ты ударила женщину, которая просто сидела тут? Она и пошевелиться-то не
могла!
Все три женщины повернулись к своему спасителю и взглянули на него, а тот
придушенно всхлипнул, потому что воздух вокруг него словно сгустился в
вязкое желе. Юношу на добрых три фута приподняло над полом, сапоги болтались
в воздухе. О, чтоб мне сгореть, это Сила! Вот тебе на! Я-то боялся, что
проклятую Силу на мне зачнут использовать Айз Седай, а получилось, что с
этой Силой за меня взялись те проклятые женщины, которых я спасаю! Чтоб я
сгорел!
- Ничего ты не понимаешь, Мэтрим Коутон, совсем ничего, - сказала Эгвейн
с холодком в голосе.
- А пока не поймешь, - прибавила Найнив еще более суровым тоном, -
предлагаю тебе держать свое мнение при себе.
Илэйн же ограничилась взглядом, который напомнил Мэту, как на него
посматривала мать, отправляясь срезать прут подлиннее и погибче с намерением
задать неслуху-сыну розог. Не пойми почему он ухмыльнулся девушкам - такой
улыбкой он обычно после хорошей порки тем самым прутом наделял матерь. Чтоб
мне сгореть, но если им этакое по силам, то не понимаю, каким образом
кому-то вообще удалось запереть их в камере!
- Одно я понимаю: я вытащил вас из какой-то передряги, из которой вам
самим было не выбраться, а благодарности у вашей троицы как у проклятого
сквалыги из Таренского Перевоза, которому больные зубы житья не дают!
- Ты прав, - сказала Найнив, и сапоги Мэта неожиданно впечатались в пол,
да так, что у него зубы клацнули, едва не уполовинив язык. Но он вновь обрел
способность двигаться. - Как ни больно мне это признавать, я скажу: ты прав.
Мэта так и подмывало ответить какой-нибудь колкостью, но он поборол
искушение съязвить, хотя голос Найнив можно было счесть виноватым лишь с
большой натяжкой, - Ладно, но теперь-то мы можем уйти? Сандар полагает, что,
пока там сражаются, мы с ним сумеем вывести вас через маленькую калитку у
реки.
- Я еще не ухожу, Мэт, - сказала Найнив. - Лично я хочу найти Лиандрин и
спустить с нее шкуру, - проговорила Эгвейн. Судя по голосу, именно так,
буквально, она и намеревалась поступить.
- А я бы, - поделилась своим желанием Илэйн, - лупила Джойю Байир до тех
пор, пока она не заверещит, но, если попадется другая, особо горевать не
стану.
- Вы что, оглохли? - зарычал Мэт. - Там сражение идет! Я пришел вас
спасти, и я вас спасу!
Эгвейн, проходя мимо, ласково потрепала юношу по щеке. То же проделала
Илэйн. Найнив только фыркнула. Мэт, раззявив рот, уставился им вслед.
- Почему ты ничего не сказал? - опомнившись, накинулся он на ловца воров.
- Я видел, к чему привели твои речи, - без всяких околичностей ответил
Сандар. - Я же не дурак.
- Хорошо, но я не полезу в самую гущу битвы! - крикнул Мэт вслед
женщинам. А те уже выходили через маленькую зарешеченную дверь. - Я ухожу,
слышите?
Они даже не обернулись. Вот сунутся ненароком куда-нибудь, а их и убьют!
Оглянуться не успеют, как мечом проткнут! Ворча себе под нос, Мэт закинул
свой боевой посох на плечо и двинулся за девушками.
- А ты так и будешь тут стоять? - окликнул он ловца воров. - Не для того
я столько одолел, чтоб теперь позволить им погибнуть!
Сандар нагнал Мэта в комнате с кнутами. Трех женщин здесь уже не
оказалось, но у Мэта было чувство, что отыскать их будет нетрудно. Только
примечай, где мужчины в воздухе висят! Проклятые женщины! Он ускорял шаг и
дальше бежал легкой рысцой.
***
Перрин с мрачным видом шел по переходам Твердыни, настойчиво разыскивая
хоть какой-то след Фэйли. Он вызволял ее еще дважды. Один раз - сокрушив
железную клетку, очень смахивавшую на ту, в какой в Ремене держали айильца.
Другой - взломав стальной сундук, на стенке которого был выгравирован сокол.
