по холсту:
"Патронов больше нет. Взрываю коридор. Погибаю, но не сдаюсь!"
- Это тоже папа писал? - шепотом спросила Алла. - По-моему, нет, -
поколебавшись, ответил Решетняк. - Сейчас мы это узнаем точно.
Косясь на Аллу, заведующая лабораторией сказала:
- Надпись была сделана очень давно, товарищ подполковник.
- Это известно.
- Да, но... - замялась заведующая. Она боялась неосторожным словом
расстроить Аллу. Однако, не имея права скрывать от Решетняка что-либо
обнаруженное экспертизой, она все же продолжала: - Писали пальцем. Надпись
сделана кровью. Возьмите лупу. Можно рассмотреть пальцевые кожные узоры.
Потом кто-то тщательно буквы выскреб, но кое-где в порах холста остались
кристаллики крови. На микрофотографии они обнаружились.
- Неужели это папа? - чуть слышно повторила Алла.
- Это мы сейчас попытаемся выяснить. И, пригласив ребят следовать за ним,
Решетняк вышел из комнаты. Он привел их еще в одну лабораторию.
За большим письменным столом, на котором лежала папка с какими-то
документами, сидел полный старик с густыми вьющимися волосами, которые никак
не хотели уместиться под его белой шапочкой.
- Простите за беспокойство, профессор, - обратился к нему Решетняк, -
очень прошу вас взглянуть на эти два снимка.
Старик недовольно проворчал:
- А если бы профессор уехал в Москву, ваши графологи справились бы с этим
ответственным делом?
- Конечно, - согласился Решетняк, - но уж пользуясь вашим присутствием...
- Вот именно: "пользуясь". Все две недели и пользуетесь, - продолжал
ворчать гривастый старик, беря из рук Ани снимки. - А это что за синьоры и
синьорина? - кивнул он на оробевших от такого сухого приема ребят.
- Мы не синьоры, - совершенно в тон профессору проворчал Лелюх.
- Да ну? - удивился старик, отложил в сторону снимки, поднял на лоб очки
и с интересом посмотрел на Лелюха. - А кто же вы, извините за назойливое
любопытство?
- Ну, мы, - смешался Васька, - вообще, школьники.
Видя, что его слушают, он осмелел и выпалил - Синьоры - это в Италии, а
там буржуазия. Товари-щами нас можно назвать. Казаками тоже.
- Можно товарищами? - без малейшей улыбки переспросил старик. - А вы что
же, новые сотрудники подполковника Решетняка? Рад служить. Чем могу быть
полезен?
Васька засопел и вопросительно поднял глаза на Решетняка.
- Посмотрите, пожалуйста, снимки, профессор, - повторил просьбу
подполковник. - Нам надо устано-вить, одной ли рукой сделаны эти надписи.
Профессор опустил очки со лба и прочел оба текста.
- Любопытнейшие документы, - заговорил он, закончив чтение. - Писали
разные люди. Это вне всякого сомнения. На письме, подписанном Гудковым, -
кстати, я слыхал о таком партизане, - почерк угловатый, с сильным наклоном
вправо. На другом снимке почерк совершенно без наклона. Кроме того,
сравнивая начер-тание отдельных букв, которые встречаются в письме и в
прощальной надписи на картине, можно убедиться, что писали разные люди.
Никакого дополнительного исследования не требуется.
Решетняк полез в карман кителя и достал взятое у Проценко последнее
письмо Гудкова в Тбилиси.
- А это письмо написано той же рукой, что и письмо на снимке?
- Безусловно, - ответил профессор, внимательно сличив его со снимком.
Поблагодарив профессора, Решетняк и его спутники вышли в коридор.
Отправив мальчиков домой, он вместе с Аллой и Аней Колесниковой поехал в
мастерскую к Проценко,
Прочитав фотокопии надписей, Проценко возбужденно заходил по комнате.
- Ты понимаешь, Филипп, что это значит? Николай в последние часы, а может
быть, и в последние свои минуты завещал нам, его старым друзьям, найти этот
клад. Его нужно во что бы то ни стало разыскать. Это наш долг перед памятью
друга. Друга, воспитавшего нас с тобой.
- Легко сказать - разыскать, - охладил его пыл Решетняк. - Где и что
искать?
