лучше ознакомиться с этой совершенно загадочной для него страной. Он засыпал
Генриха бесчисленными вопросами, ответы на них выслушивал с большим
вниманием. Особенно иитересовали генерала вопросы, связанные с жизнью и
бытом народов Советского Союза, типичными чертами характера русских,
украинцев, белорусов. В этом, как он считал, лежал ключ, которым можно было
объяснить все неудачи немецкой армии на Восточном фронте.
- Мы вели себя лишь как завоеватели, а завоеватеяь, если он хочет
удержаться на захваченной территории, должен быть и дипломатом-психологом, -
резюмировал свою мысль Толле.
Себя он, очевидно, считал тонким дипломатом и человеком широкого
кругозора. Впрочем, все его замечания и высказывания свидетельствовали об
уме хоть и пытливом, но ограниченном. И Генрих не без злорадства думал о
том, как быстро рассеются все иллюзии генерала, когда он столкнется на
Восточном фронте с населением оккупированных гитлеровцами территорий.
В самом конце ужина генерал сообщил Гольдрингу и Шульцу совершенно
неожиданную для них новость:
- А знаете, герр фон Гольдринг, вам придется заехать в штаб нашего
корпуса в Дижон.
- Но материалы, нужные мне, уже приготовлены. По крайней мере оберст
Бушмайер уверил меня, что завтра утром он мне их вручит. Официально
заверенные и подписанные. Неужели снова какая-то задержка?
- Нет, нет, с нашей стороны никаких задержек. Вы действительно в девять
утра получите все, как было обещано. Но в Дижон все-таки придется ехать.
Дело, видите ли, в том, что в свое время я подал проект реконструкции первой
линии укреплений. Если этот проект будет принят, тогда в данных, которые вы
получите у нас, придется коечто заменить, учтя те поправки, которые,
безусловно, возникнут в связи с реконструкцией. Нам перед отъездом на
Восточный фронт тоже, вероятно, заменят часть оружия. И тогда мы сможем
кое-что оставить вашей дивизии. Все это надо выяснить. Я думаю, что завтра,
получив от нас все материалы, вы с майором Шульцем выедете в Дижон и там
окончательно уточните эти вопросы. Надеюсь, вы не против провести еще один
день в компании друга?
Генрих молча поклонился в знак согласия.
- А вы, майор?
- Я буду счастлив пробыть в компании герра Гольдринга как можно дольше!
- радостно ответил Шульц.
"Шульц явно обрадовался, услышав предложение Толле,- думал Генрих, уже
лежа в постели.- Может быть, во время осмотра укреплений он что-нибудь
заметил? И хочет в штабе корпуса, где у неге могут быть связи, прижать меня
к стене? Нет, навряд ли! Шульц не пошел бы на такой риск - выпустить меня
отсюда со всеми секретами Атлантического вала. Ведь по дороге я могу удрать.
А он сам возил меня по валу, сам добывал пропуск. А что, если вернуть ему
это фото с генералом Даниелем и мирно распрощаться? До тех пор, пока я не
передам пленку? Но, получив фото, он почувствует, что руки у него развязаны,
и немедленно поведет борьбу со мной, своим заклятым врагом, открыто, не
прячась за анонимками. Так я не уменьшу, а увеличу опасность. Меня могут
задержать в дороге, и тогда... Нет, остается единственный выход:
единоборство с Шульцем, из которого надо обязательно выйти победителем".
На следующий день Генрих и Шульц были уже в Нанте. Тут они должны были
пересесть в другой поезд, чтобы ехать на Дижон.
Выяснилось, что поезда придется ждать до вечера.
Обедали и ужинали они вместе, за одним столом. И если бы кто-либо
следил за их поведением, он бы непременно подумал - "Вот друзья, которые
готовы все отдать друг другу". Так щедро угощали они друг друга яствами,
напитками, десертом. Но больше всего напитками.
Шульц, тот самый Шульц, который долго ощупывал, словно лаская на
прощание, каждую марку перед тем, как ее потратить, который прятал в самые
укромные места каждый франк, этот Шульц сегодня для барона Гольдринга не
жалел ничего: он заказывал вина лучших марок, угощал самым дорогим коньяком,
обнаружил неплохое знание ликеров. Беспокоило майора Шульца то, что его друг
пил мало и лишь пригубливал то рюмку, то бокал.
