- Будь твой хозяин кучером, - рассуждал мистер Уэллер, - неужели ты
думаешь, что присяжные осудили бы его? Никогда бы они этого не сделали, даже
если бы дело дошло до суда.
- А почему? - недоверчиво спросил Сэм.
- А потому, - ответил мистер Уэллер, - что они не пошли бы против своей
совести. Регулярный кучер - все равно, что дорожка между холостяцкой жизнью
и супружеством, и всякий порядочный человек это знает.
- Вот как! Вы, кажется, хотите сказать, что кучера - общие любимцы и
никто их не обидит? - осведомился Сэм.
Его отец кивнул головой.
- Почему так случилось, - продолжал родитель, - я и сам не знаю.
Понятия не имею, почему кучера карет дальнего следования так умеют всем
угодить и почему за ними бегает, можно сказать - обожает их, прекрасный пол
в каждом городе, через который они проезжают. Знаю, что так оно и есть на
самом деле. Это от природы так - диспансер, как говаривала ваша бедная
мачеха.
- Диспансация *, - поправил Сэм старого джентльмена.
- Хорошо, Сэмивел, пусть будет диспансация, если тебе это больше по
вкусу, - отвечал мистер Уэллер. Я это называю диспансер, и так всегда
пишется в тех местах, где тебе отпускают даром лекарства, если только ты
приносишь свою посуду, вот и все.
С этими словами мистер Уэллер снова набил и раскурил трубку и, опять
придав чертам своего лица задумчивое выражение, продолжал:
- Так вот, мой мальчик, незачем мне оставаться здесь только для того,
чтобы меня женили, хочу я этого или не хочу, а так как нет у меня желания
совсем отгородиться от интересных членов общества, то я порешил отправиться
туда, где безопаснее, и снова повернуть оглобли к "Прекрасной Дикарке". Там
все мне родное, Сэмми.
- А как быть с трактиром? - осведомился Сэм.
- Трактир, Сэмивел, - отвечал старый джентльмен, - со всем добром,
запасами и обстановкой будет перепродан. И твоя мачеха незадолго до смерти
пожелала, чтобы двести фунтов из этих денег были помещены на твое имя в эти
штуки... как они называются?
- Какие штуки? - спросил Сэм.
- Да те штучки, что в Сити постоянно идут то выше, то ниже.
- Омнибусы? - подсказал Сэм.
- Ну и сморозил! - возразил мистер Уэллер. Они всегда качаются и
почему-то путаются с государственным долгом и банковыми чеками и всякой
всячиной.
- Облигации! - догадался Сэм.
- Совершенно верно, оболгации, - согласился мистер Уэллер. - Так вот,
двести фунтов из этих денег будут помещены на твое имя, Сэмивел, в оболгации
по четыре с половиной процента, Сэмми.
- Очень мило, что старая леди обо мне подумала, - сказал Сэм, - и я ей
весьма признателен.
- Остальные деньги будут положены на мое имя, - продолжал мистер
Уэллер-старший, - а когда я проеду последнюю заставу, они перейдут к тебе.
Смотри, мой мальчик, не промотай их и берегись, чтобы какая-нибудь вдова не
пронюхала о твоем богатстве, а не то твоя песенка спета.
Высказав такое предостережение, мистер Уэллер с прояснившейся
физиономией взялся за трубку; по-видимому, этот деловой разговор принес ему
значительное облегчение.
- Кто-то стучится, - сказал Сэм.
- Пускай стучится, - с достоинством отозвался его отец.
Поэтому Сэм не двинулся с места. Стук повторился снова и снова, затем
раздались энергические удары, после чего Сэм осведомился, почему бы не
впустить стучавшего.
- Тише! - опасливо прошептал мистер Уэллер. - Не обращай никакого
внимания. Может быть, это одна из вдов.
Так как стуки были оставлены без внимания, невидимый посетитель после
краткой паузы рискнул открыть дверь и заглянуть в комнату. В полуоткрытую
дверь просунулась не женская голова, а длинные черные космы и красная
физиономия мистера Стиггинса. Трубка выпала из рук мистера Уэллера.
