Севилье, тот ничего не видал".
- Я вижу, ты стал настоящим испанцем, Зефи!
- Пришлось. Не зная языка, я бы не смог ничего достичь.
- О, эта твоя работа! Я, должно быть, никогда не привыкну к тому, что
должна носить здесь фамилию фрау Нунке! Да, а как будет с письмами? Не могу
же я написать родным и знакомым...
- Письма будут приходить на другой адрес. Не волнуйся, я обо всем
позаботился.
- Все-таки я хочу знать, почему твоя фирма...
- Секреты экспорта и импорта, моя милая! Бывают случаи, когда
приходится действовать через подставных лиц. И не мучь этим свою хорошенькую
головку. У нее и так много хлопот: надо обставить наш дом, как положено
богатому коммерсанту, позаботиться о твоих туалетах. Мне придется завести
обширные знакомства. Надо будет выезжать в свет, принимать у себя... Ты
довольна?
Берта головой прижалась к плечу мужа.
- Разве ты не соскучился по мне, Зефи? Разве тебе не хочется хоть
немного пожить вдвоем? Помнишь, как тогда, во время свадебного путешествия?
Иоэеф Нунке вспомнил поездку в Италию. Денег у них было в обрез, и
молодожены вынуждены были останавливаться во второразрядных гостиницах, где
всегда остро пахло кухней, приходилось умываться из фаянсового таза, а белье
меняли раз в две недели. Берта была очень мила и делала вид, что ее это ни
чуточки не трогает, но он, Иозеф, нестерпимо страдал от чувства унижения,
возникавшего всякий раз, когда приходилось отказывать себе в удобствах или
невинных развлечениях. Именно там, в Италии, он дал себе слово во что бы то
ни стало при первой же возможности выбиться в люди. Наследник обедневшего
юнкерского рода, он по приезде домой с упорством и педантичностью
возобновлял старые родственные связи и вскоре стал завсегдатаем нескольких
небольших салонов, где собирались в основном военные, близкие к
околоправительственному окружению, мечтавшие о реванше после позорного
поражения в войне четырнадцатого года. Молодой энергичный офицер привлек к
себе внимание тем, что уже в те годы призывал готовиться к реваншу. Его
заметили. Вскоре одно важное лицо из одного влиятельного учреждения
предложило ему должность, солидный оклад и специальные премиальные за
выполнение особо деликатных поручений. Одним из них и была поездка на
продолжительный срок в Севилью, большой портовый город с артиллерийскими,
авиационными, оружейными и патронными заводами. Так появился "коммерсант"
Иозеф Нунке - человек богатый, светский, любезный, которого охотно принимали
в обществе.
- Ты не отвечаешь, Зефи?
- Прости, дорогая! Я вспомнил о нашем свадебном путешествии. Я не мог
тогда предоставить тебе все, что хотел. Зато теперь...
- Мы были богаче всех богачей: с нами была любовь. Мне обидно, что ты
позабыл об этом. - В укоризненном взгляде Берты было ожидание, она
надеялась: муж усыпит ее ревнивые подозрения. Почти полгода они не виделись,
мало ли что могло произойти за это время...
Но Нунке, поглощенный планами на будущее, только ласково потрепал жену
по щеке.
- Причудница, как и все женщины! Утонченное чувство требует утонченной
оправы. Теперь она у нас будет. И любовь наша расцветет заново. Увидишь, как
весело и счастливо мы тут заживем.
В тот же вечер Нунке потащил жену на плац Нуэва - излюбленное место
прогулок горожан. В аллеях, протянувшихся среди апельсиновых деревьев, было
людно. Берту удивило, как много знакомых у ее мужа. С одними он просто
здоровался, кивая издалека, к другим подходил, знакомил с женой. Берту
бесцеремонно разглядывали, но встречали приветливо, она чувствовала, что
нравится, и это тешило ее женское самолюбие. Однако, возвращаясь домой, она
была печальна. Молодая женщина хотела первый вечер на испанской земле
провести с мужем наедине: поведать ему о всех горестях своей одинокой жизни,
ощутить близость того, о ком так тосковала, убедиться, что чувство к ней не
угасло.
