на глазах у стольких людей. По столикам пробежала волна смешков и улыбок.
- Я тоже рад тебя видеть, Раселле, - со слабой улыбкой пробормотал
Букама, когда та наконец отпустила его. - Не знал, что у тебя тут есть
гостиница. Как ты думаешь... - Он опустил взгляд, чтобы, как требует
вежливость, не смотреть ей прямо в глаза. Это оказалось ошибкой. Раселле от
души врезала ему в челюсть - Букама аж пошатнулся, мотнув головой.
- Шесть лет - и ни весточки, - рявкнула Раселле. - Шесть лет!
Вновь схватив Букаму за уши, она еще раз поцеловала его и на этот раз не
отпускала подольше. И держала крепко, пресекая все попытки Букамы
высвободиться, так что ему пришлось сдаться и позволить Раселле поступать,
как ей вздумается. Ладно, раз она его целует, значит, нож в сердце не
вонзит. По крайней мере пока.
- По-моему, для Букамы у госпожи Аровни комната найдется, - раздался за
спиной Лана знакомый мужской голос. - И для тебя, пожалуй, тоже.
Повернувшись, Лан пожал руку мужчине, единственному в общем зале ростом
под стать ему и Букаме. Это был Рин Венамар, старейший его друг, не считая
Букамы. Хозяйка все еще разбиралась с Букамой, и Рин повел Лана к маленькому
столику в углу. Рин, пятью годами старше Лана, тоже происходил из народа
Малкири, но волосы его были заплетены в две длинные косицы, украшенные
колокольчиками. Такие же серебряные колокольчики тихонько звенели на
отворотах его сапог и на рукавах желтой куртки. Нельзя сказать, что Букама
недолюбливал Рина, но сейчас еще больше испортить настроение Букаме мог лишь
вид Назара Кьюренина.
Лан с Рином уселись на скамьи, и служанка в полосатом переднике тотчас же
принесла горячего вина с пряностями. По-видимому, Рин успел заказать питье,
едва заметив Лана. Темноглазая девушка с пухлыми губками, поставив кружку
перед Ланом, откровенно оглядела его с головы до пят. Потом шепнула ему на
ухо: "Меня зовут Лайра", и пригласила провести вместе ночь, если он
остановится в гостинице. Лану хотелось только одного - как следует
выспаться, поэтому он, потупив взор, начал бормотать, что она оказывает ему
слишком большую честь. Лайра не дала ему договорить. С хриплым смешком она
склонилась к Лану и укусила за ухо, а потом громко заявила, что до
завтрашнего восхода ему такую честь окажет, что он на ногах держаться не
будет. За столиками рядом раздались взрывы хохота.
Рин не дал Лану даже слова вымолвить - он швырнул девушке толстую монету
и увесистым шлепком пониже спины отправил красотку восвояси. Засовывая
монету в вырез платья, Лайра расплылась в улыбке, отчего на щечках у нее
появились ямочки, но, уходя, она то и дело кидала на Лана томные взгляды.
Тому оставалось лишь вздохнуть. Вздумай он сейчас сказать "нет", на подобное
оскорбление с нее вполне станется ответить ударом ножа.
- А с женщинами тебе везет по-прежнему. - В смехе Рина послышались
раздраженные нотки. Возможно, у него самого имелись на Лайру виды. - Свету
ведомо, не считают же они тебя красавцем - с каждым годом ты все уродливей.
Наверно, мне стоит прикинуться скромником, пусть меня женщины за нос
поводят!
Лан открыл было рот, но вместо ответа отхлебнул вина. Объяснений не
требовалось, ведь отец Рина увез сына в Арафел в тот год, когда Лану
исполнилось десять. Рин носил единственный меч у бедра, а не два за спиной,
но до кончиков ногтей был арафелцем. Он и в самом деле заговаривал с
женщинами первым. Лана же воспитали в Шайнаре Букама и его товарищи, и его
окружало очень мало тех, кто придерживался малкирских обычаев. Кое-кто из
сидящих в общем зале поглядывал на столик Лана и Рина - искоса, поверх
кубков и кружек. Пухленькая меднокожая женщина, в платье несколько более
плотном, чем обычно носят доманийки, ничуть не скрывала своего интереса,
возбужденно переговариваясь с типом с закрученными усами и крупной
жемчужиной в ухе. Вероятно, пыталась угадать, будут ли из-за Лайры
неприятности. Или гадала, правда ли, что мужчина с хадори на голове способен
убить за оброненную булавку.
