как заезженный конь, и больше не поднимусь, - жаловался он Генриху.
Но старик больше притворялся. Даже от дочери и зятя он скрывал причины,
заставлявшие его прибегать к таким хитростям. Может быть, впервые на своем
веку Альфредо Лерро начал задумываться не над формулами, а над жизнью.
Еще так недавно старый изобретатель доказывал Генриху, что наука стоит
и всегда будет стоять над политикой, над жизнью, ученые, как и художники,
должны жить в "башне из слоновой кости", чтобы ничто не мешало полету их
фантазии. Даже завод, на котором он работал, Лерро расценивал как
своеобразную башню, за ее крепкими стенами он чувствовал себя укрытым от
вторжения будничных дел, мешающих полету мыслей.
И вот в башне появились пробоины, ее мощные стены зашатались.
Сегодня, перед тем как позвонил Лемке, Лерро начал осторожно наводить
разговор на эту волнующую его тему, но Генриха вызвали, и старый инженер
снова остался наедине со своими мыслями.
Он начал разбирать материалы, принесенные с завода. Потом их спрятал,-
сегодня явно не работалось. Решил проверить все расчеты завтра с утра, на
свежую голову.
Раньше такие материалы никогда не оставались у Лерро дома, даже когда
он бывал болен. С неумолимой педантичностью Штенгель забирал их вечером,
чтобы на ночь спрятать в специальный сейф на заводе. Но Кубис сделал для
тестя послабление. Конечно, исходя из своих собственных интересов. Он
надеялся, что в один прекрасный день ему все же удастся добыть нужные
чертежи и расчеты. Правда, он ничего не понимает в технике, а особенно в
радиотехнике, не имеет представления о высшей математике. Но Пауль Кубис
полагается на вдохновение, которое подскажет ему, что именно надо
сфотографировать, а что оставить без внимания. И он, конечно, надеялся на
Гольдринга. Генрих, с его образованностью, безусловно, сообразит, что к
чему! Конечно, Кубис документов из рук не выпустит - не такой он дурак!-
просто покажет Гольдрингу и попросит совета.
После замужества дочери Лерро оставил за собой весь первый этаж, но
фактически жил в кабинете и выходил в столовую или гостиную, только когда
туда спускались молодые или приходили гости. В остальных комнатах нижнего
этажа разместилась охрана, слуги.
Сегодня Лерро чувствовал себя в своем кабинете особенно одиноко. И надо
же было позвонить этому Лемке! Правда, Гольдринг обещал вернуться. Вот,
кажется, и он. Так и есть!
- Надеюсь, со всеми делами уже покончено?- осведомился Лерро.
- На сегодня со всеми. Могу даже заночевать у вас.
- Это прекрасно!- обрадовался Лерро.- Сейчас поужинаем, разопьем
бутылочку, чтобы лучше спалось!
- О, я сплю, как сурок!
- Молодость, молодость! А вот мне не спится!
- Вы, вероятно, выбились из колеи. Чтобы войти в норму, надо выпить
снотворное.
- Не в снотворном дело, спать не дают одолевающие меня мысли.
- Такие тревожные?
Лерро ответил не сразу. Он несколько раз эатянулся сигаретой, задумчиво
глядя в угол комнаты, словно решая, продолжать разговор или нет. Но
потребность довериться кому-то, с кем-то посоветоваться была настолько
велика, что Лерро не выдержал.
- Вы знаете решения Ялтинской конференции?- спросил он, напряженно
вглядываясь в Генриха.
- Читал, но подробностей уже не помню.
- Но ведь вы не могли позабыть те решения, в которых идет речь о
наказании так называемых военных преступников?
- Думаю, что это лишь декларация. Война - есть война, и история не
знает примеров...
- Да, да, они не имеют права, они не смеют судить, кто виновен, а кто
нет!
- Вы так об этом говорите, словно решения этой преловутой конференции
могут непосредственно коснуться вас.
- Когда они станут действенны, они коснутся и меня. Как это ни
бессмысленно и ни странно звучит... Впрочем, возможно, не так уж и
бессмысленно если взглянуть на это с другой точки зрения.