Преподобный джентльмен потихоньку открывал дверь все шире и шире, а
когда, наконец, образовалась такая щель, в которую могло проскользнуть его
тощее тело, он шмыгнул в комнату и очень старательно и бесшумно прикрыл за
собой дверь. Повернувшись к Сэму, он воздел руки и закатил глаза в знак
безграничной скорби, вызванной несчастьем, какое постигло семью, после чего
перенес кресло с высокой спинкой в свой старый уголок у камина и, присев на
самый краешек, вытащил из кармана коричневый носовой платок и прижал его к
своим органам зрения.
Пока разыгрывалась эта сцена, мистер Уэллер-старший сидел, откинувшись
на спинку кресла, выпучив глаза и положив руки на колени, всем своим видом
выражая безграничное изумление. Сэм, храня глубокое молчание, сидел против
него и с живейшим любопытством ждал развязки.
Мистер Стиггинс несколько минут прижимал к глазам коричневый носовой
платок и благопристойно стонал, а затем, овладев собой, спрятал его в карман
и застегнулся. После этого он помешал угли, а потом потер руки и посмотрел
на Сэма.
- О мой юный друг, - тихим голосом сказал мистер Стиггинс, нарушая
молчание, - какое великое горе!
Сэм слегка кивнул.
- И для сосуда гнева это тоже великое горе, - добавил мистер Стиггинс.
- Сердце у сосуда благодати обливается кровью.
Сын услыхал, как мистер Уэллер пробормотал что-то о том, как бы и нос
сосуда благодати не облился кровью, но мистер Стиггинс этого не слышал.
- Не знаете ли вы, молодой человек, - прошептал мистер Стиггинс,
придвигая свой стул ближе к Сэму, - не оставила ли она что-нибудь Эммануилу?
- Кто он такой? - спросил Сэм.
- Наша часовня, - пояснил мистер Стиггинс, - наша паства, мистер
Сэмюел.
- Она ничего не оставила ни пастве, ни пастырю, ни стаду, - отрезал
Сэм, - даже собакам ничего!
Мистер Стиггинс хитро посмотрел на Сэма, бросил взгляд на старого
джентльмена, который сидел с закрытыми глазами и казался спящим, потом
придвинул стул еще ближе и спросил:
- И мне ничего, мистер Сэмюел?
Сэм покачал головой.
- Я думаю, что она что-нибудь да оставила, - сказал мистер Стиггинс,
бледнея, насколько мог он побледнеть. - Вспомните, мистер Сэмюел! Может
быть, какой-нибудь маленький сувенир?
- На то, что она вам оставила, не купишь даже такого старого зонта, как
ваш, - отвечал Сэм.
- Может быть, - нерешительно начал мистер Стиггинс после глубокого
раздумья, - может быть, она поручила меня заботам этого сосуда гнева, мистер
Сэмюел?
- Вот это похоже на правду, судя по тому, что он мне сказал, - ответил
Сэм. - Он только что говорил о вас.
- Да что вы! - просияв, воскликнул мистер Стиггинс. - А! Нужно думать,
что он изменился. Мы с ним чудесно заживем теперь, мистер Сэмюел. Когда вы
уедете, я возьму на себя заботу об его имуществе... я позабочусь, вот
увидите.
Глубоко вздохнув, мистер Стиггинс умолк в ожидании ответа. Сэм кивнул
головой, а мистер Уэллер-старший издал какой-то необычайный звук, - это было
нечто среднее между стоном, хрюканьем, вздохом и ворчаньем.
Мистер Стиггинс, ободренный этим звуком, который, по его мнению,
выражал угрызения совести или раскаяние, огляделся, потер руки, всплакнул,
улыбнулся, опять всплакнул, а затем, тихонько приблизившись к хорошо
знакомой полке в углу, взял стакан и, не торопясь, положил в него четыре
куска сахару. Затем он снова огляделся и горестно вздохнул, затем прокрался
в буфетную, налил в стакан ананасного рому и, вернувшись, подошел к камину,
где весело пел чайник, долил стакан водой, размещал грог, отведал его,
уселся и, сделав большой глоток, остановился, чтобы перевести дух.
