выручке в лавке. В дверь заглянула Аграфена Петровна, давненько
дожидавшаяся купца в сенях.
- Еремей Панфилыч, - запела она сладким голоском, - к тебе я, дело есть.
- Нут-ка, Тимофей Захарыч, - распорядился купец, - выдь-ка, друг, отсель
да двери прикрой... Садись, Аграфена Петровна, сказывай. Не случилось ли
что? - Короткопалыми волосатыми руками он взял жбан с холодным квасом и с
жадностью сделал несколько глотков.
- Случилось, Еремей Панфилыч... Да ты не бойся, дело то поправимое, -
заторопилась старуха, взглянув на Окладникова, и выложила ему все
начистоту. - Вот что, миленький, - закончила она, - хочешь, чтоб девка
твоя была, давай лошадок. Отвезу я ее к братцу в скиты выгорецкие,
глядишь, скоро и свадьбу сыграем.
- Эй, Петька! - гаркнул Окладников.
В горнице, осторожно ступая, появился краснорожий кучер Малыгин в
полушубке, опоясанном кушаком, и теплой шапке
- Закладывай лошадей, - грозно сказал ямщику купец. - В Каргополь и дальше
поедешь - словом, куда Аграфепа Петровна приказать изволят. Ежели хошь
одна душа узнает, куда и зачем ездил, головы не сносить, понял? - Купец
свирепо уставился на него красными с перепоя глазами. - А ты, матушка, иди
домой, готовь дочку к отъезду... Скажи братцу своему да игумену:
отблагодарит, мол, Еремей Панфилыч... Да знают они меня. А ежели, не дай
бог, что случится, - с тебя первый спрос. На вот, - Окладников вынул
кошелек, - на дорогу да скитам подношение. Не скупись, матушка.
Глава шестая
НА КРАЮ ГИБЕЛИ
И откуда только взялся ветер, завыл, заметался по снежным сугробам.
Закурились поземками льды. Порывы снежного вихря тучами вздымали мелкий
морозный снег. К стремительной быстрине палой воды приспела могучая сила
ветра. Загудели идущие на приступ льды. Все новые и новые горы вздымались
из ледяного хаоса. Затряслась, ходуном заходила мощная льдина под ногами
зверобоев.
Отворачиваясь от леденящих ударов ветра, люди сбились в кучу возле Алексея
Химкова. Ужас и растерянность были у всех на лицах
Старый мореход понял: мужики ждут его слова. "Что сказать?" - молнией
пронеслось в голове. Разве он знал, выдержит ли спасительная льдина
бешеный напор льдов? А больше надеяться не на что. Зверобои на острове, а
вокруг них ходили грозные ледяные валы.
И Алексей Химков молчал - сказать было нечего.
Ветер все крепчал и крепчал, гуляя по просторам Белого моря. С новой силой
закружилась пурга. Еще громче затрещали льды, грозно напирая на стамухи...
Вдруг что-то ухнуло под ногами, загрохотало, и мощная льдина, содрогаясь,
медленно поползла в сторону, в гремящий поток, на беспощадные жернова
ледяной мельницы.
Яростный порыв ветра бросил в глаза людей холодное облако мелкого сухого
снега. Дышать стало трудно.
- Лодки, лодки! - раздался чей-то вопль, заглушенный ветром.
Мужики оглянулись; сквозь крутящийся в воздухе снег темнела зловещая
трещина - "двор" раскололся надвое. Меньшая половина, та, где хранились
лодки с запасами зверобоев, стремительно двинулась навстречу ледяному
потоку. В какой-то миг один край ее поднялся и все, что было на ней,
очутилось в ледяном крошеве. Зверобои видели, как обломок, с шумом
всплескивая воду, опрокинулся на деревянные суденышки...
Другая половина, с людьми, недолго постояла на месте. Вращаясь то в одну,
то в другую сторону, льдина медленно сползала с холма, пока ее не
подхватил ледяной поток.
Видя смертельную опасность, зверобои растерялись; одни молились, упав на
колени, другие сидели молча, закрыв глаза. Некоторые плакали, мысленно
прощаясь с ближними.
Никто не думал о спасении; все ждали смертного часа.
Но обломок был крепкий и тяжелый. Оказавшись по другую сторону стамухи,
впереди нее, он избежал сокрушающего сжатия.
Первым это понял Алексей Химков. Но он также знал, как мало надежды на
спасение. Могучие ледяные поля, увлекаемые течениями и ветрами, перевалив
через банки и отмели, превращались в ледяное крошево, где, словно
островки, были вкраплены обломки тяжелого льда, случайно уцелевшие от
разрушения. Одним из таких обломков и была льдина мезенских зверобоев.
