- А я тоже гадалка. Только в отличие от тебя умею заглядывать лишь в
прошлое, - пошутила Агнесса. Старый Петро жив еще?
- Увидишь! - коротко отрубила Адела, забилась в уголок на заднем
сиденьи и съежилась так, словно старалась занять как можно меньше места,
хотя рядом с ней никого не было.
За всю дорогу цыганка не произнесла ни слова. Иногда в зеркальце можно
было поймать ее взгляд, устремленный на Агнессу: растерянно-настороженный и
вопросительный. Только когда вдали замелькали круглые верхушки шатров, Адела
закрыла глаза, то ли устав от езды, то ли удовлетворив свое любопытство и
придя к определенному выводу.
Появление машины вблизи табора не вызвало переполоха среди его
обитателей, в это время здесь было пусто. Солнце стояло высоко, все взрослое
население и старшие дети еще бродили по улицам и дворам города в поисках
поживы. Самые маленькие, игравшие среди шатров и под возами, с веселым
смехом помчались навстречу приезжим, но, увидав среди них Аделу,
остановились поодаль, пораженные не столько сердитым окриком старухи,
сколько ее окружением.
Обежав глазами шатры, Агнесса сразу узнала шатер атамана. Он был выше и
больше всех остальных. Прежний страх сдавил ей грудь. На миг она снова
почувствовала себя прежней простодушной любопытной девчонкой, безрассудно
переступившей запретную границу. Пришлось оплатить это дорогой ценой. А ведь
тогда она была для табора больше "своя", чем сейчас! Не следовало, не
следовало сюда ехать, бессмысленно было надеяться, что на сей раз удастся
поладить с племенем того народа, кровь которого течет у тебя в жилах.
- Что же ты остановилась? Пошли! - Адела не оглядываясь пошла вперед.
Фред и Агнесса двинулись следом за ней.
Словно в тумане увидела она, как дрогнул войлок, закрывавший вход в
шатер, и перед ними выросла высокая мужская фигура.
- Мария! - спокойно сказала Адела, словно появление Марии здесь было
явлением обычным.
Атаман цыганского табора неторопливо шагнул вперед. Теперь Агнесса
видела не только фигуру старого цыгана, но и его лицо. К ее удивлению, оно
совершенно не изменилось. Та же самая пышная черная шевелюра, без единого
седого волоска, так же остро глядят табачного цвета глаза и влажно
поблескивают ровные белые зубы. Только черты лица стали суше и обозначились
резче.
- Мария? - переспросил он тоже спокойно, окидывая молодую женщину
зорким взглядом с ног до головы. - Что ж, заходи, коли пришла, и вы, сеньор,
тоже. Она-то знает, - кивнул он в сторону Агнессы, - а вот вы... - старик
насмешливо поглядел на Фреда, вам может показаться в диковинку такое жилище.
- Во время войны многим из нас пришлось привыкать к кочевой жизни, и
такой шатер показался бы нам дворцом.
- Ну, если так... - Атаман закинул войлок на верх шатра и закрепил его
специальной планкой.
Солнечные лучи осветли середину шатра и его заднюю стенку, где поверх
мешков, набитых всяким скарбом и покрытых попоной, высилась гора подушек.
Бросив две из них на тугой брезент, служивший полом, хозяин предложил гостям
сесть. Сам же, пренебрегая такими удобствами, опустился прямо на брезентовый
пол.
- Много воды утекло с тех пор, как ты уехала от нас, - сказал старый
цыган, теперь уже с откровенным любопытством рассматривая Агнессу. - Ты что,
действительно сеньорой стала или одной из этих?..
Он не договорил из каких, но молодая женщина отлично его поняла, и щеки
ее сначала покраснели, потом побледнели.
- С твоей легкой руки, атаман, я и впрямь могла стать... такой. Но
банкир Менендос женился на мне, - с укором вырвалось у Агнессы.
- Значит ты сеньора, да еще богатая, - спокойно констатировал Петро. -
Зачем же тогда пришла? Покрасоваться?
- Я цыганка. Верно, потому.
- Поздновато же ты об этом вспомнила!
