старика и не пускает его. Тот борется и пронзительно кричит, умоляя дать
воды, одну каплю воды, для спасения жизни! Но он крепко держит старика и
жадно следит за его агонией, и когда голова его безжизненно поникла на
грудь, он ногами отталкивает от себя труп.
Когда горячка прошла и сознание вернулось к нему, он узнал, что богат и
свободен, узнал, что отец, который мог обречь его на смерть в тюрьме, - мог!
- который обрек тех, кто был его сыну дороже жизни, на смерть от нищеты и
той болезни сердца, какой не врачует ни одно лекарство, - отец был найден
мертвым на своих пуховиках. У него хватило бы духу оставить сына нищим, но
он был так горд своим здоровьем и силой, что считал преждевременным писать
завещание, а теперь было слишком поздно, и в ином мире он мог скрежетать
зубами, думая о богатстве, которое но его оплошности досталось сыну.
Он очнулся, чтобы узнать это, но и не только это: вспомнил цель, ради
которой он жил, вспомнил, что его врагом был родной отец его жены - человек,
бросивший его в тюрьму и прогнавший от своей двери дочь с ребенком, когда
они у ног его молили о милосердии. О, как проклинал он слабость, которая
препятствовала ему встать и немедленно приступить к мщению!
Он распорядился, чтобы его увезли из того места, которое было
свидетелем его утраты и скорби, и отправили в тихий уголок на морском
берегу; он не надеялся обрести душевный мир или счастье, ибо и то и другое
улетело навеки, он хотел восстановить утраченные силы и обдумать лелеемый им
план. И вот здесь какой-то злой дух предоставил ему случай для осуществления
его первой и самой страшной мести.
Стояло лето; погруженный в мрачные мысли, он выходил в ранний вечерний
час из своего уединенного жилища, пробирался узкой тропинкой под утесами к
дикому в пустынному месту, которое понравилось ему во время его бесцельных
прогулок, садился на какой-нибудь сорвавшийся обломок скалы и, закрыв руками
лицо, просиживал здесь часами, пока не спускалась ночь и длинные тени утесов
над его головой не окутывали густым черным мраком все окружающее.
Как-то в тихий вечер он сидел здесь в обычной своей позе, изредка
поднимая голову, чтобы проследить полет чайки или бросить взгляд на
великолепную алую тропу, которая, начинаясь на поверхности океана, уводила,
казалось, к самому горизонту, где закатывалось солнце, как вдруг глубокую
тишину нарушил громкий крик о помощи; он прислушался, не обманул ли его
слух, но крик повторился, крик еще более громкий, чем раньше, и, вскочив, он
поспешил в ту сторону, откуда неслись звуки.
С первого взгляда все стало ясно: на берегу было брошено платье, на
небольшом расстоянии от берега над волнами едва виднелась голова человека,
вдоль берега метался какой-то старик, в отчаянии ломая руки и взывая о
помощи. Больной, чье здоровье уже было в значительной мере восстановлено,
разделся и ринулся к морю, собираясь броситься в воду и вытащить утопающего
на берег.
- Поспешите, сэр, ради господа бога, помогите, помогите, сэр, во имя
неба! Это мой сын, сэр, мой единственный сын! - воскликнул вне себя старик,
бросаясь ему навстречу. - Мой единственный сын, сэр, и он гибнет на глазах
отца.
При первом же слове старика незнакомец остановился и, скрестив руки,
застыл на месте.
- О боже! - закричал старик, отпрянув. - Хейлинг!
Незнакомец улыбнулся, но не издал ни звука.
- Хейлинг! - взволнованно заговорил старик. - Хейлинг, смотрите,
смотрите - мой дорогой мальчик!
Задыхаясь, несчастный отец указал на то место, где юноша вел борьбу со
смертью.
- Слушайте! - сказал старик. - Он опять вскрикнул. Он еще жив. Хейлинг,
спасите его, спасите!
