жили ей свою помощь и сказали: "Если ты нас к себе на свадьбу пригла-
сишь, нас не постыдишься и назовешь своими тетушками да за стол с гостя-
ми посадишь, то мы тебе твой лен напрядем и притом в самое короткое вре-
мя". - "От души буду вам рада, - отвечала девица, - входите же скорей и
сейчас принимайтесь за работу".
Тогда впустила она этих трех диковинных баб к себе и в первой комнате
со льном устроила им выемку, в которой они уселись и принялись прясть.
Одна тянула нитку из кудели и вертела колесо, другая смачивала нить,
третья скручивала нитку и постукивала пальцем о стол, и как ни стукнет,
так и падает наземь известное количество пряжи, и притом самой тонкой.
От королевы она укрывала своих трех прях, и когда та приходила, ука-
зывала ей только на груду пряжи, так что та не знала, как и расхвалить
ее. Когда первая комната опустела, принялись за вторую, а там и за
третью - и ту скорехонько опростали.
Затем три бабы-пряхи распрощались с девицей и сказали ей: "Не забудь
только обещанного нам - в том твое счастье".
Когда девица показала королеве пустые комнаты и громадную кучу пряжи,
та стала готовить свадьбу, и жених заранее радовался, что жена у него
будет такая искусная и старательная, и нахвалиться ею не мог. "У меня
есть три тетки, - сказала девица королеве, - и я от них много добра ви-
дела, так я и не могу забыть о них в счастье; а потому позвольте их
пригласить на свадьбу и посадить с нами за один стол". Королева и жених
сказали: "Почему бы нам это не дозволить?"
Когда торжество началось, три тетки вошли в залу, очень странно оде-
тые, и невеста, обращаясь к ним, сказала: "Милости просим, милые тетуш-
ки!" - "Ах, - сказал жених, - как это ты можешь дружить с такими урода-
ми?"
Затем он подошел к одной из трех прях, с широкой ступней, и спросил:
"Отчего это у вас ступня такая широкая?" - "От нажима, - отвечала она, -
от нажима".
Тогда жених подошел к другой пряхе и спросил: "Отчего у вас губа та-
кая отвислая?" - "От смачивания, - сказала она, - от смачивания".
Тут обратился он к третьей: "Отчего у вас такой большущий палец?" -
"От скручивания нитки, - сказала она, - от скручивания нитки".
Королевич испугался и сказал себе: "Ну, уж моя-то красавица-жена и не
притронется к колесу самопрялки".
Так и избавилась она от необходимости прясть эту несносную льняную
пряжу!
Гензель и Гретель
В большом лесу на опушке жил бедный дровосек со своею женою и двумя
детьми: мальчишку-то звали Гензель, а девчоночку - Гретель.
У бедняка было в семье и скудно и голодно; а с той поры, как наступи-
ла большая дороговизна, у него и насущного хлеба иногда не бывало.
И вот однажды вечером лежал он в постели, раздумывая и ворочаясь с
боку на бок от забот, и сказал своей жене со вздохом: "Не знаю, право,
как нам и быть! Как будем мы детей питать, когда и самим-то есть нече-
го!" - "А знаешь ли что, муженек, - отвечала жена, - завтра ранешенько
выведем детей в самую чащу леса; там разведем им огонек и каждому дадим
еще по кусочку хлеба в запас, а затем уйдем на работу и оставим их там
одних. Они оттуда не найдут дороги домой, и мы от них избавимся". -
"Нет, женушка, - сказал муж, - этого я не сделаю. Невмоготу мне своих
деток в лесу одних оставлять - еще, пожалуй, придут дикие звери да и
растерзают". - "Ох ты, дурак, дурак! - отвечала она. - Так разве же луч-
ше будет, как мы все четверо станем дохнуть с голода, и ты знай строгай
доски для гробов".
И до тех пор его пилила, что он наконец согласился. "А все же жалко
мне бедных деток", - говорил он, даже и согласившись с женою.
А детки-то с голоду тоже заснуть не могли и слышали все, что мачеха
говорила их отцу. Гретель плакала горькими слезами и говорила Гензелю:
"Пропали наши головы!" - "Полно, Гретель, - сказал Гензель, - не пе-
чалься! Я какнибудь ухитрюсь помочь беде".
И когда отец с мачехой уснули, он поднялся с постели, надел свое
платьишко, отворил дверку, да и выскользнул из дома.
