Евстигнеевич приказал водрузить во льду высокий столб, связанный из
карбасных мачт. С высоты скорее заметишь опасность.
Первый увидел дальние ледяные горы Степан Шарапов.
"Несяки, - вихрем пронеслось в голове, - деваться некуда".
А Химков не терял времени. Он велел всем надеть мешки с запасом харча, а
сам, словно кошка, вскарабкался на столб и долго разглядывал видневшиеся
вдали льды.
- Теперь, ребята, разбирай дерево по карбасам, - спустившись на лед,
приказал юровщик. Вид его был мрачен, брови нахмурены.
Промышленники поняли: дело плохо. Не спрашивая ни о чем, они быстро
разобрали столб и разнесли снасть по судам.
К полудню льды сжало: люди чувствовали, как у них под ногами лопался лед.
Там, где высились белые холмы, глухо и неумолчно, словно прибой, шумел лед.
Но вот сжатие кончилось, льдины медленно расползлись на тысячи кусков.
Попав в быстрину, ледяные обломки двинулись к несякам, все ускоряя и
ускоряя свой бег.
- Алексей, - снова сказали зверобои, - что велишь?
- Гляди, ребята, - показал Химков, - два несяка рядом стоят. Туда пойдем.
- Он крикнул, помолчал. - На промысел теперь наплевать... самим кабы от
смерти уберечься.
"А как же свадьба, как же Наталья? - с отчаянием думал Иван, глядя на
тяжелые связки звериных шкур. - Так просто... наплевать, оставить все?!" В
шкурах он видел свое счастье, счастье Натальи, брошенное во льдах. И
скатал он было его и сладил, да теперь все врозь расползлось.
- Не горюй, Ваня, - шепнул Степан, угадав его мысли, - дело поправимое. На
выволочном? не подвезло, дак на вешнем? промысле потрафит. И так и эдак, а
к Самсону Странноприимнику с деньгами в городе будешь. - И Степан крепко
сжал руку товарища. - Кабы эдак-то обошлось, хорошо... Однако беда не одна
приходит - с победушками, вот что страшно.
Видно было, что и остальных мужиков обуревали подобные же чувства. Они с
жалостью смотрели на свою добычу, завоеванную с таким трудом у моря,
кряхтели, вздыхали. Но каждый понимал справедливость слов юровщика и
покорно соглашался с ним.
- Како бог похощет, тако и свершится, - крестясь, громко сказал старик
раскольник Василий Зубов, - а без его воли единый волос не упадет...
- Эх, - не выдержал Семен Городков, - нету нам счастья. Под кем лед
трещит, а под нами ломится. Лодки бережите, ребята! Без лодок-то... - Он
замолчал.
- Несуженый кус изо рту валится. Теперя сначала все начинать, на вешну
лыжи востри, - добавил чей-то хриплый голос.
Течение поднесло охотников к несякам. На счастье, начался прилив, и лед
стал вновь сходиться. Мужики, подцепив на лямки карбасы, бросились к
ледяным заломам; откуда у людей только взялись силы. Едва они подбежали к
несякам - началось сжатие.
- Сюда, сюда, - призывно кричал Химков под грохот и скрежетание льда, -
сюда, ребята!
Он первый вскарабкался на крепкую льдину, застрявшую между несяками.
Поднимаясь вместе с приливом и опускаясь с отливом, льдина не разрушалась
сжатием и могла служить надежным убежищем. Такие льдины поморы называют
дворами.
Цепляясь баграми, помогая друг другу, гомоня, мужики полезли вслед за
своим вожаком. Потянули наверх и тяжелые лодки. Последняя лодка еще была
на весу, как все зашевелилось: неподалеку ледяные обломки попали на мелкое
место, остановились, на них с шипением полезли соседние льдины. С грохотом
и треском в одно мгновение вырос десятисаженный ледяной холм. Горы льда
громоздились словно по мановению волшебной палочки там, где отмели
задерживали бег ледяного потока.
Поблагодарив бога за спасение, мужики молча смотрели на разбушевавшуюся
стихию.
О передний несяк, за которым притаились поморы, как о скалу, разбивались
ледяные валы. С шумом и грохотом двигался лед вдоль "двора"; иногда мелкие
куски льда, словно ядра, взлетали из-под ног промышленников. Но "двор"
держался крепко.
- Ребята, гляди, гляди! - раздался чей-то заполошный крик.
____________________________
1 Наледнын промысел.
2 Весенний промысел на морского зверя в Белом море.
