две речи современного Цицерона. Пфайфер, плотный человек с солидным брюшком,
действительно был неплохим оратором. На тему "Сталинград" он выступал,
очевидно, много раз. Докладчик сыпал цифрами, именами, названиями населенных
пунктов, не заглядывая ни в тезисы, ни в блокнот, которым помахивал, держа
его то в левой, то в правой руке. По Пфайферу выходило, что причиной
поражения под Сталинградом была растянутость линии фронта, затруднения с
транспортом. Когда сократится линия фронта, армия фюрера наберется сил, все
пойдет хорошо, и уже в этом, 1943, году она отомстит большевикам за погибших
на берегах Волги.
Пфайфер был красноречив, говорил горячо. Голос его, сильный, хорошо
натренированный, то снижался до шепота, слышного даже в дальних рядах, то
раскатисто звучал над толпой, словно грохот грома. Генрих наблюдал за лицами
слушателей и должен был констатировать: ораторское искусство Пфайфера влияло
на аудиторию: солдаты вместе с ним кричали "хох", когда того хотел оратор, и
чуть не плакали там, где он, приглушив голос, трагически дрожавший в
наиболее патетических местах, говорил о гибели армии Паулюса.
Когда закончился второй митинг, Заугелю, наконец, удалось поймать
прадагандиста, но Пфайфер категорически заявил, что до восми вечера нечего и
думать о выезде из Шамбери, потому что ему нужно выступить еще в нескольких
местах.
- Смею напомнить, герр Пфайфер, что у нас теперь не очень спокойно,
лучше выехать пораньше или заночевать в Шамбери, а в дорогу тронуться утром,
- заметил Заугедь.
- С какого это времени офицеры армии фюрера стали бояться темноты? Я
привык думать, что ее боятся лишь дети? - пошутил Пфайфер и победоносным
взглядом окинул большую толпу, окружавшую его.
Присутствующие расхохотались, Заугель покраснел и отошел.
- Герр Пфайфер, очевидно, не знает условий, сложившихся у нас в
последнее время,- пожаловался он Генриху.
- Герр Заугель, я считаю, что вы совершенно правильно сделали,
предупредив гостя о том, как опасны ночные поездки. Меня удивляет его
легкомыслие и этот чисто демагогический прием. Поглядим, куда денется его
храбрость ночью, если действительно на нас наскочат маки?! Нам что, мы люди
военные, привыкли глядеть в глаза опасности, а этот болтун, верно, и не
нюхал пороха.
И Заугелю пришлось скрыть свое волнение. Не мог же он признаться
Генриху, что сам боится ехать ночью, особенно теперь, когда большой отряд
маки спустился с гор.
В шестнадцать двадцать Генрих и Заугель встречали на вокзале Бертину.
- Какой счастливый ветер занес вас в наши края?спросил гостью Генрих,
как только она появилась на ступеньках вагона.
Бертина была в парадной форме.
Заугель не скрывал своего восхищения, глядя на приезжую.
- Попутный, барон, который дует для тех, кто умеет управлять
парусами... А кто это? - Бертина протянула руку Заугелю.- У меня такое
впечатление, Генрих, что в вашей дивизии собрались самые красивые офицеры
нашей армии. Так куда и как мы поедем сейчас?
- Все зависит от вашего желания: мы можем выехать машиной сегодня
вечером или поездом завтра утром.
- Меня устраивает и первый, и второй вариант, так что поступайте как
хотите.
Генрих заранее заказал для Бертины номер в офицерской гостинице, но она
заявила, что отдыхать не станет. Зато жаждет пообедать, а потом пройтись по
городу.
Попросив прощения, Заугель пошел к Пфайферу уточнять время отъезда, а
Бертина и Генрих спустились в ресторан.
- Вы так и не объяснили, Бертина, какой попутный ветер пригнал вас к
нашим берегам и надолго ли? - снова спросил Генрих, когда они уютно
расположились в отдельном кабинете и официант, подав заказанное, вышел.
- Иначе говоря откуда вас принесло и как долго вы будете докучать мне?
- рассмеялась Бертина и с вызовом взглянула на собеседника.