Барон фон Гольдринг, как всегда, был щедр и гостеприимен.
- И давно вы так умеренны, герр Шульц? - поинтересовался Генрих,
заметив, что майор отпивает дорогое вино чересчур маленькими глоточками
- С того времени, как мы с вами расстались еще на Восточном фронте. Я
дал себе слово не пить до победы Германии, - пояснил майор, хотя его
покрасневший, покрытый синими прожилками нос и мешки под глазами
красноречиво свидетельствовали, что Шульц никогда не был сторонником сухого
закона.
В купе неразлучные друзья тоже ехали вместе и только вдвоем. Шульц
пообещал проводнику немалое вознаграждение, если тот не пустит к ним никаких
пассажиров.
- По крайней мере мы сможем спокойно отдохнуть,довольно сказал Шульц -
Я, знаете, фон Гольдринг, люблю ездить один, всю дорогу сплю. В конце концов
путешествие в вагоне - это тот же отдых.
- Совершенно с вами согласен, Шульц, - кивнул Гольдринг, удобно
устраиваясь на своем месте.
Генрих закрыл глаза и, расстегнув ворот сорочки, откинулся на подушки.
Шульц сделал то же самое.
Минут через пять послышалось ровное, спокойное дыхание обер-лейтенанта.
Хорошо натренированное дыхание ничем не выдавало, что Гольдринг не спит, а
из-под неплотно прикрытых век внимательно наблюдает за своим визави. Вот у
Шульца веки дрогнули раз, второй, стали заметны щелочки глаз. Его
напряженный взгляд ощупывает лицо Генриха в поисках того размягчения мышц,
которое говорит о том, что сон сморил человека.
Генрих раскрывает глаза, потягивается и зевает во весь рот.
- Черт побери, спать хочется, а чувствую, что не засну! - жалуется он
Шульцу, который делает вид, что тоже только что проснулся.
- А вы разденьтесь, сбросьте мундир, - советует тот.
- А почему вы не спите, почему не раздеваетесь?
- Я привык спать и одетый, и сидя, и даже стоя, - ответил Шульц,
закрывая глаза.
И снова долгое молчание, во время которого каждый из спутников сквозь
неплотно прикрытые веки внимательно следит за другим. К Генриху
подкрадывается расслабленность, предвестница сна. Нет, он сегодня не имеет
права на сон! Чересчур усиленно, не жалея затрат, угощал его сегодня Шульц!
Да и дышит майор очень тихо, неровно, а хвастался, что хорошо спит в дороге.
Генрих поднимается и нажимает кнопку звонка.
- Чашку крепкого черного кофе, - приказывает он проводнику, когда тот
появляется в дверях.
- Барон, что вы делаете! Кофе на ночь! - голос Шульца звучит
взволнованно, даже умоляюще.
- Понимаете, майор, я себя знаю: если сразу не усну, а так дремлю, как
сейчас, ночь все равно испорчена. Лучше уж выпить кофе и совсем прогнать
сон.
- Выпейте снотворного.
- У меня нет, это раз, и не люблю - это два.
- У меня есть люминал, - охотно предлагает Шульц.
- Люминала я никогда не употребляю, от него утром очень тяжелая голова.
Проводник принес чашку черного кофе и молча поставил на стол.
- Принесите и мне, - приказал Шульц.
- Герр Шульц, ведь вы только что предостерегали меня против кофе.
- Было бы не по-товарищески оставить вас одного и спать.
- Ну что за условности!
Шульц, не отвечая, маленькими глоточками отхлебывал принесенный
проводником кофе.
Генрих пьет медленно, сделав глоток, он выдерживает длинную паузу и с
большим интересом читает маленький томик Мопассана. У Шульца книга нет. Ему
явно не по себе. Кофе уже выпит, и майору нечего делать.
- У вас, барон, нет чего-нибудь почитать?
- К сожалению.
Снова длинная пауза.
Генрих кладет книгу на столик и выходит из купе. С минуту он стоит в
коридоре, потом чему-то улыбается и идет в туалетную комнату. Слушает.
