деформатор, но тогда бы сработало силовое поле, а вот так очень легко,
можно сказать, даже элегантно, без ощутимого изменения масс и полей...
- Похоже, ночью мы видели именно такие вспышки, - заметил Молчанов. -
Я не знаю, что это такое. Инфор танка включен?
- Конечно.
- Пробило защиту? - поинтересовался Диего Вирт.
- Не то, чтобы пробило... - туманно ответил Грехов.
- Так, - произнес Сташевский. - Нерешительность - симптом неудачи, а
идти к кораблю мы обязаны. Или, может быть, кто-нибудь думает иначе?
Границу, вдоль которой расположились плюющиеся огнем "грибы", они
проехали без всяких эксцессов. Ионизация пошла на убыль, красные огни
индикаторов побледнели.
Корабль вырастал в размерах. Без отверстий, щелей и мелких деталей -
серый монолит, он был суров и молчалив, он походил на монумент, на
гигантский памятник самому себе, на гору мертвого металла, застывшего
невысоко над почвой... Вот какие сравнения лезли в голову Грехову.
Но корабль не мог быть мертвым, он обязан был быть живым, крик его
повторялся каждые полминуты: "...Внимание! Выбрасываю...", молчание,
шорохи, скрежет и снова тот же стон, повторяемый автоматом, теперь Грехов
в этом не сомневался.
До корабля оставалось меньше километра, они все пытались понять,
почему он виден, как сквозь слой толстого стекла, как вдруг "стекло" это
вспенилось и разлетелось во все стороны белыми нитями разной толщины. Нити
оказались свернутыми в рулоны паутинами, которые развернулись, сделали
одинаковый пируэт в воздухе, зависли над кораблем лесенкой, одна над
другой, а самая первая из них, словно почуяв приближение чужаков, вдруг
медленно подплыла к ним и накрыла "Мастифф" слабой ажурной тенью. И снова
повторился поразительный, сопутствующий появлению паутин, эффект: внутри
Грехова забились, зашептали неясные голоса, он ощутил давление извне на
виски, сменившееся покалыванием в затылке, а потом по всей голове.
Показалось, что видит он зыбкие прозрачные контуры каких-то предметов,
цветные сполохи, накладывающиеся на них, и что-то еще - огромное и
неразличимое, как омут, в который упал танк. Он сделал усилие, и видение
растаяло, только шепот не исчезал и щекотно покалывало кожу на затылке,
что было даже приятно.
Мимо них проплыла еще одна громадная "сеть", провисшая под тяжестью
уже знакомого черного "гриба". Пришлось взять в сторону, чтобы разминуться
с "сетью" на приличном расстоянии. Местность заметно понижалась, танк
спускался в глубокую воронку, центр которой по расчетам Грехова должен был
находиться где-то почти под кораблем. Почва воронки была странного рыжего
цвета, будто всю ее покрыла ржавчина.
Грехов собрался увеличить скорость, и в этот миг его словно вывернули
наизнанку. А когда он очнулся от непонятного забытья, оказалось, что танк
карабкается вверх по склону воронки, совершенно диким образом повернувшись
к звездолету кормой.
Сориентировавшись, Сташевский сделал знак рукой:
- Поворачивай обратно. Попробуем еще раз.
Грехов повернул "Мастифф", на малой скорости покатил вниз, и примерно
в том же самом месте мягкая, но властная рука перевернула их с ног на
голову, подержала и отпустила. Танк снова оказался повернутым кормой к
кораблю. Они попробовали подойти к звездолету в другом месте, в третьем, и
всюду их ожидало то же самое. Их не пускали к кораблю. Кто - неизвестно,
но способ был настолько прост и красноречив, что же понять его было
невозможно.
В последний раз повернув машину, Грехов остановил ее у огромной дыры,
уходящей куда-то в недра планеты. Моторы умолкли, и стало очень тихо.
Только перед глазами все еще плыло, будто они продолжали двигаться.
5
Три часа пролетели в безуспешных попытках приблизиться к кораблю.