- Так сложилась судьба. К тому же... - те рубцы, которые оставил на
моем теле твой кнут, удерживали, - Агнесса невольно приложила руку к плечу и
провела по нему пальцем, нащупывая старый шрам.
- Я пришла не одна. И не с пустыми руками. Вот возьми! Все же ты был
для меня хорошим крестным отцом. - Агнесса вынула из сумочки пачку
ассигнаций и протянула их Петру.
Глаза Аделы, присевшей на корточки у входа в шатер, жадно блеснули, но
старый цыган спокойно отстранил руку Агнессы.
- Выходит, и впрямь пришла похвалиться: красотой, деньгами... -
насмешливо заметил он. - И его потому привела? Чтобы покрасоваться? - старый
цыган кивнул в сторону Фреда.
- А ты не изменился, атаман! Второй раз встречаешь меня кнутом! Не
знаю, который больнее.. Я пришла к тебе с открытой душой и то, что дарю,
дарю от всего сердца. И не тебе одному, а табору. Хоть и дурным он был для
меня домом, а все же домом... Я думала, я хотела... - голос Агнессы
задрожал, и она, оборвав фразу, прикусила губу.
Взгляд старого цыгана смягчился
- Говоришь, от души? Считала табор домом? Тогда дари, а злые слова
забудь. Невелики у нас достатки, но встретим тебя как дочку. Э-гей, Адела!
Бери Марию и приготовь все, как положено. А чтобы мы с сеньором не
заскучали, подай вон тот бурдюк и два больших кубка! И трубку!
Агнесса вскочила и подбежала к полотняной стене шатра, где в петлях
торчало несколько трубок.
- Эту? - спросила она, и Фреда удивил ее взволнованный взгляд.
Атаман улыбнулся
- Ладно! Давай с длинным чубуком!
Пока Адела вытаскивала из дальнего угла бурдюк с вином, вытирала
почерневшие от времени серебряные кубки, такие необычные среди окружающей
обстановки, старый цыган набил трубку табаком, раскурил и, глубоко
затянувшись, протянул Фреду.
- Не побрезгуй! Таков наш обычай, если человек приходит как друг.
- С удовольствием! - Фред несколько раз затянулся, потом вернул трубку
хозяину. - Отличный табак, давно такого не курил, даже не встречал здесь.
- А это особый. Для хороших людей и приятной беседы... Что же ты
стоишь, Адела? Слышала, что я приказал? Забирай Марию, и уходите! У нас
мужской разговор, у вас - свой, женский.
Адела и Агнесса вышли из шатра. Впервые после приезда в табор молодая
женщина вздохнула с облегчением. Осматриваясь, она искала знакомые приметы,
которые помогли бы ей вернуться в далекое прошлое. Все как прежде. Кибшки,
шатры, Просто шалаши, шатер атамана... Остатки большого костра, над которым
висит почерневший от сажи пустой котел... следы других костров среди шатров
и возов.. стреноженные лошади... холстины, одеяла, яркие подушки,
выброшенные на воздух для просушки.. на них с визгом кувыркаются дети...
привязанная ко вбитому в землю колышку коза... натянув до отказа поводок,
она роет землю задними копытцами, силясь дотянуться до лакомого кустика .
Большой пес с торчащими ребрами и впалыми боками, шныряющий под возами в
безнадежных поисках съестного... собаке плохо живется в таборе тумаков
достается больше, чем костей, но стоит табору тронуться, как она, высунув
язык, побежит следом. Воля ей дороже сытой жизни в конуре...
Все как прежде, а впрочем и не так... Табор уменьшился. Да и лошади не
такие сытые, как раньше. Одеяла засаленные и потрепанные, а подушек, которые
служат цыганам всем - мебелью и постелью, - совсем мало.
Сердце Агнессы сжимается от жалости
- Неужто табор так обнищал, что и ты должна ходить в город? -
спрашивает она Аделу, чувствуя, что от старой неприязни не осталось и следа.
- Или молодые так обленились?
- Ох, не то... - Адела протестует и скорбно качает головой, но от
объяснений уклоняется.
Войдя к себе в шатер и усевшись на неприбранную постель, она долго
молчит, уставившись в одну точку. Лишь покачивается из стороны в сторону,
будто стараясь сбросить и со своих плеч груз воспоминаний. На стенах и даже
на потолке висит множество мешочков с высушенными травами. У Агнессы слегка
кружится голова от их запаха и ритмичного покачивания Аделы.