- Я, кажется, не дал вам ни малейшего повода для такого вывода.
- А ваше упорное нежелание отвечать на мои письма, а то, что вы даже
ради проформы не пригласили меня на помолвку?
- Вы женщина, Бертина, и должны быть догадливой. Я не переписывался с
вами и избегал вас именно потому, что очень хотел этого.
- О Генрих, это почти объяснение! Смотрите, чтобы я не поймала вас на
слове! Ведь я теперь буду вашей соседкой и должна предупредить: хочу
отблагодарить эту курносую Лорхен, украв у нее из-под носа жениха.
- Как это - будете моей соседкой? Ведь, концлагерь, в котором вы
работаете, насколько я помню, находится в Восточной Пруссии?
Бертина приподняла одно плечо и повернула его к Генриху.
- Вы очень невнимательны, барон, обратите внимание вот на это, -
Бертина постучала пальцем по новеньким погонам.
- О, да вас можно поздравить!
- Как видите. А это означает не только повышение в чине, но и в
должности. Я назначена начальницей женского концлагеря спецрежима в
Понте-Сан-Мартин, это, кажется, недалеко от Сен-Реми.
- Спецрежима? Что это значит, если перевести на обычный человеческий
язык?
- Это значит, мне оказано особое доверие: приняв лагерь, я должна сдать
своеобразный экзамен, то есть установить в нем такой режим, который
превратит этих пленных в обычную рабочую скотину, и они забудут не только о
непокорности, но даже о том, что когда-то считали себя людьми.
Бертина выпила рюмку коньяку и затянулась сигаретой. Ее большие синие
глаза лихорадочно блестели, тонкие ноздри вздрагивали, губы были плотно
сжаты.
- Тогда я не понимаю, почему именно вас назначили в этот лагерь? Ведь
вы все-таки женщина, Бертина!
- Вы могли бы сказать любезнее, красивая женщина.
- Это вряд ли кто посмеет оспаривать. Тем более я. Но вы все-таки не
ответили на мой вопрос.
- Боже мой, Генрих. Вы страшно старомодны, трогательно старомодны.
Теперь я понимаю, почему вы выбрали в подруги жизни Лору. Самочка, которая
вяжет своему хозяину теплые носки и напульсники, Маргарита с прялкою в
руках, в лучшем случае маленькая актриса кабаре, с легким привкусом порока.
У вас не тошнит от этого идеала добропорядочных немок? Нам, настоящим
арийкам, это осточертело!
- Бертина! Это ж крамола, настоящая крамола! Вы забываете, что сказал
фюрер об обязанности женщины, о ее месте в обществе?
- А, три "к". Законы устанавливаются для масс, а у каждой нации есть
свои избранники, которые эти законы сочиняют. И я буду принадлежать к этим
избранникам, я уже к ним принадлежу. Напрасно вы не приехали к нам в лагерь,
помните, я вас приглашала. Вы бы увидели, как дрожит передо мною весь этот
сброд - француженки, русские, голландки, польки, бельгийки... даже немки,
оскорбившие свою расу! О, у меня были неограниченные права, и, будьте
уверены, я ими воспользовалась.- Откинувшись на спинку стула, Бертина
прищурила глаза, словно всматриваясь в какую-то далекую картину, возникшую
перед ней, и вдруг рассмеялась.
- Что способствовало вашему дальнейшему продвижению? Ведь вы
продвинулись очень быстро?
- О, просто молниеносно быстро. Я ввела кое-какие усовершенствования в
систему охраны пленных и в режим для них. Кроме того, я отлично изучила
вкусы своего начальства... Когда прибывала партия новых пленных, я отбирала
самых молодых и красивых и знала, кому и каких направить. К концу года я
была уже помощником начальника всего лагеря.
- Так вы скоро дослужитесь до генерала.
Захваченная своими воспоминаниями, Бертина не заметила ни иронического
тона Генриха, ни злых огоньков в его глазах.
- Что касается моей дальнейшей карьеры, то я возлагаю большие надежды
на этот концлагерь, который должна сейчас принять. Недавно там убили
начальника, старшую надзирательницу и одного солдата-охранника, который их
сопровождал. Специальная комиссия расследовала этот случай, многих повесили,
но настоящие виновники убийства так и не найдены. Мне поручено установить в
этом концлагере самый жестокий режим, и я уже разработала план мероприятий.
