ею.
Похожий на цыгана любитель Дюма рванулся к мальчику, но майор заслонил
Шуру собой и решительно проговорил:
- А ну-ка, идемте со мной гражданин.
Маленькие глазки черномазого забегали по сторонам, и вдруг он одним
прыжком оказался у дверей, толкнул ее и выскочил на улицу.
Его никто не преследовал.
Майор улыбнулся друзьям и снова склонился над стопкой книг. Ребята
отправились домой.
Потом Алла начала рассказывать о том, как была украдена книга.
Решетняк слушал ее не перебивая и жестом останавливал Проценко и Ольгу,
если видел, что они хо-тят что-то спросить у девочки.
Только когда Алла закончила рассказ, капитан задал ей сразу несколько
вопросов.
Где старый, выломанный из двери замок? Куда делся валявшийся в комнате
окурок? Не заметила ли она, от какой папиросы был этот окурок? Ведь на
бумажном мундштуке пишется название папирос.
Алка подумала и начала отвечать.
Посмотреть название папирос ей в голову не пришло. Окурок она вымела и
выбросила в ведро для мусора, которое стоит на кухне. А замок Шура кинул в
ящик, где валяется всякий железный хлам и инструменты.
- А ну, пошли, - (поднялся с кресла Решетняк, - покажи замок и ведро.
Алла провела подполковника на кухню. Проценко и Ольга заинтересовавшиеся
всем происшедшим не менее Решетняка, последовали за ними.
Алла хотела вытащить замок из ящика, но, только она потянулась к нему,
как Решетняк предостерегающе схватил ее за руку.
- Подожди, подожди! Я сам.
В планке замка торчал шуруп. Вот за этот-то шуруп, взяв его двумя
пальцами, Решетняк поднял замок. Он отнес его в столовую, аккуратно положил
на письменный стол.
После этого он снова вернулся на кухню и попросил Проценко дать ему лист
фанеры или большой лист чистой белой бумаги.
Проценко принес свернутый в трубку лист ватмана. Решетняк расстелил его
на полу. Он взял ведро, почти полное мусора, и спросил;
- Ты его, Натковна, когда последний раз выносила?
- Дня три назад, - виновато ответила Алла, боясь, что ее упрекнут в
нерадивости.
Решетняк же, к ее удивлению, обрадовался и похвалил:
- Вот это ты молодец! Ну прямо молодец! Он начал осторожно, небольшими
порциями высыпать мусор на белоснежную бумагу. Здесь были высохшие цветы,
бумажные кульки, конфетные обертки, какие-то лоскутки, спичечные коробки. На
все это Решетняк не обращал никакого внимания. Кончиком карандаша он выбирал
из мусора окурки.
Вот лежит целое семейство толстых и длинных окурков "Казбека". Вот еще
одна кучка таких же окурков. На них капитан не задерживался. Эти окурки
оказались здесь после его вчерашнего посещения.
В конце концов на самом дне ведра он нашел тоненький и маленький бумажный
мундштучок, на котором можно было прочесть еле заметную лиловатую надпись:
"Прибой". В квартире Валентины Кваши было много таких окурков.
Всунув очиненный кончик карандаша в мундштук, Решетняк ловко поддел
окурок, отнес его в комнату и положил рядом с замком.
Не притрагиваясь, он несколько минут внимательно рассматривал эти
предметы.
Проценко, Ольга и Алла молча стояли вокруг стола и смотрели на замок и
брошенный окурок как завороженные.
Наконец Проценко не выдержал и нарушил царящее в комнате молчание.
- Ну что? - довольно неопределенно спросил он, заглядывая Решетняку в
лицо. - К чему все это?
- Это, Грицько, следы преступника. Вот, смотри. Подполковник приподнял
замок. Делал он это, как и в первый раз, беря за шуруп, торчащий из ушка.
- На язычке замка царапина. Это взломщик пытался открыть замок, нажимая
на язычок, или, как его называют воры, ригель. Когда это не удалось, он
вырвал замок. Вот видишь? Сбоку несколько таких же царапин, как и на язычке
замка. Мне кажется, я в одном месте покажу тебе сегодня и инструмент,
которым сделаны эти царапины. Это небольшой ломик, или, как называют его на
воровском жаргоне, "фомка".