Ничего. Но вот послышались шаги. Кто-то дернул ручку. Генрих слышит
хрипловатое, с присвистом, дыхание Шульца.
Генрих ждет минуту, вторую, третью... Наконец выходит. Под дверью стоит
Шульц.
- Вы на диво компанейский попутчик.- Генрих идет в купе.
Шульц входит в туалет и мигом возвращается. Следом за ним идет
проводник, чтобы забрать пустые чашки.
- Чашку кофе! - приказывает ему Шульц.
- И мне! - прибавляет Генрих.
Проводник с удивлением глядит на офицеров и молча выходит. Шульц сидит,
низко опустив голову на руки.
- Может быть, почитаете вслух? - спрашивает он Гольдринга.
- Меньше всего я пригоден для роли чтеца.
Шульц отодвигает занавеску на окне и сквозь щелочку смотрит в ночную
темень. Генрих выключает свет.
- Что вы делаете? - вскрикивает Шульд и отступает от окна.
- Ночью не советуют открывать шторы. Ведь среди маки есть отличные
стрелки, герр Шульц.
Майор сердито задергивает штору.
- Вы собираетесь всю ночь не спать? - наконец не выдерживает Шульц,
заметив, что часы показывают уже четверть третьего.
- Да!
- Почему?
- Именно потому, что вы слишком интересуетесь этим, майор.
Шульц тяжело вздыхает и откидывается на спинку сиденья. В это время в
вагоне слышится такое знакомое и такое тревожное: ку-ку-ку! ку-ку-ку! В
поезде, где все притаилось, слышен голос диктора. "Внимание! Эскадрилья
англо-американской авиации со стороны Ла-Манша пересекла воздушную границу
Франции"
Генрих надевает фуражку, прячет полевую сумку на грудь, под мундир. Он
глядит на Шульца и перехватывает его сосредоточенный, настороженный взгляд.
Очевидно, какая-то мысль запала в голову майора. Глаза его неожиданно
начинают блестеть.
- Внимание, внимание! Эскадрилья направляется прямо на Дижон. Поезд
останавливается. Всем выйти из вагонов и залечь вдоль железнодорожного
полотна! - приказывает диктор.
Все пассажиры быстро выходят из своих купе. Колеса поезда скрипят,
вагон дергается.
Генрих подбегает к выходу и чувствует на своей шее горячее дыхание
Шульца. Тогда он поворачивается и отступает в сторону.
- Вы - старший, вам выходить первому.
- Вы - гость.
Невзирая на серьезность обстановки, Генриха начинает разбирать смех.
Схватив Шульца эа руку, он вместе с ним выпрыгивает из вагона. Оба бегут
вдоль колеи, все еще держась за руки, нога в ногу, потом скатываются с
насыпи. И залегают в овражке, головами друг к другу. Слышен гул авиамоторов.
Он нарастает, увеличивается.
Небо уже сереет, и Генрих поднимает годову, чтобы взглянуть вверх. В
этот момент его взгляд падает на руку Шульца. Она на кобуре.
- Герр Шульд! вы, кажется, собираетесь пистолетными выстрелами отгонять
вражеские бомбардировщики? - в голосе и на лице Гольдринга нескрываемая
издевка.
- Нет, барон, я собираюсь стрелять в вас! - скрипит Шульц и выхватывает
пистолет из кобуры.
Слышен свист авиабомб, он заглушает все звуки.
Утром, придя в штаб, генерал-майор Толле удивленно взглянул на
дежурного, который, скорбно склонив голову, протягивал ему какую-то
телеграмму. Геиерал вначале ничего не понял. Лишь прочитав телеграмму
вторично, он понял ее смысл.
"Сегодня на рассвете во время налета вражеской авиации погиб ваш
адъютант и мой старый друг майор Шульц. Искренне сочувствую. Обер-лейтенант
барон фон Гольдринг".
Толле набожно перекрестился.
ДАЛЕКИЕ ОТЗВУКИ БОЛЬШИХ СОБЫТИЙ
С конца января до начала июля 1943 года бодрый голос диктора передавал
одни и те же сводки: о сокращении линии фронта, о переходе на заранее
подготовленные позиции, об оставлении по тактическим соображениям того или
иного населенного пункта на Восточном фронте. Эти сообщения, рассчитанные на
