беседуя, продолжали путь. Когда они свернули на дорогу, по которой им
предстояло идти, гул голосов коснулся их слуха, и не успели они высказать
предположение, кому принадлежат эти голоса, как очутились в самом центре
группы, ожидавшей их прибытия, факт, возвещенный пиквикистам громким "ура",
сорвавшимся с уст старого Уордля, как только они появились.
Прежде всего здесь был сам Уордль, казавшийся, пожалуй, еще
жизнерадостнее, чем обычно; засим здесь была Белла со своим преданным
Трандлем и, наконец, Эмили и восемь - десять юных леди, явившихся на
свадьбу, назначенную на следующий день, и пребывавших в том счастливом и
торжественном настроении, в каком обычно пребывают юные леди по случаю таких
знаменательных событий; все они оглашали, вдоль и вширь, поля и дороги
своими шутками и смехом.
Церемония представления при таких обстоятельствах совершилась очень
быстро, или, вернее, с представлением было покончено вообще без всякой
церемонии. Две минуты спустя мистер Пиквик шутил с молодыми леди, которые не
хотели перелезать через изгородь, в то время как он на них смотрит, а равно
и с теми, которые, гордясь красивыми ногами и безукоризненными лодыжками,
предпочитали стоять минут пять на верхней перекладине, заявляя, будто они
слишком испуганы, чтобы сдвинуться с места, - шутил с такой
непринужденностью и свободою, словно знал их всю жизнь. Следует также
отметить, что мистер Снодграсс помогал Эмили значительно усерднее, чем того
требовал ужас перед изгородью, хотя последняя была вышиной в целых три фута
и у перелаза было положено всего два камня; а некая черноглазая молодая леди
в очень изящных сапожках, опушенных мехом, взвизгнула очень громко, когда
мистер Уинкль предложил помочь ей перебраться.
Все это было очень мило и весело. И когда трудности, связанные с
перелазом, были, наконец, преодолены и все снова вышли в открытое поле,
старик Уордль сообщил мистеру Пиквику, что они все ходили осматривать
обстановку в том доме, где предстояло после рождества поселиться молодой
чете; при этом сообщении Белла и Трандль раскраснелись не меньше жирного
парня у камина в буфетной, а юная леди с черными глазками и меховой опушкой
на сапожках шепнула что-то на ухо Эмили, а потом лукаво взглянула на мистера
Снодграсса; в ответ на это Эмили назвала ее глупышкой, но тем не менее очень
покраснела, а мистер Снодграсс, который отличался тою скромностью, какой
обычно отличаются гении, почувствовал, как румянец заливает его до самого
темени, и пламенно пожелал в глубине своего сердца, чтобы вышеупомянутая
молодая леди со своими черными глазками, со своим лукавством и со своими
опушенными мехом сапожками благополучно перенеслась в смежное графство.
Все были счастливы и довольны, шагая к дому, а какой радушный, теплый
прием ждал их, когда они явились на ферму! Даже слуги ухмыльнулись от
удовольствия при виде мистера Пиквика; а Эмма подарила мистеру Тапмену
полузастенчивый, полудерзкий и очень милый взгляд, которого было бы
достаточно, чтобы заставить статую Бонапарта, стоявшую в коридоре,
немедленно раскрыть свои объятия и заключить ее в них.
Старая леди восседала со свойственным ей величием в парадной гостиной,
но она была чрезвычайно раздражена, и поэтому глухота ее весьма усилилась.
Сама она никогда не выходила из дому и, подобно очень многим старым леди та-
кого же склада, склонна была считать изменой домашним порядкам, если
кто-нибудь осмеливался сделать то, чего она не могла. И - да благословит бог
ее старую душу! - она восседала, выпрямившись, насколько возможно, в своем
большом кресле, и хотя вид у нее был самый гневный, но, несмотря на это,
благожелательный.
- Матушка, - сказал Уордль, - вот мистер Пиквик. Вы его припоминаете?
- Какое это имеет значение! - отозвалась старая леди с большим
достоинством. - Не докучайте мистеру Пиквику из-за такой старухи, как я.