Дошло до того, что Сташевский при молчаливом согласии Молчанова испробовал
на невидимой, вывертывающей "наизнанку" стене все виды оружия танка вплоть
до тиамата. Разряды лазеров и деформатора поглощались этой средой
бесследно, а луч тиамата, видимый по дрожащему голубоватому струению
атомного распада воздуха, вызвал цепочку ярких зеленых вспышек в висящих
этажеркой над кораблем паутинах. Там, вверху, поднялась тихая паника,
паутины поломали строй, заколебались, но к ним присоединились свободно
плавающие неподалеку собратья, и положение стабилизировалось. На тихий
шепот в ушах Грехов уже не реагировал и только иногда находил в себе
другие странности: то глох беспричинно, то все предметы начинали казаться
ему искривленными или плоскими, иногда мутнело зрение. Одно только и
спасало, и отвлекало - он был занят работой.
Перейти магическую границу "перевертывания" они так и не смогли.
Радио- и телезапросы оставались без ответа, словно вязли в стометровом
слое прозрачного по меркам Тартара воздуха. Теперь и парение земного
звездолета в сотне метров от почвы не удивляло, хотя порой Грехов
механически задавал себе вопрос: каким способом можно поддерживать на весу
миллион тонн без ощутимых затрат энергии?..
Светило склонилось к горизонту, наступил тот вечерний час, когда лучи
его скользят параллельно земле, воздух кажется заполненным алым туманом, а
все предметы в нем - невесомыми. Небо потемнело, приобрело сходство с
малахитовым куполом, который время от времени перечеркивали снующие в
разных направлениях паутины.
Они решили ждать ночи у корабля, чтобы сообщить на Станцию о
положении дел. Предпринимать что-либо без решения научного совета
остерегались, ибо, как выразился Молчанов, "это чревато последствиями, в
результате которых мы не сможем наблюдать собственные похороны".
Сташевский настоял, чтобы они поужинали.
- Желудок есть устройство, - объявил Диего Вирт, - предназначенное
для постоянного напоминания человеку о бренности его тела.
- Существования, - уточнил Грехов.
- Тела.
- Существования.
- Ну хорошо, существования. Какое это имеет значение? Хихикайте, если
больше ничего не умеете, как сказал мудрец.
- Так его, - одобрительно заметил Сташевский, собирая посуду. Грехов
с Диего еще немного поупражнялись в острословии и, так, как делать было
совершенно нечего, начали пытать Молчанова вопросами. Отвечал коммуникатор
довольно охотно, и за какой-то час Грехов узнал о Тартаре немало нового, с
удивлением обнаружив, что и Сташевский с одинаковым вниманием слушает
рассказ. Молчанов говорил о первых планомерных экспедициях на поверхность
планеты, о том, как многие вездеходы и летательные аппараты землян
пропадали без вести и некоторые из них находили потом в космосе, за
пределами атмосферы Тартара, будто вынутыми из-под пресса - так они были
разбиты и изуродованы. О том, как взрывались некоторые десантные корабли,
успевая, как правило, передать, что встретились с роем любопытников. О
том, как люди стали осторожнее, перестали отправлять экспедиции на
летающих машинах, потом и вовсе перестали выходить из кораблей, посылая
одни автоматы. Но и автоматы исчезали. Планета казалась населенной
настолько агрессивными обитателями, что вмешался спецотдел УАСС и вообще,
запретил посадки на планету. Ученые вынуждены были довольствоваться только
зондами-автоматами и наблюдениями с безопасных орбит: ни паутины, ни
любопытники, ни пластуны и так называемые серые призраки никогда не
выходили за пределы ионосферы Тартара, за исключением тех случаев, когда
паутины выбрасывали в космос энергетические шары - закапсулированные
ядерные взрывы.
Но и без прямого общения людей с поверхностью планеты было открыто
столько поразительных явлений, что на исследования их не хватало
специалистов...
- Масконы, - кивнул Сташевский, - залежи трансуранов...
