два маленьких этноса, которым принадлежало грядущее: Литва*20 и
Великороссия*21. С их даже не рождением, а зачатием связаны незабываемые
имена: Миндовг и Александр Невский. Люди их помнят поныне, и не зря.
Полвека шло победоносное наступление крестоносцев на прибалтийские этносы и
в 1250 г. увенчалось, казалось бы, решающим успехом: князь Литвы Миндовг
принял крещение по латинскому обряду, что формально делало его союзником
римского папы. В том же году принял от папы королевскую корону Даниил
Галицкий, став из князя королем Малой Руси (Rex Russae minoris). Можно было
подумать, что дорога на восток открыта; послы папы пытались склонить на
свою сторону Александра Суздальского и Новгородского, но... все успехи
оказались эфемерными. Крестившись и тем самым усыпив бдительность папы,
литовский князь оказывал помощь языческой жмуди в войне с орденом, а после
решительной победы над рыцарями у озера Дурбе в 1260 г. отрекся от
католической веры и перебил католиков, бывших при его дворе*22. Более того,
Александр и Миндовг заключили союз против немецкого железного натиска на
восток. Александр съездил в Орду и договорился о союзе с ханом Берке,
братом Батыя и его наследником. Ливонскому ордену грозил разгром, но... в
один и тот же год был зарезан 43-летний Миндовг и умер его ровесник
Александр. Поход на орден не состоялся.
Да, видимо, у немцев была неплохая агентура. Кинжалы и яд сработали
вторично, после гибели Ярослава Всеволодовича, и опять в нужный момент.
Ливония уцелела, но вынуждена была перейти к обороне. Новгородцы под
Раковором, а литовцы при Карузене выиграли битвы у крестоносных рыцарей.
Немецкие феодалы стали отказываться ехать в Ливонию*23 , ибо война была
опасной и бесперспективной. А тут еще в 1261 г. никейские греки вернули
Константинополь, а египетские мамлюки стали брать крепость за крепостью в
Палестине. Колониальная экспансия под знаменем латинского креста
захлебнулась и на севере, и на юге.
Такой поворот событий, несколько неожиданный для современников, вызвал
живой интерес у позднейших исследователей. Обзор литературы вопроса сделал
В.Т. Пашуто, выделив две точки зрения: свою собственную и "неправильную".
Среди защитников последней он отметил польского историка И. Уминского и
немецкого - А.М.Амманна.
И. Уминский пишет, что папа Иннокентий IV "делал все, чтобы помочь Даниилу,
- писал еще раз татарам, пытался использовать рыцарей меченосцев и
крестоносцев, прекращал чешско-венгерские споры, крестил и короновал
Миндовга Литовского, завязал переписку с Александром Невским Суздальским,
проектировал крестовый поход из Чехии, Моравии, заполабских Поморья и
Польши, назначил специального легата для проповеди крестового похода"*24.
А.М. Амманн считает, что Александр Невский совершил ошибку, когда отверг
союз с папством и подчинился власти татар. Эта позиция "положила предел
западному культурному влиянию на многие десятилетия". Амманн приписывает
Александру "полное отвращение к Западу", а также нежелание того, чтобы
"Россия стала предпольем европейской крепости в оборонительном сражении с
татарами". Папа предполагал включить в оборонительный фронт всю Россию, а
когда это не удалось, то он призвал всех, на кого он имел влияние, к борьбе
с татарами и их союзниками, т.е. с русскими. Активная деятельность курии в
1230-1260 гг. привела к унии с Римом Литву с западнорусскими землями и
Галицко-Волынскую страну. Затем произошел разрыв - ответный удар
враждебного Риму Востока, который предопределил судьбу Северной России и
земель, которые она впоследствии "будет собирать"*25.