Месяц светил ярко, и белые голыши, которых много валялось перед до-
мом, блестели, словно монетки. Гензель наклонился и столько набрал их в
карман своего платья, сколько влезть могло.
Потом вернулся домой и сказал сестре: "Успокойся и усни с Богом: он
нас не оставит". И улегся в свою постельку.
Чуть только стало светать, еще и солнце не всходило - пришла к детям
мачеха и стала их будить: "Ну, ну, подымайтесь, лентяи, пойдем в лес за
дровами".
Затем она дала каждому по кусочку хлеба на обед и сказала: "Вот вам
хлеб на обед, только смотрите, прежде обеда его не съешьте, ведь уж
больше-то вы ничего не получите".
Гретель взяла хлеб к себе под фартук, потому что у Гензеля карман был
полнехонек камней. И вот они все вместе направились в лес.
Пройдя немного, Гензель приостановился и оглянулся на дом, и потом
еще и еще раз.
Отец спросил его: "Гензель, что ты там зеваешь и отстаешь? Изволь-ка
прибавить шагу". - "Ах, батюшка, - сказал Гензель, - я все посматриваю
на свою белую кошечку: сидит она там на крыше, словно со мною прощает-
ся".
Мачеха сказала: "Дурень! Да это вовсе и не кошечка твоя, а белая тру-
ба блестит на солнце". А Гензель и не думал смотреть на кошечку, он все
только потихонечку выбрасывал на дорогу из своего кармана по камешку.
Когда они пришли в чащу леса, отец сказал: "Ну, собирайте, детки, ва-
лежник, а я разведу вам огонек, чтобы вы не озябли".
Гензель и Гретель натаскали хворосту и навалили его гора-горой. Кос-
тер запалили, и когда огонь разгорелся, мачеха сказала: "Вот, прилягте к
огоньку, детки, и отдохните; а мы пойдем в лес и нарубим дров. Когда мы
закончим работу, то вернемся к вам и возьмем с собою".
Гензель и Гретель сидели у огня, и когда наступил час обеда, они
съели свои кусочки хлеба. А так как им слышны были удары топора, то они
и подумали, что их отец гденибудь тут же, недалеко.
А постукивал-то вовсе не топор, а простой сук, который отец подвязал
к сухому дереву: его ветром раскачивало и ударяло о дерево.
Сидели они, сидели, стали у них глаза слипаться от усталости, и они
крепко уснули.
Когда же они проснулись, кругом была темная ночь. Гретель стала пла-
кать и говорить: "Как мы из лесу выйдем?" Но Гензель ее утешал: "Погоди
только немножко, пока месяц взойдет, тогда уж мы найдем дорогу".
И точно, как поднялся на небе полный месяц, Гензель взял сестричку за
руку и пошел, отыскивая дорогу по голышам, которые блестели, как заново
отчеканенные монеты, и указывали им путь.
Всю ночь напролет шли они и на рассвете пришли-таки к отцовскому до-
му. Постучались они в двери, и когда мачеха отперла и увидела, кто сту-
чался, то сказала им: "Ах вы, дрянные детишки, что вы так долго заспа-
лись в лесу? Мы уж думали, что вы и совсем не вернетесь".
А отец очень им обрадовался: его и так уж совесть мучила, что он их
одних покинул в лесу.
Вскоре после того нужда опять наступила страшная, и дети услышали,
как мачеха однажды ночью еще раз стала говорить отцу: "Мы опять все
съели; в запасе у нас всегонавсего полкаравая хлеба, а там уж и песне
конец! Ребят надо спровадить; мы их еще дальше в лес заведем, чтобы они
уж никак не могли разыскать дороги к дому. А то и нам пропадать вместе с
ними придется".
Тяжело было на сердце у отца, и он подумал: "Лучше было бы, кабы ты и
последние крохи разделил со своими Детками". Но жена и слушать его не
хотела, ругала его и высказывала ему всякие упреки.
"Назвался груздем, так и полезай в кузов!" - говорит пословица; так и
он: уступил жене первый раз, должен был уступить и второй.
А дети не спали и к разговору прислушивались. Когда родители заснули,
Гензель, как и в прошлый раз, поднялся с постели и хотел набрать голы-
шей, но мачеха заперла Дверь на замок, и мальчик никак не мог выйти из
дома. Но он все же унимал сестричку и говорил ей: "Не плачь, Гретель, и
спи спокойно. Бог нам поможет".