- Что искать, по-моему, ясно: Николай где-то спрятал пропавшие при
перевозке картины, - сказал Проценко. - А вот где искать...
- Мне кажется, что его тайник нашли гитлеровцы. Иначе откуда бы взялись
эта икона и две твои картины?
- Чушь! - почти крикнул Проценко, бегая в волнении по мастерской. -
Шедевры великих мастеров невозможно скрывать столько лет! Если бы они были
найдены гитлеровцами, они давно бы объявились в Германии, в Америке, в
Испании. Где угодно, но объявились бы, и это стало бы известно.
- А что было среди пропавших картин? - спросила Ольга. - Каким образом
получилось, что они пропали?
Проценко, увидев, что Решетняк закуривает, неожиданно взял у него
папиросу, но не закурил, а опустился на какой-то чурбак и стал рассказывать:
- В 1942 году в Краснодаре скопилось множество ценнейших произведений
искусства. Сюда были свезены картины, скульптуры, уникальный фарфор из
Киева, феодосийской картинной галереи Айвазовского, из Одессы. Была одно
время у нас и знаменитая Севастопольская панорама. Когда создалась угроза
фашистской оккупации Кубани, эти ценности стали вывозить дальше в тыл - в
Сибирь, в Среднюю Азию. В первую очередь стали переправлять наиболее тяжелые
по весу вещи. Поэтому скульптуры, панорама, фарфор и полотна большого
формата - все были доставлены к месту назначения в целости и сохранности.
Вывозили ценности постепенно. Иначе не было возможности. Вагонов не хватало.
Многое нужно было вывезти в те дни. Последнюю партию картин из музея повез
некто Лопатин. Эта партия на место не прибыла. После освобождения Краснодара
их, конечно, сразу же стали искать.
- Кто искал? - перебил Решетняк. - Что дали эти поиски?
- Розысками занималась специальная бригада Союза советских художников. В
нее входил и я. Что мы сумели разузнать? Очень немного. За несколько часов
до входа в город фашистов эшелон вернулся назад. Станция Кавказская, через
которую он должен был пройти, уже находилась в руках врага. Лопатин достал
какую-то лошадь и погрузил на повозку, как говорят очевидцы, тюки и ящики. С
тех пор о картинах не было ни слуху ни духу. Лопатин погиб. Как-то рано
утром соседи натолкнулись на его труп у входа на Сенной базар. У старика
была прострелена голова. Вот и все.
Было решено, что картины уничтожил какой-нибудь фашистский варвар, не
зная их подлинной цены.
- А что именно было среди этих пропавших картин? - решилась спросить
молчавшая все это время Аня.
Проценко, считавший интерес к живописи одним из лучших человеческих
качеств, доброжелательно посмотрел на нее и прошел к стоящему в углу столу.
Он достал из ящика видавший виды кожаный бювар, перебрал хранящиеся в нем
бумаги и вытащил одну из них.
- Вот смотрите, - положил он перед Аней пожелтевший от времени лист, -
это не полные данные, а лишь то, что удалось установить мне.
Список был довольно длинный, но Проценко пояснил:
- Наиболее ценные вещи подчеркнуты синим карандашом. Видите? Айвазовский,
Джулио Романо - ученик Рафаэля, опять Айвазовский, Репин, Венецианов.
Словом, кроме найденного Рублева, еще восемь картин, которым цены нет. Надо
искать, и искать немедленно.
Некоторое время все молчали, потом глухо, как бы неуверенно, заговорил
Решетняк:
- Если предположить, что Николай действительно спрятал эти картины, то
это могло случиться лишь после того, как меня увезли. Иначе я знал бы о них.
Погиб Николай в горах Скалистого хребта. Там и надо искать.
- Ничего вы не понимаете, подполковник милиции! - вспыхнул Проценко. -
Николай же пишет: на Тамани. Там и искать.
Они долго спорили, но так и не смогли друг друга убедить.
Отряд Гудкова был рейдирующим, то есть непрерывно находился в движении.
Именно на Тамани он зародился и оттуда с боями прошел в предгорья Главного
Кавказского хребта, к так называемым Черным горам и Скалистому хребту.
Однако Решетняк отверг предположение, что Гудков оставил ценности на Тамани.