- Э, - пренебрежительно махнул рукой Проценко, - стоит ли из-за такого
дела шум поднимать. Тоже мне преступник - паршивую книжонку стащил!
- Дело не в книге, - живо отозвался капитан, - с книгой мне пока что
ничего не ясно. Слушай, дай-ка мне три хороших мягких кисти. Только
совершенно новых. И еще у тебя, конечно, найдется бронзовый порошок и
порошок голландской сажи или другой какой-нибудь темной краски.
- Вот Алла даст тебе все, что нужно. А я тем временем Рублева получше
рассмотрю.
- Добро, - согласился Решетняк. - Но тебе придется перейти в ту комнату.
Здесь мы устроим затемнение.
- А я, пожалуй, пойду наведу пока порядок на кухне да буду третий раз за
сегодняшний день подогревать завтрак, - заявила Ольга, - может, мы рано или
поздно все же позавтракаем.
- Не больше как через полчаса садимся за стол! - весело отозвался
Решетняк.
С Решетняком осталась одна Алла.
Подполковник выбрал три мягких колонковых кисти. Порошок бронзовой краски
его удовлетворил. Черную же он нашел грубой и долго растирал ее в маленькой
фарфоровой ступочке. Кроме того он попросил разыскать свечу.
Алла пошла в кладовку и принесла два цветных огарка елочных свечей.
Огарки были маленькие и тоненькие, но капитан сказал, что они подойдут.
Закрыв ставни, подполковник зажег свечной огарок. После этого он
внимательно осмотрел замок и окурок. Сначала он вглядывался в них, смотря
прямо, отставляя свечу в сторону, а потом наоборот - смотрел под косым
углом, а свечу ставил прямо напротив осматриваемого предмета.
- Кто это так захватал замок? - спросил он. - Весь в следах пальцев, и
самых различных.
- Это мы! Шура, Васька и я, - пояснила Алка, - смотрели, как это можно
было такой хороший, крепкий замок взять и вырвать одним махом.
- Да, - вздохнул подполковник, - от замка, видно, проку будет мало. Давай
сначала займемся окурком.
Лезвием безопасной бритвы Решетняк разрезал окурок, превратив его в
развернутую бумажку, и расстелил на столе. Он опустил кисточку в черный
порошок. Постукивая пальцем по ручке кисти, покрыл разрезанный окурок
тонким, ровным слоем краски.
Взяв другую, чистую кисть, Решетняк легко смел с окурка краску. На бумаге
остались два хорошо видных пятна.
- Как зебра, - проговорила Алка, рассматривая эти пятна из-за плеча
Решетняка.
- Открывай окна, - распорядился он и спросил: - Догадываешься, что это за
"зебра"?
- Нет, - призналась Алка, зажмуриваясь от яркого солнечного света,
ворвавшегося в комнату.
- Это отпечатки пальцев того человека, который курил папиросу. Они не
были видны. Я опылил их легкой черной пылью, потом стряхнул ее. Пыль
прилипла к бумаге лишь там, где пальцы выделили микроскопическое количество
пота и жира. Бумага белая - я опылял ее сажей. Замок темный, и я стал бы
опылять его бронзой. Но это не понадобилось: мы имеем прекрасный след на
окурке. Теперь мы сличим их с другими отпечатками и таким образом точно
установим, кто украл у тебя книгу. - А разве это можно? - усомнилась Алла.
- Да. Существует целая наука - дактилоскопия. Это наука о строении кожных
узоров пальцев. Дело в том, что во всем мире нет двух человек, у которых
были бы одинаковые узоры на пальцах.
Из кожаной сумки Решетняк достал кусок прозрачной пленки, приложил ее к
отпечаткам на окурке и пригладил ладонью. Пленка оказалась с одной стороны
липкой, и бумага пристала к ней. Подполковник отделил окурок от пленки.
Следы пальцев с бумаги были перенесены на нее. Теперь их было удобно
рассматривать. Окурок же Решетняк с двух сторон обклеил другими кусочками
пленки, чтобы предохранить следы от повреждения. Затем Решетняк подошел к
телефону и позвонил в управление.
Он приказал своему помощнику взять дело № 214 и на машине заехать на
квартиру Проценко.
Вслед за этим подполковник набрал другой номер.
