- Серый призрак, - посмотрев, пробасил Молчанов. - Неуловимое и
чрезвычайно любопытное создание. Гилковский как-то нарвался на
гравистрелка и, если бы не серый призрак, подплывший в этот момент, живым
бы он не ушел.
- Я слышал об этом, - сказал задумчиво Сташевский. - Но думал, что
это легенда.
- Нет, - сухо сказал Молчанов. - Я был вместе с ним...
- Но как же?.. - начал Грехов, но уловил движение Сташевского и
замолчал.
Молчанов усмехнулся.
- Не сверлите его взглядом, Святослав, любопытство всегда законно. На
меня гравистрелок не напал потому, что я в этот момент находился в кабине
вездехода.
Что-то он не договаривал, Молчанов. Грехов понял это по его
секундному замешательству, но продолжать коммуникатор не стал, а
расспрашивать дальше было неудобно.
Грехов попытался представить вмешательство серого призрака при
нападении гравистрелка (какова тогда его мощь?!), но как раз наступил один
из периодов "сна на ходу", когда ему начинали грезиться странные смазанные
картины, - влияние излучения паутин, как говорил Молчанов, - и некоторое
время пришлось провести в борьбе с забытьем. На каждого из них излучение,
очевидно, действовало по-разному. "Хорошо бы сравнить ощущения..." -
подумал он мимолетно.
В черте корабля сработали какие-то таинственные механизмы, по
периметру вокруг его башни замелькали ярчайшие факелы сине-зеленого
пламени, искажающие каждый раз контуры звездолета. Через несколько минут
вспышки прекратились. Приборы бесстрастно зафиксировали появление и убыль
ионизации, пляску электромагнитных полей.
Грехов привычно отметил время и, размышляя, тихо сказал:
- Не могу понять одного - почему на планету, жизнь которой не
разгадана, присутствие разума на которой еще никем не доказано, послали
отряд коммуникаторов? С кем они собирались устанавливать контакт? С
паутинами? С любопытниками?
- С пластунами, - пробормотал Диего Вирт. - Или с серыми призраками.
Не все ли равно?..
- Шутник, - посмотрел на него Грехов.
- Да, в этом вы правы, - вздохнул Молчанов, и узкое морщинистое лицо
его помрачнело. - С посылом коммуникаторов поторопились. Но в данный
момент это уже не вина, а скорее наша беда. На Станции в то время было
слишком много горячих голов...
- Горячие головы... - по-стариковски пробормотал Сташевский, глядя на
ровную колонну корабля. - Горячие головы... Раньше говорили: сколько голов
- столько умов, но первых всегда больше. Полное совпадение с
действительностью...
В кабине наступила относительная тишина. Но разве сравнить эту живую
пульсирующую тишину с невыразимо холодной и глубокой тишиной целой
планеты? Небывалой тишиной, казалось бы, абсолютно мертвого мира. Как
понять ее, с чем сравнить? Как увязать ее с тем, что мир этот не мертв,
что он жив и жив активно? Спустившись со Станции, они из великанов,
обозревающих всю планету единым взглядом, превратились в муравьев,
ползающих по огромному механизму неизвестного назначения, муравьев, не
способных понять отдельные движения шестерен, пружин и колес и объединить
их в понятии механизма. Как можно было говорить о контакте, не поняв, с
кем и как его устанавливать?
- Парадокс, - вслух сказал Грехов.
Никто ему не ответил.
- Паутины, - предупредил Диего. - Что-то много их сегодня.
Грехов поднял голову - паутина уже накрывала танк слабой сетчатой
тенью - и, почувствовав болезненный толчок в висках, перестал видеть свет.
На какую-то долю секунды он ощутил бег времени. Нет, не бег - сжатую
пружину времени. Бездну сжатого до невероятных пределов времени. Что-то
происходило вокруг, происходило на всей планете, чувств человеческих не
хватало, чтобы заметить это, увидеть, понять. Но прорвалось мгновение,
какое-то "десятое" чувство, даже не интуиция - мгновение, когда ритм чужой
жизни сам пробился в мозг, заставляя его напрягаться в безуспешных
попытках осмыслить эту жизнь...