Мистер Уэллер-старший, все еще делая странные и неумелые попытки
казаться спящим, не промолвил ни слова в продолжение этой сцены, но когда
Стиггинс оторвался от стакана, чтобы перевести дух, он бросился к нему,
вырвал из рук стакан, выплеснул ему в лицо остатки грога, а стакан швырнул в
камин. Потом, крепко схватив преподобного джентльмена за шиворот, он начал
энергически колотить его ногами, сопровождая каждый удар сапогом по особе
мистера Стиггинса замысловатыми и бессвязными проклятиями, направленными
против его рук, ног, глаз и туловища.
- Сэмми! - крикнул мистер Уэллер. - Напяль на меня шляпу.
Сэм послушно укрепил на голове отца шляпу с длинной лентой, и старый
джентльмен, брыкаясь еще ловчее, поволок мистера Стиггинса через буфетную в
коридор и на улицу. Пинки не прекращались всю дорогу, а сила ударов скорее
увеличивалась, чем уменьшалась.
Это было великолепное и веселящее душу зрелище: преподобный джентльмен
корчился в руках мистера Уэллера и дрожал всем телом под градом пинков. Еще
интереснее было наблюдать, как мистер Уэллер, победив отчаянное
сопротивление, погрузил голову мистера Стиггинса в колоду с водой для
лошадей и держал ее там, пока тот чуть было не захлебнулся.
- Ну вот! - сказал мистер Уэллер, позволив, наконец, мистеру Стиггинсу
извлечь голову из колоды и вкладывая всю свою энергию в последний
замысловатый пинок. - Присылайте сюда любого из этих лентяев-пастырей,
сначала я из него студень сделаю, а потом утоплю! Сэмми, помоги мне войти в
дом, дай мне руку и налей стаканчик бренди. Я запыхался, сынок.
ГЛАВА LIII,
которая повествует об уходе со сцены мистера
Джингля и Джоба Троттера, о знаменательном
деловом утре в Грейз-Инн-сквер и которая
заканчивается стуком в дверь к мистеру Перкеру
Когда мистер Пиквик, осторожно подготовив Арабеллу и многократно
заверив ее, что нет оснований впадать в уныние, сообщил ей, наконец, о своем
неудачном визите в Бирмингем, Арабелла залилась слезами и, громко
всхлипывая, стала жалобно сетовать на то, что она послужила причиной
размолвки между отцом и сыном.
- Дорогая моя, вы совсем не виноваты, - ласково сказал ей мистер
Пиквик. - Разве можно было предвидеть, что старому джентльмену покажется
столь нежелательным брак его сына? Я уверен, - добавил мистер Пиквик,
взглянув на ее хорошенькое личико, - что он понятия не имеет о том, какого
удовольствия лишает себя.
- Ах, милый мистер Пиквик! - воскликнула Арабелла. - Что нам делать,
если он не перестанет на нас сердиться?
- Ждать терпеливо, моя дорогая, пока он одумается, - весело отвечал
мистер Пиквик.
- Но, милый мистер Пиквик, что будет делать Натэниел, если он лишится
поддержки отца? - спросила Арабелла.
- В таком случае, милочка, - отозвался мистер Пиквик, - я смело
предсказываю, что он найдет друга, который охотно окажет ему поддержку на
жизненном пути.
Намек мистера Пиквика был настолько прозрачен, что Арабелла не могла не
понять его. Обняв его за шею и нежно поцеловав, она зарыдала еще громче.
- Полно, полно, - сказал мистер Пиквик, беря ее за руку. - Подождем еще
несколько дней, может быть он напишет или как-нибудь откликнется на
сообщение вашего мужа. Если же он ничего не ответит, я уже придумал с
полдюжины планов, и любой из них вас утешит. Не плачьте, моя дорогая!
С этими словами мистер Пиквик нежно пожал руку Арабелле и попросил ее
осушить слезы и не огорчать мужа. Арабелла - самое кроткое создание в мире
спрятала носовой платок в ридикюль, и к приходу мистера Уинкля она уже
улыбалась и сверкала глазками, как в тот день, когда впервые его пленила.
"Печальное положение создается для этих молодых людей, - размышлял
мистер Пиквик, одеваясь на следующее утро. - Пойду-ка я к Перкеру и попрошу
его совета".
Мистер Пиквик стремился в Грейз-Инн-сквер еще и потому, что хотел
покончить денежные расчеты с добродушным маленьким поверенным. Позавтракав
на скорую руку, он так быстро привел свое намерение в исполнение, что не