- Прокурор у себя? - опросил он, очевидно, секретаря и, получив
утвердительный ответ, попросил соединить его с ним.
Несколько минут он молча ждал.
- Товарищ советник юстиции, Решетняк говорит. Хочу доложить о ходе дела
двести четырнадцать. Дом опечатан и охраняется нашими работниками. Хозяйка
пока живет у соседей... Нет. Нет. Установлено ее полное алиби. День накануне
и в ночь убийства она была задержана милицией станицы Усть-Лабинской за
мелкую спекуляцию. Необходим повторный обыск. Вскрылись совершенно новые
обстоятельства дела. Мы привлекаем в качестве эксперта художника Проценко.
Григорий Анисимович, до этого мало обращавший внимания на разговор,
удивленно поднял голову. Очевидно, и прокурор был удивлен, потому что
Решетняк стал пояснять;
- Во время обыска мы изъяли одну картину и одну икону. Почему изъяли? Да
потому, что нашли их в хорошо замаскированном тайнике. Мне это показалось
подозрительным, и я решил показать их сведущим людям. Художник Проценко
опознал и то и другое. Картину писал он сам, а икона, по определению
Проценко, стоит сотни тысяч. Написана она еще в четырнадцатом веке Рублевым.
Прокурор знал, кто такой Рублев, но, очевидно, усомнился в сообщенных ему
фактах.
- Уверяю вас, - доказывал Решетняк, - икона Рублева. И картина и икона из
числа пропавших во время войны. В Насыпном переулке есть еще несколько
картин. Вот я и хочу, чтобы их посмотрел Проценко. Да и новые тайники могут
быть обнаружены. Проценко находится рядом со мной... Хорошо. - Решетняк
протянул трубку Проценко.
- Григорий Анисимович, - к своему удивлению, художник услышал звонкий
женский голос, - не удивляйтесь, что я знаю ваше имя-отчество. Очень люблю
ваши картины. Ни одной выставки не пропускаю.
- Ну что же, приятно, - пробормотал смутившийся Проценко.
- Неужели Рублев? Вы не ошибаетесь? Она спрашивала таким взволнованным,
восторженным голосом, что сразу же расположила к себе Проценко,
- Вне всякого сомнения. Я десятки раз по нескольку часов простаивал
именно перед этой иконой. Да и вообще, можно ли спутать Рублева с кем-нибудь
еще? Он неповторим, а это один из его величайших шедевров.
- Скажите, какие еще картины пропали в войну?
- Много, - ответил Проценко, - всего около пятидесяти. Из них картин
девять-десять принадлежат кисти великих мастеров,
- Я очень рада, Григорий Анисимович, что вы согласились помочь нам, -
проговорила прокурор уже деловым тоном, - может быть, удастся найти еще
что-нибудь ценное. Передайте, пожалуйста, трубку подполковнику Решетняку.
- Есть. Есть. Понятно! - весело отозвался Решетняк, выслушав какие-то
указания прокурора. - Спасибо, товарищ советник юстиции!
Не успел Решетняк положить трубку, как на него коршуном накинулся
Проценко. Он был рассержен не менее, чем утром, когда увидел, как
бесцеремонно обращался подполковник с подлинником Рублева.
- Слушай, Филипп, я тебя, видно, в детстве мало колотил! Но я могу
отлупить тебя и сейчас, не посмотрю на твои чины и ранги. Чего ты тут развел
мышиную возню с окурками, когда там, может, лежат картины Репина и
Айвазовского! Кому нужны твои окурки? Поехали.
- А ты ж говорил, не поедешь на обыск, - съязвил Решетняк, - толку,
дескать, от тебя мало. А поедем мы после того, как поедим.
- То есть как это "поедим"? - возмутился Проценко. - Ты можешь в такой
момент думать о еде?
- Ну, знаешь, - совершенно безмятежно отозвался Решетняк, подсаживаясь к
столу, - если бы у меня по поводу каждой операции пропадал аппетит, я бы
давно умер от истощения. И ты ешь. Нам дела на много часов хватит. Пока не
поешь, не поедем. Кстати, и ехать не на чем. Да еще Рублева в картинную
галерею завезти надо. Такие ценности дома опасно хранить. Это не "Три
мушкетера".
Последнее замечание, видно, примирило художника с Решетняком, и он
