улыбался кому-то, кого на фотографии видно не было.
Письмо и фотография Вождя - и то и другое было немедленно окантовано
и застеклено в нашей мастерской - долго ходили по рукам в соседних домах
и возымели то действие, что сперва мой отец, потом Август Покрифке, а
после и некоторое число соседей вступили в партию, а помощник столяра
Густав Милявске - проработал у нас больше пятнадцати лет, спокойный уме-
ренный социал-демократ - уволился и лишь два месяца спустя, после долгих
уговоров моего отца, снова согласился встать к нашему строгальному стан-
ку. художнику впервые пришлось осознать, что творения, если они позаимс-
твованы Тулла получила от моего отца новый ранец. Мне подарили в полном
комплекте форму "юнгфолька". А Харрас получил новый ошейник, но содер-
жать его лучше не стали, потому что его и так содержали лучше некуда.
Дорогая Тулла,
возымела ли внезапная карьера нашего сторожевого пса для нас ка-
кие-нибудь последствия? Мне Харрас принес школьную славу. Меня вызвали к
доске и попросили рассказать. Конечно, нельзя было говорить о случке,
покрытии, свидетельстве о вязке и вознаграждении за вязку, про отмечен-
ную в племенной книге "радостную готовность" нашего Харраса к покрытию и
про "ответный пыл" суки Теклы. Как послушный и наивный пай-мальчик я
должен был что-то сюсюкать - и с удовольствием сюсюкал - о папе Харрасе
и маме Текле, о собачьих детках Фалько, Касторе, Бодо, Мире и Принце.
Барышня Шполленхауэр хотела знать буквально все:
- А почему господин Руководитель края подарил нашему Вождю маленького
щенка Принца?
- Потому что у Вождя был день рожденья и он давно хотел, чтобы ему
подарили собаку из нашего города.
- А почему маленькому щенку, сыну Харраса, в Оберзальцберге так хоро-
шо живется, что он уже совсем не скучает по своей собачьей маме?
- Потому что наш Вождь любит собак и всегда хорошо с ними обращается.
- А почему все мы радуемся тому, что маленький щенок Принц теперь у
Вождя?
- Потому что Харри Либенау учится в нашем классе!
- Потому что овчарка Харрас - это собака его папы!
- Потому что Харрас - папа маленького щенка Принца!
- И еще потому, что для нашего класса, для всей нашей школы и для на-
шего прекрасного города это большая честь.
Ты видела, Тулла,
как весь наш класс вместе со мной и во главе с барышней Шполленхауэр
явился на наш столярный двор с экскурсией? Нет, ты была в школе и не ви-
дела.
Полукругом стоял наш класс вдоль того полукруга, которым Харрас очер-
тил свои владения. Мне еще раз нужно было повторить весь мой отчет, пос-
ле чего барышня Шполленхауэр попросила отца в свою очередь тоже что-ни-
будь рассказать детям. Столярных дел мастер, высказав предположение, что
о политической карьере пса класс осведомлен, поведал кое-что о родослов-
ной нашего Харраса. Он говорил о суке Сенте и кобеле Плутоне. Оба такой
же черной масти, как Харрас, а теперь вот и маленький Принц, и оба были
родителями Харраса. Сука Сента принадлежит мельнику из Никельсвальде,
это в устье Вислы.
- Никому, детки, в Никельсвальде бывать не доводилось? Я туда по уз-
коколейке добирался, а мельница там не простая, а историческая, потому
что на ней переночевала королева Пруссии Луиза, когда ей пришлось от
французов бежать. Под мельничными козлами, - так сказал столярных дел
мастер, - он и нашел шесть кутят. Так, дети, называют маленьких собачьих
детенышей, и одного маленького щенка он там у мельника Матерна купил.
Это и был наш Харрас, который всегда, а в последнее время особенно, да-
рил нам столько радости.
Где ты была, Тулла,
когда мне, под присмотром машинного мастера, было позволено провести
наш класс по машинному цеху? Ты была в школе и не могла видеть и слы-
шать, как я перечислял одноклассникам и барышне Шполленхауэр названия
всех машин. Это фреза. А это шлифовальный станок. Ленточная пила. Стро-
гальный станок. Дисковая пила.