Эту концепцию В.Т.Пашуто осуждает, справедливо указывая, что она
антирусская. Но возникает законное недоумение: а чего было ждать русским от
немецкого иезуита и польского националиста? Со своей точки зрения, они были
вполне логичны, желая, чтобы последние русские богатыри сложили головы,
защищая католическую идею; а случайно уцелевших можно было повесить, как
уже было проделано в Эстляндии. В.Т. Пашуто не верит в искренность папских
легатов, соблазнявших русских князей принять бескорыстную помощь Запада*26,
и он прав! Но почему-то он осуждает и обратную концепцию, высказанную в
1925 г. Г.В. Вернадским, что "Александр Невский, дабы сохранить религиозную
свободу, пожертвовал свободой политической, и два подвига Александра
Невского - его борьба с Западом и его смирение перед Востоком - имели
единственную цель - сбережение православия как источника нравственной и
политической силы русского народа"*27.
Обе концепции логичны, но первую Пашуто называет "фальсификацией", хотя она
откровенна до цинизма, а вторую - "мракобесием", очевидно предполагая, что
Александр Невский должен был выучить исторический материализм и сдать его
при помощи "машины времени".
А сам Пашуто, подведя итоги, констатирует, что война Александра Невского с
Западом - благо, с Востоком - была бы желательна, а лучше всего было бы,
если бы Юго-Западная Русь играла ведущую роль в мировой политике*28. Да,
любопытно было бы увидеть Даниила Романовича главой страны от Желтого моря
до Бискайского залива! Но лучше воздержимся от обсуждения этой перспективы.
В советской историографии теме католической агрессии на Востоке посвятил
свое исследование Б.Я. Рамм. Как и следовало ожидать, его оценки
диаметрально противоположны тем, которые мы встречали у католических
историков. Обстоятельно разобрав множество отдельных высказываний в
разнообразных источниках, Рамм приходит к выводу, что в 1245 г. "в папской
курии был выработан план, в соответствии с которым решено вести переговоры
в двух диаметрально противоположных направлениях: и с русскими и с
татарами"*29. Цель заключалась в том, чтобы подчинить Русь Риму, уговорив
татар согласиться на такую сделку. Доказательства для своей гипотезы Рамм
ищет в анализе переговоров, которые папские послы вели в Каракоруме в 1246
и 1253 гг.
Версия Рамма представляется несколько надуманной. То, что папские послы
восхваляли папу и его церковь, естественно, но ни о чем не говорит. Просто
они не имели права произносить что-либо иное. Монголы и русские это знали и
не придавали значения попыткам проповеди. Ведь монголы сами, руководствуясь
дипломатическим этикетом того времени, предлагали папе подчиниться Вечному
Богу и его сыну - Чингису*30. Понимать этот текст буквально не следует, ибо
он был составлен в 1253 г., через 26 лет после смерти Чингиса.
Реальным было то, что ханы Гуюк и Мункэ и князь Александр Невский*31
отказались от контактов с Западом в лице папы, как они отвергли бы особу
императора, если бы победа досталась ему. Комплиментарность
романо-германского суперэтноса с восточными соседями была отрицательной.
Монголы принимали православие, ислам и теистический буддизм, но не
католичество. Выбор их был подсказан не поиском выгоды, а симпатией,
лежащей в сфере подсознательного, т.е. в природе.
167. ФАКТЫ БЕЗ ОЦЕНОК
Аксиологический, т.е. оценочный, подход принят многими историками, и очень
давно. Он соблазняет легкостью интерпретации и подбора фактов, создает
иллюзию полного понимания очень сложных проблем, ибо всегда в конфликтных
ситуациях можно симпатизировать одной из сторон, а на вопрос: "Почему вы
сделали именно этот выбор?" - ответить, что эта сторона лучше,
прогрессивнее, справедливее, а главное - мне больше нравится. По сути дела,
такой историк выражает себя через подобранный им материал и тем самым
заставляет читателя изучать не Александра и Дария, а взгляд на них Белоха,
Дройзена, Калистова или Арриана и Низами. Но ведь нам интересны не авторы,
а причинно-следственные связи этнических процессов, а они не имеют
категории ценности. Следовательно, аксиология не помогает, а мешает
понимать суть природных явлений, таких как этногенез.
Вернемся в XIII век. Восемь миллионов обитателей Восточной Европы
подчинились четырем тысячам татар. Князья ездят в Сарай и гостят там, чтобы
вернуться с раскосыми женами, в церквах молятся за хана, смерды бросают
своих господ и поступают в полки баскаков, искусные мастера едут в
Каракорум и работают там за высокую плату, лихие пограничники вместе со
степными батурами собираются в разбойничьи банды и грабят караваны.