Грехов не успел ничего понять, просто ощутил - пропасть разверзлась
под ним, захватило дух, и тут же он оказался на твердой земле, и нет
пропасти, а сердце еще не успело отреагировать, замерло, когда все уже
прошло...
Он никому ничего не сказал. Даже Сташевскому.
"Потом, - подумал он, - на Станции. Когда можно будет перевести это в
шутку".
6
В шестнадцать часов по универсальному времени обещанный Кротасом
канал прямого безынерционного сообщения со Станцией не появился. Связи
тоже не было, все диапазоны, как и прежде, были сплошь забиты помехами.
Вечером Сташевский велел подъехать к кораблю поближе и остановиться
невдалеке от двойного ряда часто натыканных "грибов". Невидимая
отталкивающая стена все еще была на месте, делать было нечего, оставалось
только ждать ночи, когда можно будет установить связь.
Багровое светило наполовину влезло в зыбкий горизонт, заливая долину,
Город, корабль, туманный воздух струями алых радуг. В мире ненадолго
воцарился рубиновый цвет, перечеркнутый тенями скал и корабля. Потом Тина
как-то одним движением ухнула вниз, и наступила вишневая, быстро
сгущающаяся мгла.
Грехов развернул танк кормой к парящему звездолету и тихонько
подъехал задним ходом вплотную к прозрачной силовой стене, но
перестарался: танк слова развернуло, и он пятился уже вверх по склону
воронки.
- Не играйся, - проворчал Сташевский, включая приемник. Связь
отыскалась почти сразу, как только танк выехал на открытое пространство.
- "Мастифф", почему не отвечаете? "Мастифф", почему не отвечаете? -
послышался в кабинете голос Полины, и в видеоме появилось ее милое, чуть
осунувшееся лицо. Увидев их, она только глубоко вздохнула, нашла глазами
Грехова и, глядя на него, сказала:
- Почему молчите, Габриэль?
- Все нормально, мышка, - сказал Сташевский. - Давай нам начальство.
Полина уступила место смуглому горбоносому человеку с близко
посаженными ярко-желтыми глазами. Сташевский и Молчанов почтительно
склонили головы, Грехов с некоторым запозданием сделал то же. Это был
Банглин, председатель Комиссии по контактам.
- Корабль все еще молчит? - быстро спросил он, ощупав каждого
пристальным взглядом.
- Молчит, - ответил Сташевский. - Пройти к нему не можем...
- Знаю. Как ведут себя паутины?
- Сопровождают каждый наш шаг. Но защитное поле помогает, хотя и не в
полной мере. Любопытники более опасны, но и встречи с ними более редки.
- А серые призраки?
- Призраки контакта с нами не имели... хотя в этом я и не уверен.
- То есть? Как вас понимать?
- При переходе через Город мы встретились с любопытником и... в
общем, мне показалось, что из Города нас вынес серый призрак. То есть не
нас одних, конечно, а весь танк.
- Это весьма любопытно, - оживился Банглин. - А не мог автомат
записать эту информацию на машинный инфор?
- Не знаю, же задумывался. Инфор мы отослали с зондом.
Банглин потускнел.
- Ах, да... Дело в том, что зонд не вернулся...
Грехов переглянулся с Диего. Наступила короткая тишина.
- Такие-то вот дела... - Банглин поморщился и продолжал: - Ваше
пребывание на поверхности считаю нецелесообразным. Эксперимент с
"вырезанием" корабля временно откладывается. Готовьтесь, через полчаса мы
включим подъемник и опустим по каналу десантолет. Все понятно?
- Как будто все...
Банглин внимательно посмотрел на Сташевского, кивнул.
- Хорошо. Ждем вас здесь, до встречи.
Видеом опустел.
