том, что эти японцы и ты похожи? Но погляди, даже когда ты прославляешь их
победу, опускаешься до того, что радуешься поражению своего народа - все
равно мы стоим на заной почве. То, что определенные слова значат для меня,
имеет совершенно противоположное значение для них. У них другие мозги и
другие души. Смотри, они пьют из английских фарфоровых чашек, пользуются
американскими столовыми приборами, слушают негритянскую музыку. Это все на
поверхности. Преимущества богатства и власти делают все это доступным для
них, но это все как пить дать суррогат, наносное. Даже эта "Книга перемен",
которой они почти что придушили нас - она китайская, позаимствованная у
другого, ранее покоренного народа. Кого они думают одурачить? Самих себя?
Воруют обычаи и справа и слева: одежду, еду, разговоры, походку. Ну хотя бы
только взгляни, как и с каким смаком они пожирают печеный картофель со
сметаной и сыром, это старинное американское блюдо, также ставшее их
трофеем. Никого они не одурачат, вот что я вам скажу, а меня - меньше
всего. Только белые расы наделены даром творчества, - размышлял он. - И тем
не менее, я - чистокровный представитель этих рас - должен разбивать об пол
лоб перед этими двумя. Только подумай, что было бы, если бы мы победили! Да
мы бы стерли их с лица земли. Сегодня не было бы Японии, а США были бы
единственной могучей процветающей державой на всем необъятном мире. Я
должен обязательно прочесть эту книгу... "Саранчу", - подумал он. - Это мой
патриотический долг".
- Роберт, вы совсем не едите, - мягко заметила Бетти. - Разве еда
плохо приготовлена?
Он сразу же зацепил полную вилку салата.
- Нет, - сказал он. - Это воистину самая превосходная еда, которую мне
только приходилось есть за последние годы.
- Спасибо, - сказала она.
Она была явно польщена его словами.
- Я изо всех сил старалась приготовить настоящую... Например, я делала
покупки только на крохотных американских базарчиках, удаленных от
центральных улиц, где нам пытаются выдать итальянские или мексиканские
продукты за американские.
"Да, вы довели нашу пищу до совершенства, - подумал Роберт Чилдан. -
Общее мнение справедливо: у нас безграничные способности к подражанию.
Яблочный пирог, кока-кола, увлечение кинофильмами, Кленом Миллером... Вы
могли бы склеить искусственную Америку из жести и рисовой бумаги, бумажную
мамулю на кухню, бумажного Па, читающего газету, бумажного беби у его ног.
Все, что угодно".
Пол молча наблюдал за Чилданом. Роберт, внезапно заметив это внимание,
оборвал ход мыслей и сосредоточился на еде.
"Он что, и мысли умеет читать, видеть то, что я думаю на самом деле?
Пожалуй, внешне я ничем себя не выдал. Лицо соответствует ситуации. Нет,
все в порядке".
- Роберт, - сказал Пол, - поскольку вы здесь родились и выросли,
употребляете местные, трудно переводимые выражения, хорошо знакомы с
культурой и обычаями своего народа, вы, возможно, окажите мне помощь в
понимании одного явления, с которым я недавно столкнулся. Разъясните мне
смысл некоторых фильмов двадцатых годов, которые мне довелось увидеть.
Роберт слегка поклонился.
- В этих фильмах главную роль играет ныне уже давно забытый актер,
некто Чаплин. Это неловкий, жалкий человек, на которым издеваются все
окружающие, и тем не менее его страдания, его нескончаемые несчастья
вызывают у белой части публики какой-то совершенно неконтролируемый смех. Я
несколько раз пытался докопаться, что же может быть смешного в зрелище
страданий хорошего, порядочного человека? В каких аспектах вашей культуры
или религии таятся корни такого отношения? Может быть, только потому, что
актер по национальности - еврей?
- Если бы Германия и Япония проиграли бы войну, - немедленно отозвался
Роберт, - то сегодня миром правили бы евреи. С помощью Москвы и Уолл-
Стрита.