К несякам стремительно приближалась сморозь с большой детной залежкой
зверя. Вот конец ее коснулся ледяного холма; сморозь начала дробиться,
превращаясь в крошево; быстро уменьшаясь, она словно таяла. Почуяв
опасность, тюленихи метались по льду. Но спасения не было: в сжатом льду
не уйти зверю в воду. Обезумевших зверей давило льдом; скользнув гладкой
кожей, они стремительно подлетали кверху и падали в ледяную кашу. Часто,
не выдержав нажима льдов, крепкий кожаный мешок зверя лопался, и
внутренности" разлетаясь брызгами, окрашивали лед.... Вой и стенание
временами заглушали шум ломающегося льда.
Молодой мужик Евтроп Лысунов, впервые попавший на промысел, закрыл рукой
глаза.
- Не, - сказал он с решимостью, - хошь всю казну окладниковскую посули,
ноги моей во льдах не будет... Милай, - обратился он к Алексею Химкову, -
как у берега станем, отпусти меня ради Христа домой, отпусти, милай!
Зверей и то жалко, - со слезой говорил он, - а то ведь и люди так-то
бедуют. Эх, жалко-то, - добавил он, глядя, как у самого несяка тюлениха
пыталась прикрыть своим телом детеныша, - впору идти зверя выручать.
Зверобои молчали. Видно, им тоже было не по себе.
- Недаром этот торос Кровавым люди зовут, - нарушил молчание Шарапов. -
Зверя тут сгибло тьма тем.
Течение вод умерилось. Стало тише. Алексей внимательно следил за льдинами
на восток от несяков.
- Тут раздел льда должен быть, прямая дорога к берегу, - показал он на
возникшее извилистое разводье, - поспешим, ребята! - Подумав еще, Алексей
первым взялся было за карбас. Но коварная природа беломорских льдов не раз
обманывала надежды людей. Не суждено было сбыться и расчетам Алексея
Химкова.
Глава третья
ГРОЗА НАСТУПАЕТ
Ясное, безветренное морозное утро. Воздух неподвижен. В синем небе, точно
нарисованные, застыли сизые столбы дыма. Лениво поднимаясь из
многочисленных труб над крышами городских строений, они расплывались
высоко в небе, превращаясь в грибы-великаны на тонких прямых ножках.
Архангелогородцы сегодня усиленно топили печи - старики старожилы прочили
лютый мороз. Несмотря на воскресный день, на улицах трудно было встретить
живую душу. Редкие прохожие, подняв воротники и надвинув меховые шапки,
торопились поскорее добраться к теплому жилью.
В полдень на главной улице раздалось поскрипывание тяжелых саней. Орали
сиплыми голосами прозябшие возчики. Медленно шли усталые, седые от
изморози лошади. От Старой Слободы, с Зимнего берега Белого моря двигался
обоз, груженный мороженой рыбой. На целую версту растянулись рыбные возы.
Когда головные сани с караванным старостой въехали на постоялый двор,
хвост обоза только-только поравнялся с городским собором. Постепенно
уменьшаясь, обоз медленно втягивался в широкие ворота.
Среди возов, груженных рыбой, выделялись легкие санки с тремя седоками,
плотно укутанными в оленьи малицы и совики. Не доезжая собора, еще не
законченного постройкой, сани свернули в сторону набережной и остановились
у бревенчатого двухэтажного дома кормщика Амоса Корнилова.
Приезд мезенцев был кстати. Сегодня Амос Кондратьевич праздновал именины
своей старшей дочери Анны.
Званых гостей было много, а перемен наготовлено еще больше. Хозяйка
достала из резного поставца? праздничную посуду. На коленях у гостей
красовались шитые полотенца. Стол накры-
___________________
? Шкафчика
ли полотняной скатертью с набивными узорами домашней работы.
Пир начинался с ухи из сушеных семужьих голов и пирогов с палтусиной и
семгой. Гостей обносили рыбным студнем, грибными пирогами, жареной
бараниной и треской. Среди гостей сидела и вдова Лопатина - мать Натальи.
Аграфена Петровна, тощая старуха с ехидным морщинистым лицом, осаждала
мезенского кормщика Афанасия Юшкова
- Милай, - в который раз спрашивала Лопатина, - так ты говоришь, видел
Химкова Ванюшку-то?
- Видел, как не видеть, Аграфена Петровна, соседи ведь.
- Не наказывал он чего Наталье-то?
- Не наказывал, Аграфена Петровна.
- Вот беда-то, а делает он ныне что? - не отставала надоедливая старуха.
