что-то творится - звонят ему, а ни слова не слышно. Ты
постучись.
Харитон подошел к обитой черным дерматином двери и
костяшками пальцев постучал по косяку.
- Да! - раздался раздраженный голос из-за дерматина.
Харитон открыл дверь.
В просторном - с двумя большими окнами - кабинете стол был
расположен в дальнем от входящего углу. Степан Ибрагимович,
сцепив пальцы рук на столе, в упор смотрел на идущего по
кабинету Харитона. Вид у начальника РО НКВД был мрачноватый.
Майор Степан Ибрагимович Баев был средних лет полноватый
мужчина с совершенно круглой, недавно начавшей лысеть головой.
На аккуратно выбритом лице его хранилось выражение энергичного,
волевого, привыкшего руководить человека.
- Что там у тебя? Говори короче, - произнес он
недружелюбно, когда Харитон подошел вплотную к столу. - С
Гвоздевым закончил?
- Почти уже. Заключение пишу. Сегодня закончу, - пообещал
Харитон. - Степан Ибрагимович, вы знаете, у нас тут какая-то
женщина под окнами ходит.
- Чего-чего? Какая женщина? Под какими окнами?
- Да вот под этими самыми. По кладбищу.
- Кто ее туда пустил?
- Мне это и самому хотелось бы узнать.
Баев резко встал из-за стола, шагнул к окну, отдернул
штору.
- Нет-нет, Степан Ибрагимович, сейчас уже нету, я
проверял. А полчаса назад ходила. Молодая женщина в ночной
сорочке.
Степан Ибрагимович помолчал несколько секунд.
- Послушай, Харитон, тебе заняться нечем?
- Да честное слово, Степан Ибрагимович. Я собственными
глазами видел. Еще и патефон играл.
- При чем тут патефон?
- Я не знаю, может, и ни при чем. Но вы ведь слышали, как
патефон играл?
- Ничего я не слышал! У меня тут весь вечер с телефоном,
черт его знает, что творится, - >Баев с ненавистью взглянул на
черный аппарат.
- И знаете, что самое странное, - вдруг резко понизив
голос, произнес Харитон. - Эта женщина...
Но он не смог договорить. В ту же секунду телефон на
баевском столе, коротко звякнув, выдержал небольшую паузу и
разразился затем пронзительной непрерывной трелью.
Баев чертыхнулся и схватил трубку.
- Алло! - заорал он в микрофон с откровенной злобой. -
Алло! Говорите! Говорите громче! Алло. Черт вас возьми!.. Алло,
алло! Да! Вот теперь слышно... Да, я слушаю. Баев у аппарата.
Говорите!.. Кто?.. А-а, ну добрый вечер. Это вы мне сейчас
звонили?.. Да вот последние полчаса... А вы откуда звоните?..
Из сельсовета?.. Ну ладно, что там у вас?.. Так... Так...
Понятно... Встретиться? Когда? Это что, срочно?.. А вы можете
объяснить, в чем дело? Рядом никого нет?.. Так... Кто-кто? -
Баев взял из вазочки на столе химический карандаш, придвинул к
себе блокнот, принялся что-то записывать. - Епископ Евдоким?
Постойте, а откуда он у нас взялся?.. Нет, я не в курсе всех
этих дел... Ну ладно, подробности мне сейчас не нужны. Короче,
вы считаете, что есть основания?.. Я говорю, вы сами уверены в
том, что есть основания?.. Так... Ну, хорошо, мне все ясно.
Нет, встречаться не будем. Сделаем так: вы изложите это все на
бумаге, а когда приедут наши люди, бумагу передадите с ними.
Договорились?.. В котором часу им подъехать?.. Ну, давайте в
девять, чтобы наверняка... Хорошо, я понял. Семнадцатого, во
вторник, в девять часов... Да, я все понял. Всего хорошего, -
Баев повесил трубку.
Харитон, покуда он говорил, тихонько присел на стул и не
отрываясь смотрел теперь в одну точку - в угол слева от стола,
где стояли большие напольные часы. Баев, повесив трубку,
некоторое время молчал, глядя на записанные им несколько строк.
- Слушай, Харитон, - произнес он через минуту. - Через
тебя же у нас прошлый год попы шли. Должен помнить - епископа
нашего взяли ведь вроде этой зимой.