Теперь никому нет до меня дела, и это вполне естественно.
Тут старая леди тряхнула головой и дрожащими руками разгладила свое
шелковое платье цвета лаванды.
- Что вы, сударыня! - сказал мистер Пиквик. - Я не могу допустить,
чтобы вы отталкивали старого друга. Я приехал сюда специально для того,
чтобы побеседовать с вами и сыграть еще роббер; и мы покажем этим юношам и
девицам, как танцуют менуэт, раньше чем они успеют стать на сорок восемь
часов старше.
Старая леди сдавалась, но ей не хотелось сделать это сразу; посему она
сказала только:
- Ах, я не слышу!
- Вздор, матушка! - возразил Уордль. - Полно, полно, не сердитесь,
пожалуйста. Вспомните о Белле: ведь вы должны подбодрить бедняжку!
Добрая старая леди расслышала эти слова, ибо губы у нее дрогнули. Но
старость имеет свои маленькие слабости, и старушка была еще не совсем
умиротворена. Поэтому она снова разгладила платье цвета лаванды и,
повернувшись к мистеру Пиквику, сказала:
- Ах, мистер Пиквик, молодежь была совсем другой, когда я была
девушкой!
- В этом нет никаких сомнений, сударыня, - отозвался мистер Пиквик. Вот
почему я особенно ценю тех немногих особ, которые сохраняют следы старого
закала.
С этими словами мистер Пиквик мягко притянул к себе Беллу и, поцеловав
ее в лоб, предложил ей сесть на скамеечку у ног бабушки. Выражение ли ее
лица, обращенного к лицу старой леди, напомнило о былых временах, или старая
леди была растрогана ласковым добродушием мистера Пиквика, или почему бы там
ни было, но она расчувствовалась, бросилась на шею внучке, и все ее дурное
расположение духа растаяло в потоке безмолвных слез.
Счастливы были все в тот вечер. Степенно и торжественно сыграны были
несколько робберов мистером Пиквиком и старой леди, шумным было веселье за
круглым столом. Долго еще после того, как леди удалились, мужчин обносили
снова и снова горячим глинтвейном, искусно приправленным бренди и специями;
и крепок был сон, и приятны сопутствующие ему сновидения. Заслуживает
внимания тот факт, что сновидения мистера Снодграсса неизменно были связаны
с Эмили Уордль, а главным действующим лицом в видениях мистера Уинкля была
молодая леди с черными глазками, лукавой улыбкой и парой удивительно изящных
сапожков с меховой оторочкой.
Мистер Пиквик был разбужен рано утром гулом голосов и топотом, которые
могли бы нарушить даже глубокий сон жирного парня. Он приподнялся в постели
и прислушался. Слуги и гости женского пола неустанно бегали взад и вперед;
требования горячей воды были так многочисленны, мольбы об иголках и нитках
так бесконечны и так бесчисленны приглушенные просьбы: "О, будьте так добры,
зашнуруйте меня", что мистер Пиквик в невинности своей начал воображать,
будто произошло нечто ужасное, но, разогнав дремоту, он вспомнил о свадьбе.
Так как событие было важное, он оделся с особой тщательностью и спустился к
завтраку.
Все служанки в одинаковых платьях из розового муслина, с белыми бантами
на чепцах метались по дому, пребывая в том суетливом и возбужденном
состоянии, которое немыслимо описать. Старая леди была одета в парчовое
платье, двадцать лет не видавшее дневного света, за исключением тех
случайных лучей, какие проникали в щели сундука, где оно хранилось в течение
всего этого времени. Мистер Трандль был в прекраснейшем расположении духа,
но, впрочем, несколько нервическом. Добродушный хозяин старался быть очень
веселым и беззаботным, но в этой попытке явно терпел неудачу. Все девушки
были в слезах и белом муслине, за исключением двух-трех избранных, которые
удостоились чести лицезреть наверху невесту и подружек. Все пиквикисты
облеклись в превосходнейшие костюмы, а на лужайке перед домом раздавался
ужасающий гул, производимый всеми мужчинами, юношами и неуклюжими
подростками, состоявшими при ферме, из коих у каждого был белый бант в
петлице, и все до единого кричали изо всех сил, подстрекаемые советом и
примером мистера Сэмюела Уэллера, который уже ухитрился стать весьма
популярным и чувствовал себя как дома, словно родился на этой ферме.
