высушить ее и профотометрировать.
- Зачем необходимо экспонировать железную дугу?- спросил он, развалившись
в кресле и закрыв глаза.
- Чтобы сопоставить всем участкам спектра линии железа, частоты которых
известны.
- Кому они известны? Вам они известны?
- Мне? Пока нет. Они вот здесь, в этом каталоге.
- Правильно, - произнес он. - Научитесь читать спектр железной дуги по
памяти. Это не очень трудно. Нужно запомнить всего каких-нибудь двести цифр.
Говорят, Грабер не лю-бит, когда при работе заглядывают в справочники.
Я кивнул головой и через минуту спросил:
- А кто он такой, этот Грабер?
Морис несколько раз прошелся по комнате, затем почему-то открыл стоявшие
на столе аналитические весы и легонько тронул пальцем позолоченную чашку.
Вместо ответа на мой вопрос он вдруг спросил:
- Вы спирт пьете?
Я ничего не ответил. Положив инструкцию на стол, где стоял спектрограф, я
вышел в соседнюю комнату. Здесь в десяти шкафах, расположенных вдоль стен,
находились химические реактивы. Когда впервые мне показали место, где я буду
работать, меня больше всего поразило обилие реактивов.
Это были лучшие реактивы, о которых я когда-либо слышал, огромное
количество неорганических и органических соединений фирмы Кольбаума,
Шерринга, Фарбен-Индустри По моим подсчетам, здесь было около пяти тысяч
банок и пузырьков всех размеров и цветов, аккуратно расставленных в
соответствии с принятой химической номенклатурой. В отдельном металлическом
шкафу, из которого поднималась широкая вытяжная труба, хранились
растворители-органические жидкости всевозможных классов. Я открыл этот шкаф
и быстро отыскал этиловый спирт.
- Вы пьете разбавленным или так? - спросил я и протянул ему спирт в
мензурке объемом в четверть литра.
- А вы? Впрочем, вам еще рано. Дайте стакан воды. Пуассон выпил спирт
большими глотками и, не переводя дыхания, прильнул к воде. Лицо его
сделалось красным, из глаз потекли слезы. Он сделал несколько глубоких
вздохов.
- Так вы спрашиваете, кто такой Грабер? Гм! Это сложный вопрос. По-моему,
Грабер талантливый химик. И не только химик. Он, должно быть, разбирается и
в физике и в биологии. Говорят, этот человек, глядя на все вот так, как я
сейчас смотрю на вас,-Морис уставил на меня быстро мутнеющие глаза,-сразу же
скажет, какова концентрация хлористого натрия в вашей крови, сколько пепсина
выделилось в вашем желудке оттого, что вы пошевелили пальцем, насколько
повысилась концентрация адреналина у вас в крови, потому что вы его,
Грабера, испугались, какие железы внутренней секреции у вас заработали,
когда он вам задал вопрос, насколько ускорился в вашем мозгу окислительный
процесс, когда вы стали думать над ответом, и так далее и тому подобное.
Грабер назубок знает всю сложную химическую лабораторию человеческого
организма.
- Это очень интересно, - произнес я.
Мне стало немного жалко Мориса. После выпитого спирта он потускнел,
сжался, превратился в жалкого, потерянного человека. Я хотел было предложить
ему идти домой, но вдруг подумал, что пьяный он более охотно ответит на
волновавшие меня вопросы.
- Это очень интересно. Однако имеют ли его научные таланты какое-либо
отношение к тому, что мне придется делать?
- Ха-ха-ха! - засмеялся Морис и покачал головой. Подойдя ко мне совсем
близко, он в самое ухо прошептал;- В том-то и дело, что Грабер, наверно,
хочет сделать одну злую шутку. Ха-ха! Я догадываюсь, что он хочет сделать...
Впрочем... ш-ш-ша... Я ничего не знаю. Никто ничего не знает. И вообще, к
чему этот дурацкий разговор? Слышите? Никаких вопросов! Я иду отдыхать, а вы
потрудитесь снять спектры поглощения пяти растворов органических веществ.
Любых, какие вам вздумается. Завтра я приду и проверю...
