прицелился в Варрена.
Мне не забыть безумного испуга в лице толстого хулигана, когда я
выстрелил. Тут я понял, что игра временно остается за нами.
- Нечего делать, - сказал, бессильно поводя плечами, Лемарен. - Мы еще не
приготовились. Ну, берегитесь! Ваша взяла! Только помните, что подняли руку
на Лемарена. Идем, Босс! Идем, Варрен! Встретимся еще как-нибудь с ними,
отлично увидимся. Прекрасной Молли привет! Ах, Молли, красотка Молли!
Он проговорил это медленно, холодно, вертя в руках шляпу и взглядывая то
на нее, то на всех нас по очереди. Варрен и Босс молча смотрели на него.
Он мигнул им; они вылезли из комнаты один за другим, останавливаясь на
пороге; оглядываясь, они выразительно смотрели на Дюрока и Эстампа, прежде
чем скрыться. Последним выходил Варрен. Останавливаясь, он поглядел и
сказал: - Ну, смотри, Арколь! И ты, Молли! Он прикрыл дверь. В коридоре
шептались, затем, быстро прозвучав, шаги утихли за домом.
- Вот, - сказала Молли, бурно дыша. - И все, и ничего более. Теперь надо
уходить. Я ухожу, Арколь. Хорошо, что у вас пули.
- Правильно, правильно и правильно! - сказал инвалид. - Такое поведение я
одобряю. Когда был бунт на "Альцесте", я открыл такую пальбу, что все легли
брюхом вниз. Теперь что же? Да, я хотел перцу для...
- Не вздумайте выходить, - быстро заговорила Арколь. - Они караулят. Я не
знаю, как теперь поступить.
- Не забудьте, что у меня есть лодка, - сказал Эстамп, - она очень
недалеко. Ее не видно отсюда, и я поэтому за нее спокоен. Будь мы без
Молли...
- Она? - сказал инвалид Арколь, устремляя указательный палец в грудь
девушке.
- Да, да, надо уехать.
- Ее? - повторил матрос.
- О, какой вы непонятливый, а еще...
- Туда? - Инвалид махнул рукой за окно.
- Да, я должна уехать, - сказала Молли, - вот придумайте, - ну, скорее, о
боже мой!
- Такая же история была на "Гренаде" с юнгой; да, вспомнил. Его звали
Санди. И он...
- Я - Санди, - сказал я, сам не зная зачем.
- Ах, и ты тоже Санди? Ну, милочка, какой же ты хороший, ревунок мой.
Послужи, послужи девушке! Ступайте с ней. Ступай, Молли. Он твоего роста. Ты
дашь ему юбку и - ну, скажем, платьишко, чтобы закутать то место, где лет
через десять вырастет борода. Юбку дашь приметную, такую, в какой тебя
видали и помнят. Поняла? Ступай, скройся и переряди человека, который сам
сказал, что его зовут Санди. Ему будет дверь, тебе окно. Все!
XI
- В самом деле, - сказал, помолчав, Дюрок, - это, пожалуй, лучше всего.
- Ах, ах! - воскликнула Молли, смотря на меня со смехом и жалостью. - Как
же он теперь? Нельзя ли иначе? - Но полное одобрение слышалось в ее голосе,
несмотря на притворные колебания.
- Ну, что же, Санди? - Дюрок положил мне на плечо руку. - Решай! Нет
ничего позорного в том, чтобы подчиниться обстоятельствам, - нашим
обстоятельствам. Теперь все зависит от тебя.
Я воображал, что иду на смерть, пасть жертвой за Ганувера и Молли, но
умереть в юбке казалось мне ужасным концом. Хуже всего было то, что я не мог
отказаться; меня ждал, в случае отказа, моральный конец, горший смерти. Я
подчинился с мужеством растоптанного стыда и смирился перед лицом рока,
смотревшего на меня нежными черными глазами Молли. Тотчас произошло
заклание. Худо понимая, что делается кругом, я вошел в комнату рядом и,
слыша, как стучит мое опозоренное сердце, стал, подобно манекену, неподвижно
и глупо. Руки отказывались бороться с завязками и пуговицами. Чрезвычайная
быстрота четырех женских рук усыпила и ошеломила меня. Я чувствовал, что
смешон и велик, что я - герой и избавитель, кукла и жертва. Маленькие руки
поднесли мне зеркало; на голове очутился платок, и, так как я не знал, что с
ним делать, Молли взяла мои руки и забрала их вместе с платком под
подбородком, тряся, чтобы я понял, как прикрывать лицо. Я увидел в зеркале
искаженное расстройством подобие себя и не признал его. Наконец тихий голос
сказал: "Спасибо тебе, душечка!" - и крепкий поцелуй в щеку вместе с легким
дыханием дал понять, что этим Молли вознаграждает Санди за отсутствие у него
усов.