В обоих случаях девушка растаяла в воздухе, едва произнеся его имя. У ноги
Перрина, принюхиваясь, трусил Прыгун. Каким бы чувствительным ни был нос
Перрина, чутье волка было еще острее - именно Прыгун привел к сундуку.
Перрин терялся в догадках, удастся ли ему вообще освободить девушку. Чуть
ли не целую вечность не было вовсе ничего, даже намека на след. В пустых
переходах Твердыни горели лампы, висели гобелены и оружие, но не было
никакого движения. Но если только мне не почудилось, я видел Ранда. Всего
лишь мелькнула фигура - бегущий человек, словно преследующий кого-то. Это не
мог быть Ранд, но мне кажется, это был он.
Прыгун неожиданно ускорил бег, направляясь к другим дверям - высоким,
обитым бронзой. Перрин старался не отстать от волка, запнулся и упал на
колени, едва успев выставить перед собой руку, оберегая лицо от удара о
каменный пол. Волной накатила слабость, будто все мышцы превратились в воду.
Даже когда это ощущение покинуло его, оно унесло с собой какую-то часть сил.
С большим трудом, борясь с самим собой, юноша поднялся на ноги. Прыгун
повернулся и посмотрел на Перрина.
Ты слишком сильно сюда прорвался. Юный Бык. Плоть слабеет. Ты не
заботишься о том. чтобы в должной мере держаться за нее. Скоро и плоть, и
сон погибнут вместе.
- Найди ее, - сказал Перрин. - Больше я ничего не прошу. Отыщи Фэйли.
Желтые глаза смотрели в желтые глаза. Волк развернулся и мягкой трусцой
подбежал к дверям. Вот за ними, Юный Бык.
Перрин добрел до дверей и толкнул створки. Они не поддались. Казалось,
открыть их нет никакой возможности - нет никаких ручек, не за что
ухватиться. Металл был испещрен узором, таким мелким и тончайшим, что глаз
почти не различал его. Соколы. Тысячи крошечных соколов. Она должна быть
здесь. По-моему, долго я не продержусь. С громким возгласом Перрин с размаху
вбил молот в бронзу. Металл отозвался, зазвенел, точно громадный гонг. И
кузнец ударил снова, и звон раздался громче и продолжительнее. Третий удар -
и бронзовые створки разлетелись под молотом, как стеклянные.
Внутри, в сотне шагов от разбитых дверей, в круге света сидел прикованный
к насесту сокол. Остальная часть просторной комнаты была затоплена мраком -
тьма и слабый шелест словно многих сотен крыльев. Перрин шагнул в комнату, и
из темноты камнем упал сокол, когтями прочертив по лицу юноши кровавые
отметины. Перрин вскинул руку к глазам, заслонился - когти стали рвать ему
предплечье - и, шатаясь, двинулся к насесту. Птицы все кидались и кидались
на него, налетали соколы, били крыльями, рвали когтями и хищно загнутыми
клювами, но Перрин упорно ковылял дальше. Кровь текла по рукам и плечам, а
он оберегал рукой глаза, которые неотрывно смотрели на сокола на насесте.
Молот он потерял. Где он его выронил, Перрин не помнил, но знал: если бы
повернул назад и стал искать молот, то погиб бы прежде, чем нашел его.
Перрин добрался до насеста, и в этот миг полосующие тело когти швырнули
его на колени. Он посмотрел из-под руки на соколицу на насесте, и она
ответила ему темным немигающим взглядом. Цепь, которой была скована лапка
птицы, крепилась к насесту при помощи крохотного замочка, сработанного в
виде ежа. Не обращая внимания на прочих соколов, что закружились теперь
вокруг него смерчем бритвенно острых когтей, Перрин обеими руками схватил
цепь и из последних сил разорвал ее. Боль и соколы принесли темноту.
***
Перрин открыл глаза. В лицо, руки и плечи словно вонзилась тысяча ножей,
мучительно больно кромсающих плоть. Но все это было совершенно неважно -
возле юноши стояла на коленях Фэйли, темные, раскосые глаза ее были
переполнены тревогой. Девушка вытирала ему лицо тряпицей, уже насквозь
пропитанной кровью, - Мой бедный Перрин, - негромко и нежно произнесла она.
- Мой бедный кузнец. Ты так жестоко изранен.