С этими словами Пуассон, покачиваясь и задевая за углы столов, нетвердой
походкой вышел из лаборатории. Я долго смотрел ему вслед.
На следующий день после моего приезда Шварц изложил мне то, что он
называл "распорядком дня". Жить я должен был тут же, при лаборатории.
Выходить из помещения без надобности не полагалось. Прогулку разрешалось
совершать три раза в день, да и то только вдоль барака, где я жил. Час
утром, два часа в полдень и час вечером.
Это был почти арестантский режим. Завтрак, обед и ужин мне приносил в
термосах закутанный с ног до головы в белый бурнус араб. Я был совершенно
уверен, что он либо глу-хонемой, либо ровным счетом ни слова не понимает ни
на одном языке, кроме своего, либо имеет строгие инструкции со мной не
разговаривать. Все вопросы, которые могли у меня возникнуть, я должен был
решать со Шварцем. Он регулярно навещал меня два раза в день, а иногда и
чаще. Всегда очень любезный, веселый, он справлялся о моем здоровье,
спрашивал, не написал ли я письма своим родителям и знакомым.
- Добрый день, господин Мюрдаль, - вдруг услышал я его голос над своей
головой.
- Добрый день, - ответил я сухо.
- Итак, вы, говорят, освоили спектральный анализ, не правда ли? - спросил
он добродушно, усаживаясь в кресло и закуривая сигарету.
- Н-не знаю. Я еще не пробовал.
- Во всяком случае, с теорией у вас все в порядке. Я пожал плечами.
Наверно, Пуассон доложил ему о моих успехах.
- Я хотел бы, чтобы вы продемонстрировали мне, как вы собираетесь
выполнять спектрофотометрирование растворов.
Ни слова не говоря, я извлек из ящика стола цилиндрическую кварцевую
кювету. Войдя в препараторскую, я взял из шкафа первый попавшийся пузырек,
высыпал на ладонь немного вещества и бросил его в плоскодонную колбу. Затем
из крана я налил воду. Когда раствор был готов, я стал заполнять кювету. В
этот момент Шварц тихонько засмеялся и сказал:
- Достаточно, Мюрдаль. Все очень плохо. Можете не продолжать.
- Но еще ничего не сделано! - возразил я.
- Мой дорогой химик, - ответил он все с той же бесконечно любезной
улыбкой, - вы уже сделали все, чтобы ваш анализ никуда не годился.
Я зло на него взглянул.
- Н-нда, - протянул он задумчиво. - Пуассон, видимо, неважный инструктор.
Очень неважный. - Он потрогал нижнюю губу.-Вы хотите знать, почему ваш
анализ никуда не годится? Во-первых, вы насыпали реактив на руку и этим его
испачкали. Ведь ваши руки грязные. Не обижайтесь, они грязные в химическом
смысле. Малейшие следы пота, закристаллизовавшихся в клетках солей, осевшая
на руках пыль - все это вместе с реактивом попало в раствор. Далее, вы не
взвесили реактив. Вы не знаете, какое количество вы его взяли. А не зная
концентрации раствора, нельзя судить о спектрах поглощения. Далее, вы
растворили реактив в воде из-под крана, а она в химическом отношении тоже
грязная. Вы не вымыли кювету. Вы понимаете, сколько ошибок вы наделали за
одну минуту?
Он засмеялся и добродушно похлопал меня по плечу, а я, совершенно
уничтоженный, чувствовал, как краска заливает лицо.
- Ну ничего. Вначале это бывает. Только я вас очень прошу, не поступайте
так впредь. Ведь вам в будущем предстоит очень ответственная работа, и уж
если вы будете делать анализы, доктор Грабер должен в них верить.
Понимаете?
- Да.
- А теперь давайте знакомиться по-настоящему, - продолжал он все тем же
веселым тоном.-Мое имя Шварц, Фридрих Шварц, доктор химии из Боннского
университета. Я руковожу этой лабораторией, а вы-мой лаборант. Вы будете
работать под моим руководством, и, я надеюсь, будете работать хорошо. Теперь
отработайте то, что вам сказал Пуассон, но только чисто. На каждой
спектрофотограмме поставьте название вещества, растворитель, концентрацию
раствора, время экспозиции, время проявления пластинки. Вечером я проверю.