- Давай, - скомандовал Сташевский, но Грехов уже и без него включил
моторы, и танк запрыгал по каменным волнам. Башня корабля приблизилась.
Столб направленного излучения появился точно через полчаса, заметный
как дрожащий поток раскаленного воздуха, искажающий очертания Города.
Столб колебался, не стоял на месте, танцевал. То ли его сбивало общее поле
планеты, то ли было трудно поддерживать фокусировку луча на таком
расстоянии... Гравиподъемник на Тартаре использовали впервые, и Грехов с
тревогой подумал, что никто не знает, какой реакции следует ждать при этом
от неведомых обитателей планеты.
Первым на отдаленный низкий гул, последовавший за установлением
силового тоннеля, обратил внимание Молчанов. Он коснулся плеча
Сташевского, тот предостерегающе поднял руку, и в этот момент произошло
непонятное: слой почвы, в которую упирался силовой луч подъемника, вдруг с
оглушительным грохотом лопнул, края разлома задрались вверх, и из-под
почвы ударила в зенит черная струя. Грехов, спохватившись, помигал
прожектором, закричал в микрофон: назад! - но было уже поздно. В вышине
загоралась желтая звезда - лазерный прожектор десантолета: со Станции
начали спуск.
Новая волна грохота: еще одна струя взметнулась ввысь и достигла
десантолета. В том месте что-то ослепительно вспыхнуло, и десантолет стал
валиться на Город, оставляя за собой трассу гаснущих желтых огоньков.
Через несколько секунд донеслось долгое раскатистое рычание.
- Черное извержение! - прошептал Диего.
Они уже неслись на полной скорости, так что за кормой вздулась полоса
пыли. А из странного разлома вдруг плюнула еще одна струя, вздымаясь на
неведомую высоту. На Станции догадались выключить канал подъемника, и
растущий столб оборвался, стал падать с неба исполинскими черными
брызгами, одна из которых, размером с гору, чудом миновала танк.
Паутин объявилось чрезвычайно много. Они суетились в воздухе, не
замечая танка, но Грехову наблюдать за происходящим было совершенно
некогда, и он не увидел, чем закончилось жуткое в своей мощи и
непонятности явление.
Танк с ходу углубился в первую попавшуюся "улицу" Города, уходящую
черной рекой в глубь призрачного, насыщенного голубоватым туманом свечения
массива. Здесь тоже роились паутины. Большинство их проносилось к месту
падения десантолета, остальные выстраивались в одну громадную сеть,
накрывающую Город сверху. Почему-то взгляд Города переносить стало легче,
а может, просто не было времени на анализ своих ощущений. Во всяком случае
мозг справлялся с влиянием постороннего психотронного излучения. Приемник
перестал греметь, и в шелестящей тишине они вдруг услышали... плач
ребенка! Это было странно и чудовищно! Откуда в Городе мог оказаться
ребенок?!
Сташевский переключил диапазоны и присвистнул. Плач, вернее,
тоненькое тоскливое завывание царило на всех несущих волнах. Более того,
плач слышался со всех сторон, брать пеленг было бессмысленно.
Они так и не разобрались, что это было: эхо передачи со Станции,
фокус необычной помехи или еще что-то... Крупная вибрация потрясла вдруг
Город. Откуда-то снизу, из таинственных его глубин, послышалось низкое
мощное гудение. Сразу в нескольких местах раздались гулкие удары -
взрывались паутины!
Грехов взглянул на пульт и ужаснулся. В пространстве происходило
светопреставление! Приборы показывали безумную пляску силовых полей,
невероятную плотность излучений! Давление за бортом то падало до нуля, то
поднималось до невообразимых величин! Температура менялась ежесекундно!..
Но на все это ему было наплевать, главным было то, что в центре
пульта смотрел на него зловещий рубиновый глаз: защита реактора давала
сбои, поле не держало, пульсировало, что-то его расщепляло, и
растерявшийся автомат быстро-быстро переключал генераторы с основного на
дублирующий.
Сташевский оценил опасность быстрее Грехова.
