поздравил бы меня таинственный мой знакомый Крукс?"
Но мысли ее перебились возгласом: - Так должен я рассказать, - продолжал
возгласивший, - это был Муррей, - что в преинтереснейшем номере сегодняшней
газеты прочел я поразительнейшую вещь, - и я думал, Тави, что вы, может
быть, вчера слышали об этом, так как были в Лиссе.
- Я тоже читала. Глупости, - сказала, прожевывая пирог, Рита. - Что-то
невероятное.
- Так вы не знаете? - закричал Муррей. - Со мной есть эта газета. Речь
идет о новом изобретателе. Он полетел так, что все ахнули. Неужели вы не
слыхали ничего?
Удерживая знаки тревожного волнения, Тави невинно обратила к нему лицо,
мигая с внимающим недоумением, слегка окрашенным беззаботным усилием памяти.
- Я слышала, - протяжно сказала она, - я слышала что-то такое, что-то в
этом роде, но, надо думать, я задремала и заспала, что говорили в вагоне.
Ну, почитайте!
Муррей развернул газету, отыскивая статью, поразившую его. - Тише, -
сказала Рита, хотя все молча ожидали чтения; Муррею же никак не удавалось
сразу разыскать нужный столбец. Общество, покашливая, ожидало начала чтения.
Было тихо; этой тишине ответила вдруг ставшая неприятно ясной внешняя тишина
дома; как будто разом погрузился он в сон, как бы заснул и весь город
- Что это, как тихо везде! - заметила, нервно оглядываясь, Алиса. -
Неужели уже так поздно?
- Вот, - сказал, раскладывая газету, Муррей. - Судите сами, какое
волнение произошло в Лиссе. Слушайте! - Но он остановился, как немедленно
остановили свое внимание на другом все: быстрый, громкий стук заставил
оцепенеть чтеца и слушателей.
- Это что такое? - воскликнула Тави, но еще громче и требовательнее
грянули новые удары и, слабо побледнев, двинулась она с обеспокоенным лицом
в кухню, жестом приглашая сидеть всех спокойно. У двери ее опередил Муррей;
отстранив девушку, он сильно распахнул дверь; за ней, во тьме, пошевелилась
толпа.
Кто понял, кто успел понять, в чем дело, - уже вскрикнули и повскакали,
грохоча стульями, но Тави, прижав рукой грудь, шаг за шагом отступала к
комнате.
- Гром и молния! - сказал, оглядывая гостей, Флак; как он, оглядывались
друг на друга все, видя, что бледны и поражены. Но Тави с упавшим сердцем
могла только быстро дышать, не веря глазам. Шесть жандармов окружало ее; еще
двое, войдя, остановились у двери; остальные, разъединив гостей, наполнили
всю квартиру, став зорки и неподвижны, и в лицах их сверкнуло что-то цепное,
готовое сорваться по приказанию.
Как вещь, которой только что любовались мы покойно и беззаботно,
вырванная мгновенно из рук чужим, полным ненависти движением, исчезает с
сразившей настроение болью внутреннего удара, так мгновенно вырван был,
сломан и отброшен веселый цвет этого вечера. Страх вдвинул томительное жало
в упавшие сердца бледных гостей; вскочив, вскрикнули и переглянулись они,
видя по лицам других, как бледны сами, как схвачены и потрясены видом
оружия.
- Тави! - вскричала Алиса.
- Я отказываюсь понимать что-нибудь, - с сердцем сказала девушка, мрачно
рассматривая остановившегося на пороге человека в черном мундире, в свою
очередь, пристально смотревшего на нее. У него был привычно отмечающий центр
сцены взгляд; в руке он держал портфель, сжимая другой рукой острый свой
подбородок.
- Так объясните, что это все значит, - сказала Тави, стараясь улыбнуться,
- это вы привели их? Смотрите, как перепугали вы нас. Я еще вся дрожу. Ведь
вы ошиблись, конечно? Тогда извинитесь и уйдите; и то еще я посмотрю, как
прощу вас. Это помещение занимаю я. Меня зовут Тави Тум. Вот все, что вам
было не нужно знать.
- Тави Тум, - сказал неизвестный, - установить вашу личность - как раз
то, что вам нужно. Вы арестованы.