О, я совершенно уверена, что добьюсь своего какой угодно ценой, даже если бы
мне пришлось повесить каждую третью.
Генрих почувствовал, что у него темнеет в глазах. Лицо Бертины
отодвинулось, стало маленьким, словно змеиная головка, потом снова
приблизилось и так расплылось, что Генрих уже не различал отдельных черт.
- Что с вами, Генрих? - услышал он голос Бертины и словно проснулся.
"Она не доедет до лагеря. Как это сделать - не знаю. Но до лагеря она
не доедет!" - твердо решил он, и ему сразу стало легче.
- О чем вы задумались?
- После контузии, полученной мною во время нападения маки, у меня часто
внезапно начинает болеть голова и темнеет в глазах, - пояснил Генрих.
- Бедненький!- Бертина перегнулась через столик и провела рукой по
волосам Генриха.
Появление Заугеля прервало эту лирическую сцену. Он сообщил, что
Пфайфер согласен взять с собой даму, даже очень доволен, только просил их
своевременно прибыть в штаб корпуса.
Из Шамбери выехали ровно в восемь вечера. На переднем сидении, рядом с
шофером; сидел Пфайфер, на среднем Заугель, на заднем Бертина и Генрих.
Как только машина отъехала, Бертина крепко, всем телом прижалась к
Генриху и взяла его под руку.
- Неужели я хуже этой курносой утки Лорхен? - тихонько прошептала она.
- Вы ее превзошли во всем!- многозначительно улыбнулся Генрих.
Бертина с благодарностью пожала ему руку и отодвинулась, Пфайфер,
немного поерзав на месте, обернулся к пассажирам, сидевшим позади него.
- Так вы считаете, что вечером ехать по этой дороге опасно?- спросил он
Заугеля тихим голосом.
- Днем спокойнее,- уклонился от прямого ответа Заугель.
- А как вы думаете, герр обер-лейтенант?
- Я считаю, герр Пфайфер, что во время войны всюду опасно,- равнодушно
ответил Генрих. - Только вчера в нашем районе спустилась с гор большая
группа маки.
- Большая, говорите?- в голосе прославленного оратора звучал страх.
- Больше роты.
- А разве они отважатся напасть на нас, если впереди едут автоматчики,
а позади мы - трое вооруженных пистолетами мужчин и шофер с автоматом!
- Обратите внимание: дорога не прямая, она круто поворачивает то
вправо, то влево, и эти повороты...
- Да, да, понятно,- поспешно согласился Пфайфер.Может быть,
действительно, нам лучше вернуться в Шамбери?
Генриха разбирал смех. Он вспомнил, как самоуверенно держался
прославленный оратор днем, вспомнил провозглашенные им на митинге слова:
"Немцы боятся только бога, и никого иного".
- Можно, если хотите, вернуться, но как это расценят ваши слушатели в
Шамбери? Мы же не дети, чтобы бояться, как вы сказали, темноты. Да и
возвращаться уже поздно: маки могут быть сзади так же, как и спереди.
Пфайфер замолчал.
- А тут действительно опасно?- испуганно прошептала Бертина.
- Очень!
- Боже мой, а я в военной форме.
В машине наступила та напряженная тишина, какая возникает среди людей,
думающие об одном, но не решающихся вслух высказать свои мысли.
- Вы должны были все это объяснить мне в Шамбери, а не здесь, посреди
дороги!- вдруг пискливым голосом выкрикнул Пфайфер и угрожающе взглянул на
Заугеля.
- Я вам говорил, но вы высмеяли меня перед всеми присутствующим!-
огрызнулся Заугель.
- Черт знает что, поручают охранять тебя каким-то мальчишкам и даже не
предупреждают об обстановке!
Машина на полном ходу пролетела маленький населенный пункт Монт-Бреоль,
и дорога начала круто подниматься вверх.
- Может быть, заночуем в этом селении?- спросил Пфайфер, обращаясь к
