сможем и мы. И еще: излучение Тины опасно для всех существ биологического
цикла, основанного на воспроизведении сложных материальных комплексов -
молекул. Это их слова... Прощайте. Ты слышишь меня, Полина?..
Лицо Грехова осунулось, глаза потухли, губы произнесли еще раз
"слышишь?", и видеом опустел.
- "Черепаху"! - отрывисто приказал Молчанов, наверное, единственный,
кто не потерял в общем смятении присутствия духа. Свекольников кинулся из
зала, за ним еще несколько ассов. И в это время наблюдатели доложили, что
серые призраки оставили у корабля два танка экспериментаторов и человека в
скафандре. Сеятели не забыли никого.
- Шесть минут, - сказал Квециньский, - шесть минут контакта... А в
них миллиарды лет...
Корабль Молчанова стартовал с планеты и подходил к Станции,
стыковочное поле подхватило его и подтянуло к трубе биммера, где уже
дежурила группа врачей.
- Жестокость правды... - с тоской сказал Банглин, глядя на пушистый
шар Тартара, струивший мягкий пепельный свет на лица людей. - Пусть все
наши попытки познания кажутся им смешными, пусть. Мне не обидно. Мы будем
падать и расшибаться, и я не вижу иного пути. Я только задаю себе вопрос:
под силу ли - не нам - потомкам нашим понять цивилизацию, невообразимо
далекую по всем параметрам жизни и смерти?! Решить проблему, которую не
смогли решить Сеятели? Они! - которые прошли путь в тысячи раз больший,
чем возраст земной культуры?!
- Я не знаю, - тихо отозвался Квециньский. - Но я надеюсь.
"Кто может сказать? - думал он, вспоминая лицо Грехова. - Кто знает?
Если вселенная пульсирует и каждые двадцать миллиардов лет формируется
заново в неистовом взрыве протосолнца, чтобы потом пройти через красное и
фиолетовое смещения и снова взорваться, то, возможно, в каждой из
рождающихся вселенных разум, подобный нашему, не раз будет задумываться
над чудом начала и конца всего сущего... Кто мы перед лицом вечности? Что
мы умеем? Страдать и бороться! Страдать и бороться... Может быть, это и
есть единственно правильный путь? Падать, вставать и через муки и боль
идти вперед?.."
Сквозь наступившее молчание люди в зале услышали эхо шагов нескольких
человек. Шаги замерли у полуоткрытого входа в зал, дверь растаяла совсем,
и в зал вошло несколько человек, впереди Молчанов.
- Где врачи?! - спросил он таким тоном, что все невольно подались
вперед. Маленькая женщина бросилась к нему, остановилась в
нерешительности.
- Они уже там, - тихо и виновато сказал Квециньский. - Все, кто
нужен.
Молчанов повернулся к Полине, но прямого взгляда женщины выдержать не
сумел, отвернулся.
- Ничего, - глухо проговорил он, - ничего... - и устало, очень
устало, волоча ноги, подошел к огромному объему главного обзорного
видеома.
Станция уплывала в тень планеты. Гасли один за другим серебристые
обручи заката, надвигался холод беззвездной и безлунной ночи пылевого
облака. И Молчанов вдруг ощутил бездну, не бездну пространства - бездну
человеческих тревог и страданий, через которую прошло и пройдет еще
человечество, бездну страданий и тревог, без которых немыслим путь в
будущее, и показалось ему, будто все двадцать миллиардов человек Земли
стоят за его спиной.