- Ничего, абсолютно ничего не понимаю!
Лерро задумался, и в голосе его, когда он заговорил, слышались нотки
сомнения.
- Видите ли, барон, ваша скромность да, ваша скромность позволила мне
никогда не касаться в наших беседах моей работы на заводе, и потому.
- Это не скромность, синьор Лерро, а правило: я не хочу знать вещей,
которые меня не касаются.
- Но они касаются меня! И я должен кое-что вам пояснить. Иначе вы не
поймете. Да и разговор этот, я уверен, останется между нами. Так что...
- Я вас слушаю, синьор Лерро.
- Начну с того... хотя нет... Лучше скажите, вы читали вчерашнее
сообщение о бомбардировке Англии летающими снарядами?
- Конечно!
- И обратили внимание на количество жертв?
- Трудно было не обратить на это внимания. Такого эффекта не давала ни
одна бомбежка.
- В этом повинен я! Это я убил их!
- Синьор Лерро, вы больны, устали, переволновались. Я уверен вы делаете
из мухи слона. Прошу вас, давайте поговорим обо всем этом завтра...
- Нет, нет, я совершенно здоров. Вот уже несколько дней, как я выдаю
себя за больного... Да, выдаю! Чтобы не идти на завод!
- Синьор Лерро!
- Повторяю, я совершенно здоров у в полном разуме. В таком полном, что
смог изобрести прибор, помогающий управлять летающими снарядами по радио...
- Вы? Альфредо Лерро?
- Вот видите, вы не верите, вы испугались... Но я не боялся, я до сих
пор никогда не боялся! Я сам себя спрашиваю, почему так было? Во-первых,
вероятно, потому, что меня интересовала сама идея в чистом виде... Я никогда
глубоко не задумывался, как будет применено мое изобретение на практике.
Знал, что работаю на военном заводе, знал, что с помощью моего прибора
самолеты снаряды полетят туда, куда направит их воля человека. Мы еще не
добились такой точности, чтоб снаряд попадал в намеченный объект, но на
конкретный населенный пункт мы могли его направить. Все это я знал. Но знал,
как бы это сказать, теоретически. Я отдавал свой мозг, все остальное - было
их делом. Мне было безразлично, кто применит это оружие. И против кого... Но
нет, должно быть, не только потому я не боялся, не задумывался. Я
чувствовал, что с меня не спросят! Вот это главное! А теперь, когда увидел,
что стена, за которой я прятался, рушится, когда понял, что я буду отвечать
наравне со всеми... Может быть, даже больше, конечно, больше, ведь у них
были только руки, а я давал им мозг. Теперь я начал бояться.
- И совершенно правильно, синьор Лерро,- не выдержал Генрих.
- О, если вы так думаете, то... Что ж вы посоветуете мне делать?
- У вас, по-моему, один выход - Генрих замолчал, внимательно глядя в
глаза Лерро.
- Какой?
- Война близится к концу, дорог каждый день...
Лерро молча кивнул головой
- Вам надо бежать в какую-либо нейтральную страну, скажем, в Швейцарию,
и опубликовать в прессе протест. Сослаться на то, что вас заставляли
работать силой. Протестовать против того, чтобы ваше изобретение
использовалось для разрушения населенных пунктов и убийства мирных людей.
Если вы заявите об этом сейчас - вам поверят.
- Вы правы!
- Но нужно, чтобы у вас с собой были чертежи, формулы, вообще все, что
касается вашего изобретения. Я знаю, добыть эти материалы чрезвычайно
трудно, все они, верно, хранятся на, заводе, но...
- У меня есть фотокопии.
- И вы рискуете такие вещи держать дома?
- Я их хорошо припрятал. Среди множества книг это не трудно сделать.
Никакой черт не догадается, где они, пока я сам не скажу!
- Тогда вам нечего долго думать и колебаться! В конце концов вы спасете
не только себя, а и сотни тысяч ни в чем не повинных людей. И это сумеют
оценить.
- Но как же, как же все это организовать? Ведь вы знаете, как за мной
следят!