- Черные извержения, - добавил Диего.
- Всего же перечислишь, - продолжал Молчанов, просветительский порыв
которого иссякал. - Много заманчивых находок, из-за которых контакт с
аборигенами более чем желателен, но... вы видите ситуацию. Самый мощный из
кораблей разведфлота закапсулирован кем-то или чем-то, а мы тычемся, как
слепые котята... И боюсь, так и не узнаем истины. Что?
- Узнаем, - пробормотал Сташевский и включил канал связи. Ночь уже
вступила в свои права. Город и паутины расцветились призрачной
иллюминацией, напоминающей земные северные сияния, и лишь граненый цилиндр
корабля, на треть погруженный в белое облако тумана, казался абсолютно
черным. Грехова подмывало спросить Молчанова, знает ли он, где сейчас
Грант, командир спасшего его звездолета? Как он к нему относится? Почему
вернулся к Тартару, планете, отнявшей у него многих друзей? Как
получилось, что из экипажей двух кораблей, встретившихся на планете, в
живых осталось только четверо? Но спросить так и не решился. В это время
ориентаст нащупал Станцию, и видеом связи открыл им вход на командный
пункт спутника.
Надо было видеть, какой радостью озарились там озабоченные лица
людей. В зале Станции были Кротас и Левада, и Полина, и еще много
неизвестных Грехову молодых людей, явно не относящихся к работникам нужной
в данный момент специальности.
Видеом часто перекрывался волнами помех, это мешали паутины, а один
раз пролетел любопытник, тащивший за собой хвост радиоактивного газа и
пыли, в результате чего прием вообще стал невозможен и пришлось переезжать
на другое место, подальше от Города и паутин. После того, как они сообщили
на Станцию всю информацию, какой располагали, там некоторое время
совещались, и, наконец, Кротас, более нервный, чем обычно - у него
подергивалась щека, которую он все время растирал, стесняясь, - сказал
глуховатым голосом:
- Вам, наверное, придется суток на двое задержаться на поверхности.
Примерно в двенадцать ночи мы постараемся посадить в ваш квадрат глубинный
зонд-автомат... - Кротас выслушал подсказку и продолжал, - в него вы
положите анализатор Т-поля, физики придают ему большое значение, добавите
машинный инфор и кристаллы записей приборов. Ну, а через двое-трое суток
мы попробуем вытащить вас по каналу гравиподъемника, если ничего не
случится... Минуту... с вами хочет поговорить заместитель Высшего
координационного совета, - грустный Кротас уплыл из видеома, и на его
месте появился Левада.
- Ну, как вы там? - спросил он сдержанно. - Паутины донимают? Мы
начали монтаж гравиподъемника, лифтовая система должна быть безопаснее.
Как только закончим, это максимум двое суток, пошлем к вам специалистов,
поможете им разобраться с кораблем. И пожалуйста... - он с каким-то
особенным вниманием ощупал их взглядом, - постарайтесь больше не
вмешиваться в чужое... движение, обдумывайте каждый шаг и будьте подальше
от всего этого - Городов, паутин и прочего. Вы меня поняли?
- Хорошо, - произнес Сташевский. - Тут возникла такая мысль: по
каким-то причинам люди покинули корабль, а наблюдатели на Станции этого
просто не заметили.
Левада отвернулся от видеома, снова понеслись голоса совещающихся, но
сидящим в танке была видна лишь спина члена земного правительства. Наконец
он обернулся и нашел Сташевского глазами.
- Вы вольны поступать так, как требует обстановка, но в пределах
разумного. Я сомневаюсь, чтобы опытные специалисты могли выйти без
защитных средств, а любой аппарат наблюдатели заметили бы. Вашу машину,
кстати, мы тоже видим. Так что если связи долго не будет - помигайте
прожектором, мы будем знать, что вы... э-э, что у вас все в порядке.
Видеом мигнул, свернулся в белое облачко и угас.
- А теперь - спать! - коротко приказал Сташевский, выключил