Оба японца, и мужчина, и женщина, казалось, отпрянули. Они, казалось,
поникли, стали холоднее, ушли в себя. Даже в комнате, казалось, стало
прохладнее. Роберт Чилдан почувствовал одиночество. Он продолжал есть, но
уже не вместе с ними.
Что он натворил?
Что именно они неправильно истолковали?
Глупая неспособность их уловить оттенки чужого языка, западного образа
мышления? Ускользнувшее от них значение сказанного и вызванная тем самым
обида?
"Какая трагедия, - подумал он, продолжая есть. И тем не менее, что с
этим поделаешь?"
Прежняя ясность, та, что существовала несколько минут назад - должна
быть восстановлена во что бы то ни стало.
Только теперь он понял, насколько глубоко различие между ним и ими.
Никогда прежде не чувствовал он себя так напряженно, потому что нелепая
мечта оказалась такой неосуществимой. "А ведь я только ожидал от этой
встречи, - вспомнил он. - Когда я поднимался по лестнице, мне кружил голову
юношеский романтический дурман. Но нельзя игнорировать реальность: мы
должны стать взрослыми. А здесь все наполнено этим дурманом. Эти люди и
людьми-то в полном смысле этого слова не являются. Носят одежду как
обезьяны, которые кривляются в цирке. Они умны, их можно выдрессировать, но
это и все. Зачем же я стараюсь угодить им, если это так? Только потому, что
победители они, а не мы?
В этот вечер проявился неприятный пунктик моего характера. И я ничего
с ним не могу поделать. У меня, оказывается, патологическая наклонность
к... ну, скажем, к безошибочному выбору наименьшего из зол. Как у коровы,
завидевшей корм: мчусь напропалую, не подумав о результате.
"Чем я занимался всегда? Следил за внешними своими проявлениями,
потому что так безопаснее, ведь после всего - они победители, они
командуют. И дальше я буду поступать точно также, судя по всему. Потому
что, зачем мне эти неприятности? Они смотрит американские фильмы и хотят,
чтобы я их комментировал для них. Они надеются, что я, белый, могу дать им
ответ, я попробую! Но не сейчас, хотя, если бы я видел эти фильмы, то
несомненно смог бы.
- Когда-нибудь мне удастся посмотреть какой-нибудь из этих фильмов, с
этим Чаплиным, - обратился он к Полу, - и тогда я смогу довести до вас
значение происходящего как на экране, так и в зале.
Пол слегка поклонился.
- Сейчас же работы так много, - продолжал Роберт. - Позже, наверное...
Я уверен, что вам не придется долго ждать.
"И все же и он, и Бетти выглядят разочарованно, - подумал он. - Они
заслуживают этого. Смотреть американские фильмы и просить его пояснений -
стыдно".
Он с еще большим наслаждением весь ушел в поглощение пищи.
Ничто больше не портило вечер. Когда он покидал квартиру Казоура, в
десять часов, он все еще чувствовал ту уверенность, обретенную во время
еды.
Он спускался по лестнице, не думая о том, что его могут встретить еще
какие-нибудь японцы - жильцы этого дома, сновавшие туда-сюда, в основном в
коммунальные душевые дома. Он вышел на темный тротуар и остановил
проходивший мимо педикэб.
"Мне всегда хотелось, - размышлял он по дороге домой, - встретиться с
некоторыми своими покупателями в неофициальной обстановке. И ведь не так уж
и плохо. Этот опыт, возможно, будет мне хорошим подспорьем в бизнесе".
Встреча с людьми, которых боишься, имеет большое терапевтическое
значение.
Раскусить их. Тогда исчезнет страх.
Размышляя таким образом, он не заметил, как оказался перед
собственными дверьми. Расплатившись с возницей-китайцем, он поднялся по
знакомой лестнице.
Здесь, в его передней, сидел мужчина, совершенно ему незнакомый.
Белый, в пальто, сидел на диванчике и читал газету.
Как только Чилдан появился на пороге и удивленно застыл там, он
отложил газету, неторопливо поднялся и сунул руку во внутренний карман
пальто. Оттуда он вытащил бумажник и открыл его.