- Обещаю продумать план и сказать вам в ближайшие дни. И, конечно,
помогу, насколько это в моих силах.
- Я знаю, вы благородный человек! Возможно, впервые за много дней я
усну сегодня ночью.
Генриху постелили в смежной с кабинетом комнате. Он долго ворочался в
кровати, взволнованный мыслью, что, наконец, приблизился к цели. Даже во сне
он продолжал строить планы, как лучше всего добыть необходимые материалы.
Часа в три Генриха разбудил полуодетый Кубис.
- Только что звонил Курт. К вам посланец от Лемке.
- Где он?
- Курт привезет сейчас его на машине.
Генрих начал быстро одеваться.
- Чертежи ищите в библиотеке, среди книг. Фотокопии. Возможно, это
именно то, что вам нужно. Покажете мне, вместе проверим, они ли это,-
шепотом сказал Генрих Кубису, приводя себя в порядок.
- Но я не могу вам их дать,- ревниво прошептал Кубис.
- На кой черт они мне! Я же забочусь о вас! Чтобы не произошел конфуз.
Ведь может случиться, что эти фотокопии никакого отношения к изобретению не
имеют. А если так, нужно искать еще. Неужели вы не воспользуетесь таким
счастливым случаем, чтобы обеспечить себя на всю жизнь? Я уже вижу вас
богатым. И готов отсрочить оплату вашего долга еще на год... если, конечно,
я буду убежден в вашей кредитоспособности.
Через своего посланца Лемке сообщал, что наскочил на партизанскую
засаду, ведет ожесточенный бой и просит немедленно прислать подкрепление.
Вступать в ночной бой да еще на стороне Лемке, а не на стороне партизан
Генриху совсем не хотелось. Но обстановка требовала действий быстрых,
решительнвх, чтобы не могло возникнуть подозрений. Пришлось по тревоге
поднять парашютистов и те два взвода немецких егерей, которые оставались в
Кастель ла Фонте, а самому одновременно всеми способами задерживать
выполнение своих же собственных приказаний.
Генрих заставил командиров взводов провести проверку всего
автоматического оружия и выправить все мелкие неполадки, выявленные во время
проверки. Когда оружие было готово, Гольдринг приказал взять дополнительное
количество патронов, и за ними пришлось бежать на склад. А тем временем
выяснилось, что в моторе одного из бронетранспортеров появился
подозрительный стук.
Генрих бегал, кричал, угрожал, что отдаст виновных под суд, а в душе
был искренно рад, что выезд задерживается.
Отряды на помощь Лемке выехали лишь в начале пятого, а прибыли на место
только к шести утра, когда бой уже закончился. Еще звучали отдельные
одиночные выстрелы, но партизан не было видно.
Еще издали Генрих увидел долговязую фигуру Лемке. Он шагал между
убитыми и ранеными итальянскими солдатами и посылал пули из пистолета в тех,
кто еще подавал признаки жизни
Увидав Генриха, Лемке быстро подошел к нему и коротко рассказал, что
именно произошло.
По выезде из Кастель ла Фонте он выслал вперед несколько мотоциклистов,
приказав им ехать так, чтобы каждый задний видел машину переднего. Шофер
бронетранспортера тоже должен был ориентироваться на последнего
мотоциклиста. Километрах в тридцати от Кастель ла Фонте, когда Лемке был
уверен, что спокойно прибудет в Иврею, по колонне с правого боку застрочили
партизанские пулеметы и автоматы. Их трассирующие пули ложились широкой
полосой. Партизаны, пропустив дозор мотоциклистов, атаковали колонну с
фланга. Пришлось принять ночной бой. Итальянские солдаты, воспользовавшись
неожиданным нападением, начали разбегаться - эти убитые, которых видит
сейчас Генрих,- все, что осталось от нескольких сот итальянцев.
- Выходит, вы очень успешно стреляли по безоружным, вместо того, чтобы
драться с гарибальдийцами!- язвительно произнес Генрих. Он почувствовал, как
его охватывает бешеная злоба. С каким наслаждением он разрядил бы свой