Национальная вражда изо всех сил раздувается "западниками", которых на Руси
всегда было много. Но успех их пропаганды ничтожен, ибо война продолжает
идти: в Карпатах - с венграми, в Эстонии - с немцами, в Финляндии - со
шведами.
Вот эту систему русско-татарских отношений, существовавшую до 1312 г.,
следует назвать симбиозом. А потом все изменилось...
Отрицательное отношение русских политиков и дипломатов XIII в. к немцам и
шведам вовсе не означало их особой любви к монголам. Без монголов они
обошлись бы с удовольствием, так же как и без немцев. Более того, Золотая
Орда была так далека от главного улуса и так слабо связана с ним, что
избавление от татарского "ига" после смерти Берке-хана и усобицы,
возбужденной темником Ногаем, было несложно. Но вместо этого русские князья
продолжали ездить кто в Орду, а кто в ставку Ногая и просить поддержки друг
против друга. Дети Александра, Дмитрий и Андрей, ввергли страну в жестокую
усобицу, причем Дмитрий держался Ногая, а Андрей поддерживал Тохту,
благодаря чему выиграл ярлык на великое княжение.
До тех пор пока мусульманство в Золотой Орде было одним из терпимых
исповеданий, а не индикатором принадлежности к суперэтносу, отличному от
степного, в котором восточные христиане составляли большинство населения, у
русских не было повода искать войны с татарами, как ранее - с половцами.
Татарская политика на Руси "выражалась в стремлении... всячески
препятствовать консолидации, поддерживать рознь отдельных политических
групп и княжеств"*32. Именно поэтому она соответствовала чаяниям
распадавшейся державы, потерявшего пассионарность этноса. Процесс этот, как
было показано выше, начался еще в XII в. и закончился, как мы знаем из
общедоступной истории, в XIV в., когда наступила эпоха "собирания" земель.
Совершенно очевидно, что здесь дело было не в слабых татарских ханах Сарая,
а в новом взрыве пассионарности.
Таким образом, заслуга Александра Невского заключалась в том, что он своей
дальновидной политикой уберег зарождавшуюся Россию в инкубационной фазе ее
этногенеза, образно говоря, "от зачатия до рождения". А после рождения в
1380 г. на Куликовом поле новой России ей никакой враг уже не был страшен.
И наконец, чтобы покончить с побочной, т.е. историографической, темой,
необходимо развеять еще один миф. В Монголии после смерти Угэдэя создались
две партии, крайне враждебные друг другу. Во главе первой стоял царевич, а
с 1246 г. - хан Гуюк, вторую возглавляли Батый и дети Тулуя (Толуя),
старший из которых - Мункэ - был другом Батыя. Мункэ поддерживали
несториане, Гуюк искал союза с православными.
У Монголии было два сильных врага: багдадский халиф и папа.
Сила монголов была в мобильности. Они могли выиграть маневренную войну, но
не оборонительную. Поэтому остро встал вопрос: на кого идти? На папу, в
союзе с русскими и греками, или на халифа, при поддержке армян и персидских
шиитов?
Батый обеспечил престол Мункэ, тем самым обратив силы Монголии на Багдад и
освободив от угрозы Западную Европу. Он считал, что дружба с Александром
Невским надежно защищает его от нападения с Запада, и был прав. Таким
образом, ход событий сложился в пользу "христианского мира", но не
вследствие "героического сопротивления русских", русским ненужного*33, а
из-за его отсутствия. Зато династия Аббасидов погибла, и если бы не
вмешательство крестоносцев, предавших монгольско-христианскую армию,
Иерусалим был бы освобожден.
На второй натиск у монголов не хватило пассионарности, растраченной в
полувековой междоусобной войне (1259-1301). Итак, походы монголов 1201-1260
гг. есть история пассионарного толчка или, точнее, энергетического взрыва,
погашенного энтропией. Поэтому поиски здесь правых и виноватых или добрых и
злых бессмысленны, как любые моральные оценки природных процессов. Они
