- Ага,- сказал Сашка,- вот и второй именинник. Кто бы мог подумать, а?
Порученцы хранили почтительное молчание.
- Кто бы мог подумать,- сказал Сашка, - что среди людей может оказать-
ся выродок, вовремя нами не распознанный? И к тому же в Экспертном Со-
вете? Мыслимо ли?
Никто не ответил. Было слышно, как тяжело, с хрипом дышит Бойль.
- И кто бы мог подумать, что в наших рядах может найтись предатель,
решившийся на добровольное сотрудничество с адаптантами? - продолжал
Сашка. - Кто, скажите мне, мог такое подумать? Не я. Нет, не я.
Меня снова вывернуло. Я отплевался и попытался приподняться на локтях.
- Помогите ему.
Меня вздернули под руки и посадили на топчан. Затылок коснулся холод-
ной стены, стало полегче. Еж тоже не возражал. "В блевотину наступил,-
сообщил один из порученцев, с оттяжкой возя подошвой по полу. - У,
с-сука!.." Он бережно ощупывал опухшую половину лица, украшенную вели-
колепной гематомой. Моя работа, подумал я с мимолетным удовлетворени-
ем. Жаль, мало...
- Постойте-ка в дверях, ребята,- скомандовал Сашка. Порученцы нехотя
отошли к двери. - С той стороны,- добавил он негромко, и порученцы ис-
чезли.
Вацек жался к стене. Бойль, намертво прикрученный к табурету, клонился
набок, уронив голову на грудь. Спина его не держала.
- Зачем тебе это? - спросил я, стараясь говорить спокойно. - Знаешь
ведь, что вранье. От первого и до последнего слова.
- Ты так и людям скажешь? - осклабился Сашка. - Подумай сам, поверят
ли. Представляешь себе картину: "Вот он, предатель, пятая колонна, все
из-за него, теперь он ваш..."- Сашка мечтательно закатил глаза. - Во-
ображаю, что с тобой сделают, в дурном сне не приснится... Не нравится
картина, а?
- Тебе тоже,- сказал я.
Он посмотрел на меня с уважением.
- А ты иногда умный. Даром что доцент.
- Разгром штаба - твоя работа? - спросил я, напрягая и расслабляя ру-
ки.
- Вот тебе! - И Сашка сделал непристойный жест. - Наша! Это наша рабо-
та! Твоя и моя. Так и помни. Это результат нашей с тобой работы за
последний месяц, ты уяснил?
Я заскрипел зубами. Я уяснил. Это было правдой. Это не могло не быть
правдой уже потому, что в наши дни возможна только т а к а я правда.
Страшная. Которой не хочется верить и которая все-таки существует как
бы независимо от людей. На самом деле люди не хотят знать всей правды,
потому что боятся извериться и сойти с ума. И незнание правды двигает
историю, как двигало во все века... А знание... знание правды подвинет
ли что-нибудь? А если да, то куда?..
- Скотина! - крикнул я. - Зачем тебе это?
- Не мне,- сказал Сашка. - Не мне, а нам. Причем под "нам" я подразу-
меваю не только тебя и меня. Ты полагаешь, наши отряды смогли бы унич-
тожить адаптантов? Вижу, что полагаешь. Напрасно. Ну, предположим...
Допустим, нам удастся очистить один город, который теперь даже не сто-
лица, а если бы и был столицей, частный успех все равно ничего не ре-
шит... А дальше? Ты об этом когда-нибудь думал? Молчишь?.. - Сашка на-
чал ходить по комнате, четыре шага в одну сторону, четыре в другую. -
Правильно молчишь. Твой топорный штаб очистки очистил бы город прежде
всего от людей, он уже давно начал грести под себя, и нормальная от-
ветная реакция в этих условиях - очистить город от такого штаба очист-
ки. Кстати, исполнение было превосходным - никто не ушел... Да, сегод-
ня мы потеряли многих и многих, и еще будем терять, зато сегодня мы
впервые заставили адаптантов делать то, что нам требовалось, и управ-
ляемость обществом не утрачена, а восстановлена. Мы к этому и стреми-
лись, не так ли? Без управляемости обществом общество рассыпается. На-
до это доказывать? Без управления идеями, а не людьми,- людьми-то уп-
равлять проще всего... Запомни: миром правят простые идеи. Простые и
понятные большинству людей. Исключение составляют бараны, живущие не
идеями, а несложными желаниями, и умники, для которых идеи, понятные
большинству, чересчур просты. Первых можно не принимать в расчет, вто-
рые не способны увлечь за собой массы. Идея очистки отжила свое, на
смену ей должна прийти идея контролируемого сотрудничества. Вот тут-то
ты мне и был нужен - не чистенький, но и не в дерьме, способный, в
нужную меру управляемый... А ты и напортачил. Дуролом ты, доцент, не к
такому я тебя готовил...