Подполковник ссылался на то, что пользовался полным доверием у своего
командира и не мог не знать об этом. Потом, какая надобность была прятать
ценности, если с Большой землей была постоянная связь и их можно было
переправить с первым же самолетом? В крайнем случае можно было шифровкой
сообщить обо всем в штаб фронта.
Доводы были вескими, но Проценко упрямо не соглашался с ними. Мало ли
какие соображения могли быть у Гудкова. Может, он боялся, что самолет
собьют, а шифровку перехватят. Не говорил же он Филиппу в целях лучшего
сохранения тайны.
- Прямо сказано - Тамань, - упорствовал художник, - на берегу Б... Это
значит - где-то на берегу лимана Большой Кут или на берегу Бугозского
рукава, что впадает в Кизилташский лиман.
Скептическое отношение к рассуждениям Проценко не покидало Решетняка.
- Ничего себе, точный адресок - либо Большой Кут, либо Бугозский рукав! А
по-моему, на берегу Б... - это на берегу реки Белой.
- Тьфу! - в сердцах плюнул Проценко. - Я просто не видел такого упрямого
человека! Ведь написано же, написано: Тамань.
- Да бросьте вы спорить, - начала их успокаивать Ракитина, видя, что опор
может перейти в ссору, - что Тамань, что Скалистый хребет - одинаково. И то
и другое - это десятки километров.
- Верно, - согласился Решетняк и прекратил спор. В его душе шевельнулось
сомнение.
Ведь совершенно очевидно, что Нижник охотился за кладом Гудкова. А у него
были припрятаны карты и Скалистого хребта и Тамани,
- Нужно шаг за шагом пройти по следам отряда Гудкова и обследовать все, -
пошел наконец на компромисс и Проценко. - Игра стоит свеч.
- Это почти невозможно, - возразил Решетняк. - Надо искать убийцу. Нет
сомнения, что у него есть какие-то ключи к этой тайне.
- Ну уж нет, слуга покорный! - снова взорвался Проценко. - Пока вы будете
искать, он преспокойно картины заберет и, чего доброго, их за рубеж
спро-вадит.
Минутку подумав, Решетняк предложил:
- Вот что, Грицько. Сегодня в шесть вечера приходи ко мне на работу. Мы к
тому времени все обду-маем, а тогда будем действовать.
ЭКСПЕДИЦИЯ ГОТОВИТСЯ В ПУТЬ
Работать Проценко уже не мог. Он был слишком взволнован. Его волнение
передалось и Ольге. Алла сидела пригорюнившись в уголочке. Лицо у нее было
заплаканное.
- Пойдем-ка, мать-атаманша, домой, - предложила Ольга, - сегодня я в
спектакле не занята. Посижу у вас. Будем с тобой ждать, когда вернется
Гриша.
- Оленька, скоро ты к нам совсем переедешь? - вдруг спросила Алка. -
Знаешь, как мы втроем хорошо заживем!
Проценко смущенно закашлял и начал перебирать кисти, хотя в этом не было
никакой надобности.
- Ишь, сваха какая выискалась! - пробормотал он.
- Ладно, мать-атаманша, - целуя Аллу в лоб и искоса посмотрев на
Проценко, сказала Ольга, - останемся сегодня одни, поговорим с тобой. Может,
еще Гриша и не возьмет меня в жены. Откуда ты знаешь?
- Ну да, не возьмет! - возмутилась Алла. - Вы Думаете, я ничего не вижу?
Ведь он тебя любит. Я же все понимаю.
- Тогда и впрямь придется свадьбу играть! - смеясь, сказал Проценко и
закружил Алку вокруг себя.
Девочка впервые сама заговорила о том, что много раз обсуждали Проценко и
Ольга. Одной своей неожиданно вырвавшейся фразой она разрешила все их
сомнения. Это было для обоих приятной неожиданностью. Они любили друг друга.
Давно была решена их свадьба, но оба не знали, как сказать об этом Алле.
Ольга боялась, что девочка, сильно привязавшаяся к своему приемному отцу,
будет ревновать его к ней, не захочет признать ее как приемную мать. И вот
Алка, сама не подозревая того, одним вопросом изменила судьбу всех троих.
Проценко пришел около одиннадцати.
- Ну что? - бросилась к нему Алла.
Он устало опустился на диван и снял очки.
- Будем искать.