- В декабре еще взяли - на Лубянку.
- Похоже, тут еще один у нас объявился.
- Евдоким - это из обновленцев, Степан Ибрагимович.
- А, из обновленцев. Я-то думаю, чего он на него взъелся.
А они что, последнее время сильно между собой грызутся?
- Последнее время не слишком сильно. Некому уже.
- Ну, это как сказать. Ладно. Вот что, Харитоша.
Позвони-ка ты сейчас со своего телефона Свисту и попроси его
зайти ко мне. Скажи, что это срочно. И... слушай, прекращай уже
о бабах думать. Жениться тебе, между прочим, пора.
Харитон поднялся со стула, как-то замялся на секунду.
- Степан Ибрагимович, - сказал он, - а почему у вас часы
стоят?
- Что-что? - удивленно взглянул на него Баев. - Какие
часы? - он обернулся вслед за харитоновым взглядом. На
циферблате напольных часов была полночь. - А-а, ну, должно
быть, забыл завести с утра.
- Они ведь били двенадцать. Я сам слышал.
- И что ж такого? - поморщился Степан Ибрагимович. -
Пробили и остановились. Что у тебя за настроение сегодня?
Мистика какая-то кругом мерещится.
Харитон направился к двери. Но на полпути остановился.
- Да, - сказал он. - Степан Ибрагимович. Вас же можно уже
поздравить.
- Ну так поздравь, - довольно равнодушно предложил Баев.
- Поздравляю, - сказал Харитон. - Крепкого здоровья,
успехов...
- Хорошо, хорошо, - перебил его Степан Ибрагимович. -
Свисту обязательно скажи, что он мне прямо сейчас нужен.
Харитон кивнул, вышел и тихонько прикрыл за собой дверь
кабинета. Он минуту постоял посреди секретарской, задумчиво
глядя на профиль Елизаветы, невозмутимо стрекочущей на пишущей
машинке.
- Лиз, - спросил он вдруг, - а у тебя муж не сердится, что
ты по ночам работаешь?
- Чего сердиться-то? - удивленно взглянула на него
секретарша. - Он же понимает - работа.
- Ну да, работа, - пробормотал Харитон. - Несутся по небу
всадники и все такое.
- Чего-чего? - вскинув брови, наморщила лоб Елизавета.
- Всадники, говорю, - вздохнул Харитон. - Всадники
несутся, а трубы трубят. Кто же ей мог сказать?
Лиза молча смотрела на него снизу вверх.
- Мужу привет, - кивнул ей Харитон, направляясь к выходу.
Когда дверь за ним закрылась, Лиза, глядя на нее,
покрутила у виска указательным пальцем.
Эти слова произнесла Зинаида Олеговна вчерашней ночью. Как
и всегда, когда засыпала беспокойно, она проснулась под утро,
подошла к его кровати и встала над ней, громко, сбивчиво дыша.
Харитону не привыкать уже было просыпаться от этого нарочитого
дыхания. Разбудив его таким способом, она обычно минуту еще
молча стояла над ним с вытаращенными глазами, чтобы подчеркнуть
значительность того, что произносила затем.
- Беспокойно лежится мне, Харитон, - произнесла она в этот
раз; начинала она всегда примерно одинаково. - Чувствую ясно,
как приближается суд. Уже трубят вокруг трубы, уже несутся по
небу всадники, и апокалипсис вершится на наших глазах.
- Мама, мама, - морщась спросонья, привычно пробормотал
он. - Ложись, пожалуйста, спать, - и отвернулся к стене.
Она подышала над ним еще минуту-другую, потом ушла. На
сколько-то времени в этот раз сон она ему все-таки разогнала.
Лежа на спине, он глядел на полную луну за окном, на едва
начавшее светлеть небо, и с некоторым раздражением думал о том,
что надо в конце-концов и решаться на что-то, до бесконечности
все это продолжаться не может.
Потом он все же уснул.
И эту бредовую фразу, как и сотню других, ей подобных, он
конечно вскоре забыл бы, если бы не пришлось повториться ей
теперь таким вот странным образом. Но кто же это мог подслушать
ее тогда? Как? И кто же, черт возьми, она такая, эта довольно
бесстыжая барышня?