Я все напрягал и расслаблял руки, напрягал и опять расслаблял. Руки
были деревянные, но слушались. Ноги начало понемногу покалывать. Тело
оживало, но слишком медленно. Недопустимо медленно.
- Дарья - это тоже ты?.. - перебил я.
- На что тебе та телка? - Сашка пожал плечами. - Уж девочек-то тебе бы
хватило...
Я осторожно попробовал напрячь мышцы спины. Затем ноги.
- А покушения на меня?
- Ты, кажется, пока жив,- Сашка усмехнулся. - Если бы хотели убить -
убили бы, можешь не сомневаться.
Это было верно. Безусловно, Сашка говорил чистую правду. Значит, Цы-
бин, Андреев и Ржавченко не подошли ему по каким-то своим парамет-
рам... Значит, Самойло подошел... Остальные были устранены либо пото-
му, что о чем-то догадывались или могли догадаться, либо затем лишь,
чтобы Сашка мог судить о правильности выбора, отслеживая мою реак-
цию...
Я еще раз напряг ноги, сначала одну, потом другую. Мне показалось, что
левая шевельнулась. Нет... Не смогу. Не успею...
Бойль вдруг издал странный горловой звук и выпрямился. Старик был со-
вершенно спокоен. Впервые я видел его таким уверенным в себе - и где!
Он по очереди обвел взглядом каждого из нас, и Вацек много позднее
уверял, что Бойль взглянул на него с видом высокомерного превосходс-
тва, мне же показалось, что я поймал выражение участливого сожаления.
А потом он исчез. В то же мгновение ударило в уши, и грохот был такой,
будто Бойль взорвался, но я понял, и понял Сашка, что это схлопнулся
воздух, устремившийся в то место, где только что был человек, а теперь
не стало ничего.
Всколыхнулась пыль. В проекционном аппарате мерзко задребезжала ка-
кая-то деталь. Покачались и замерли несуразно торчащие петли проволоки
на табурете. И все кончилось. Святослава Мерилла Бойля с нами больше
не было.
На минуту воцарилась пауза. Вацек, ковыряя в заложенном ухе, ошалело
тряс головой. Порученец, сунувший в дверь озабоченный нос, утянул его
обратно. Сашка сосредоточенно покусал губы:
- Жаль... Надо же, не врал дед... Обидно, но всего ведь не предусмот-
ришь, не так ли? Очень жаль, он бы мне еще пригодился... Ну...- он
опять начал ходить, заложив руки за спину,- а на твое сотрудничество я
могу рассчитывать? Кстати, если ты еще не сообразил: ты теперь фор-
мальная городская власть как единственный оставшийся штабной функцио-
нер... Сам понимаешь, доцент, меня может интересовать только сотрудни-
чество добровольное. Что скажешь?
Я его ненавидел.
- Да.
- Врешь... - Сашка коротко всхохотнул. - Я же тебя знаю как облуплен-
ного. Лучше, чем ты себя знаешь. Твое "да" дешево стоит. Предположим,
тебе удастся меня убрать... предположим, хотя я, конечно, этого не до-
пущу... а что дальше? Дальше-то что? - Он широко обвел рукой вокруг
себя и вдруг заорал: - Дубина, ты же не будешь знать, что делать со
всем этим!.. Куда тебе сейчас, когда тебя же самого грохнут с удоволь-
ствием после первой же ошибки! Идиот!..
Фарс, подумал я, морщась. Вопрос о добровольном сотрудничестве был из-
лишним. Я знал, что меня ждет. В наше время агентов, своих или чужих,
убивают нечасто, даже агенты-непрофессионалы слишком ценны для того,
чтобы их уничтожать. Агентов используют вторично, как макулатуру.