Незнакомец снова улыбнулся и стоял неподвижный, как статуя. - Я
причинил вам зло! - кричал старик, падая на колени и ломая руки. - Отомстите
мне, возьмите у меня все, возьмите мою жизнь, бросьте меня в воду у ваших
ног, и если человеческая природа может отказаться от борьбы, я умру, не
пошевельнув ни рукой, ни ногой! Сделайте это, Хейлинг, сделайте это, но
спасите моего мальчика, он так молод, Хейлинг, слишком молод, и должен
умереть!
- Слушайте! - сказал Хейлинг, в бешенстве схватив старика за руку. Мне
нужна жизнь за жизнь, и вот я дождался. Мой ребенок умер на глазах своего
отца, и его смерть была тяжелее и мучительнее той, какую встретит сейчас,
пока я говорю, этот юноша, порочивший честь своей сестры. Вы смеялись -
смеялись в лицо своей дочери, когда смерть уже простерла над нею свою руку,
тогда вы смеялись над нашими страданиями. Что вы о них думаете теперь?
Смотрите туда!
С этими словами незнакомец указал на море. Слабый крик замер над водой;
последняя отчаянная борьба утопающего взволновала зыбь на несколько секунд,
и того места, где он опустился в свою безвременную могилу, нельзя было
отыскать на поверхности воды.
Спустя три года какой-то джентльмен вышел из собственного экипажа у
двери лондонского поверенного, который в те времена пользовался репутацией
человека не слишком щепетильного в своей профессиональной практике, и
потребовал свидания по важному. делу. Хотя джентльмен был, по-видимому, еще
не стар, но лицо у него было бледное, изможденное и мрачное, и не
требовалось острой наблюдательности дельца, чтобы заметить с первого же
взгляда, что болезнь или страдание изменили его внешность сильнее, чем могла
бы изменить рука времени за период, вдвое превышавший его возраст.
- Я хочу поручить вам ведение дела, - сказал незнакомец.
Поверенный раболепно поклонился и взглянул на большой сверток, который
был в руке джентльмена. Посетитель заметил этот взгляд и продолжал:
- Дело необычное, и эти бумаги очутились у меня в руках ценою многих
хлопот и больших издержек.
Поверенный поглядел на сверток с еще большим любопытством, а
посетитель, развязав веревку, показал ему пачку долговых обязательств с
копиями разных документов и другие бумаги.
На этих бумагах, - сказал клиент, - человек, чье имя здесь значится,
нажил, как вы увидите, много денег на протяжении нескольких лет.
Существовало молчаливое соглашение между ним и теми, в чьи руки
первоначально попали эти бумаги и у кого я постепенно их скупил, уплатив
втрое и вчетверо больше номинальной стоимости, - существовало соглашение,
сводившееся к тому, что обязательства эти будут время от времени
возобновляться в течение определенного срока. Это соглашение нигде не
занесено на бумагу. За последнее время должник понес большие потери, и
необходимость уплатить сразу по всем обязательствам явится для него
сокрушающим ударом.
- Общая сумма равняется многим тысячам фунтов, - заметил поверенный,
просматривая бумаги.
- Да, - подтвердил клиент.
- Что же мы предпримем? - осведомился делец.
- Что предпримем? - неожиданно воспламеняясь, воскликнул клиент. -
Приведем в движение все колеса закона, прибегнем ко всем уловкам, какие
изобретательность может придумать, а подлость - осуществить, прибегнем к
средствам честным и бесчестным, к открытому нажиму на закон, подкрепленному
всеми ухищрениями самых хитроумных его исполнителей. Я хочу, чтобы его
смерть сопровождалась страшной и длительной агонией. Разорите его, захватите
и продайте все его движимое и недвижимое имущество, выгоните его из дому и
родного гнезда, заставьте нищенствовать на старости лет и умереть в тюрьме!
- Но издержки, мой дорогой сэр, связанные с этим издержки! - возразил
поверенный, оправившись от изумления. - Если ответчик окажется нищим, кто
оплатит издержки, сэр?
- Назовите любую сумму, - ответил незнакомец, рука у него так сильно
дрожала от волнения, что он едва мог удержать перо, которое схватил, - любую
сумму, и вы ее получите. Не бойтесь назвать ее. Мне она не покажется
чрезмерной, если вы достигнете цели.