Эти слова вывели из оцепенения всех. Тави, двинув плечом, оттолкнула
легшую на него руку жандарма и ушла в угол, повернувшись с тронутым слезами
и надменной улыбкой лицом. Ральф и Муррей бросились к середине комнаты,
мешая схватить хозяйку.
- Вы совершенно сошли с ума, - горячо заговорил Муррей, протягивая руки,
чтобы задержать двинувшихся солдат, - стыдитесь!.. Нет более безобидного и
кроткого существа, чем эта девушка, на которую вы нападаете всемером!
Его отбросило движение локтя.
- Здесь есть человек, который знает, что делает, - резко ответил
чиновник. - Или вы хотите, чтобы я арестовал также и вас?
Целестина, бросившись на кровать, горько рыдала, Рита, трепеща,
бессмысленно говорила, оглядываясь с жалким смехом: - Уйдемте, уйдемте
отсюда! Боже мой, какой ужас! Но Бутс, вдруг налившись кровью, затопал
ногами, схватил и швырнул стул.
- Не сметь, я не дам! - азартно закричал он.
- Молчать! - громко сказал жандарм. Но, уже струсив сам, Бутс умолк с
негодующим видом, помялся и стих.
Теперь, когда сказано было все самое страшное, наступила, как это бывает
в случаях быстрого и напряженного действия, краткая тишина, подобная ужасной
картине, неподвижной, но красноречиво памятной навсегда. Все взгляды были
устремлены на пленницу, пытавшуюся тщетно вырваться из четырех сильных рук,
механически державших ее. Плача, с открытыми мстительными глазами, с
презрительно стиснутым, но полным слез ртом, меж тем как лицо дергалось и
тосковало совершенно уже по-детски, Тави перестала наконец рваться и
выкручивать руки, но, сколько могла сжав руки, резко и внушительно потрясла
ими. Она говорила и задыхалась: - Я требую, - сказала она со всем пылом
отчаяния, - чтобы вы объяснили мне вашу шутку! Сегодня мой праздник, день
рождения моего, а вы взяли меня, как уличную воровку! Вот мои гости, мои
друзья, - что подумают они обо мне?!
- Тави, дурочка! - поспешила перебить ее, утирая слезы, Алиса, - не
говори глупостей!
- Подумаем, что ты ребячий кипяток, - сказал, сжимая ей руку, Муррей. -
Послушай, с этими людьми препирательства бесполезны. Мы останемся ждать
тебя. Не бей их и поезжай, когда так. Ошибка слишком груба. Черт их знает,
что они там напутали.
- Одно слово, - сказала Тави человеку, руководившему арестом, - какая
причина вашего мерзкого дела?
- Вам будут даны объяснения на месте, - сказал тот, двигая взглядом
солдат по направлению к выходу. - Я действую по приказанию и ничего ровно не
знаю.
- Лжете, - ответила Тави с гневом и горечью, - лжете, вы лгать привыкли.
Что делать вам здесь с целым отрядом? Я снова вас спрашиваю: зачем эта
подлость?
- Довольно, - сказал чиновник, - попрощайтесь и идите беспрекословно
вниз. Вас отвезут. Ну, господа, - он обратился к гостям, - вас всех я
задержу несколько времени. Предстоит обыск. Пока он не окончится, никто
отсюда не выйдет.
- Дайте же мне обнять их, - сказала Тави жандармам. Ее отпустили; она
обняла друзей, привстав на носки, когда дошло дело до Муррея и Ральфа, и,
целуя, вымазала слезами всех. Солдаты не отходили от нее ни на шаг; ей
подали шляпу, шарф, теплый жакет. Тыча в его затерявшиеся рукава дрожащими
руками, она наспех собралась, ответила восклицаниям воздушными поцелуями,
помахала рукой, вышла в громе сабель и сапог и, заметив, что чиновник
обернулся на замедление с таким видом, словно хотел прикрикнуть, спокойно
показала язык.
V
Стиснув зубы, глотая слезы и трепеща, как бы толкаемая убийственным
ветром, Тави быстро пошла по галерее, среди тесно шагавших вокруг солдат. На
дворе, внизу, двигались фонари, стучали копыта; из дверей соседних квартир
выглядывали дети и женщины, уцепившись друг за друга, словно им тоже грозила
беда. Со страхом и вопросом смотрели они на помутившееся лицо девушки. Тави
из последних сил кивала или беспомощно улыбалась тем, кого знала. Когда
шествие равнялось с такой выпускающей свет и голоса дверью, она резко
прихлопывалась и из-за нее доносились глухие ругательства. Солдаты спешили;
двое шли впереди, махая рукой убраться с дороги тем, кто шел случайно
навстречу, и человек мигом прижимался к стене; лишь Кванг, ставший
неподвижно по самой середине прохода, с пыхающей в зубах трубкой, отошел так
медленно, что жандарм угрожающе потянул саблю.