- Что с тобой? - спросил Нунке, удивленный тем, что жена молчит, не
расспрашивает о новых знакомых, не замечает, кажется, прелести и своеобразия
зданий, мимо которых они проходили.
- Обещай мне, что завтра мы будем только вдвоем, - вместо ответа
попросила Берта. - Все эти сеньоры и сеньориты слишком болтливы, а обилие
новых лиц меня просто ошеломляет. К тому же я очень плохо знаю испанский...
- Тебе придется изучить его как можно скорее. И знаешь, я нашел тебе
чудесного учителя. Местный врач, влюбленный в старину. Он разговаривает
по-немецки, правда с акцентом, и охотно будет сопровождать тебя в
путешествиях по городу. Я уже договорился с ним.
- Спасибо, - сухо ответила Берта.
- Ты напрасно обижаешься, дорогая. Я просто не могу уделить тебе
столько времени, сколько хотел бы. Не забывай - у меня много служебных
обязанностей.
- Понимаю, - сдержанно кивнула молодая женщина.
Нет, жизнь сложилась не так, как хотелось Берте. Мужа она видела только
за обедом и вечером, да и то не каждый день. Если бы не хлопоты с
устройством нового жилья, она просто не знала бы, куда себя девать. И если
бы не дон Эмилио Эрнандес.
Человек далеко не молодой, немного меланхоличный, дон Эмилио вначале
пугал Берту старомодной изысканностью манер, его присутствие сковывало ее.
Но доктор так чутко улавливал все оттенки ее настроения, умел так тактично
переключать ее мысли на другое, когда она была чем-то недовольна или
опечалена, так все хорошо знал, что вскоре стал для Берты незаменимым
советчиком и чичероне.
Освободившись от забот по устройству дома, молодая женщина с
удовольствием бродила по городу. Она научилась ощущать аромат его истории -
ведь о каждом вновь увиденном памятнике старины дон Эмилио рассказывал так
увлекательно! В его печальных глазах вспыхивала настоящая страсть, и мертвые
камни оживали, залы дворцов заполнялись призраками бывших их владельцев, на
развалинах городского вала снова поднимались шестьдесят шесть башен
двадцатиугольной Торе дель Оро - Золотой башни, построенной на
Гвадалквивире. Сюда, как и в седую старину, приставали корабли, груженные
сокровищами испанских конквистадоров.
Вскоре Берта уже сама могла быть гидом. У Нунке выдалась свободная
неделя, и она решила попробовать свои силы и проверить приобретенные знания.
- Дворцы Алькасар и Сан-Тельмо, библиотека Колумба, ратуша,
университет, биржа, собор Пресвятой Девы... дорогая, неужели ты собираешься
тащить меня туда? Все это я видел, и, признаться, из всех сооружений, какими
здесь гордятся, меня больше всего интересует цирк для боя быков. После
мадридского он, кажется, второй по величине во всей Испании. Вот это
настоящая экзотика, а не изъеденные временем дворцы. Обязательно пойдем с
тобой на корриду! Я один раз был - незабываемое зрелище и незабываемое
ощущение...
- Но ведь Алькасар построен маврами! Представляешь, когда это было? Его
начали возводить еще в двенадцатом веке! Аюнтамьендо - ратуша, о которой ты
с таким пренебрежением говоришь, - это же здание пятнадцатого века, стиль
раннего Ренессанса. В библиотеке Колумба, основанной его сыном, кроме массы
редчайших книг, хранится около двух тысяч древних рукописей. Что же до
кафедрального собора, то я просто очарована его величием и красотой. Он весь
словно тянется к небу. А его колокольня, прославленная "Ла хиральда"!
Знаешь, ее перестроили из минарета, да и весь собор возведен на фундаменте
маврской мечети в самом начале пятнадцатого века. Правда, потом кое-что
расширили, достроили... Ну, давай пойдем сегодня хоть в собор! Когда играет
орган на пять тысяч труб... Или когда смотришь на святого Антонио, кисти
Мурилъо... В 1812 году герцог Веллингтон пытался купить это полотно,
предложив закрыть его золотыми монетами... Когда дон Эмилио рассказал мне об
этом, я посмеялась над экстравагантностью герцога, но, увидев картину...
