правителя вызывало братоубийства. Джанибек тоже перешагнул через трупы двух
братьев. Он не мог поступить иначе, так как в противном случае был бы убит
сам.
С точки зрения биологии, этот обычай был противоестествен, ибо стимулировал
отрицательный отбор, потому что кроме царевичей гибли их эмиры и нухуры. Он
был асоциален, так как расшатывал государственную систему, вносил в нее
нервозность и неуверенность в завтрашнем дне. Он был безнравствен, так как
вел к гибели невинных людей. Этническая система становилась неустойчивой.
Джанибек все это отлично понимал, но ничего сделать не мог. Он старался
угождать поволжским купцам и ради их интересов совершил поход в Персию, где
власть захватил некий тиран, грабивший своих подданных и тем мешавший
торговле. Джанибек его казнил, но обошелся без завоевания.
Союз с митрополитом был также выгоден ему, потому что он мог ему верить.
Честность - лучшая политика! Но гибель пришла из родного дома: хан Джанибек
заболел и лежал в шатре; к нему допустили старшего любимого сына -
Бердибека, который убил отца, затем братьев и в 1357 г. стал ханом. Однако
ярлык митрополиту на церковные имущества изверг выдал. Союз пока не был
нарушен.
Отцеубийца Бердибек недолго сидел на престоле. Его убили, и началась
"великая замятня" - смена ханов, многие из коих правили меньше года. Дружба
"льва" с "агнцом" кончилась сама собой, потому что "лев" сдох и разлагался
с 1357 по 1380 г. В этот период Орда политической целостности не
представляла. На востоке хан Белой орды Урус боролся с царевичем
Тохтамышем, использовавшим поддержку эмира Тимура. К 1376 г. Тохтамыш
победил и заявил свои права на остатки Золотой Орды, но встретил
противодействие со стороны темника Мамая, командовавшего в Крыму и
Причерноморье. Под началом Мамая были почти исключительно антиордынские
улусы и этносы - половцы, ясы, касоги, крымские евреи, но особенно ценным
для него был союз с Генуей, имевшей колонии в Крыму.
Считать Мамая ордынцем или даже союзником Орды никак нельзя. Он был
мятежником, хотя и не демонстрировал этого, предпочитая изображать
верноподданного, чтобы легче убивать тех царевичей, которые ему доверялись.
А русские князья продолжали возить дань в Сарай, ибо ценили союз с
государством, спасшим их от литовского натиска.
А за этот же период у "агнца" отросли рога. Митрополит Алексей присоединил
к Москве Ростов, Галич, Соликамск и даже Владимир, одолев в 1362-1364 гг.
претендента на великое княжение Дмитрия Константиновича Суздальского. Даже
лишенная татарской поддержки, митрополия смогла превратить Москву в столицу
обновленного государства, которое уже следует именовать Россией.
Итак, сама постановка вопроса о причинах возвышения Москвы в XIV в.
некорректна. После "черной смерти" Москва стала точкой приложения сил
митрополии, т.е. организованной пассионарной элиты Великороссии. Этому, как
ни странно, способствовали весьма посредственные способности московских
князей, однако обладавших тактом, позволявшим их очень талантливым и
волевым сотрудникам - боярам и монахам - вести тонкую и дальновидную
политику приобретательства земель и привлечения умных и энергичных людей.
Церковь как социальная организация дала этим пассионариям доминанту -
защиту православия, которой можно было служить искренне, а не ради выгоды.
Купленные друзья всегда ненадежны. Сопротивление новой этносоциальной
системе оказывали поборники сепаратизма - Тверь, Рязань, Нижний Новгород,
попытавшиеся найти опору в языческой Литве. Князья были энергичны и храбры,
но защищали себя и своих приближенных, а не идею; иначе говоря, они
противопоставляли личные интересы "идеалу", т.е. далекому прогнозу. Поэтому
после заключения мира Москвы с Литвой в 1371 г. все великорусские князья
признали себя "подручниками" Москвы, т.е. митрополита Алексея.