- Я ничего не думаю! - успел крикнуть Кванг девушке. - До свиданья с
торжеством!
Тави блеснула ему глазами так выразительно, что он понял все ее смятение.
- Ну да, - донеслось ей вслед, - схватили как птицу и ничего более.
Еще эти темные, но горячие слова грели ее порывом теплого ветра, как все
внезапно остановились: на лестницу вбежал солдат, крича: - Карета уехала!
Там перебесились все лошади: дрожат и рвутся, кучер ничего не мог сделать.
Рванул, и понесли!
Гул восклицаний покрыл эти слова; меж тем шествие сбилось в кучу и, когда
выровнялось, уже прозвучали торопливые приказания. С глубоким наслаждением
слушала Тави, как часть солдат, покинув ее, загремела по ступеням вниз -
что-то улаживать и выяснять.
- Вот вам, - сказала она сквозь зубы. - Лошади-то умнее вас!
Оставшиеся с ней, подталкивая ее, свели девушку на озаренный окнами дома
двор, где, повскакав в седла, с трудом удерживали чем-то напуганных лошадей;
они ржали и били копытами, пятясь или шарахаясь с фырканьем, полным ужаса. -
Ну, что же делать? - сказал кто-то с досадой.
- Сажай девушку на седло, - крикнул другой. - Смотрите в оба и помните,
что случай опасный!
- Оружие наготове!
- Стой: держи арестованную посередине!
- Чего он боится? - прозвучал осторожный шепот.
- Это никому неизвестно, тут сам черт не поймет ничего.
Тави подвели к лошади; к ней потянулась рука нагнувшегося в седле
солдата; другой, сзади девушки, неожиданно и сильно приподнял ее. Она
рванулась, ударив с отчаянием ногой в бок коня, отчего тот внезапно
проскакал в ворота на улицу, откуда гулкий, раскалывающий треск подков по
булыжнику дал понять всем, что всадник едва сдерживает готовое закусить
удила животное; оно храпело и ржало. Тогда раздались крики бешенства
кинувшихся кончать дело людей.
- Ну и черт эта девчонка, - сказал тот, кто держал Тави.
- Не хочу, - мрачно сказала она, борясь с увлекающим ее хаосом хватки и
возни жестких рук, сопротивляться которым более почти не могла.
- Что за ночь! - раздалось над ее ухом.
- Давайте ближе фонарь! - кричали в стороне.
- Не могу справиться, - сказал жандарм в седле, с которым должна была
ехать Тави. - Станьте по сторонам и придержите за узду этого дьявола.
Было темно, как человеку с завязанными глазами: ни звезд, ни луны; редкие
фонари окраины мерцали издалека. Порывами налетал ветер. Казалось, в таком
мраке навсегда забыт день и что пропало все, кроме стука и голосов. Фонарь,
поданный торопливой рукой, озарил Тави каски державших ее солдат и задранную
уздой вверх лошадиную голову, с безумием в огромных глазах; из ее рта текла
пена. Теперь все крики и голоса были в затылок девушке; наконец ее почти
бросили на седло, где, схваченная за талию неподатливой как обруч рукой,
очутилась она сидящей с пылающим лицом, сожженным высохшими слезами.
- Скачи, Прост! - крикнули солдату, увозящему Тави. - Эй, расступись, все
по седлам и догоняйте его; смотри в оба!
- Пусти лошадь, - сказал жандарм.
Державшие коня отбежали; солдат метнулся, ахнул и, прежде чем смолк в
оцепеневшем слухе гром хлопнувшего как бы по лицу выстрела, разжал руки,
валясь головой вниз, а Тави, потеряв равновесие, скользнула с седла; нога ее
подвернулась, и, упав, она подумала, что убита. Лошадь, заржав, исчезла
Взрыв криков, топот и лязг сабель рванулись со всех сторон. Встав, Тави
прислонилась к стене, где тотчас ее схватили, тряся с исступлением и злобой,
так как подумали, что выстрелила она.