- Кемпейтай.
Это был один из "пинки", служащий Сакраменто и его государственной
полиции, учрежденной японскими оккупационными властями.
Чилдан похолодел.
- Вы - Роберт Чилдан?
- Да, сэр.
Сердце его бешено колотилось.
- Недавно, - сказал полицейский, - вас посетил один человек, белый,
назвавшийся представителем одного из офицеров имперского флота.
Он сверился с бумагами в папке, вытащенной им из лежавшего на диване
портфеля.
- Последующее расследование показало, что это совсем не так. Такого
офицера не существует, как и такого корабля.
Он внимательно посмотрел на Чилдана.
- Да это так, - отозвался Чилдан.
- Нам сообщили, - продолжал полицейский, - о попытке шантажа, имевшей
место в районе Залива. Этот парено, очевидно, приложил там руку. Не можете
ли вы обрисовать его.
- Невысокий, довольно смуглый, - начал Чилдан.
- Похож на еврея?
- Да, - сказал Чилдан, - только теперь мне пришло в голову, а тогда я
каким-то образом просмотрел это.
- Вот фото.
Человек из Кемпейтай протянул ему снимок.
- Это он.
Чилдан не чувствовал никаких сомнений. Его несколько ужаснула
способность сыска, проявленная Кемпейтай.
- Как же вы нашли его? Я ведь не сообщал об этом, а позвонил своему
оптовому торговцу, Рею Келвину, и сказал ему о...
Полицейский жестом приказал ему молчать.
- У меня тут есть для вас одна бумага, которую вы должны подписать, и
это все. Вам не нужно будет присутствовать на суде, ваше участие в этом
деле заканчивается этой предписываемой законом формальности.
Он протянул Чилдану лист бумаги и ручку.
- Здесь говорится о том, что этот человек посетил вас и что он
попытался обмануть вас, выдавая себя за другого и так далее. Все это вы
можете прочесть здесь.
Полицейский отвернул рукав и посмотрел на часы, пока Чилдан читал
бумагу.
- По существу здесь все верно?
- По существу - да.
У Роберта Чилдана не было времени уделять этой бумаге должного
внимания, да к тому же он был несколько сбит с толку всем, что произошло в
этот день.
Но он знал, что этот человек выдавал себя за другого и что был тут
какой-то шантаж, и, как сказал этот человек из Кемпейтай, парень этот -
еврей. Чилдан взглянул на имя под фотографией.
Френк Фринк, урожденный Френк Финк. Да, конечно, еврей, любому ясно -
да еще с такой фамилией.
Чилдан подписал бумагу.
- Спасибо, - сказал полицейский.
Он собрал свои вещи, нахлобучил шляпу, пожелал Чилдану спокойной ночи
и вышел. Все дело заняло каких-нибудь несколько мгновений.
"Они найдут его, - подумал Чилдан, - где бы он ни скрывался".
Он испытывал большое облегчение. Замечательно, что они так быстро
работают.
"Мы живем в обществе законности и порядка, где евреям не дано власти
плести свои коварные интриги вокруг невинных людей, мы от этого защищены. и
как это я не распознал в нем сразу еврея? Простак я, что ли? Очевидно я на
хитрость и не способен, а это делает человека беспомощным. Не будь закона,
я был бы всецело в их власти, этот еврей мог бы убедить меня в чем угодно.
Это какая-то форма гипноза. Они могут все общество подчинить себе. Завтра я
пойду и куплю эту книгу. Интересно будет взглянуть, как автор представляет
себе мир, где правят евреи и коммунисты, где Рейх лежит в развалинах, а
Япония - просто провинция России.
Россия там, кажется, простирается от Атлантического океана до Тихого.
Интересно, описывает ли автор - как там его фамилия? - войну между Россией
и США? Занятная книга. Странно, что никто не написал ее раньше".
Он подумал, что такие книги позволяют лучше понять, насколько нам
сопутствует удача, даже несмотря на все тяготы... нам было бы гораздо хуже.
Эта книга дает нам огромный моральный урок. Да, здесь у власти японцы, а мы