Вслед за тем мастер Дрезен рассказал детям про сорта древесины. Он
говорил о разнице между древесиной торцовой и продольной, стучал по не-
сортице, сосне, груше, дубу, клену, буку и мягкой липе, долго распинался
о ценных породах и о годичных кольцах на древесных стволах.
Потом нам пришлось еще спеть на столярном дворе песню, которую Харрас
слушать не пожелал.
Где была Тулла,
когда главный руководитель сектора Гепферт вместе с руководителем
подсектора Вендтом и несколькими руководителями рангом пониже посетили
наш столярный двор? Мы оба были в школе и не присутствовали при этом ви-
зите, во время которого было решено присвоить одному из вновь создавае-
мых отрядов "юнгфолька" имя Харраса.
Тулла и Харри не присутствовали и тогда,
когда после ремовского путча и кончины престарелого господина в Ной-
деке, в Оберзальцберге, в приземистой, искусно подделанной под крестьян-
скую избе за задернутыми пестрыми баварскими занавесками из набивного
ситца состоялась знаменательная встреча; зато присутствовали госпожа Ра-
убаль, Рудольф Гесс, господин Ханфштенгель, данцигский руководитель
штурмовых отрядов Линсмайер, Раушнинг, Форстер, Август Вильгельм Прусс-
кий, для краткости именуемый просто "Авви", длинный Брюкнер и предводи-
тель всех крестьян Рейха Даре - и слушали Вождя, и Принц там был тоже.
Принц от нашего Харраса, которого родила Сента, а Сенту зачал Перкун.
Ели яблочный пирог, который испекла госпожа Раубаль, и говорили о
путче, об "огнем и мечом", о Штрассере, Шляйхере, Реме, да-да, мечом и
огнем. Потом поговорили о Шпенглере, Гобино и о протоколах сионских муд-
рецов. Потом Герман Раушнинг совершенно ошибочно назвал Принца "велико-
лепным черным волкопсом". Потом эту ерунду повторял за ним чуть ли не
каждый историк. Между тем - и это подтвердит любой кинолог - есть только
одна разновидность волкопса, ирландский волкопес, и от немецкой овчарки
он отличается весьма существенно. Удлиненная и узкая форма черепа ясно
указывает на его родство с дегенерирующими борзыми. Рост его в холке
составляет восемьдесят два сантиметра, что на восемнадцать сантиметров
больше, чем у нашего Харраса. У ирландского волкопса псовина длинношерс-
тная. Маленькие складчатые уши не стоят торчком, а обвисают. Словом, это
типично репрезентативная собака, скорее предмет роскоши, Вождь никогда
не стал бы держать такую в своей псарне; чем раз и навсегда доказывает-
ся, что Раушнинг заблуждался - не ирландский волкопес нервно терся о но-
ги уплетающих пирог гостей, а Принц, наш Принц слушал их беседы и, вер-
ный как собака, тревожился за своего хозяина; ибо Вождь имел основания
опасаться за свою жизнь. Подлое покушение может таиться в любом куске
пирога. Он боязливо пригублял свой лимонад, и его часто, без видимой
причины, подташнивало.
Но Тулла была тут как тут,
когда к нам приходили журналисты и фотографы. Не только "Форпост" и
"Последние новости" прислали своих корреспондентов. Из Эльбинга и Кё-
нигсберга, Шнайдемюля и Штеттина, даже из столицы Рейха объявлялись бой-
кие господа и по-спортивному одетые дамы. Один лишь Брост, редактор зап-
рещенного вскоре "Голоса народа", отказался брать интервью у нашего Хар-
раса. Зато во множестве приезжали сотрудники религиозных печатных орга-
нов и специальных журналов. Газетенка Объединения друзей немецкой овчар-
ки прислала кинолога, которого мой отец, столярных дел мастер, вынужден
был попросту выставить со двора. Потому что этот собачий дока сразу на-
чал придираться к родословной нашего Харраса: дескать, и клички-то дава-
лись безобразно, против всех правил собаководства, и нет, мол, никаких
сведений о суке, от которой родилась Сента; и хотя само по себе животное
совсем неплохое, придется в полемическом духе написать о таком варварс-
ком способе его содержания как раз потому, что речь идет об исторической
собаке и тут, мол, требуется большое чувство ответственности.