Рано утром пришла мачеха и подняла детей с постели. Они получили по
куску хлеба - еще меньше того, который был им выдан прошлый раз.
По пути в лес Гензель искрошил свой кусок в кармане, часто приоста-
навливался и бросал крошки на землю.
"Гензель, что ты все останавливаешься и оглядываешься, - сказал ему
отец, - ступай своей дорогой". - "Я оглядываюсь на своего голубка, кото-
рый сидит на крыше и прощается со мною", - отвечал Гензель. "Дурень! -
сказала ему мачеха. - Это вовсе не голубок твой: это труба белеет на
солнце".
Но Гензель все же мало-помалу успел разбросать все крошки по дороге.
Мачеха еще дальше завела детей в лес, туда, где они отродясь не быва-
ли.
Опять был разведен большой костер, и мачеха сказала им: "Посидите-ка
здесь, и коли умаетесь, то можете и поспать немного: мы пойдем в лес
дрова рубить, а вечером, как кончим работу, зайдем за вами и возьмем вас
с собою".
Когда наступил час обеда, Гретель поделилась своим куском хлеба с
Гензелем, который свою порцию раскрошил по дороге.
Потом они уснули, и уж завечерело, а между тем никто не приходил за
бедными детками.
Проснулись они уже тогда, когда наступила темная ночь, и Гензель,
утешая свою сестричку, говорил: "Погоди, Гретель, вот взойдет месяц,
тогда мы все хлебные крошечки увидим, которые я разбросал, по ним и оты-
щем дорогу домой".
Но вот и месяц взошел, и собрались они в путь-дорогу, а не могли
отыскать ни одной крошки, потому что тысячи птиц, порхающих в лесу и в
поле, давно уже те крошки поклевали.
Гензель сказал сестре: "Как-нибудь найдем дорогу", - но дороги не
нашли.
Так шли они всю ночь и еще один день с утра до вечера и все же не
могли выйти из леса и были страшно голодны, потому что должны были пи-
таться одними ягодами, которые кое-где находили по дороге. И так как они
притомились и от истомы уже еле на ногах держались, то легли они опять
под деревом и заснули.
Настало третье утро с тех пор, как они покинули родительский дом.
Пошли они опять по лесу, но сколько ни шли, все только глубже уходили в
чащу его, и если бы не подоспела им помощь, пришлось бы им погибнуть.
В самый полдень увидели они перед собою прекрасную белоснежную птич-
ку; сидела она на ветке и распевала так сладко, что они приостановились
и стали к ее пению прислушиваться. Пропевши свою песенку, она расправила
свои крылышки и полетела, и они пошли за нею следом, пока не пришли к
избушке, на крышу которой птичка уселась.
Подойдя к избушке поближе, они увидели, что она вся из хлеба построе-
на и печеньем покрыта, да окошки-то у нее были из чистого сахара.
"Вот мы за нее и примемся, - сказал Гензель, - и покушаем. Я вот съем
кусок крыши, а ты, Гретель, можешь себе от окошка кусок отломить - оно,
небось, сладкое". Гензель потянулся кверху и отломил себе кусочек крыши,
чтобы отведать, какова она на вкус, а Гретель подошла к окошку и стала
обгладывать его оконницы.
Тут из избушки вдруг раздался пискливый голосок:
Стуки-бряки под окном -
Кто ко мне стучится в дом? А детки на это отвечали:
Ветер, ветер, ветерок.
Неба ясного сынок! - и продолжали по-прежнему кушать.
Гензель, которому крыша пришлась очень по вкусу, отломил себе поря-
дочный кусок от нее, а Гретель высадила себе целую круглую оконницу, тут
же у избушки присела и лакомилась на досуге - и вдруг распахнулась нас-
тежь дверь в избушке, и старая-престарая старуха вышла из нее, опираясь
на костыль.
Гензель и Гретель так перепугались, что даже выронили свои лакомые
куски из рук. А старуха только покачала головой и сказала: "Э-э, детуш-
ки, кто это вас сюда привел? Войдите-ка ко мне и останьтесь у меня, зла
от меня никакого вам не будет".
Она взяла деток за руку и ввела их в свою избушечку. Там на столе
стояла уже обильная еда: молоко и сахарное печенье, яблоки и орехи. А