- Не ожидал встретить тебя в Канлууме, - промолвил Лан, поставив на стол
кружку с вином. - Купеческий караван охраняешь?
Букамы и хозяйки гостиницы нигде не было видно.
Рин поежился.
- Да, из Шол Арбелы. Говорят, самый удачливый торговец в Арафеле. Точнее,
говорили. Вот и договорились. Мы прибыли вчера, и прошлой ночью в двух
кварталах отсюда грабители перерезали ему горло. Так что за эту поездку
денег мне не видать. - Он мрачно улыбнулся, сделал большой глоток из своей
кружки, возможно, в память о купце, а возможно, жалея, что не получит вторую
половину платы. - Чтоб мне сгореть, если я думал свидеться тут с тобой.
- Не слишком верь слухам, Рин. С тех пор как я отправился на юг, меня,
можно сказать, и не ранили. - Если для них отыщется комната, тогда, решил
Лан, нужно обязательно поинтересоваться у Букамы, заплатил ли уже тот и
каким образом. Глядишь, от негодования забудет про свою угрюмость.
- Айил, - фыркнул Рин. - По-моему, им ты не по зубам. - Разумеется, с
Айил Рину сталкиваться не доводилось. - Я думал, ты вместе с Эдейн Аррел.
Слышал, сейчас она в Чачине.
Едва прозвучало это имя, как Лан резко повернулся к Рину.
- А почему я должен быть возле леди Аррел? - негромко спросил он.
Негромко, но особо выделив ее титул.
- Ну-ну, полегче, - произнес Рин. - Я вовсе не хотел... - С его стороны
было благоразумно оставить прежний тон. - Чтоб мне сгореть, неужели ты
ничего не слышал? Она подняла знамя с Золотым Журавлем. Разумеется, от
твоего имени. Едва год начался, как она отбыла из Фал Морана в Марадон, а
теперь возвращается. - Рин покачал головой, колокольчики, вплетенные в
косицы, тихонько звякнули. - Здесь, в Канлууме, нашлось сотни две-три,
готовых последовать за нею. То есть за тобой. Назвать некоторых, так ты не
поверишь. Старый Кьюренин заплакал, когда услышал ее речи. И все готовы
вырвать Малкир из лап Запустения.
- Что погибло в Запустении, того больше нет, - устало промолвил Лан. В
душе он ощущал ледяной холод. Теперь удивление Сероку, услышавшего, что Лан
собирается отправиться на север, внезапно обрело новый смысл, как и
нежданное заявление юного стражника. Даже взгляды, которыми Лана окидывали в
общем зале, показались ему иными. И со всем этим связана Эдейн. Она всегда
любила бури и грозы. - Пойду за лошадью своей присмотрю, - сказал Лан Рину,
со скрипом отодвигая скамью.
Рин что-то сказал вслед, мол, неплохо бы вечерком прошвырнуться по
окрестным тавернам, но Лан его не слушал. Он торопливо миновал кухню,
окунувшись в горячий от раскаленных железных жаровен, пышущих жаром каменных
печей и открытых очагов воздух, и вышел в прохладу конюшенного двора, где
смешались запахи лошадей, сена и дыма. На крыше конюшни щебетал серый
жаворонок. Весной серые жаворонки прилетают раньше малиновок. Тогда в Фал
Моране, когда Эдейн впервые обожгла его ухо жарким шепотом, тоже пели серые
жаворонки.
Лошадей уже завели в стойла, на дверцах стойл висели попоны, поверх них
лежали уздечки и седла. Вьючных корзин Лан не заметил. Очевидно, госпожа
Аровни дала знать конюхам, что Букама и Лан останутся ночевать у нее в
гостинице.
В сумрачной конюшне он увидел всего одного конюха - худощавая сурового
вида женщина сгребала навоз. Не превращая своего занятия, она молча смотрела
на Лана, он похлопал Дикого Кота по шее, проведал и двух других лошадей. Так
же не проронив ни слова, женщина смотрела, как Лан принялся расхаживать
туда-сюда по конюшне. Меряя шагами усыпанный соломой земляной пол, он
пытался размышлять, но в голове крутилось лишь имя Эдейн. Лицо Эдейн, в
обрамлении черных шелковистых волос, что спускались ниже талии, прекрасное
лицо с огромными темными глазами, из-за которых, пусть даже полных
властности, иссохнет душа любого мужчины.