Верно, будь я герцогиней, тоже не пожалела бы всего своего золота!
- Тогда я должен лицом к лицу встретить опасность, которая может
разрушить наше благосостояние, - рассмеялся Нунке. - Что ж, пошли в собор!
Знаменитая картина Мурильо висела в правом алтаре храма. В этот день
здесь, как обычно, толпилось немало туристов. Но Берте, привыкшей к этому,
они не мешали. Она вся отдалась во власть любимого творения гениального
мастера. И, как бывало всякий раз, сердце ее нестерпимо забилось, словно и
она приобщалась к чуду видения Антония Падуанского. Светозарное и впрямь
неземное сияние освещает часть темной монастырской келий. Лучи проникли сюда
не извне - их излучает тельце младенца Христа, по-человечески трогательного
в своей земной наготе и безгранично величественного, благодаря силе
проникновенного милосердия, которым дышит его личико. И другое лицо - самого
Антония, который стоит на коленях. Высокое устремление духа, радостный
восторг, экстаз полного самозабвения. Он, Антоний, живой, живее всех стоящих
рядом с Бертой...
Рука Нунке легла на руку жены:
- Пойдем, Берта! Не стоять же нам здесь вечно.
- Мне кажется, что это не картина, а мое собственное видение.
- Тебя загипнотизировали золотые герцога Веллингтона. По мне, так
ничего особенного. Живопись на религиозные темы оставляет меня совершенно
равнодушным.
- Но ведь важна не тема, а исполнение. Здесь речь идет о человеке с его
вечным стремлением к идеалу... так мне кажется.
- Вот-вот, кажется. А ты погляди трезвыми глазами.
"Какие они разные с доном Эмилио! - грустно подумала Берта. - Тот весь
перевоплощается, когда речь идет о чем-то близком его романтической душе...
А Иозеф... он всем своим существом прикован к земле, ко всему обыденному..."
Нунке не догадывался, что в этот день жена впервые посмотрела на него
критически, и это было началом краха его семейной жизни.
"Он заботится лишь о карьере... для него на первом плане деньги...
Какая самоуверенность при полной ограниченности!.. Вульгарная фамилия
"Нунке", которую он себе выбрал, подходит ему как нельзя лучше... И вообще,
что это за таинственная работа, о которой он избегает говорить? Любовь для
него лишь физиологический акт, не более... Он много ест - это противно!..
Красив ли он? Красивая вывеска над лавчонкой стандартных вещей... Ты
когданибудь видела, чтобы он увлекся книгой? Возможно, у него была и есть
любовница - его ласки становятся нескромными... А эта привычка курить дома
дешевенькие сигары!.."
Изо дня в день отмечая про себя все новые и новые недостатки мужа,
Берта невольно сравнивала его со своим новым другом. "Как отлично дон Эмилио
разбирается в живописи! Не напрасно в здешнем музее его встречают с таким
уважением... У него утонченный вкус, а держится он как настоящий
аристократ... Все схватывает с полуслова, ибо сам тонко чувствует...
Очевидно, дон Эмилио пережил какую-то личную драму, иначе его лицо не было
бы так печально... Какие красивые у него глаза, какие тонкие черты! Седина
на висках даже идет ему... У Эмилио большая практика, но в основном в бедных
кварталах - это говорит о добром сердце и пренебрежении к деньгам... Упаси
боже заболеть! Иозеф тогда непременно обратится к дону Эмилио, а она ни за
какие сокровища в мире..."
Поняв, что неравнодушна к дону Эмилио, Берта испугалась. Какой позор!
Замужняя женщина... дочь таких солидных родителей... Надо положить конец
прогулкам, пока она еще властна над своими чувствами.
Под всяческими предлогами Берта стала избегать встреч с доктором вне
дома, хотя, оставаясь одна в своем патио, отчаянно тосковала. Вечерние