Превращать людей в послушных болванчиков с помощью сравнительно легко
синтезируемых психоделиков умели еще в середине прошлого столетия, но
подобные приемы работы суть примитив и каменный век. Болванчик может
быть полезен, но никак не сравнится ценностью с агентом, сотрудничаю-
щим сознательно, преданным делу и абсолютно, без тени сомнения, убеж-
денным в правоте и благородстве своих целей. Какими бы они ни были, он
будет з н а т ь , что это е г о цели, а о том, что где-то, у кого-то
имеется миниатюрный рулер-блочок, притом используемый сравнительно
редко, агенту знать не обязательно.
Тысячи рукотворных созданий размером с лейкоцит, обманывая иммунную
систему, проникнут по сонной артерии в мозг, дойдут до коры. После
несложной процедуры активации они включатся в связи между нейронами.
Человек останется человеком - он сохранит все свои профессиональные
качества, почти всю свою память, свой юмор, если у него он есть. Он
сохранит свой ум - вот только выводы этого ума слегка изменят свое
направление. И пока не начнут отказывать чипы, человек будет жить,
принося пользу, - долго, несколько лет...
Обыкновенная инъекция. Укол. Меня не потребуется даже изолировать: я
никуда не денусь и никто мне не поверит. Медленное текучее время между
уколом и командой на активацию - хотя бы одни сутки. Если у Сашки есть
в запасе сутки, он так и сделает, подумал я.
Если нет - убьет.
Я не успел додумать, а Сашка, открывший было рот, чтобы сказать мне
еще что-то, не успел связать и двух слов. За дверью резко, с оттяжкой,
как щелчок хлыста, ударил выстрел. В ту же секунду послышался хриплый
короткий вскрик и что-то мягко хрустнуло, будто над ухом раздавили сы-
рое яйцо. Дверь сорвалась с петель.
Эта сцена и сейчас еще помнится мне в мельчайших подробностях: низень-
кая комната, залитая тусклым желтым светом, Вацек, метнувшийся навс-
тречу оглушительному грохоту упавшей двери, катящийся по полу автомат
с оборванным ремнем, вихрь промозглого воздуха, отпрянувший Сашка,
рвущий из-под мышки пистолет, разъяренный медвежий рык ринувшегося в
комнату дяди Коли и двое Сашкиных порученцев за его спиной - один ле-
жащий неподвижно, другой еще падающий с раздробленным теменем и стран-
ным выражением удовлетворения на лице, будто он и вправду сумел оста-
новить выстрелом эксперта по самообороне...
Ломая топчан, ломая табурет, ломая проекционный аппарат, ломая все, с
чем входил в соприкосновение, растопырив руки и ноги, из одного угла
комнаты в другой спиной вперед пролетел Вацек.
Сашка выстрелил. Я хорошо его видел. Сашка был страшен: такого исступ-
ленного выражения безграничного бешенства не могло быть в глазах су-
щества человеческой природы - на бешенство такой силы человек просто
не способен. Какой бы спектакль здесь ни затевался, актеры начали иг-
рать не по ролям, и режиссер не уследил за своим лицом.
У него были глаза адаптанта. Самые обыкновенные.
Одна, и две, и три пули пробили тело дяди Коли, прежде чем пистолет
выпал из сломанной руки. Сашка влепился в стену, как лягушка. На целую
секунду все замерло. Дядя Коля сделал к упавшему три грузных шага, и
каждый давался ему тяжелее предыдущего. Потом он остановился. Потом -
упал навзничь, стукнувшись затылком о цементный пол.
К горлу опять подкатила тошнота. Я пытался и пытался встать, пока мне
это не удалось. Придерживаясь за стену, я двинулся вдоль нее маленьки-
ми шажками. Дядя Коля был мертв - Сашка стрелял "иглами". А Сашка был
еще жив. Теперь он полусидел, привалившись лопатками к стене. Глаза у
него были осмысленные, человеческие. Он не сделал попытки подняться -
вероятно, удар о стену переломил ему позвоночник.
Я едва не упал, нагибаясь за автоматом, но устоял на ногах и мало-по-
малу выпрямился. Я осмотрел автомат. Предохранитель был в положении
для стрельбы одиночными.
- Лучше очередью,- сказал Сашка.
Я послушно сдвинул предохранитель. Пальцы Сашки слабо дернулись - мо-
жет быть, он хотел заслониться рукой. Я вдруг заметил, что целюсь ему
прямо в лицо.
- Сырье,- с усилием проговорил Сашка. Он не отрываясь смотрел мне в
глаза. - Сырье... Еще работать и работать... - Упираясь скрюченными
пальцами в пол, он попытался приподняться. - Как мало...