Одним словом: в полемическом ли, в безудержно-восторженном стиле - о
Харрасе писали, печатали, его фотографировали. Не обошли молчанием и
столярную мастерскую с машинным мастером, подмастерьями, подсобными ра-
бочими и учениками. Высказывания моего отца, такие, к примеру: "Мы прос-
тые ремесленники, делаем свое дело, и конечно нас радует, что наш Хар-
рас..." - эти скромные речи рядового мастера-столяра приводились дослов-
но, нередко прямо под фотографиями.
По моим прикидкам, сольное фото нашего Харраса печаталось в газетах
раз восемь. Еще раза три он запечатлен с моим отцом, один раз, на груп-
повом снимке, вместе со всей столярной мастерской; но ровно двенадцать
раз вместе с Харрасом в немецкие и зарубежные газеты попала Тулла - ху-
денькая, на тонюсеньких ножках-спичках, она стояла рядом с Харрасом и не
шевелилась.
Дорогая кузина,
и при этом ты ведь сама ему помогала, когда он к нам переезжал. Ты
сама перенесла стопки нот и фарфоровую танцовщицу. Ибо если четырнадцать
квартир в нашем доме остались при своих жильцах, то старая мамзель Добс-
лаф освободила левую квартиру в первом этаже, окна которой выходили, а
иногда и открывались во двор. Она съехала со всеми своими отрезами и
пронумерованными фотоальбомами, с мебелями, из которых сыпалась древес-
ная труха, - перебралась в Шёнварлинг к сестре; а учитель музыки Фель-
знер-Имбс с черным пианино и горами пожелтевших нот, с золотой рыбкой и
песочными часами, с бесчисленными фото знаменитых артистов и музыкантов,
с фарфоровой статуэткой в фарфоровой балетной пачке, что застыла на мы-
сочке фарфоровой балетной туфельки в одной из классических балетных поз,
въехал в освободившуюся квартиру, даже не поменяв поблекшие обои в гос-
тиной и аляповатые с цветами в спальне. К тому же эти бывшие добслафские
комнаты были сами по себе темные, так как шагах в семи от их окон гро-
моздилась и отбрасывала тень торцевая стена столярной мастерской с ле-
пившейся к ней наружной лестницей на верхний этаж. Кроме того, между до-
мом и мастерской росли два куста сирени, которые из весны в весну проц-
ветали. С разрешения отца мамзель Добслаф огородила оба куста садовым
заборчиком, что ничуть не мешало Харрасу оставлять свои пахучие метки и
в ее палисаднике. Однако съехала старушка-мамзель не из-за собачьего са-
моуправства и не из-за темноты в квартире, а потому что родом была из
Шёнварлинга и там же хотела умереть.
Даже если ученики приходили к нему утром или сразу после обеда, когда
на улице еще вовсю справлял оргии солнечный свет, Фельзнер-Имбсу прихо-
дилось зажигать электричество в зеленоватом бисерном абажуре. Слева у
парадной двери он распорядился на деревянных пробках прибить эмалирован-
ную табличку: "Феликс Фельзнер-Имбс, концертирующий пианист и дипломиро-
ванный учитель музыки". Не прошло и двух недель с тех пор, как этот не-
опрятный человек поселился в нашем доме, а к нему уже стали ходить пер-
вые ученики, несли с собой деньги за урок и даммовскую "Школу игры на
фортепьяно", понуро бренчали при свете лампы - правой-левой-теперь двумя
руками-и еще раз - свои гаммы и этюды, пока в верхней колбе больших пе-
сочных часов на пианино не оставалось больше ни песчинки и они на сред-
невековый манер оповещали, что урок окончен.
Богемного бархатного берета у Фельзнер-Имбса не было. Зато белая как
лунь, к тому же припудренная, пышная и развевающаяся шевелюра волнами
ниспадала ему на шею и воротник. В промежутках между уроками он эту свою
артистическую гриву причесывал. И когда на лысой, совсем без деревьев
площади Нового рынка озорной порыв ветра трогал его шевелюру, он тут же
выхватывал из просторного пиджачного кармана щеточку и во время процеду-
ры ухода за своими удивительными волосами даже собирал вокруг себя зри-
телей: домохозяек, школьников, нас. Когда он причесывал волосы, взгляд
его голубовато-белесых, совсем без ресниц глаз подергивался дымкой чис-