Поверенный назвал наугад большую сумму - аванс, необходимый для того,
чтобы обеспечить себя на случай проигрыша дела, но скорее с целью
удостовериться, далеко ли думает зайти его клиент, чем в надежде на то, что
он удовлетворит требование. Незнакомец выписал на своего банкира чек на всю
сумму и удалился.
Чек был оплачен, и поверенный, убедившись, что на странного клиента
можно вполне положиться, принялся за дело всерьез. В течение следующих двух
лет Хейлинг целыми днями просиживал в конторе, изучая бумаги, по мере того
как они накапливались, и с глазами, сверкающими от радости, перечитывал
снова и снова письма с протестами, мольбы о небольшой отсрочке, указания на
неизбежное разорение, грозившее противной стороне. Письма, которые притекали
потоком, когда начались тяжба за тяжбой и процесс за процессом. На все
просьбы о ничтожном снисхождении ответ был один: деньги должны быть
уплачены. Земля, дом, мебель - все по очереди было отобрано по
многочисленным исполнительным листам, и самого старика заключили бы в
тюрьму, не ускользни он от бдительности судебных исполнителей и не обратись
в бегство.
Неумолимая злоба Хейлинга, отнюдь не утоленная успехом преследования,
усилилась во сто крат после вызванного им разорения. Когда ему сообщили о
бегстве старика, ярость его была безгранична. Он в бешенстве скрежетал
зубами, рвал на себе волосы и осыпал страшными проклятиями людей, которым
было поручено произвести арест. Его удалось кое-как успокоить только
повторными уверениями, что беглец несомненно будет найден. Агенты были
разосланы на поиски во всех направлениях, прибегли ко всем уловкам, какие
только можно было изобрести с целью обнаружить его убежище, но все было
тщетно. Прошло полгода, а его все еще не нашли.
Однажды поздним вечером Хейлинг, которого нигде не видно было в течение
многих недель, явился на квартиру своего поверенного и приказал доложить,
что джентльмен желает видеть его немедленно. Не успел поверенный, который с
верхней площадки лестницы узнал его голос, распорядиться, чтобы его
впустили, как он уже взбежал по лестнице и вошел в приемную, бледный и
задыхающийся. Закрыв дверь, чтобы их не подслушали, он опустился на стул и
сказал, понизив голос:
- Тише! Наконец-то я его нашел.
- Неужели? - воскликнул поверенный. - Прекрасно, дорогой сэр!
- Он скрывается в жалкой лачуге в Кемден-Тауне, сказал Хейлинг. -
Пожалуй, это хорошо, что мы потеряли его из виду, так как все это время он
жил там один, в жестокой нищете, он беден, очень беден.
- Отлично, - сказал поверенный. - Конечно, вы хотите, чтобы его
арестовали завтра?
- Да, - ответил Хейлинг. - Позвольте! Нет! Послезавтра. Вы удивляетесь,
что я хочу это отложить, - добавил он с мрачной улыбкой, - но я совсем
забыл. Послезавтра годовщина одного события в его жизни, пусть это
совершится послезавтра.
- Отлично, - сказал поверенный. - Быть может, вы сообщите полицейскому
чиновнику?
- Нет. Мы встретимся с ним здесь в восемь часов вечера, - я отправлюсь
вместе с ним.
Они встретились в назначенный вечер и, наняв карету, приказали кучеру
остановиться на том углу старой Пенкрес-роуд, где находится приходский
работный дом. Когда они приехали туда, уже совсем стемнело; пройдя вдоль
глухой стены перед Ветеринарным госпиталем, они свернули в маленькую боковую
улицу, которая называется, или в то время называлась, Литтл Колледж-стрит, и
какой бы ни была она теперь, но в те дни являлась довольно жалкой улицей,
окруженной полями и канавами.
Надвинув на глаза дорожную шляпу и завернувшись в плащ, Хейлинг
остановился перед самым жалким домом на этой улице и тихо постучал в дверь.