Вскоре женщина-конюх, коснувшись пальцами губ и лба, что-то пробормотала
в его сторону и поспешно вывезла из конюшни полупустую тележку. Косясь через
плечо на Лана, женщина чуть задержалась, затворяя дверь, и Лан остался один.
Сумрак прорезали косые солнечные лучи, что пробивались в щели приоткрытых
люков, ведущих на сеновал. В бледно-золотых полосах света плясали пылинки.
Лан поморщился. Неужели она испугалась мужчины с хадори на голове?
Решила, что в том, как он ходит тут, таится угроза? Вдруг Лан поймал себя на
том, что его пальцы пробегают по длинной рукояти меча, на том, как напряжено
лицо. А как он ходит? Да нет, он не просто ходит, а повторяет шаги боевой
связки под названием "Леопард в высокой траве", которую используют, когда со
всех сторон тебя окружают враги. Ему нужно успокоиться.
Лан уселся, скрестив ноги, на охапку соломы, мысленно представил себе
язычок пламени и отправил туда все свои эмоции, ненависть, страх, все до
последней крупицы, пока в конце концов не окружил себя коконом пустоты.
После многолетней практики для достижения ко'ди, единения, потребовалось
совсем мало времени - лишь один удар сердца. Мысли и даже собственное тело
казались чем-то далеким, но в этом состоянии Лан воспринимал все окружающее
лучше обычного, он стал един с охапкой соломы, на которой сидел, с конюшней,
с мечом в ножнах позади себя. Лан "чувствовал" лошадей, жующих сено в своих
кормушках, и мух, жужжащих в углах. Они все были частью его, он слился с
ними. Особенно с мечом. Впрочем, именно такой бесстрастности он сейчас и
искал.
Из кошеля на поясе Лан достал тяжелое золотое кольцо-печатку с вырезанным
на нем летящим журавлем и принялся вертеть его в пальцах. Кольцо королей
Малкири, его носили мужчины, которые сдерживали Тень более девяти сотен лет.
Неизвестно, сколько раз кольцо перековывали, когда металл истирался, но
всякий раз старое кольцо расплавляли, чтобы оно стало частью нового.
Наверняка что-то в этом кольце помнило еще и руки правителей Рамдашара,
существовавшего до Малкир, и властителей Арамелле, что была прежде
Рамдашара. Этот кусочек металла олицетворял собой более чем трехтысячелетнюю
битву с Запустением. Кольцом Лан владел всю свою жизнь, но никогда не
надевал его. Обычно даже прикоснуться к кольцу он не мог без внутренней
борьбы, но каждый день заставлял себя вновь и вновь смотреть на него,
относясь к этому как к своеобразному упражнению воли. Сегодня же, без
погружения в пустоту, он вряд ли сумел бы сделать это. Только пребывая в
ко'ди, где мысль плавает свободно, а всякое чувство - далеко, на самом
горизонте.
Еще в колыбели Лан получил четыре дара. Кольцо на руку и медальон, что
сейчас висел у него на шее, меч у бедра и клятву, данную от его имени. Самым
ценным из даров был медальон, самым тяжелым - клятва. "Стоять против Тени,
пока крепко железо и тверд камень. Защищать народ Малкир до последней капли
крови. Отомстить за то, что нельзя защитить". И тогда его помазали
благовонным маслом и нарекли Дай Шан, назвали следующим королем Малкир и
вывезли из страны, обреченной на гибель. Двадцать человек отправились в
опасный путь; до Шайнара добрались пятеро.
Защищать уже было нечего, оставалось только мстить за родную страну, и
Лана готовили к этому с первых его шагов. С подарком матери на груди, с
отцовским мечом в руках, с кольцом, обжигавшим ему душу, он мстил за Малкир
с шестнадцати лет. Но никогда он не вел никого с собой в Запустение. Да, с
ним отправлялся Букама и другие, но Лан не вел их. Его война - война в
одиночку. Мертвого не оживить, а тем более не вернуть к жизни погибшую
страну. А именно это пыталась теперь сделать Эдейн Аррел.