"Ежели горние? ветра падут, - думал Химков, - за неделю в океан вынесет -
смерть. Стихнет ветер - начнут вертеть, таскать воды - то прибылая, то
убылая, закрутят на одном месте - месяц и больше пройдет. Что тогда?"
- Эх, судьба, судьбишка, подвела ты меня, старика, - не утерпел,
пожаловался Алексей Евстигнеевич.
- Валяй, не гляди, что будет впереди, - сквозь шум пурги услышал он
знакомый голос. - Ну-к что ж, Алексей, и хуже бывало. - Рука Степана нашла
руку товарища и пожала ее.
Потеплело на душе Алексея.
- Спасибо, друг, - откликнулся он. - А надея на бога больше, - приблизив
вплотную к Степана бровастое лицо, добавил юровщик.
- Богу молись, а к берегу гребись, - ответил Степан. - Что говорить, дело
тяжелое, дак ведь не впервой.
- Багор в руке да нож за поясом - и снаряда вся. Дров ни щепки, хлеба ни
крошки и лед ходячий. Ни овчины, ни постели - спать-то как? - Алексей
помолчал. - Страшно, Степа, не за себя страшно, три десятка человеков
жизни лишатся.
- А в мешках харч? - напомнил Шарапов.
- На день кладено, на два растянуть можно - вот и весь запас. Молись да
крестись - тут тебе и аминь. - Химков тяжело вздохнул.
- Ну-к что ж, одно помни, - посуровев, сказал Степан, - доколе жив
человек, должна в нем надея жить. Другим чем пособить не можешь - надею у
людей не губи.
Он повернулся и шагнул к мужикам. Сильный порыв ветра сбил его с ног.
- Врешь, не умрешь, - сказал он себе, поднимаясь, - не умрешь, Степан. Раз
хочешь жить, не умрешь... Что, мужики, пригорюнились? - очищая лицо и
бороду от налипшего снега, сказал он. - На всякую беду страха не
наберешься. Ну-к что ж, юровщик наказал спать валиться. Рядком по два
ложись, один другому ноги в малицу для сугрева. Главное, не робь, -
подбадривал он.
Не стихая, целые сутки дул штормовой ветер. Сутки продолжалось
величественное шествие морских льдов в океан. Но вот стихло - унялась
пурга, сквозь тучи проглянуло солнце.
Как ни присматривались зверобои на все четыре стороны - вокруг один
измельченный лед. Куда делись огромные ледяные поля, покрытые искрящимся
на солнце снегом! Мелкий тертый лед, всплывшие разломанные подсовы?,
перемешанные с мокрым снегом, выглядят серо и грязно. Ежели случатся
крепкие морозы, они быстро скуют воедино это ледяное месиво, но ненадолго.
Несколько теплых дней - и сморози снова распадутся на мелкие куски.
Округлая льдина, служившая убежищем зверобоям, была небольшая, поперек
едва двадцать сажен. После многих сжатий она, словно гривой, обросла
ледяным валом высотой в рост человека,
_______________________
? Береговые.
? Обломки льда, образующие подводную часть тороса.
превратившись в подобие котла.
Тоскливо было на душе мореходов. Голодные желудки ни минуты не давали
покоя. Люди берегли каждую крошку хлеба - впереди маячила страшная
голодная смерть.
Крикнув Степана и старшего сына, Алексей Евстигнеевич перебрался через
ледяной забор на смерзшееся крошево. Поковырявшись в ледяных завалах,
мореходы нашли тушу зверя, погибшего в тот памятный день.
- Бревнышка бы, щепочек, - с тоской говорил Степан, волоча на льдину
промерзшую утельгу, - огонек бы развести, мяска нажарить, все бы лучше.
Через два дня, когда все было съедено до последней крошки и дальше терпеть
голод было невмочь, Алексей разрубил пополам звериную тушу. Половину он
разделил на двадцать восемь частей и роздал всем поровну. Остальное мясо и
жир припрятал.
- Погань, - с отвращением жуя, сказал Евтроп Лысунов, молодой семейный
мужик, - жую вот, а как сглотну, не ведаю.
А вот как, - показывал Степан: пересиливая отвращение, он с трудом
проглотил несколько кусков. - Ничего, жевать можно, сочное мясо-то, -
попробовал он пошутить.
Но стерпеть Степан не смог. Болезненно морщась, он выблевал все на снег.