Рассматривать политическую линию митрополита и руководимого им великого
князя, друживших с Ордой, как капитулянтскую, соглашательскую и
непатриотическую никак нельзя. Выход, или дань, платить приходилось, но
обременителен этот налог не был. Было подсчитано, что даже в тяжелом 1389
г. Дмитрий Донской заплатил 5 тыс. рублей дани, что при пересчете на число
населенных пунктов составляло полтину с деревни*24. Гораздо больше денег
тратили наши князья на взятки татарским эмирам, ибо интриги без взяток были
обречены. Но это явление не столько порядка, сколько беспорядка, и повинны
в нем обе стороны.
Конечно, о слиянии двух народов в единый этнос после злодеяний Узбека не
могло быть и речи. Да оно было и нецелесообразно, так как ареалы проживания
русских и татар были различны, способы ведения хозяйства - тоже, а в
идеологическом плане православные и мусульмане уживались друг с другом, но
отнюдь не стремились объединиться. Это и называется симбиоз. Гораздо
напряженнее был контакт с католиками. Его в полной мере ощутили западные
русские спустя два века, хотя и в конце XIV в. им было несладко*25. Иначе к
их числу присоединились бы Новгород, Тверь, Рязань и
Суздальско-Нижегородское княжество, но этого ведь не произошло!
Наступившим развалом Орды воспользовался литовский князь Ольгерд. В
1362-1363 гг. он занял Подолию, Киев и Чернигов, открыв дорогу на Великую
Русь, и в том же 1362 г., разбив татарских князей у Синих Вод (р. Синюха,
левый приток Буга*26), вытеснил татар за Днепр и Дунай, в Добруджу. Литва
получила такой козырь, который мог бы помочь ей выиграть гегемонию в
Восточной Европе.
Но время работало против Ольгерда. Москва устояла, потому что...
"московская политическая идеология была церковной... московский царь
мыслился своими подданными не столько как государь национальный, сколько
как царь православного христианства всего мира"*27. Такое было возможно
только в фазе пассионарного подъема, когда ведущая консорция растет как
снежный ком, вбирая в себя все этнические субстраты, оставшиеся от
увядающей старины. Митрополии служили тверичи, рязанцы, смоляне, суздальцы,
киевляне, белорусы, крещеные татары и крещеные зыряне, карелы и ижоряне,
новгородцы и псковичи. А Москве - только московиты. Но поскольку митрополит
Алексей жил в Москве и руководил малолетним Дмитрием, все усилия язычника
Ольгерда были тщетны. Литовцы побеждали часто, но всегда не окончательно. И
даже когда умерли два великих соперника - князь Ольгерд (1377) и митрополит
Алексей (1378), расстановка сил была такова, что о победе одной стороны не
могло быть и речи.
178. УДАР В СПИНУ
Здание православной теократии, воздвигнутое митрополитом Алексеем при
помощи игумена Троицкой лавры Сергия Радонежского, стало крепиться еще при
жизни владыки. Как часто бывает, причиной тому были не враги, а друзья.
В 1375 г. константинопольский патриарх Филофей восстановил Киевскую
митрополию и поставил во главе ее болгарина Киприана. Этим актом русская
церковь была разделена на великорусскую и литовскую, что с позиции церкви
надо признать разумным. При постоянных столкновениях Литвы с Москвой
управление обеими частями церкви было неосуществимо. Владыка Алексей
воспринял совершившийся факт спокойно, но обратную позицию занял великий
князь Дмитрий Иванович*28.
Этот, казалось бы, незначительный факт привлек внимание многих
историков*29, но он небезразличен и для этнолога. Князь Дмитрий превратился
из ребенка в инициативного политического деятеля; поколение, родившееся
после чумы, тоже возмужало. Князь и его сверстники сочли себя способными
решать государственные задачи лучше, чем старые монахи,
ибо пассионарный уровень этноса возрастал, а значит, возникла вечная
проблема "отцов и детей". Юноши шли уже не в монастыри, а на службу
великому князю, потому что территориальный рост государства обеспечивал
вакансии для желающих сделать карьеру. Во дворце князя это было легче, чем
на подворье владыки.
Поскольку митрополит Алексей состарился, то возник вопрос о его преемнике.
Дмитрий Иванович выдвинул кандидатуру своего духовника Митяя, в 1376 г.