- Бруно, - берясь за телефонную трубку, бессмысленно
пробормотал Харитон. - Бруно-мруно.
Набрав номер, он в задумчивости выключил и снова включил
настольную лампу. Следовало признать, что кому-то этот
розыгрыш, несмотря на очевидность его, все же удался.
- Алло! - по привычке прокричал он в трубку, но тут же
убедившись, что слышимость хорошая, заговорил нормальным
голосом. - С Михал Михалычем соедините, будьте добры...
Спасский, НКВД... Михал Михалыч! Харитон беспокоит, добрый
вечер... Да, да, все в порядке, спасибо. Михал Михалыч, тут
Степан Ибрагимович очень просит вас заглянуть к нему... Нет, я
не в курсе, но, по-видимому, это срочно. Он просит, чтобы прямо
сейчас... Да у него с аппаратом какие-то нелады - барахлит. С
линией, вообще-то говоря, надо что-то делать... Да... Да, да. Я
понимаю, Михал Михалыч, но, по-моему, все-таки лучше, если б вы
пришли... Да, я все понимаю... Да нет, мое ведь дело в данном
случае передать... Конечно, конечно, постарайтесь. К тому же
все-таки день рождения... Да, работы по горло, как всегда...
Ну, а кому сейчас легко?.. Да, увидимся, разумеется. Всего
хорошего.
Повесив трубку, Харитон покачал головой. Похоже, что Свист
этот так до сих пор и не разобрался, что почем в районном
городе Зольске. Можно уже держать пари, что и он здесь надолго
не задержится. Жаль, в целом он, кажется, неплохой мужик, хотя
и без царя в голове. А, впрочем, наплевать.
Какое-то время Харитон сидел за столом без дела, затем
снова взял брошенное перо и, наконец, макнул его в чернильницу.
Глава 3. КВАРТИРА
Если заглянуть в историю Зольска, то, по неподтвержденным
данным, основан он был еще при татаро-монголах. История его
вообще изучена мало, хотя из новейшей кое-что известно.
Доподлинно известен, в частности, следующий факт.
Без малого семьдесят лет назад, считая от той весны, в
семье зажиточного зольского купца Бориса Пустовалова родился
четвертый сын, названный, в честь кого - неизвестно, Захаром; и
как протекли его детство и отрочество, никто не знает.
Когда же пошел Захару Борисовичу двадцатый годок, и
батюшка его тихо скончался от белой горячки, на свою долю
наследных денег купил он пустырь у восточной окраины Зольска,
подрядил будущих своих, но покуда несознательных могильщиков, и
в какие-нибудь полгода выстроил на пустыре двухэтажный дом с
тремя подъездами, по четыре квартиры в каждом. Выстроив,
женился, предпринимательскую деятельность оставил и стал
заметным в городе домовладельцем.
И, вероятно, дожил бы спокойно до сытой старости, если бы
политические события в России, которыми никогда он не
интересовался, не повернули столь решительно на столбовую
дорогу истории.
А началось все лично для Захара Борисовича с совершенно
неприметного факта. Как-то осенью, на излете натиска первой
русской революции, во время утреннего кофе, в дверь к нему
постучался застенчивого вида щуплый молодой человек в очках,
представился Ильей Ильичем Валабуевым и быстро, не торгуясь,
нанял у него трехкомнатную квартиру в первом этаже. Деньги к
вящему удовольствию Захара Борисовича он выразил готовность
внести вперед.
И разве мог подумать тогда аполитичный господин
Пустовалов, что утренний гость его, которого он принял не то за
начинающего лекаря, не то за ищущего частной практики учителя,
был на самом деле не лекарь и не учитель, а отчаянный
революционер с пятилетним подпольным стажем, с двумя пулевыми
ранениями на баррикадах Пресни.
Мог ли предположить даже почтенный Захар Борисович, что
внесенные ему вперед деньги месяц назад экспроприированы в
московской ювелирной лавке Гутмана, что в черном кожаном
саквояже, из которого достал их Илья Ильич, лежали помимо
браунинга две тысячи антимонархических листовок, что, наконец,
настоящая фамилия молодого человека была и не Валабуев вовсе, а
Балалаев, под которой и был он известен всей московской тайной
полиции.
И в мыслях не было ничего такого у Захара Борисовича