Свадьба - излюбленная мишень для шуток, но в конце концов в этом, право
же, нет ничего смешного. Мы говорим только о церемонии и предупреждаем, что
не позволим себе никаких скрытых сарказмов, направленных против супружеской
жизни. С удовольствием и радостью, вызванными этим событием, связаны многие
сожаления при прощании с родным домом, слезы при разлуке родителей с
ребенком, сознание, что покидаешь самых дорогих друзей счастливейшей поры
человеческой жизни, чтобы встретиться с ее заботами и невзгодами среди новых
людей, еще не испытанных и малоизвестных, - все это естественные чувства,
описанием коих мы бы не хотели омрачать эту главу и тем менее вызвать к ним
насмешливое отношение.
Скажем коротко, что обряд был совершен старым священником в приходской
церкви Дингли Делла и что имя мистера Пиквика занесено в книгу, хранящуюся
по сей день в ризнице этой церкви; что молодая леди с черными глазками
написала свое имя очень нетвердым и дрожащим почерком; что подпись Эмили,
так же как и других подружек, почти нельзя прочесть; что все прошло самым
изумительным образом; что молодые леди нашли все это менее страшным, чем они
предполагали, и что хотя обладательница черных глазок и лукавой улыбки
заявила мистеру Уинклю о своей уверенности в том, будто она никогда не могла
бы согласиться на нечто столь ужасное, у нас есть все основания думать, что
она ошибалась. Ко всему этому можем добавить, что мистер Пиквик был первым,
кто поздравил новобрачную и при этом надел ей на шею прекрасные золотые часы
с цепочкой, каких еще не видели глаза ни единого смертного, кроме ювелира.
Затем старый церковный колокол зазвонил так весело, как только мог, и все
вернулись к завтраку.
- Куда поставить мясной паштет, юный потребитель опиума? - спросил
мистер Уэллер жирного парня, помогая размещать на столе те яства, которые не
были должным образом расставлены накануне вечером.
Жирный парень указал место, предназначенное для паштетов.
- Отлично, - сказал Сэм. - Воткните туда веточку рождественской елки.
Другое блюдо напротив. Вот так! Теперь у нас вид приятный и аккуратный, как
сказал отец, отрубив голову своему сынишке, чтобы излечить его от
косоглазия.
Сделав такое сравнение, мистер Уэллер отступил шага на два, чтобы
оценить эффект во всей его полноте, и с величайшим удовлетворением обозрел
сделанные приготовления.
- Уордль, - сказал мистер Пиквик, как только все уселись, - стакан вина
в честь этого счастливого события.
- С восторгом, мой друг, - ответил мистер Уордль. - Джо... несносный
малый, он спит!
- Нет, я не сплю, сэр, - возразил жирный парень, выходя из дальнего
угла, где, подобно святому патрону жирных мальчиков - бессмертному Хорнеру
*, пожирал рождественский пирог, не проявляя, однако, того хладнокровия и
рассудительности, какие вообще характеризовали действия этого юного
джентльмена.
- Налей вина мистеру Пиквику.
- Слушаю, сэр.
Жирный парень наполнил стакан мистера Пиквика и поместился за стулом
своего хозяина, откуда наблюдал с какой-то мрачной и хмурой, но удивительной
радостью игру ножей и вилок и путешествие лакомых кусков с тарелок к устам
сотрапезников.
- Да благословит - вас бог, старина! - сказал мистер Пиквик.
- И вас также, мой друг, - отозвался Уордль, и они сердечно выпили за
здоровье друг друга.
- Миссис Уордль! - сказал мистер Пиквик. - Мы, старики, должны вместе
выпить винца в честь этого радостного события.
Старая леди казалась в этот момент весьма величественной, восседая в