После того все пошло как по маслу, меня быстро вытолкнули к обществу
мужчин, от которого я временно отказался. Наступило глубокое, унизительное
молчание. Я не смел поднять глаз и направился к двери, слегка путаясь в
юбке; я так и ушел бы, но Эстамп окликнул меня: - Не торопись, я пойду с
тобой. Нагнав меня у самого выхода, он сказал: - Иди быстрым шагом по той
тропинке, так скоро, как можешь, будто торопишься изо всех сил, держи лицо
прикрытым и не оглядывайся; выйдя на дорогу, поверни вправо, к Сигнальному
Пустырю. А я пойду сзади.
Надо думать, что приманка была хороша, так как, едва прошел я две-три
лужайки среди светлого леса, невольно входя в роль и прижимая локти, как
делают женщины, когда спешат, как в стороне послышались торопливые голоса.
Шаги Эстампа я слышал все время позади, близко от себя. Он сказал: "Ну,
теперь беги, беги во весь дух!" Я полетел вниз с холма, ничего не слыша, что
сзади, но, когда спустился к новому подъему, раздались крики: "Молли! Стой,
или будет худо!" - это кричал Варрен. Другой крик, Эстампа, тоже приказывал
стоять, хотя я и не был назван по имени. Решив, что дело сделано, я
остановился, повернувшись лицом к действию.
На разном расстоянии друг от друга по дороге двигались три человека, -
ближайший ко мне был Эстамп, - он отступал в полуоборот к неприятелю. К нему
бежал Варрен, за Варреном, отстав от него, спешил Босс. "Стойте!" - сказал
Эстамп, целясь в последнего. Но Варрен продолжал двигаться, хотя и тише.
Эстамп дал выстрел. Варрен остановился, нагнулся и ухватился за ногу.
- Вот как пошло дело! - сказал он, в замешательстве оглядываясь на
подбегающего Босса.
- Хватай ее! - крикнул Босс. В тот же момент обе мои руки били крепко
схвачены сзади, выше локтя, и с силой отведены к спине, так что, рванувшись,
я ничего не выиграл, а только повернул лицо назад, взглянуть на вцепившегося
в меня Лемарена. Он обошел лесом и пересек путь. При этих движениях платок
свалился с меня. Лемарен уже сказал: - "Мо ...", - но, увидев, кто я, был
так поражен, так взбешен, что, тотчас отпустив мои руки, замахнулся обоими
кулаками.
- Молли, да не та! - вскричал я злорадно, рухнув ниц и со всей силой
ударив его головой между ног, в самом низу - прием вдохновения. Он завопил и
свалился через меня. Я на бегу разорвал пояс юбки и выскочил из нее, потом,
отбежав, стал трясти ею, как трофеем.
- Оставь мальчишку, - закричал Варрен, - а то она удерет! Я знаю теперь;
она побежала наверх, к матросам. Там что-нибудь подготовили. Брось все! Я
ранен!
Лемарен не был так глуп, чтобы лезть на человека с револьвером, хотя бы
этот человек держал в одной руке только что скинутую юбку: револьвер был у
меня в другой руке, и я собирался пустить его в дело, чтобы отразить
нападение. Оно не состоялось - вся троица понеслась обратно, грозя кулаками.
Варрен хромал сзади. Я еще не опомнился, но уже видел, что отделался дешево.
Эстамп подошел ко мне с бледным и серьезным лицом.
- Теперь они постоят у воды, - сказал он, - и будут, так же, как нам,
грозить кулаками боту. По воде не пойдешь. Дюрок, конечно, успел сесть с
девушкой. Какая история! Ну, впишем еще страницу в твои подвиги и...
свернем-ка на всякий случай в лес!