Семен Городков, молодой мужик с крупными угловатыми чертами лица и суровым
взглядом, хищно шевеля челюстями, упорно жевал твердое мясо.
- Кто брезгует, ребята, давай сюда! - крикнул он, проглотив последний
кусок. - У меня шестеро сынов дома ждут... мне загибнуть нельзя... Кто
сирот накормит? - Получив от кого-то еще кусок, он опять с упорством
задвигал челюстями.
Несколько человек съели свою долю без остатка. Другие, пожевав, долго
отплевывались. Артель старовера Василия Зубова от сырой тюленины наотрез
отказалась.
- Не приемлем, - строго сказал Василий, - не запоганим себя, чистыми умрем.
Прошло еще несколько дней. Ветра дули слабые, но устойчивые, от
юга-запада. Каждые шесть часов неудержимо расходились льды, возникали
большие и малые разводья и снова сходились. Там, где были разводья,
вырастали гряды торосов; многочисленными рубцами покрывали они
однообразную серую поверхность льдов.
А берегов все не видать.
Умер Иван Красильников. Похоронили у тороса, завалив льдом и снегом. Пели
погребальную.
Вскоре Степан Шарапов разыскал во льду еще одного зверя.
- И скудно, да угодливо. Не богато, да кстати, - шутил он, разглядывая
громоздкую тушу тюленя.
Зверь оказался лежалый, с душиной. Съели и его зверобои. Насильно, со
слезами ели, рвало их.
В разводьях изредка показывались тюлени и нерпы; животные выползали на
лед, часами грелись на солнце. Но сил упромыслить зверя у людей не было.
Лежали молча, почти не шевелясь, изредка перебрасываясь словом. У многих
отекли ноги, опухли пальцы на руках. Бредили, в бреду вспоминали родных,
смеялись, плакали.
Староверы готовились помирать. Вынули из мешков заветную смертную одежду.
Надели длинные белые рубахи, саваны, венцы на голову, а малицы натянули
поверх - побоялись холода. Только старик Зубов малицу не надел, помирать
решил крепко. Поклонился на юг, родной земле, покорно попросил прощения у
мужиков, расстелил на лед свою малицу и улегся, замотав тряпкой голову.
Утром Егор Попов, зверобой из артели Зубова, лишился разума: порывался
куда-то идти, бранился, сквернословил, бросался в полынью. Его схватили и
снова уложили на место. Ночью Алексей Евстигнеевич, спавший с Андрюхои,
спрятав ноги в его малицу, проснулся от истошного вопля. Егор Попов, рыча,
брызгая слюной, колол пикой молодого парня Петруху Белькова. Химков
бросился к обезумевшему мужику и схватил его за руки. Попов кусался,
хрипел, плакал. На помощь Алексею Евстигнеевичу подоспел Степан и старший
сын Ваня.
- Посторонитесь, доброчестивые люди! - Василий Зубов в саване, с венком на
голове и с топором, пошатываясь, подошел к Егору. - Не даст он нам
замереть спокойно, - лязгая зобами от холода, сказал старик, - порешу его.
- Он поднял топор.
- Крест на вороту есть у тебя, а? - кинулся к Зубову Алексей Евстигнеевич.
- Ваня, Степан, держи!..
- За такие дела, не говоря худого слова, да в рожу, - отбирая топор у
старика, пробасил Степан. - Ишь праведник - покойником нарядился!
Старик был лыс. Узкая полоска изжелта-белых волос обрамляла голый
шишковатый череп. Вместо бороды седой волос торчал кое-где жидкими
космами. Синий бугристый нос огурцом повис над губой. Саван, длинная
рубаха, смертный венец придавали старику отталкивающий, дурацкий вид.
Собравшиеся мужики с отвращением и ужасом глядели на Василия Зубова.
- Рылом не вышел меня учить, - дрожа всем телом, бормотал Зубов, -
юровщи-и-ик, нет таперя твоей власти, кончилась, что похочу, то и сделаю.
- Не моги так говорить, - сжав кулаки, закричали разом зверобои. -
Самовольно одежу смертную вздел... не по уставу.
- Юровщику перечить не моги, - шагнул вперед Степан. - Ежели совет хочешь
дать, давай учтиво и не спорно. А по морскому обыкновению за такие слова
вот что положено. - И Степан поднес кулак к носу Зубова. - Не седые б твои
волосья!
- Табашники, погань! - Зубов злобно плюнул и отошел к своему месту.
Отбросив малицу, он лег прямо на голый лед. В неудержимом ознобе забилось
худое тело.
- Упрямый старик, - сожалея, сказал Химков, - раньше времени на тот свет