- На детной промысел собирался, зверя бить.
- А отец?
- И отец на промысел. - Кормщик недовольно поджал губы, явно не желая
дальше вести разговор.
Ничего не добившись, Лопатина решила пригласить Юшкова к себе домой и
выспросить все как следует. По совести говоря, она надеялась, что жених
пришлет немного денег, как обещал. Но об этом разговаривать в гостях она
не решалась.
- Афанасий Иванович, не побрезгуй, зайди назавтрие вечерком к старухе,
попотчую чем бог пошлет, поговорим, - ласковым голосом просила старуха. -
Помнишь, муж вживе был, так ты сиднем в доме сидел, не выгонишь, бывало.
- Зайду, зайду, матушка, - отмахивался Юшков. - Да ты кушай, смотри, как
хозяева угощают.
"Поклонюсь завтра Окладникову, - думала Аграфена Петровна, авось не
откажет, отпустит в долг харчей. Да и Афонька Юшков с понятием, от вдовы
разносолов не потребует".
На столе появились ягодные кисели с белыми шаньгами, сладкая каша, пироги
с черникой и моченой морошкой, изюм, пряники, и кедровые орешки. В кружках
пенился хлебный квас и крепкое хмельное пиво.
Раскрасневшаяся Аннушка с поклоном потчевала гостей.
В просторной горнице сделалось шумно и весело. За весельем незаметно
надвинулись ранние зимние сумерки. Внесли сальные свечи, стало еще уютнее.
Хмель давно играл в головах гостей. Амос Кондратьевич шепнул хозяйке:
- Убирай хлеб, Варвара, занавесь иконы - пусть веселятся. Видишь, у
молодых глаза разгорелись, спеть да сплясать охота... А мы, старики,
мешать не будем... Милости прошу, - поклонился он приятелям, степенным
бородачам-мореходам, - милости прошу в горницу ко мне.
Кормщики поднялись со своих мест и, поблагодарив хозяйку, перешли в
мужскую половину.
Теперь на почетном месте сидели гудошник и гусельщик. Гудошник был
молодцом с курчавой бородкой, подстрижен в кружок, как стриглись, впрочем,
тогда у староверов все мужчины. На нем была шелковая красная рубаха, синий
кафтан и бархатные брюки, заправленные в козловые сапоги. У гусельщика
волосы давно побелели. Он был одет в рубаху и длинный кафтан "смирного"
темного цвета, приличного для людей пожилых и степенных.
Первым начал молодой музыкант: по жильным струнам гудка - поморского
инструмента, с виду похожего на мандолину, - он ударил смычком -
погудальцем. Тягуче застонал, заплакал гудок, послышались мягкие
мелодичные переборы гуслей.
На середину круга первой вышла Аннушка. Она кокетливо поводила плечами,
наклонив русую голову в парчовой повязке. Северный мелкий жемчуг,
нанизанный на оленьи жилы, матово поблескивал в длинных до плеч серьгах.
Дробно стукнув подковами сапог, навстречу Аннушке вышел молодой носошник
Федор Рахманинов.
Хозяйка, сложив на животе руки, умильно поглядывала на свою любимицу.
Танцы разгорались, на круг выходили все новые и новые плясуны.
А мореходы сидели в горнице хозяина вокруг тяжелого резного стола и
вполголоса вели задушевный разговор.
В дверях показалось озабоченное лицо Варвары Тимофеевны. Она пришла
узнать, не нужно ли чего гостям. Не слыша приказа от Амоса Кондратьевича,
она отправилась было дослушивать песни. Вдруг ей показалось, что в горнице
холодновато. И хотя печи были хорошо топлены. Варвара Тимофеевна решила
добавить жару.
Через несколько минут раздобревшая стряпуха Ефросинья внесла на большом
железном листе раскаленные угли и медленно стала прохаживаться по горнице.
- Что ты, Ефросинья, делаешь? - испугался Корнилов. - Не холодно нам, и
так хоть кафтан снимай, вовсе распарило.
- Пар костей не ломит, Амос Кондратьевич, а тело тешит, - затараторила
бойкая баба. - Гостюшкам дорогим угодить надо: чай, намерзлись по дороге,
мороз-то лютый. Афанасий Иванович, как из саней вылез, и языком толком не
ворочал, я уж заприметила.
Мореходы, рассмеялись, вытирая выступивший пот.
- Ну-ну, Ефросинья, довольно, иди, иди с богом, - отмахивался хозяин.
Стряпуха с ворчаньем вынесла жаровню. Настоящего разговора все еще не