Разгоряченный, изрядно усталый, я свернул юбку и платок, намереваясь
сунуть их где-нибудь в куст, потому что, как ни блистательно я вел себя, они
напоминали мне, что, условно, не по-настоящему, на полчаса, - но я был все
же женщиной. Мы стали пересекать лес вправо, к морю, спотыкаясь среди
камней, заросших папоротником. Поотстав, я приметил два камня, сошедшихся
вверху краями, и сунул меж них ненатуральное одеяние, от чего пришел
немедленно в наилучшее расположение духа.
На нашем пути встретился озаренный пригорок. Тут Эстамп лег, вытянул ноги
и облокотился, положив на ладонь щеку.
- Садись, - сказал он. - Надо передохнуть. Да, вот это дело!
- Что же теперь будет? - осведомился я, садясь по-турецки и раскуривая с
Эстампом его папиросы. - Как бы не произошло нападение?!
- Какое нападение?!
- Ну, знаете... У них, должно быть, большая шайка. Если они захотят
отбить Молли и соберут человек сто...
- Для этого нужны пушки, - сказал Эстамп, - и еще, пожалуй" бесплатные
места полицейским в качестве зрителей.
Естественно, наши мысли вертелись вокруг горячих утренних происшествий, и
мы перебрали все, что было" со всеми подробностями, соображениями, догадками
и (c)себе картинными моментами. Наконец мы подошли к нашим впечатлениям от
Молли; почему-то этот разговор замялся, но мне все-таки хотелось знать
больше, чем то, чему был я свидетелем. Особенно меня волновала мысль о Дигэ.
Эта таинственная женщина непременно возникала в моем уме, как только я
вспоминал Молли. Об этом я его и спросил.
- Хм ... - сказал он. - Дигэ... О, это задача! - И он погрузился в
молчание, из которого я не мог извлечь его никаким покашливанием.
- Известно ли тебе, - сказал он наконец, после того как я решил, что он
совсем задремал, - известно ли тебе, что эту траву едят собаки, когда
заболеют бешенством?
Он показал острый листок, но я был очень удивлен его глубокомысленным
тоном и ничего не сказал. Затем, в молчании, усталые от жары и друг от
друга, мы выбрались к морской полосе, пришли на пристань и наняли лодочника.
Никто из наших врагов не караулил нас здесь, поэтому мы благополучно
переехали залив и высадились в стороне от дома. Здесь был лес, а дальше шел
огромный, отлично расчищенный сад. Мы шли садом. Аллеи были пусты. Эстамп
провел меня в дом через одну из боковых арок, затем по чрезвычайно путаной,
сурового вида лестнице, в большую комнату с цветными стеклами. Он был
заметно не в духе, и я понял отчего, когда он сказал про себя: "Дьявольски
хочу есть". Затем он позвонил, приказал слуге, чтобы тот отвел меня к Попу,
и, еле передвигая ноги, я отправился через блестящие недра безлюдных стен в
настоящее путешествие к библиотеке. Здесь слуга бросил меня. Я постучал и
увидел Попа, беседующего с Дюроком.
XII
Когда я вошел, Дюрок доканчивал свою речь. Не помню, что он сказал при
мне. Затем он встал и в ответ многочисленным молчаливым кивкам Попа протянул
ему руку. Рукопожатие сопровождалось твердыми улыбками с той и другой
стороны.
- Как водится, герою уступают место и общество, - сказал мне Дюрок, -
теперь, Санди, посвяти Попа во все драматические моменты. Вы можете ему
довериться, - обратился он к Попу, - этот ма... человек сущий клад в таких
положениях. Прощайте! Меня ждут.
Мне очень хотелось спросить, где Молли и давно ли Дюрок вернулся, так как
хотя из этого ничего не вытекало, но я от природы любопытен во всем. Однако
на что я решился бы под открытым небом, на то не решался здесь, по
стеснительному чувству чужого среди высоких потолков и прекрасных вещей,
имеющих свойство оттеснять непривычного в его духовную раковину.
Все же я надеялся много узнать от Попа.
- Вы устали и, наверное, голодны? - сказал Поп. - В таком случае
пригласите меня к себе, и мы с вами позавтракаем. Уже второй час.
- Да, я приглашаю вас, - сказал я, малость недоумевая, чем могу угостить
его, и не зная, как взяться за это, но не желая уступать никому ни в тоне,
ни в решительности. - В самом деле, идем, стрескаем, что дадут.
- Прекрасно, стрескаем, - подхватил он с непередаваемой интонацией
редкого иностранного слова, - но вы не забыли, где ваша комната?