Пока до свиданья.
Доктор Шварц, все еще улыбаясь, направился к выходу.
Вдруг он остановился и сказал:
- Кстати, я вам запрещаю поить Пуассона спиртом. Запрещаю пить и вам.
Если у вас появится желание выпить, скажите мне. Здесь у нас есть чудесные
коньяки: "Мартель", "Наполеон", что хотите.
3. "НАУКА ТРЕБУЕТ УЕДИНЕНИЯ"
Мир, в который я попал, оказался не таким бескрайним, как мне показалось
вначале. На расстоянии около километра к северу от моего барака возвышалась
ограда, отделявшая от территории института то, что я про себя окрестил
"оазисом алых пальм". В действительности пальмы не были алыми, но не были и
зелеными. Днем цвет их листьев казался оранжевым, почти под цвет песка.
Из разговоров с Пуассоном я узнал, что главный въезд на территорию
института расположен в северной стене, у ее северо-восточного угла. Через
эти ворота к Граберу прибыва-ли различные грузы, материалы, горючее для
электростанции и цистерны с водой.
По крайней мере в четырех постройках располагались хи-мические
лаборатории. В двух одноэтажных бараках прямо перед центральным въездом
размещались лаборатории Шварца, несколько дальше к северу находилась еще
одна лаборатория и еще одна-у стены "оазиса алых пальм". Там работал
Пуассон. Над крышами бараков возвышались характерные жестяные трубы -
вытяжки из помещений, где проводились исследования.
Трехэтажное кирпичное здание в юго-восточном углу территории являлось
резиденцией самого Грабера. Справа от здания возвышалась водонапорная башня.
С тех пор как я приехал, прошло более трех месяцев, но мое знакомство с
территорией по-прежнему ограничивалось двумя бараками, где хозяйничал доктор
Шварц. Кроме меня, в его распоряжении было еще только два сотрудника -немец,
по имени Ганс, и итальянец Джованни Сакко. Оба они работали в северном
бараке и ко мне никогда не заходили. Весь северный барак представлял собой
синтетическую ла-бораторию. Там изготавливались какие-то химические
вещества. Там же, вместе с Гансом и Сакко, жил и доктор Шварц. Я жил один.
По территории днем и ночью медленно шагали часовые, вооруженные
карабинами. Они несли службу по двое и обходили территорию по какому-то
очень сложному маршруту.
Мне редко приходилось видеть кого-нибудь на территории. Особенно
безлюдным был юг, хотя днем из труб валил дым, а ночью иногда светились
окна. Вдоль восточной ограды проходила асфальтовая дорога, и по ней довольно
часто к водокачке или к электростанции подъезжали грузовики. На этой же
дороге иногда появлялись люди, закутанные в белые бурнусы. Это были рабочие
из местных жителей.
Кроме Шварца и Пуассона, я долгое время не общался ни с кем. Ганса и
Сакко я встречал, когда приходил с результатами анализа в северный барак,
однако всякий раз они немедленно удалялись, оставляя меня наедине с
доктором. Пуассон приходил ко мне сам, причем после случая со спиртом очень
редко. Заходил главным образом для того, чтобы взять какой-нибудь реактив
или передать мне препарат Для анализа. Он всегда был молчалив, задумчив и,
как мне казалось, немного пьян. У меня создалось впечатление, будто он
чем-то расстроен, но чем, он не хотел или не мог сказать.
Впрочем, вскоре после приезда у меня появился еще один знакомый, вернее,
знакомая. Правда, я ни разу не видел ее в лицо. Это знакомство состоялось
так. Однажды, когда я почему-то залежался в постели, вдруг зазвонил телефон.
Так как до этого мне никто и никогда не звонил, я вскочил как ошпаренный и
схватил трубку. Не успел я произнести и слова, как послышался женский голос:
- Господин Мюрдаль, пора на работу. - Женщина говорила по-французски, с
очень сильным немецким акцентом.- Вы опаздываете на работу, господин
Мюрдаль. Уже десять минут девятого.
Я посмотрел на часы. Мои часы показывали только семь...
- На моих только семь... - произнес я растерянно.