С усилием, от которого боль ударила еще сильнее, юноша повернул голову.
Они находились в гостинице "Звезда", в отдельной столовой, а около ножки
стола валялся вырезанный из дерева еж. Он был разломан пополам.
- Фэйли, - прошептал Перрин. - Моя соколица.
***
Ранд по-прежнему был в Сердце Твердыни, но все вокруг изменилось. Исчезли
сражающиеся, пропали мертвые тела, не было вообще никого, только он один.
Вдруг по всей Твердыне прогремел звон громадного гонга, затем звон
повторился, и самые камни под ногами откликнулись дрожью. В третий раз
разнесся звучный раскат и внезапно оборвался, словно гонг не выдержал и
раскололся. Вокруг воцарились тишина и недвижность.
Что это за место? - подумал Ранд. Но еще важнее: где Ба'алзамон?
И будто в ответ ему, из теней среди колонн, нацеленная в грудь Ранду,
ударила ослепительная стрела, подобная той, которую выпустила Морейн. Ранд
инстинктивно повернул запястье; каким-то внутренним чутьем, а может, и
благодаря чему-то другому, он впустил освобожденные потоки из саидин в
Калландор. От потока Силы меч засиял много ярче того стержня, что несся в
юношу. Шаткое равновесие между бытием и небытием заколебалось. Наверняка та
лавина поглотит его.
Светящаяся стрела ударила в клинок Калландора - и расщепилась на его
лезвии, поток двумя рукавами растекся по сторонам клинка. Ранд почувствовал,
как опалило куртку близко пролетевшим пламенем, как запахло затлевшей
шерстью. За спиной Ранда врезались в огромные колонны из краснокамня два
зубца замороженного огня, два зубца жидкого света. Там, куда они ударили,
камень исчез, как и не было его, и пылающие стержни пробуравили другие
колонны, мгновенно пропавшие точно так же. Сердце Твердыни содрогнулось под
падающими колоннами, которые разлетались брызгами каменного крошева, тучами
красной пыли. Но то, что падало в сияние, попросту... Ничего этого больше не
было.
Из темноты раздался гневный рык, и сверкающий стержень чистейше белого
жара исчез.
Ранд взмахнул Калландором, словно перерубая что-то перед собой.
Просвечивающее сквозь клинок белое сияние вытянулось, удлинилось, сверкнуло
вперед и, как серпом, подрезало краснокаменную колонну, за которой таилось
рычание. Полированный камень рассекся, точно шелк. Подрубленная колонна
задрожала, верхушка ее обломилась у потолка, и она рухнула, разбившись об
пол. За стихающим грохотом рассыпавшихся иззубренных громад Ранд расслышал
стук сапог по камню. Кто-то убегал.
С Калландором. наизготовку Ранд бросился за Ба'алзамоном.
Когда юноша достиг высокой арки, ведущей из Сердца Твердыни, та
обвалилась. Рухнувший каменный свод, зло клубясь пылью, будто намеревался
похоронить его под собой, но Ранд бросил на преградившую путь стену Силу, и
завал сделался всего лишь плавающей в воздухе пылью. А он продолжал бежать.
Он не помнил, как и что сделал, но времени на размышления у него не было.
Ранд бежал следом за Ба'алзамоном, удаляющиеся шаги которого эхом шелестели
в переходах Твердыни.
Из истончившегося воздуха выскакивали Мурддраалы и троллоки, чудовищные
звериные обличья и безглазые лица, перекошенные яростью, злобой, жаждой
убивать. Их были сотни, они запрудили черными фигурами весь коридор впереди
Ранда и позади него, алкали крови мечи-косы и клинки мертвенно-черной стали.
Сам не понимая как, Ранд обратил их всех в пар, тот расступился перед ним...
и исчез. Воздух вокруг внезапно стал удушливой сажей, заползшей в ноздри,
забившейся в рот, стеснившей дыхание, но юноша вновь сделал ее свежим
воздухом, прохладным туманом. Из пола у него под ногами выпрыгнуло пламя,
вырвалось из стен, обрушилось с потолка, яростные струи хрупким пеплом
сдували гобелены и ковры, дотла сжигали столы и сундуки, сбивали узорчатые
шандалы и лампы, проливая их дождинками расплавленного, пламенеющего золота.
Ранд утихомирил огненные языки, прихлопнул беснующееся пламя, превратив его