организовал его постриг и "стал нудить" митрополита благословить себе Митяя
в преемники. Алексей отказал и перед кончиной 12 февраля 1378 г. надел свой
крест с мощами на Сергия Радонежского. Сергий принял крест "во имя
монашеского послушания", но от кафедры отказался, видя несогласие великого
князя с его кандидатурой. В 1379 г. произошел разрыв церкви и светской
власти: Сергий Радонежский и Дионисий, епископ суздальский, отвергли Митяя,
нарушив волю великого князя. Союз трона и алтаря распался*30.
В эти же годы вспыхнул конфликт русской церкви с Мамаем. В Нижнем Новгороде
по инициативе Дионисия Суздальского были убиты послы Мамая. Возникла война,
шедшая с переменным успехом, закончившаяся Куликовской битвой и
возвращением в Орду Чингисида Тохтамыша. В этой войне, которую навязала
церковь, участвовали две коалиции: химерная держава Мамая, Генуя и Великое
княжество Литовское, т.е. Запад, и блок Москвы с Белой ордой - традиционный
союз, начало которому положил еще Александр Невский. Тверь от участия в
войне уклонилась, а позиция рязанского князя Олега неясна. Во всяком случае
она была независима от Москвы, потому что в 1382 г. он, подобно суздальским
князьям, воюет на стороне Тохтамыша против князя Дмитрия.
Таковы факты, которые нам предстоит интерпретировать. С позиций
государственной целесообразности изменение политической линии было глупо.
Теократия за 20 лет сделала Москву столицей России, не пролив ни капли
крови. В 1365 г. Сергий Радонежский одной угрозой закрыть церкви принудил
Нижний Новгород к компромиссу, а через год "война двух Дмитриев"
закончилась династическим браком Дмитрия Московского на дочери Дмитрия
Суздальского. Новгородская республика подтвердила свое единение с
Великороссией через митрополию. Когда в 1375 г. киевский митрополит Киприан
захотел включить в свою епархию Новгород, ему было отказано. "Шли к
великому князю на Москву, - отвечали новгородцы, - и если тя примет
митрополитом на Русь, то ти и нам сей митрополит"*31.
Казалось бы, менять выигрышную политику можно только на худшую, но
пассионарии всегда деятельны, хотя и не всегда умны. Великокняжеская
оппозиция*32 мешала церкви объединить Русскую землю не потому, что она
стремилась к иной цели, а потому, что ее представители не отдавали себе
отчета в последствиях своих поступков. Митяй действовал против Сергия и
Алексея просто потому, что они мешали его карьере; при этом он вряд ли
думал о патриотизме и защите православия от язычников, басурман и латинцев;
укреплению Русской земли и ее мощи Митяй только мешал, и от него
избавились. Россия стоила того, чтобы ее спасать.
Но сам факт появления второй пассионарной консорции, светской и придворной,
указывает на рост пассионарного напряжения на Руси. Система усложнилась,
что, с одной стороны, увеличило ее энергетический (боевой и экономический)
потенциал, а с другой - расшатало этносоциальную доминанту. Противники
старого порядка не имели собственной политической программы, они просто
старались поступать наоборот. Об этом прямо заявил Дмитрию Донскому
митрополит Киприан: "Ныне же окружили тебя, как псы, многие, суетно и
напрасно они стараются"*33. А ведь эту позицию Киприана поддерживали Сергий
Радонежский, Дионисий Суздальский, Федор Симоновский и почти все наследники
идеи покойного митрополита Алексея. Идея эта была проста: православная
теократия, опирающаяся на сочувствие народа и руководящая князьями. Та
самая идея, которую описали крестоносные мифотворцы как грозную реальность,
тогда как в Азии она была только мечтой о "царстве пресвитера Иоанна".
Учитывая свойства человеческой психики, можно не удивляться нелюбви Дмитрия
к владыке Алексею. Перед походом на Мамая князь поклонился раке св. Петра,
но прошел мимо гроба Алексея*34. Видимо, даже в этот критический момент он
не мог простить того, что удар в спину владыки, замышленный его другом
Митяем, прошел мимо цели. Православная церковь устояла и выправила
политические просчеты молодого и не очень талантливого князя, но