- У тебя, верно, много внуков, - говорит Агнесса первое, что приходит в
голову, только бы нарушить тягостное молчание. - Мигель женился еще при мне,
а Хуан...
- Нет Мигеля, нет Хуана, нет многих, кого ты знала... Вот послушай... В
то лето мы ушли далеко за горы и нам поначалу везло. Там живут люди, по
говору и обычаям похожие на наших басков. Там у нас всего было вволю, и
никогда наша молодежь так много не пела и не танцевала, как в то лето. Но с
давних пор известно: после больших радостей приходят большие беды. И горе
свалилось на нас, как гром с ясного неба, словно чума черная, о которой мы
слышали от прадедов.
Скупо роняя слова, Адела поведала, как бедствовал табор, когда началась
война, как перегоняли его с места на место, как немцы, захватившие к тому
времени Францию, обрекли всех цыган на уничтожение. Лишь немногим
посчастливилось чудом спастись из-за колючей проволоки, да и то после того,
как самых молодых и сильных забрали и увезли. Беглецам пришлось пешком
переправляться через горы по нехоженым тропкам, устилая их трупами умерших
от голода, жажды, слабости...
- Вот где посеяно семя моего рода, где полегли невестки и внуки. А
сыновья... говорят, сожгли их вместе с другими цыганами в адских печах, и
взвился их пепел к небу вместе с черным дымом...
- Как же ты выжила, старая и немощная? - спросила Агнесса, ошеломленная
рассказом Аделы.
- Надо было спасать остальных. Петро вел, а я искала съедобные коренья,
залечивала раны, заговаривала... Вышло нас около ста человек, а пришла
горсточка. Заново пришлось собирать цыган... Если б не Петро...
Адела замолчала, погруженная в печальные мысли, потом махнула рукой и
принялась хлопотать среди мешков и узелков, вытаскивая из тайников все, что
было припасено, - большой круг овечьего сыра, кусок копченого мяса, пресные
лепешки, вязку вяленой рыбы, маслины...
- Давай я, ты лучше посиди, - старалась помочь ей Агнесса, но старуха
решительно приказала:
- Сиди! Расскажи, почему никогда не подавала весточки? Искали мы этого
господина, который увез тебя, но говорили, что подался он куда-то за моря и
горы. Куда же ты делась?
Впервые Агнесса могла поговорить о себе с женщиной, да к тому ж еще в
какой-то мере причастной к ее судьбе. Она начала с того, что больше всего
мучило ее, - с болезни Иренэ. Агнесса описала страшную автомобильную
катастрофу, свое отчаяние, когда у девочки отнялись ноги, тоску по мужу, к
которому стала привыкать после рождения дочери, хотя сразу после свадьбы
руки хотела на себя наложить, так он был ей немил... Закончила Агнесса тоже
рассказом о болезни дочери.
- Она как цветок со сломанным стебельком. Кажется, вот-вот завянет. Ой,
Адела, собственные ноги отрубила бы и ей приставила, только бы девочка могла
ходить! Всю кровь бы свою отдала!
- Сердце матери всегда одинаково, бьется ли оно под дорогим платьем,
или под такой рванью, как на мне... Жаль, не пришла ты раньше - на рассвете
мы снимаемся с места... Может, и помогла бы. Умею я лечить раны, переломы.
От чахотки есть у меня разные травы, от холеры - корешок... Есть зелье,
чтобы желчь разогнать, и такое, что дурной глаз отводит... От бешенства,
приворотное и отворотное, от грудницы и от лихорадки...
Адела, словно в трансе, перебирала названия болезней и трав, которыми
она лечит, стараясь найти среди них такие, которые могли бы помочь маленькой
Иренэ. Вдруг глаза старухи радостно загорелись. Она бросилась к своим
мешочкам, стала их ощупывать и обнюхивать, отбирая нужное.
- Вот из этого, и еще из этого... от ломоты, чтобы кости не ныли, а
отсюда, чтобы спинка не болела, а это... чтобы болезнь личико не желтила...
