. Голос ее был ровным, как
рассыпавшаяся скала, словно она достигла такого состояния, когда все, что она
говорила, разоблачая себя, уже ничего более для нее не значило.
-_Среди Изучающих лосраата есть такие,- сказала она,- кто
обнаружил, что не может работать на благо Страны или Учения Старых
Лордов в обществе своих коллег_- Лордов или Хранителей Учения, как
раздела Посох, так и боевого учения. Они обладают особым даром видеть,
который вынуждает их действовать в одиночку. Но их приверженность к
одиночеству не отделяет их от людей. Они проходят ритуал Освобождения и
освобождаются от общих обязанностей для того, чтобы с благословения
Лордов искать свое собственное учение, пользуясь уважением всех, кто любит
Страну. Еще давным-давно Лордам стало понятно, что желание уединения_-
это не всегда и не обязательно эгоистическое желание, если только оно не
выражается теми, кто в действительности ему подвержен.
Многие из Освободившихся больше никогда не возвращаются к
людям_- пропадают без вести. А вокруг тех, кто не пропадает полностью,
обычно складываются легенды: про некоторых говорят, будто им известны
секреты снов, про других_- будто они пользуются какими-то таинственными
средствами для лечения людей, про третьих_- будто они дружат с животными,
умеют говорить на их языке и могут призвать их на помощь, если в этом
возникнет большая необходимость.
Именно один из таких и спас нас...- Ее голос на мгновение
перехватило.- Исследователь духов и друг маленьких обитателей леса. Он знал
больше о Семи Словах, чем когда-либо слышали мои уши,- она тихо
вздохнула.- Могучий человек_- и так погибнуть... Он освободил духов и спас
нам жизнь. Если бы только я стоила этого! Именем Семи! Никакое зло прежде
не смело покушаться на духов Анделейна. Даже сам Серый Убийца никогда не
отваживался... Говорят, что Ритуал Осквернения_- и тот не в силах был
нанести им вред. Теперь сердце мое обливается кровью при мысли о том, что
они никогда больше не будут танцевать.
После долгой тяжелой паузы она продолжала:
-_Но сейчас это уже не важно. Все кончается когда-нибудь
извращением или смертью. Печаль не расстается с теми, кто имеет надежду.
Но этот Освободившийся отдал свою жизнь за то, чтобы ты, твое послание и
твое кольцо могли достичь Лордов. И мы сделаем это, чтобы подобная жертва
не оказалась напрасной, потому что именно живые ответственны за
значимость жертв мертвых.
На мгновение она вновь умолкла, и Кавинант спросил себя:
-_Так ли это? Для того ли предназначена жизнь? Чтобы защищать
других от смерти?
Но ничего не ответил. Вскоре мысли Этиаран вновь вернулись к
предмету их разговора.
-_Однако об Освободившихся... Некоторые из них ведают снами,
другие лечат, третьи посвящают себя животным, есть такие, кто исследует
землю в надежде раскрыть секреты пещерников, другие изучают законы
Демонмглы, стремятся узнать, какие знания позволили той делать свои
пророчества. Однажды я даже краем уха слышала, будто некоторые
Освободившиеся занимаются легендой о Сиройле Вейлвуде из Дремучего
Удушителя и становятся Защитниками Леса. Но это опасная идея, даже если
передавать ее вполголоса.
Прежде я ни разу не видела никого из Освободившихся. Но я слышала
гимн, исполняемый во время освобождения.
Ровным голосом она начала читать:
Стань свободным, Освободившийся,
Получивший право Свободы,-
Пусть снятся тебе сны,
И пусть в грезах твоих
Будет то, что сбудется:
Крепко закрывай глаза,
И не открывай, пока не станешь видеть,
И пой про себя напев пророчества -
И будь истинным Освободившимся,
Получившим право Свободы!
-_Там есть и другие слова, но сейчас слабость не позволяет мне
вспомнить их_- и может быть, я вообще никогда больше не спою ни одной
песни.
Она плотно закуталась в накидку, словно защищаясь от холодного
ветра, и в течение всего оставшегося дня не проронила более ни слова.
Этой ночью, когда они остановились на ночлег, Кавинант снова не мог
уснуть. Вопреки собственному желанию он лежал и смотрел в небо, выискивая
тонкий серпик новой луны. Когда тот наконец поднялся над горами, Кавинант
с ужасом увидел, что цвет его из серебристо-белого превратился в красный_-
кровавый цвет похожих на озера лавы глаз Друла.
Он придал горам оттенок зла, окрасил ночь в какой-то темно-
малиновый цвет, словно кровавый пот струился из кустов, деревьев, травы и
горных склонов; словно весь Анделейн подвергался пытке, словно его терзала
какая-то мука. Под этим светом оскверненная земля начала мерцать, будто
вздрагивала.
Кавинант смотрел на все это, не в силах закрыть глаза. Хотя сейчас
как никогда ему необходимо было чье-то общество, он сцепил зубы,
преодолевая желание разбудить Этиаран. Одинокий и дрожащий, с зажатым в
потной руке посохом, он сидел до самого захода луны, потом полууснул-
полуоцепенел до наступления рассвета.
Но на четвертый день после ночи танца уже сам Кавинант был тем,
кто следил за скоростью их передвижения, не давая ей снижаться. По мере
того как день подходил к концу, он все наращивал и наращивал скорость,
словно боялся, что кровавая луна настигнет их.
Когда они остановились на ночлег, он отдал Этиаран свой посох и
велел ей сидеть и ждать восхода луны. Она появилась над горизонтом в
малиновой дымке, выползая на небо подобно кровавому серпу. Ее полумесяц
был заметно полнее, чем предыдущей ночью. Этиаран сурово смотрела на нее,
сжав в руках посох, но ничего не говорила; когда она почувствовала все зло, то
